Гнилое дерево

Владислав Сергеевич Ефремов

Дерево – древний символ семьи, а семья – основная ячейка прогнившего современного общества. Единственное, что может его спасти – любовь. Но действительно ли она так всесильна и способна всё изменить и исправить? Арсеньев так не считает и совсем не верит теперь в любовь. Или, по крайней мере, думает, что не верит. Оттого он так легко и ввязывается в авантюру по усмирению его собственной «княжны Мери». И вроде бы этой истории уже почти двести лет, но ей суждено развернуться вновь. Книга содержит нецензурную брань.

4

Анна жила совсем рядом со студией, буквально в паре шагов, и могла себе позволить поспать подольше. Дождаться такого момента, когда солнечный свет, льющийся из окон, выходящих на Восток, начнет полностью заполнять собой пространство, заливать все вокруг так, что в нем можно искупаться, насладиться им. Настоящим. Живым светом.

Она любила его. Обожала. Обожала все настоящее, натуральное, живое. И ненавидела все искусственное. В том числе и свет. От лампы. Прожекторов. Вспышек фотокамер. Но выбрала профессию, где притворно всё. Сама эта профессия какая-то искусственная, ненастоящая. Больше призвание, чем профессия.

Зачем?

Чтобы через притворство делать что-то настоящее, живое. Как кукла, марионетка, которая знает, что она кукла, но пытается быть живой и делать что-то действительно стоящее, что-то красивое. И у неё это хорошо получалось. Она не просто имитировала эмоции. Она проживала моменты. Когда нужна была грусть, Анна действительно плакала. По-настоящему. Нужна была страсть — действительно кого-то хотела, всем телом, разумом и сердцем. Она была великолепной моделью. Очень хорошо умела подать свое тело. Андрей говорил, что ей стоило бы пойти в актрисы, но почему-то эта сфера не привлекала Синицыну. Пока не привлекала.

И да, Синицына — фамилия Анны. Красивая, птичья фамилия для красивой девушки. Многие ласково называли ее Синицей.

Утро было на удивление солнечным, несмотря на конец сентября и прогнозы Гидрометцентра. Игривые лучи, словно нетерпеливый любовник, бегали по белой коже модели, пытаясь заглянуть под покрывало, дабы озарить прекрасные формы Анны, что так любила спать голышом. Жила она одна, да и последний этаж позволял разгуливать в неглиже по просторной квартире-студии без опасений о том, что какой-нить психопат-социопат следит за ней через бинокль или объектив фотоаппарата.

И вот на холодный паркет опускаются, сначала — покрывало, а затем и маленькие ножки Синицы. Она на цыпочках крадется к ванной. Наполняет её горячей водой. Пена нежно обволакивает соски, скользит по упругой груди. Она возбуждена. Она в нетерпении. Гель для душа. И тонкие пальцы смывают с тела остатки сна. Грязь уходит вместе с ним в водосток.

Халат, лишь слегка накинутый на плечи, едва ли что-то прикрывает. Поверьте, вы бы хотели это видеть. Чайник свистит во всю, он тоже не может ждать. Горячий кофе, горький шоколад и сладкие апельсины. Такой вот завтрак, словно птица, Анна клюет своим ротиком, открывая макбук. Во сколько фотосессия? Еще так много времени, что даже не знаешь чем заняться, чтобы опоздать.

Пальцы сами набирают на клавиатуре нужные символы. И вот она уже листает фото Андрея. Зачем тебе влюбляться в злодея, когда пред тобой на коленях весь мир? Синица сама бы хотела знать. Может, сегодня что-то решиться. А, может, и нет. Может, он, наконец, растает или всё-таки втопчет её в асфальт, выбросит на улицу, как привык поступать с этими вертихвостками, что подбирает в клубах, барах и пабах. Лишь бы что-то произошло…

Может надеть чулки?

«Опять спускать в эту клоаку… И почему у меня нет телепорта? Не хочу снова видеть этих людей. Этих мерзких людишек, их унылые лица. Да что я вам сделал? Вы сами выбрали эту жизнь. Так не нойте о том, что вам приходится переться на работу в выходной день. Мерзость», — так думал Арсеньев, заходя в вестибюль станции метро Адмиралтейская.

Он жил нифига не рядом со студией. Ему пришлось использовать подземную страшную машину для транспортировки людей. Хотя у Андрея были права, тачкой он обзавестись еще не успел. Поэтому приходилось спускаться в метро раз за разом. Благо, хоть, до универа можно было дойти пешком.

Арсеньев не любил людей, и поэтому ненавидел весь общественный транспорт. Там ведь люди. И много. Да ещё все прут нескончаемым потоком, спешат, наступают тебе на ноги, толкаются, дышат перегаром, смердят, читают Дарью Донцову. Бррр.

