Шёпот стрекоз (сборник)

Владимир Янсюкевич, 2015

Персонажи представленных в этом сборнике рассказов различаются и по возрасту и по психотипу. Однако объединяет их внутреннее стремление к самоутверждению, у каждого своя правда, своя надежда и свой путь к ней, свой «шёпот стрекоз».

Приколы Алика Бредова

1. Неуспеваемость

Ученик восьмого класса Алик Бредов катастрофически не успевал. По всем предметам, за исключением немецкого, который, впрочем, с начала года не значился в расписании из-за отсутствия преподавателя.

К концу полугодия молодой учитель литературы, он же классный руководитель восьмого «Б», задержал Бредова после уроков и стал пытать.

— Ну, вот что, Бредов. Твоя неуспеваемость у меня вот где, — учитель показал на горло. — Я бы сразу мог вызвать твоих родителей, но мне не терпится услышать именно от тебя оправдание твоей неуспеваемости. Объяснись, Бредов. Что тебе мешает?

Алик Бредов набрал побольше воздуха и начал объясняться.

— Господин учитель…

— Можешь называть меня просто Максим Петрович, — перебил учитель, хмыкнув иронически. — Как все называют.

— И мама?

— Что мама?

— И ваша мама называет вас Максим Петрович?

— Причём здесь моя мама! Как называют меня в школе.

— Понятно, — ответил Алик слабым голосом, и тут же, достав из портфеля бутылку «Кока-колы», поинтересовался: — Можно горло промочу? Пересохло.

— Мочи! И приступай к объяснению! — категорически заявил учитель, выбивая пальцами по столу стремительную чечётку.

Алик опрокинул бутылку в рот и тут же поймал удивлённый взгляд Пушкина, висящего над доской.

Уставившись в классный журнал, учитель терпеливо ждал.

— Я слушаю, Бредов.

Алик сунул бутылку в портфель, вздохнул тяжко.

— Опять меня врать заставляют…

— Бедненький, — подыгрывал учитель. — А ты не ври. Говори правду.

— Я-то скажу. Да вы не поверите.

— Почему ты так думаешь! Ты только начни. Вот расскажи мне, по какой причине ты ко вчерашнему уроку не выучил стихотворение Пушкина?

— Александра Сергеевича?

— Не отвлекайся, Бредов. Говори по существу.

— Какое стихотворение? У него их много.

— Вот видишь, ты даже не знаешь, какое стихотворение я задавал. «Осень», Бредов, «Осень».

— Вчера?

— Задавал я позавчера. А рассказать нужно было вчера.

— Ах, вчера! Вчера… еду я на «десятке» по Мичуринскому… и вдруг…

— Ну, пошёл сочинять! — вспыхнул учитель. — У тебя есть водительские права, Бредов?

— Нет…

— Так зачем же ты врёшь?

— Я не вру. Зачем мне права?

— Ну, ты даёшь! А как же! Иначе остановят и оштрафуют!

— Не знал. Я без прав езжу. И никто никогда не штрафовал.

— Вот и опять я подловил тебя на вранье!

— Я не вру. Я и книжку в машине пытался читать. Пушкина… стихотворение, которое вы задали… «Осень».

— А вот этого не надо! — почему-то обиделся учитель. — Прошу тебя, Бредов, будь человеком. Неужели и так непонятно — тот, кто сидит за рулём, обязательно должен иметь водительские права и смотреть не в книгу, а на дорогу!

— А у моего папы есть права.

— При чём здесь твой папа?!

— Так ведь он сидел за рулём.

Учитель замер, прикрыв глаза. Затем перевёл дыхание, потрогал вспотевший лоб.

— У тебя там… осталась «Кока-кола»? В горле пересохло…

Алик мигом нырнул в портфель и услужливо поставил перед учителем недопитую бутылку.

— Извини. Просто я тебя не так понял.

— Быва-ает, — протянул Алик индифферентно.

— Но это ничего не меняет, — сказал учитель, освежив горло «Кока-колой». — Я жду объяснений!

Алик скривился, с тоской глянул в окно.

— Господин учитель, Максим Петрович… Меня папа бросил, когда я ещё не родился…

Учитель напрягся.

— Постой, а кто… за рулём сидел? Разве…

— Это другой папа. Это родной.

— Постой-ка, постой, не путай меня! А тот, который… бросил? Что же…

— Тот не родной.

