Приговор некроманту

Владислав Жеребьёв, 2019

Наш соотечественник, майор Котов, после несчастного случая на огневом рубеже оказывается не на больничной койке, а на скамье подсудимых. Однако не так все просто. В минуты, когда смерть и жизнь стоят друг против друга, его сознание переносится в тело опального некроманта, против которого ополчились высшие силы и венценосные особы. Теперь он маг по прозвищу Серый Кот, ему необходимо обелить свое имя, выжить, уйти от страшной опасности и понять свое истинное предназначение.

© Жеребьёв В. Ю., 2019

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019

© «Центрполиграф», 2019

* * *

Глава 1. Когда всё против тебя

Сергей Котов — вот как меня зовут. Друзья называют Серым, однополчане — Котом. Смеются многие, мол, девять жизней у тебя мужик. Старо, избито, однако в бою греет. Грело, точнее, а теперь я разве что в отставку не списан. Так уж повелось, что старую лошадь и пристрелить жалко, и в упряжку не поставишь.

Годков мне — сорок три. Староват я для майора, но, как говорят те же парни из роты, с гонором нашего Кота Серого — выше не прыгнуть. Ну, извините, господа. Хамства не терплю, неуважения, трусости. Часто говорю в глаза о тупости и бесполезности. За что и страдаю. День грядущий готовит гадость. На гражданку не сунешься. Ничего я не умею больше. Только воевать. Это, может, и пригодится, но не в нашей стране, а из нее я ни ногой.

История моя начинается прямо сейчас. Рутинная штука, караул. И в этот раз я спускаюсь с вышки, уставший. Ноги еле держат.

— Эй, Кот, тебя в штаб!

Усмехаюсь грустно. Вот так вот, с караула — и на ковер к командирам. Служба и без того не сахар, а тут еще и новое начальство пожаловало. Надоели хуже горькой редьки. Иду в караулку, передаю смену. Сдаю пистолет в оружейку и топаю вперед, мимо плаца, мимо казарм, вдоль высокого забора с егозой, за которым притаились остроносые бэмсы и мелькают механики в замасленных бушлатах. Шагаю мимо гарнизонного дома офицеров, через проходную и в штаб гарнизона. Десять ступенек вверх, посыльный вытягивается при виде моих погон. Я отмахиваюсь.

— Вольно, боец. Кто сегодня дежурный?

— Подполковник Северов, товарищ майор.

— Котова кто вызывал?

— Не могу знать. Уточните у дежурного.

Захожу внутрь, тут ноль реакции. В плексигласовом стакане, за пультом, около знамени, скучает Леха Северов, мой сокурсник, поймавший на погоны на одну звезду больше. Ручка шуршит по бумаге, Северов бормочет что-то себе под нос. Чуть слышно играет радио.

— Здорово, Леха! — громыхаю по гулкому дощатому настилу мимо очередного посыльного. — Встреваешь?

Северов отвлекается от кроссворда. Выдает вымученную улыбку.

— Тебя начштаба вызывал. Рвет и мечет.

— Кононов?

— Да, из новых. Сегодня первым делом на тебе вопрос заострил. Мол, плохо ты на нынешнее поколение офицеров влияешь, а с Синицыным так вообще палку перегнул.

История со старшим лейтенантом Синицыным была из разряда печальных. Едва он переступил порог казармы, как я сразу почуял гнильцу, а узнав фамилию лейтенанта и сопоставив ее с генерал-лейтенантом Синицыным, командиром нашей дивизии, сразу понял, что к чему. Младший Синицын оказался избалованным и наглым, службу нес спустя рукава и зачастую отсутствовал на построениях и планерках. Конфликтовать Синицын начал не сразу, сначала как следует разведал обстановку, обозначил свое положение «флажками» и до поры до времени неспешно существовал, пока не вышел со мной на открытый конфликт. Старлей ударил военнослужащего, срочника, простого солдата, только за то, что тот не крикнул «смирно», когда звездный мальчик появился в расположении.

