Праведный грех

Владимир Ушаков

Первая любовь, целина, Куба, Перу… 60-е, 90-е годы ХХ века, наше время. В этой книге читатель найдёт искреннюю исповедь человека, прошедшего большой и интересный жизненный путь. Но где бы автор ни был, в далёкой ли стране, в Москве или в российской глубинке, он всегда оставался человеком, не чуждым никаких эмоций. Эта книга не просто о том далёком уже времени, о поколении, рождённом в СССР. Эта книга обо всех нас, кто сейчас живёт, работает, переживает, любит.

Всякое лыко — в строку

— Липа! Настоящая! Живая! — я обламываю ветку и продавливаю палочкой пробки в бутылки. — Здесь от магазина всего-то ничего. А ведь шумели, что не дойдём. Дошли! Ну что, здесь хряпнем или дальше в лес потопаем?

— Давай тут. Из леса ещё назад надо будет выбираться. Чем дальше в лес, тем больше здеся выпить хочется! — откликнулся Федосеич по прозвищу Папа Карло за любовь к древесине и внешнее сходство с киянкой.

Глядя на лежащие вокруг гниющие стволы деревьев, он горестно вздохнул и задумчиво добавил:

— Я ведь когда был директором мебельного магазина, тоже много дров наломал. Теперь вот здесь приходится отсиживаться.

— А я, мужики, как-то в дубовую рощу попал. Беловежскую или в другую какую, не помню. Красотища! Должен вам сказать, что дуб — это тоже вещь! — зажмурив и закатив от восторга глаза, сказал Игорёк, невзрачный старичок лет 40, и забулькал портвейном. — Много было дубов. Сначала штук 10, потом — 20, затем — 40. И всё больше и больше!

— Сам ты дуб стоеросовый, а вы все остальные — пеньки. Это всё проза, а на такой природе поэтически выражаться тянет. Я вам, лапотники, сейчас стихи почитаю, а вы проникнитесь духом. Слушайте. Экспромт. Все деревья хороши, наберёмся ж от души! — с пафосом продекламировал уже солидно осоловевший Федосеич.

— Ёлка, ёлка, повернись! Ёлка стройная, зажгись! — запрыгал вдруг, хлопая в ладоши, вокруг ёлки Игорёк, а потом достал зажигалку и стал пытаться поджечь ёлку.

Я отнял у него зажигалку.

— Какая, жопа, это тебе ёлка? Опупел, что ли, с литра-то? Липа это! А липа — это далеко не ёлка. Это совсем наоборот. Если у ёлки всегда иголки, то у липы — цветочки. И то лишь летом, — загоготал Филя, укладываясь в густую траву, подложив под голову лапотник для комфорта.

— Да, каждому фрукту свой овощ, — философски заметил Федосеич, тоже планомерно вырубаясь.

— Вставайте! В своих койках будете отлёживаться. Скоро обед. Нас могут врачи хватиться! Пошли в больницу быстренько! Побежали! Обнимемся, друзья, чтобы не грохнуться.

Я поставил точку в конце своего рассказа и сказал соседу по палате:

— Никак не ожидал, что в нашей палате №6 так легко пишутся мемуары о друзьях, приключениях, о былом, о птичках и о липе, которая расцветает летом.

— И меня обещали выписать, — отозвался, позёвывая от снотворного, сосед. — Сразу, как только подпишу им бумагу, что я не император.