— Не понимаю… Как он мог тебя бросить, если он не родной?!

— Потому, наверное, и бросил, что не родной.

Учитель встал, нервно прошёлся по классу, снова сел, заглянул Алику в глаза и сказал решительно:

— Ну, вот что, Бредов. Только без балды, мать у тебя есть?

— Есть.

— Тоже в двух экземплярах?

— В одном. Без балды!

— Ну, слава богу! Чем она занимается?

— А ничем! Так… Обед готовит. Ковры пылесосит. Полы моет. Бельё стирает. С собакой гуляет. В магазин за продуктами ходит…

— Достаточно, — остановил Алика учитель. — Вот и пригласи ее завтра ко мне вечером. Часиков в семь, когда она освободится от домашних дел. Я буду ждать в учительской.

— А зачем она вам?

— Ну, это уж моё дело!

— Не только ваше. Она моя мать. И я должен знать, что вы с ней собираетесь делать.

— Знаешь, что!.. — возмутился учитель и энергично погрозил пальцем, так что у него щёки затряслись. — Ты это прекрати! Я с тобой пытаюсь разговаривать по-человечески, а ты… балаган устраиваешь! Я тебе задал простой вопрос, который как учитель имею право задать. Почему ты мало читаешь?

— Я? Нет…

— Да что там нет! О чём тебя ни спросишь, ты или молчишь или несёшь всякую околесицу! Ну, скажи мне, в чем дело?

— Все мало читают, а я…

— Да что мне все! Я тебя спрашиваю: почему ты плюёшь на свое образование? Почему ты так ничтожно мало читаешь?

— Максим Петрович, да я вообще не читаю.

Учитель раскрыл рот, как это делают собаки в жару, и задышал громко.

— По-че-му???

— Не успеваю.

Учитель покраснел, побледнел, снова покраснел, и тут они оба запели, как в опере, каждый про своё.

— Скажи, пожалуйста, Бредов, почему ты меня обманываешь на каждом шагу?

— А вы остановитесь.

— О! — схватился учитель за голову. — Тебе палец в рот не клади.

— Конечно, еще заразу какую-нибудь подхвачу. Тогда никакой спидометр не поможет.

— Какой еще спидометр? — простонал учитель.

— А чем на СПИД проверяют.

Учитель болезненно захихикал.

— Не понимаю, почему ты не успеваешь по литературе! Чутьё у тебя на слова есть. Фантазии, хоть отбавляй. Не отрицаю — и язык хорошо подвешен.

— А я думал он у меня из горла растёт, — сказал Алик, не моргнув глазом.

— Это метафора — образное выражение! До чего же ты, Бредов, тёмный!

— А мама говорит, что я светлый, светлее, чем папа.

— Поражаюсь, как ты до восьмого класса добрёл!

— Очень просто, по коридору.

— Ну, хватит! — не выдержал учитель. — Хватит мне голову морочить! А то я уже не секу, где ты правду говоришь, а где кривляешься! Завтра после уроков жду твоего отца!

— Которого?

— Ах да, у тебя их двое! Но один из них, кажется, тебя бросил!

— Не совсем. Он к нам теперь в гости приходит.

— Чудненько! Вот и позови обоих! Уж я с ними разберусь!

— С двоими вам не справиться.

— Что значит — «не справиться»?!

— А у них чёрный пояс по каратэ.

Учитель воздел глаза к потолку и, шумно глотнув воздуха, словно перед погружением в воду, рухнул на стол и затих.

Алик выдержал для приличия две-три минуты. Тронул учителя за рукав — тот не шевельнулся. Тогда Алик Бредов взял со стола бутылку и направился к выходу. Но тут же возвратился, поставил бутылку перед недвижным телом классного руководителя и, подхватив портфель, тихо вышел из класса.

2. «Террорист»

Алика Бредова знала вся школа. С первого класса он отличался неудержимой страстью к розыгрышам или, как теперь выражаются, к приколам. Подшучивал Алик Бредов над всеми, без различия, будь то директор школы или ученик младших классов. Конечно, он старался не злоупотреблять и воздавал каждому по его положению.

Ученики прощали Алику почти все его выходки, поскольку они веселили окружающих. И большинство учителей смотрело на его невинные развлечения снисходительно.

Но однажды Бредов не на шутку навлёк на свою голову всеобщее неудовольствие педагогического коллектива.