Солдат стерпел, никому не донес, не побежал к высокому начальству, понимая, что только навредит и себе и ротному, а я такие выкрутасы терпеть не мог и, зажав зарвавшегося старшего лейтенанта в каптерке, как следует в нашем воинском братстве объяснил ему всю разницу между срочной и контрактной службой. Беседовал аккуратно, без синяков, но с пристрастием, и на пару дней положил Синицына младшего в лазарет с общим развивающим. Очухавшись, малец, разумеется, настучал своему высокопоставленному родственнику, а тот спустил собак на командира и начштаба. Разговор предстоял не из приятных.

Поднявшись на третий этаж, я, будто на голгофу, прошествовал к кабинету начальника штаба и, постучав, заглянул внутрь. Широкий, с огромными окнами, полками с литературой по тактике и строевому шагу и огромной картой с отметками, кабинет начштаба всегда вызывал у меня зависть. Как-никак моим профилем была оперативная подготовка, и я должен был состоять в группе командира, а там и до «теплого» места недалеко. Но не сложилось.

— Котов? — Голос нового начальства не был злым, однако и ничего хорошего в стальных нотках, проскользнувших в словах полковника Прозорова, я не услышал.

Войдя, я остановился, в нерешительности оглядевшись, не предложит ли руководство присесть, но полковник не торопился, и длинный стол для совещаний, где свободных стульев, окружающих его, было с десяток, остался для меня недостижимым миражом. Вместо этого Прозоров с громким хлопком закрыл ежедневник, встал и толкнул дверь. Ту самую дверь, которая была самым интересным в любом таком кабинете, дверь, за которой, как правило, таилась уютная комната с телевизором, холодильником, мини-баром и отдельным туалетом.

— Заходи, майор. — Прозоров шагнул внутрь и, немного позвенев в недрах мини-бара, вытащил оттуда початую бутылку коньяка. — Будешь?

Я отрицательно мотнул головой, так, на всякий случай, и получил кривую улыбку начальства.

— Правильно, — хмыкнул полковник. — А я буду. Мерзко.

Я остановился в проходе, обозревая кожаный диван и дорогую отделку приватной комнаты.

— Не понял, товарищ полковник?

— Ой, не дури. — Прозоров налил себе полстакана коньяка и одним махом опустошил его, крякнув. — Ой, не дури. Я же тебя по Синицыну вызвал. Ты вообще, дурья твоя голова, понимаешь, что сделал?

— Я? — Понимая, что разноса мне не избежать, я пошел на откровенность. — Прижал мерзавца. Руки распускает. Поведение его не достойно мундира, и я…

— Майор, давай без пафоса. — Полковник тяжело опустился на диван и, печально посмотрев на меня, вновь потянулся за бутылкой. — Я прочел твое дело. Три медали за отвагу, благодарности, куча выговоров с занесением. Непростой ты тип, Котов, но тут ты палку перегнул. Синицын же племянник комдива.

— Гнида, она и есть гнида, пусть даже с блатом, — оскалился я, но Прозоров, скорее, не обиделся, а огорчился.

— Дурак ты, Котов, — обреченно произнес он. — Ведь у меня есть четкое указание, сгноить тебя на корню, как прошлогоднюю картошку на продскладах. Я был у генерала, и он так орал, что у меня до сих пор в ушах звон стоит.

— Интересно. — Я без спроса присел на диван. — И как это — сгноить?

— Да просто. — Вдруг полковник остервенело махнул ладонью, рассекая воздух. — Наряд за нарядом, без командировок и отпусков. Ровно столько времени, чтобы ты до пенсии не разогнулся, а если срок подошел пенсионный, то списать тебя по возрасту. Сейчас в строевой части выясняют.