Турникеты. Эскалатор. Пара минут ожидания. И вагон со всеми его типичными обитателями. Вот пара узбеков, одетых по последней моде пацанчиков с района. Вот очередной модник-хипстер в лофферах, с подворотами и сумкой, слишком похожей на бабскую, что висит на его нежной ручонке. Но самое главное — это взгляд этого парня (если он, конечно, не скрыт под модными очками), что так и пылает презрением ко всем пассажирам. Презрение — единственное, что сближает подобных персонажей с Андреем. Вот пара девиц в кожанках. Какой-то бомжара, непонятно как попавший в метро. Спящий мужик, чья голова раз за разом падает на плечо рядом сидящей женщины, одетой словно библиотекарша. А вот, на следующей станции, в вагон заходят псевдомузыканты-попрошайки. Но вместо них, мог и появиться мутный чувак, впаривающий какую-то дичь.

И почему нельзя ехать быстрее?

Ещё несколько минут мучений в утренней давке. Да куда вы все едете то? Несколько перекрёстных взглядов. Случайно прочитанная странница какой-то беллетристики про эльфов, что так увлекла жирного мужика, стоящего в паре метрах. Случайно (или может специально) спаленное декольте малолетки. И…

И, наконец, свобода. Дневной свет и свежий воздух. Хотя, откуда ему взяться в городе, переполненном автомобилями. Не так, как Москва, конечно, но всё равно до свежести альпийских лугов далековато.

На удивление солнечно. Но прохладно. Дует лёгкий ветерок, что так и норовит испортить прическу Арсеньева. А ведь он не стал сегодня делать укладку. Мало ли что этот Глеб придумает, и придётся все переделывать.

Да, где же эта грёбанная студия?!

Так так так. Осталось совсем немного. Совсем немного до бомбы. До взрыва… Ах, мои сучки. Знали бы вы, что я вам выбил. Вы бы охуели… Ой, что будет! It is fucking incredible! (И в этот момент Глеб облизывается в предвкушении) Надо ещё разок всё проверить.

Свет, одежда, декорации, всё на месте. Всё есть. Только модели ещё не пришли и Глеб всё метался из угла в угол в ожидании действа. У него уже даже встал от возбуждения. Ну, где же вы? Где? Вы же не представляете, что вас ждёт.

А ждал Аню и Андрея действительно большой сюрприз. Это будет не просто фотосет. Это будет рекламная съемка для одного из самых крутых модных журналов России. А рекламировать они будут очередной новый российский бренд молодёжной одежды, что пытается доказать, мол в рашке тоже можно делать качественно. И надо сказать, шмотки реально были неплохи.

Ну, вот и главные действующие лица подоспели. Пришли они одновременно.

— А вот и вы! — радостно вскричал Глеб. Он больше не мог ждать. Ещё бы чуть-чуть и фотограф бы взорвался от перевозбуждения. Он поприветствовал своих сегодняшних моделей: Синицу — поцелуем в щёку, студента-психолога — рукопожатием. Попросил пройти обоих в гримерку. Объяснил, что сегодня никого кроме них нет, а особого мэйкапа не понадобится.

Аня пошла первая. Андрей решил быть тактичным до конца. Ведь открыта была только одна гримёрка почему-то. Совпадение? Не думаю. Он остался, поговорить с Глебом.

— Так и что у нас сегодня будет.

— Будете рекламировать одежду. Фотосет в журнале опубликуют. Всё на высшем уровне, как ты и просил.

— А ты молодец.

— Ещё бы. Только ты это. Укладочку то сделаешь, я надеюсь.

— Само собой. Надеюсь, у тебя в гримёрке найдётся все необходимое.

— Обижаешь. Шмоточки там же лежат.

— А эти? — Андрей показал на стопку одежды, что лежали рядом в самой студии.

— В эти потом переоденетесь, во время съемок.

— Ну, ладненько, надеюсь, она уже готова.

Арсеньев аккуратно толкнул дверь и хотел уже закрыть её обратно, как Синица, своим нежным голоском произнесла «Ничего страшного, заходи». Она стояла спиной к нему в одних лишь трусиках. Без тени сомнения Аня продолжала переодеваться, даже не собираясь прикрывать одной рукой упругие груди, которые и так были закрыты от взора. Зато в тусклом освщении гримёрки можно было во всей красе рассмотреть изящные лопатки, прячущиеся под длинными чёрными волосами, изгибы тела, осиную талию… И она нагибается за свитшотом, что лежит на полу, демонстрируя все достоинства своего таза. Очень низко наклоняется. Очень.

Андрей застыл. Синица заметила это и игриво улыбнулась, смотря на него вполоборота и натягивая на свои стройные ножки короткие шорты.

— А ты не будешь разве переодеваться? — почти смеясь, всё с той же улыбкой на лице произнесла она, проходя мимо Арсеньева.

Эта сучка умеет завести.

Дверь закрылась с той стороны.

И что это было?

Андрей смотрел на себя в огромное зеркало, что протянулось по всей ширине одной из стен гримёрной. Что же она делает? Она ведь ждала меня. И свет этот… Лак легко ложился на короткие чёрные волосы психолога. Он укладывал их набок, открывая свой высокий лоб. Ой да… Ещё пару взглядов в зеркало на длинный, слегка искривлённый переломом, что получил ещё подростком, нос, на голубые глаза, на острые скулы. Ох, ладно. Во что мне там придётся наряжаться?