В пятницу утром директор срочно собрал малый педсовет. На педсовете кроме директора присутствовали: классный руководитель восьмого «Б» Максим Петрович Галкин, физичка Марина Игнатьевна Усольцева, математик Николай Иванович Красин, химичка Инга Борисовна Пересудова и секретарша Альбина Горохова.

— Прошу прощения, — начал математик, — я только вчера выписался из больницы и не в курсе… Что, собственно, случилось? Из-за чего мы собрались? Огласите повестку.

Директор обвёл присутствующих загадочным взглядом и сказал:

— Да вот, Николай Иванович, вчера вечером Ингу Борисовну…

— Нет уж, позвольте я сама! — вступила в разговор химичка Инга Борисовна Пересудова. — Случилось, Николай Иванович, неслыханное! Из ряда вон выходящее и умом непостижимое! У нас в школе объявились собственные террористы!

— Что вы говорите?! — обеспокоенно воскликнул математик.

— Не совсем так, — попытался успокоить математика директор.

— Именно так, Георгий Владимирович! Будем называть вещи своими именами! И не надо никого покрывать! Так вот. Вчера вечером, после уроков, я зашла в туалет… И только хотела… ну, вы знаете, Николай Иванович, зачем ходят в туалет…

— Догадываюсь.

— И вдруг за перегородкой как шарахнет! Даже стёкла в окне зазвенели! И с потолка посыпалось! Дым! Вонь! Гарь! Ну, думаю, врыв! Я бегом из туалета! А дверь заперта! Снаружи заперта, представляете?!

— Так, интересно, — сказал математик, ожидая продолжения.

— Очень интересно! — язвительно подхватила химичка. — Посмотрела бы я на вас в этот момент! Меня чуть кондратий не хватил! Страху натерпелась на десять лет вперед!

— И как же вы, простите за любопытство, выкрутились? — спросил математик.

— Стучу в дверь, как сумасшедшая! Все ногти обломала! Стучу, кричу — зову на помощь! Пятнадцать минут стучала! Никто не отозвался! Как вымерли все! — тут химичка оглядела всех с сознанием своего морального превосходства.

— Инга Борисовна, — спокойно сказал директор. — Просто уроки закончились и почти все ушли. Никого не было рядом.

— Слушайте дальше! Я уж хотела через окно вылезать, хоть это и не очень прилично для моей комплекции. А тут и дверь открывается и кого, вы думаете, я перед собой вижу? Бредова из восьмого «Б»! Я, конечно, сразу высказала ему всё, что о нём думаю и пообещала, что ноги его в школе не будет!

— А где же был охранник? — возмутилась физичка.

— На улице! Курил, видите ли!

— Я так и не понял, что же всё-таки произошло? Что шарахнуло-то? — решил уточнить математик.

— Как что! Он мне петарду подкинул и запер! Мститель народный, блин!

— Мститель?

— Позавчера он схлопотал у меня две двойки за один урок, и вот вам, пожалуйста, отомстил, подонок!

— А вы уверены, что это был он?

— А кому ж ещё быть?! Вы что Бредова не знаете?! Он всем известен своими идиотскими выходками! И потом в школе уже никого не было! Вот вам и вся история. Решайте! Я сначала хотела милицию вызвать. Но потом решила, что обойдёмся своими силами. Я предлагаю выставить его из школы! И немедленно! И не просто выставить, а дать уничтожающую характеристику! Чтобы ни одна школа в городе не смела приютить его! Пусть остаётся неучем!

— Круто, — заметил математик.

— Неужели у вас других слов нет? — заметила химичка.

— Есть, не вам в пример. Но в данный момент оно подходит больше всего.

— Да! А вы как думали! С такими только так! И никаких поблажек!

— С какими «такими»? Мы где, по-вашему, находимся — в школе или на зоне? Кто сказал, что это легко! Они любят теперь «прикалываться». Иногда перебирают, согласен. И всё-таки надо учитывать, что это дети.

— Это не дети, а выродки! — не унималась химичка. — И я настаиваю на исключении! Пусть где-нибудь там прикалывается, на стороне!

Слово взял директор.

— Факт действительно вопиющий. Поэтому давайте всё обсудим основательно. Но без излишней горячки, Инга Борисовна. И примем достойное решение. Прошу высказываться.

В кабинете повисло тягостное молчание. И опять подал голос математик.

— Можно вопрос?

Директор молча кивнул.