Мне стало грустно и обидно. Не то чтобы я был правдорубом или орал на каждом углу о несправедливости, просто был на голову выше стукача и действовал по делу, и, что удивительно, начальство это понимало и было на моей стороне.

— Увольняйся, Котов, — спокойно посоветовал полковник. — Уходи в запас. Выслуга лет у тебя есть. Пенсию тоже никто не отменял. У комдива не такие длинные руки, как он говорит. На гражданке он тебя не достанет.

— А дальше? — печально произнес я. Лютая, скребущаяся в душе тоска подступила внезапно и вцепилась тонкими когтистыми пальцами в горло.

— А дальше — устроишься. — Полковник ободряюще похлопал меня по плечу. — Уходи, Котов, сам уходи. Проще будет. Комдив тебя в войсках достанет, а по гражданке — зубы обломает.

Озабоченный таким приемом, я покинул кабинет и, спустившись по лестнице, вышел в курилку за штабом. Сев на скамейку, около казармы, я вытянул из кармана кителя пачку сигарет, закурил и решил прикинуть свои шансы. Дело, похоже, было дрянь, хоть я работал и аккуратно. У мерзавца не осталось ни одного синяка, за это я мог ручаться, так что никакой эксперт по гематомам не сможет связать его плохое состояние с моей персоной. С другой стороны, все отлично знали склочный характер комдива, а о его злопамятстве ходили легенды. Слышал я, что какой-то офицер перешел ему дорогу, по пустяковому делу вроде распределения материальной части. Старик настолько озлобился, что тот парень до сих пор ходит комвзводом в каком-то далеком гарнизоне на границе географии.

Можно было, конечно, показать характер и зубы, однако я отлично понимал, что мы в разных весовых категориях. С другой стороны, было много примеров того, как мои бывшие однополчане устраивались на гражданке. Один открыл частное охранное агентство, купил достойную машину и даже завел молодую любовницу. Другой уехал в Европу и, кажется, работал телохранителем у какого-то певца или музыканта. Наш брат за рубежом котировался, но я не помнил, чтобы оба моих товарища выражали восторг по поводу их нынешнего состояния…

От грустных мыслей меня отвлек влетевший в курилку Петров, командир взвода в моей учебной роте.

— Кот, спасай! — Рухнув рядом, старший лейтенант бесцеремонно вытащил из моего кармана сигареты.

— Курева нет? — меланхолично поинтересовался я, простив Петрову эту наглость.

— Хуже. Командир ставит руководителем стрельб, а мне вот как надо раньше из части свалить. — Для убедительности старлей провел пальцем по тому месту, где у него располагался кадык. — Теща приезжает, в аэропорт надо позарез. Если я ее с чемоданами не встречу, то Маринка моя меня с потрохами съест.

— А документы в РАВ?

— Да пустографки, — просиял Петров. — Впишешь себя, и всего делов, а я за тебя в караул пойду.

— Дважды.

— Кот! Без ножа режешь.

В принципе на вечер планов у меня особых не было. Машину я не водил, так что, уехав на дальнее стрельбище, я опаздывал на последнюю маршрутку до города, а заливать горе водкой я и в расположении мог. Опять же, было время подумать обо всем хорошенько.

— Либо два караула, либо со своей Маринкой будешь объясняться, — пошел я с козырей.

— Ладно, — обреченно махнул рукой Петров, а потом, гоготнув, убежал.

Стрельбы были вечерние, и времени для оформления документов у меня имелось предостаточно. Заскочив в гарнизонный дом офицеров и став бедней на тридцать рублей и богаче на стакан растворимого кофе, а потом заглянув и на склад ракетно-артиллерийского вооружения, я оформил все бумаги, и к семи вечера, на двух «Уралах», набитых бойцами, мы отбыли на дальний полигон.