Через несколько минут Арсеньев появился в окружении безликих светлых декораций, одетый в чёрную куртку-реглан с белыми рукавами. Декорации представляли собой стену на пару тонов светлее и ярче рукавов куртки, являющуюся фоном, и несколько такого же цвета кубов, один из которых стоял особняком, а остальные были выстроены в подобие пирамиды.

Фотограф был давно наготове, Аня сама прекрасно знала что делать, один только Андрей находился в чуждой ему обстановке и был немного сконфужен. Хотя, всё что ему нужно было делать, так это: выдавать себя за английского лорда и делать напыщенное ебало, с чем он и так повседневно успешно справлялся. Поэтому, внезапно появившаяся скованность исчезла через пару мгновений, после того как Синица в элегантной позе облокотилась на его плечо вполоборота, выставляя на показ свои филейные части.

Щелчок затвора.

Ещё раз.

И ещё раз.

Арсеньев всё так же стоит с невозмутимым ебалом в центре композиции, лишь меняя положение рук, то скрещивая их, то кладя на бедра модели, а Анечка крутится вокруг главного героя сегодняшнего действа.

Щёлк.

Теперь сольно.

Синице пришло время переодеться. А вот Андрею придётся еще постоять в своем облачении. Глеб подходит ближе. Хочет снять только бюст.

Голова набок.

Эх, жаль что он просит повернуться в другую сторону, ведь именно в это время прекрасная брюнетка опять оголяет свои груди, ради того чтобы, облачить их в тканевую броню бюстгальтера с причудливым узором из пальм.

Щёлк.

Укладочка что надо, лежит отлично. Профиль просто замечательный, строгие линии…

Щёлк.

А вот и Аня приходит на смену в стильной клетчатой рубашке, верхние пуговицы которой и не собирались застёгиваться, дабы не прятать такую красоту, как синицыно декольте. Ну и лифчик вроде тоже рекламировать надо. Только вот теперь пришла очередь студента переодеться.

А пока он облачается в модное чёрное поло и стайловейшую такого же цвета ветровку, пришло время девочке сделать сольник.

Садится на куб, колени в стороны, а ступни вместе. А шортики то очень короткие…

Щёлк.

Рука на затылке, волосы ласково обвивают шею…

Щёлк.

Перемещаемся на пирамиду. Анюта на верхнем кубе, Андрюшка снизу. Её стройные ноги вокруг его шеи, он нежно, как будто боясь разбить, касается её ляжек, гладит их. Чем-то похоже на постановку «Венеры в мехах».

Щёлк.

Щёлк.

Другие шорты для Синицы, строгая рубашка для студента.

Нет, не застёгивай.

Тонкие пальцы ласкают пресс.

В этой студии становится слишком жарко. Такое точно можно печатать в журнале?

Щёлк.

Пожалуй, надо прилечь. Вот и Аня только в бюстгальтере, носочках да шортиках осталась. Ложится сверху, голова на животе. Интересно, она его чувствует?

Щёлк.

Играется с волосами.

Щёлк.

Этот лифчик точно ей не велик? Я же всё вижу, блять.

Щёлк…

Господи, как же он тверд. Мне же теперь точно надо куда-то это выплёскивать. Что? Уже всё? Слава богу. Что же ты делаешь, Ань?!. Ладно, хуй с ним

Оба уже в гримёрке. Бюстгальтер спадает чуть ли не сам. На ней только шорты, да и все. Какие же всё-таки классные сиськи, ровно в ладонь. Он сажает её на столик, что вплотную к стене. Её лопатки касаются холодного зеркала, но при этом сама она горяча. Руки блуждают под рубашкой, гуляют по торсу, их губы сплетаются в страсти. Он кусает её. Только снять шорты и всё. Ты практически в ней, но чёрт!.. Глаза падают на металлическую коробочку с надписью SNUFF, но там далеко не табак. Она уже сама расстегнула ширинку. Какие нежные руки… Будто специально из коробочки высыпалась ровная дорога, когда Арсеньев пытался её взять, но уронил, почувствовав пальцы на члене.

Нет.

Нахуй всё это.

И вместо того, чтобы припасть к губам жгучей брюнетки, Андрей припадает к дорожке амфетамина, отшатывается от Ани, и, в чём был, бросается к выходу, по пути застёгивая брюки и рубашку.

— Воу воу воу, милый мой ты куда? — окликает его ошарашенный Глеб.

— Шмотки покупаю, за своими зайду потом. Когда в печать? — не останавливаясь, тараторит студент.

— На следующей неделе уже журнал тебе пришлю. Всё, окей?

— Всё заебись. Пока.

И вылетает в объятья сентября всего лишь в одной рубашке. Хоть на улице сегодня и подозрительно тепло, но не настолько же.

Продираясь, сквозь толпы людей, принимающих его за наркомана (что не так уж и далеко от правды), он вспоминает, что оставил портмоне в фотостудии.

Ну, ничего, пройдусь пешком