— Инга Борисовна, а в связи с чем вы поставили Александру Бредову две двойки в течение одного урока? А почему не три или четыре?

— Ваша ирония неуместна, — огрызнулась химичка. — Одну двойку я поставила за невыполнение домашнего задания. А вторую за классную работу. Я вас удовлетворила?

— Еще как! В себя не могу прийти.

Директор интеллигентно опустил голову, чтобы скрыть невольно набежавшую улыбку. Физичка звонко потянула носом, мгновенно закрыв лицо руками и изобразив страшно сильный насморк. Секретарша, впившись глазами в потолок, как-то странно скривила рот и надула щеку, будто у неё внезапно проклюнулась зубная боль. Классный руководитель сидел, прикрыв глаза.

Справившись с улыбкой, директор вторично предложил высказаться.

— Максим Петрович, — обратилась химичка к классному руководителю восьмого «Б». — Странно, что вы молчите. Это ваш подопечный устроил мне экзекуцию.

— Я размышляю, Инга Борисовна. На него не похоже. Он может донять словом, на себе испытал. Или какую-нибудь невинную мелочь изобрести, не всегда уместную, но и не столь наказуемую. И потом, он любит работать, что называется, на публику. А тут, вы сами сказали, никого рядом не было. Не понимаю…

— А что тут понимать! Я же говорю, захотел отомстить. Этого мало?! Если вы не способны понять своих учеников, то можно усомниться в целесообразности вашего классного руководства, — виртуозно вывела химичка.

— Я приму ваше замечание к сведению, но должен заметить, что не вам решать, могу ли я быть классным руководителем.

— Давайте позовем Бредова, — предложила физичка, — и спросим у него, зачем он это сделал. А потом и будем решать.

— Дельная мысль. Альбина, — обратился директор к секретарше, — пригласите Бредова в кабинет.

Секретарша вышла и через минуту вошла, ведя за руку Алика Бредова.

— Бредов, — сказал директор, — подойди к столу и поведай нам, как это тебя угораздило совершить подобное.

Бредов молчал, уставившись в пол.

— Бредов, у тебя совесть есть? — спросил классный руководитель.

— Где?

— Во! Видали юмориста! — оживилась химичка злобно. — Погодите, он ещё пошлёт вас всенародно! Что тогда скажете!

— Кем ты собираешься стать, Бредов? — вдруг спросила физичка.

— Депутатом Госдумы.

— Ладно, Бредов, ступай за дверь и жди нашего решения, — подвёл черту директор и, лично выпроводив Алика за дверь, плотно притворил её.

Математик шумно вздохнул.

— Непонятно, что с ним происходит. Может быть, дома не всё в порядке. Может, болезнь роста. Парень-то он неплохой, с головой, с юмором… Хотя учится неважно. Мог бы и лучше. Непонятно.

— Вы для них устарели, Николай Иванович. Потому и непонятно, — язвительно заметила химичка. — В наше бандитское время с ними нечего церемониться! Вы разводите всякую старомодную психологию, а нужно действовать решительно. И что там Кавказ! У нас свои террористы под боком! Ученический след! Дожили!

— За упоминание о моем возрасте благодарю. А на пенсию мне пока рановато. Я ещё могу их чему-то научить. Меня другое беспокоит. Вы вот назвали наше время бандитским. Не оригинально. Но уж чересчур злобно. Как будто кроме бандитов никого вокруг не осталось. А заодно и учеников к ним с легкостью причислили. Я правильно вас понял?

— А то, что он со мной сотворил, это как, по-вашему, не бандитизм?!

— Это пристрастный взгляд. И что вы называете «старомодной психологией»? Доверие к ученику? Нет, они не бандиты. Во всяком случае, пока не бандиты. И в наших силах помочь им не стать ими. Они дети. Современные дети. Надо уважать в них личность. Они сейчас чутки к этому. Всякий несправедливый выверт со стороны взрослого воспринимают болезненно. Да, пусть они не усвоили пока той или иной математической истины, не поняли значения той или иной химической реакции, бог с ними! Поймут, когда нужно будет. Надо шире смотреть на вещи. Вы ведь тоже, простите за откровенность, когда-то не всё знали о той же химии, да и сейчас, наверняка, не обладаете всей полнотой знания. Даже об одном предмете в наше время всё знать невозможно. О других я уже не говорю. Требуется постоянное восполнение знаний. А это не так просто и не всякому дано.