По поводу раздумий я ошибся. Обстоятельства нагнетали меланхолию и упадническое настроение и вот-вот грозили перерасти в депрессию со всеми вытекающими, так что я как будто бы и тут был, и где-то далеко, от этого балагана с его достоинствами и недостатками. Тряская дорога по танковым колеям тоже настроения не прибавила. Водители шли, как могли, ровно, но даже они не сумели спасти меня от зубодробительной джиги. Сидя в кабине справа от водителя, я подскакивал на сиденье и тихонько матерился. Бойцам в кузове приходилось еще хуже, так что роптал я не сильно, скорей для проформы, уже планировал, что буду делать на гражданке. Первым в списке моих дел была кровать. Хотелось выспаться до одурения, до тошноты, чтобы в конечностях ломило и ныл зад. Потом бы я прогулялся по городу, посидел бы в хорошей пивной, обзвонил бы пару старых школьных знакомых, а может быть, еще заскочил бы в театр или кино. Поскольку в последний раз я в отпуск ходил еще в прошлой жизни, то рассчитать меня должны были на хорошую сумму. На нее я планировал съездить в Крым или Краснодар. По известным причинам майор Котов был не выездной еще лет десять, и поверьте, меня это не расстраивало.

Визг тормозов и грохот деревянного борта возвестили о том, что мы наконец прибыли, и я приступил к своим непосредственным обязанностям, предварительно подписав документы у коменданта стрельбища, старшего прапорщика Тараторкина. Рябой, с копной непослушных волос, норовивших выскочить из-под форменной пятнистой кепки, прапорщик постоянно травил какие-то невероятные байки и был большим любителем фантастики. Скучно одному на полигоне, вот он и проводил свободное между стрельбами и проверками время за чтением очередного опуса, привезенного из города.

— Здорово, Котов. — Тараторкин растянул рот в щербатой улыбке. — Чего такой смурый?

— Проблемы, — отмахнулся я.

— По службе али в любовном деле?

— Экий ты любопытный. — Я попытался отвязаться от прапора, но тот не отставал, следуя за мной по пятам.

— Ну а все же? Ну, Котов! Ты бы хоть новости последние рассказал! Слышал я, что кто-то рехтанул племянничка комдива за то, что тот беспределы устраивал. Не ты, часом?

— Я, — бросил я сухо, ускоряя шаг.

Тараторкин аж присвистнул от услышанного.

— Ну ты, Котов, выдал! Уважаю! Мир твоему праху. Комдив тебя разжует и выплюнет, а может, и с костями схарчит.

— Типун тебе на язык, Тараторкин. — Я постарался оторваться, но прапорщик, воодушевленный моим признанием, сел мне на хвост будто заправский филер, не стряхнешь.

— А что мне, что мне? Я же всеми руками за. Надел погоны, так блюди. Сволочам и крысам у нас не место. Кстати, что у тебя первым идет?

Я сверился с документами.

— Метание гранат.

— Ох, смурной ты, — посетовал прапор. — Путаный. Держи брат ухо востро.

Я отмахнулся и пошел в сторону роты. Бойцы уже получали боеприпасы…

Учение шло своим чередом. Вводная часть, разбивка на группы, выдвижение на позиции, все ровно, чинно, благородно, если бы не одно но. Ближе к двадцатой минуте практического занятия краем глаза я увидел странное мельтешение. Кто-то из бойцов не рассчитал, и РГД, взвившись в воздух и ударившись о заграждение, отлетела назад в окоп. Все внутри похолодело, сердце забухало часто и почти истерично. В окопе, кроме меня, было еще четверо бойцов, и укрыться им за чем-то было попросту невозможно. Не знаю, чем я тогда думал. У другого бы сработал инстинкт самосохранения, паника поднялась, рванул бы аки лось по пересеченной местности до ближайшего валуна, и все.

— Вспышка справа! — заорал я, и бойцы, попадав, закрыли голову руками. Я же рухнул сверху на гранату, и пришла тишина. Вот тебе и дембель, майор Котов. Отвоевался…