— Но я-то знаю таблицу умножения, хотя к химии она не имеет никакого отношения!

— А я знаю таблицу Менделеева и многое другое. Ну и что! И потом таблица умножения — это не математика, а здравый смысл. Гордиться тут нечем. Подлинная математика — это поэзия! «Открылась бездна звезд полна, звездам числа нет, бездне — дна!»

— Ломоносов, между прочим, и химией занимался! — вставила победоносно химичка.

— Да, занимался. Но на каком уровне? В ХVIII веке можно было заниматься всеми науками сразу. А ваша химия была в зародыше и не вредила земному существованию. Не то химия, не то алхимия. Все искали философский камень… Да и потом наука науке рознь. Не умаляю заслуг химиков. Но кто открывает новые звёзды? — математики! Кто пишет историю межзвёздных пространств? — математики! А химики, простите, загадили планету и пытаются свести на нет жизнь на земле! Я не знаю формулы сероводорода, но зато мне хорошо известен его отвратительный запах.

— Ничего в нем отвратительного нет. Запах как запах. Но то он и сероводород, а не «Шанель» номер пять!

— Да что вы прицепились к Бредову, ей богу? Это возрастное. Простите его. Ну, прикольнулся мальчик. Доставил себе удовольствие. Правда, сомнительного свойства, ну и что! Всё это пройдет! И всё с ним будет нормально, поверьте, если ему дадут закончить школу. Вы ещё слишком молоды, Инга Борисовна, настоящие беды, не дай вам бог, у вас впереди…

— Ах, вот как! Вам надо было в адвокаты идти, а не в математики! Уж больно изощрённо ведёте защиту!

— Я не веду защиту, я просто хочу объяснить вам, что происходит.

— А я не нуждаюсь в ваших объяснениях! У меня у самой голова на плечах имеется! — закричала химичка. — У вас есть дети? Или там внуки! Вы их в том же духе воспитывали?

Математик мгновенно побледнел, голова его затряслась:

— Мои дети — на том свете.

— Что вы, что вы, в самом деле! — зашептала секретарша химичке. — У него два сына из Афгана не вернулись, а вы!..

Математик встал, поклонился.

— Больше мне сказать нечего. Разрешите уйти. Если дойдёте до голосования, учтите, я — против исключения.

Выйдя из кабинета директора, математик наткнулся на Алика в компании с учеником из параллельного класса Лёхой Кузякиным. При выходе учителя ученики метнулись от двери и теперь жались в углу секретарской комнаты. Лёха спрятался за Бредова, глаза его испуганно косили ему в затылок.

— Ну что, Бредов Александр, поздравляю! — сказал математик смертельно усталым голосом. — Доигрался?

— Николай Иваныч…

— Что, Александр Михалыч?

Алик встрепенулся.

— А откуда вы знаете, как моего папу зовут?

— Тебя это сейчас беспокоит больше всего? Что ты хотел сказать?

— Я хотел… Спасибо, господин учитель.

— За что, холоп?

Алик нахмурился, надул губы.

— Почему — «холоп»?

— Не нравится? А почему — «господин»?

— Так… «товарищ» теперь как бы не в моде…

— «Как бы»! «Не в моде»! — желчно передразнил математик. — Много вы понимаете! А спасибо-то за что?

— Ну… за то, что заступились.

— Подслушивали, стервецы!

Математик легонько съездил Бредову по затылку.

— Эх ты! Пора бы уже к тому, что делают руки, «как бы» мозги подключать! А? Как думаешь, приколист хренов? Извини за выражение.

Математик вдруг схватил Алика за ухо, потянул на себя и прошептал, выделяя каждый слог: — Ты когда-нибудь себе под задницу петарду подкладывал?

— Чего?

— Не подкладывал? А ты попробуй. А мы посмеёмся!

Алик Бредов смотрел на математика непреклонным взглядом.

— Николай Иванович, я не закрывал её и петарду не подкидывал.

— А! Ничем вас не проймёшь, — математик махнул рукой и направился в учительскую.

Но тут его догнал Кузякин.

— Николай Иванович!

Математик остановился.

— А тебе чего, Кузякин?

— Николай Иванович…

— Ну, говори, не тяни резину. У меня ещё три урока впереди. А голова уже распухла от ваших фокусов.

— Алик не виноват, — сказал хриплым голосом Кузякин. — Это я петарду подкинул. Я закрыл химичку в туалете.

Математик, склонив голову на сторону, широко развел руками.

— Та-а-ак! Очень мило! Твоя школа? — спросил математик у Алика Бредова.

Алик кисло улыбнулся.

— Бредов, а почему ты не отрицал своего участия в этом глупом кошмаре? Хотя и так ясно. Она тебе вчера столько гадостей наговорила… И тебе захотелось, чтобы это сделал ты.

— Угу.

— А где ты взял ключ, чтобы выпустить «кавказскую пленницу»?

— Он в двери торчал.

— И что теперь будем делать? — теперь математик обратился к Кузякину.

— Я не знаю…

— Ах, не знаешь! Тогда ничем помочь не могу.

— Нет! Знаю…

— И — что же?

— Признаваться надо, — уныло произнёс Кузякин.

— Как это не прискорбно. Нехорошо товарища подставлять. Согласен?

— Согласен.

— Тогда вперёд! — и широким жестом математик показал на кабинет директора.

— А вы?

— А что я? Я тебе не подельник. Сам выкручивайся.

Лёха Кузякин понурился, по лицу пошли красные пятна.

— Эх вы, террористы доморощенные! Ладно, идите за мной. Оба!

У кабинета директора математик пропустил ребят вперёд.

Лёха Кузякин медленно приоткрыл дверь кабинета и спросил замогильным голосом: — Можно?

— Что тебе, Кузякин? — спросил директор. — У нас педсовет. Потом приходи. Закрой дверь. Ты меня слышишь, Кузякин?

Но Кузякин, подталкиваемый математиком, буквально впал в кабинет и тут же закоченел на пороге. За ним вошел Бредов, встал рядом и выглядел не менее окоченевшим.

Директор, едва сдерживаясь, чтобы не накричать, проговорил тихо, с расстановкой:

— Сейчас же выйдите из кабинета и подождите меня за дверью.

Вслед за учениками на пороге показался математик.

— Извините, Георгий Владимирович, в том щекотливом деле, которое мы сегодня обсуждаем, появились, так сказать, неожиданные подробности. И вот эти два субъекта желают прояснить ситуацию.

— Нашли от кого ждать прояснения! — прошипела химичка.

Математик ткнул Кузякина в спину и сказал:

— Что же ты молчишь, Алексей. Расскажи учителям, как было дело.

На Кузякина страшно было смотреть. Он позеленел, голова вжалась в плечи, коленки ходили ходуном. И всё-таки, едва держась на ногах от напряжения, он дрожащим губами выговорил необходимые слова:

— Это я сделал.

— Что ты сделал? — спросил удивлённо директор.

— Запер… Ингу Борисовну… в туалете.

— А-а! — завопила химичка. — Ещё один террорист! И он имеет наглость во всеуслышание заявлять об этом! Негодяй! Ублюдок! Выкинуть его из школы! С позором!

— Инга Борисовна, успокойтесь, и выбирайте, пожалуйста, слова! — заволновался директор.

— Позвольте! — вступился математик. — Мальчик добровольно признался в содеянном. Проявил мужество. И заслуживает за это уважения. Разве я не прав?

— А вы! вы! вы! — кричала химичка вне себя. — Смотрите-ка, он ещё и героем хочет выставить этого недоноска! Подлый интриган! Самовлюбленный эгоист! Он, видите ли, звёзды открывает, а мы, грешные, только землю поганим! Ваши дети тоже наверняка были отъявленными хулиганами, если вы за этих заступаетесь! Старый осёл!

Математик пошатнулся, схватился за сердце, и Бредов с Кузякиным, выйдя из окоченения, тут же вывели его в коридор. Вслед за ними кинулся директор.

Взоры оставшихся обратились на химичку.

Химичка с побелевшими глазами в истерике повалилась на диван и громко зарыдала. Секретарша налила в стакан воды и бросилась ее утешать.

А кончилось это тем, чем и должно было кончиться. Математика Николая Ивановича на «скорой» с инфарктом увезли в больницу. Учительница химии на следующий день подала заявление об уходе. Лёхе Кузякину за хулиганское поведение в школе объявили «строгий выговор с предупреждением».

Но были и положительные последствия. Бредов и Кузякин стали неразлучными друзьями. Прикалываться они, конечно, не перестали. Только теперь проделывали это исключительно со своими сверстниками, и приколы их не носили столь кровожадного характера.

Март, 2005 год.