Мразь

Владимир Поплар

Мистические события преследуют Алексея всю его сознательную жизнь, заставляя принимать, порой неоднозначные решения. Можно ли остаться человеком, когда обстоятельства требуют не быть им? Сможет ли герой не стать мразью, защищая близких? Все ли в руках человека? Вопросы, вопросы, вопросы… А может ответы совсем рядом? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

Тот поход наш класс так и не «догулял». Когда мы сообщили Надиным родителям, что ее нужно срочно забрать, потому что Катя покалечилась, а Надя сильно испугалась за нее, то они, естественно, подняли «на уши» всех остальных родителей. Деталей мы особо им не могли пояснить: Лис особо ничего и не видел, а я — просто потому, что мне никто бы не поверил. В общем озвучили версию, что, видимо, Катя пошла в туалет и возвращаясь в палатку, запнулась обо что-то и неудачно упала, переломав и руки, и ноги.

Это «что-то», теперь не выходило из моей головы ни на минуту. Возможно она, эта мерзкая тварь там, в черепушке, в моей душе или еще где-то, надолго обосновалась. Ведь, если в случае смерти Ольги Петровны, я еще как-то справился, убедив себя, что это просто «сумасшедшее» совпадение, то второй подобный случай полностью исключал его. Особенно теперь, после расправы над Катей, слова монстра обретали некий смысл, который, правда, пока маячил очень слабеньким и далеким огоньком: «Мы тебя нашли». То есть оно (она, он, они?) искало именно меня!!! И ведь нашла, мразь… Но зачем?

Эти мысли все глубже и глубже вгоняли меня в состояние прострации, пока мы ехали обратно в лагерь. Я даже чуть не свалил мотоцикл с дороги, не заметив. как начал сворачивать с нее. Хорошо Лис не терял бдительности, хлопнул по спине, да так, что чуть дух не выбил у меня:

— Стой! Ты че, уснул, что ли? — заорал он в самое ухо.

Я ударил по тормозам, и мы с заносом остановились на самом краю насыпной дороги. Он хотел еще поорать, но посмотрел на меня и уже тихо добавил:

— Давай я поеду, садись в люльку…

Спорить я, конечно, не стал и вернулись мы в целости и сохранности. В лагере, по понятным причинам, все было тихо, никто не веселился, никто не купался, никто не ел, естественно… кроме Сени. Этот придурок жрал в сторонке, возле мотоциклов какую-то консерву, в прикуску с булкой хлеба, когда мы подкатили на мотике к ней.

— О, братва, че случилось то? Никто толком ничего не знает, говорят: «Катюха покалечилась» и все. А я как убитый спал, ничего не слышал, полчаса назад только встал, башка болит, вот сел покушать маленько…

Вот ублюдок, начал было вскипать я про себя, тебе бы только жрать… ты ночью спал, а в это время девчонку рвали на части… Хотя, тут же поразмыслив и начав успокаиваться: в чем он виноват и чем бы он мог помочь, рассуждал я? Если только сожрать эту тварь… Виноват был я, это же очевидно!

— Да никто из нас ничего и не видел, — сказал я, глядя в сторону пруда, где сидело несколько девчонок вокруг неподвижной Надюхи.

— Может Надя видела? — сказал Лис, заглушил движок мотика и слез с него. — Пойду поговорю, может успокою и она что-нибудь расскажет.

— Да она все время там сидит, молча, не шевелится даже, все смотрит и смотрит в воду — кое как промямлил полным ртом еды Сеня, — девчонки от нее не отходят, а то мало ли чего, сиганет в пруд и потом отвечай перед родоками… о вон, кстати, кажись их Волга катит…

По полевой дороге в сторону лагеря действительно ехала зеленая Волга 24. Это точно были они, потому что в деревне больше не было зеленых автомобилей. Лис, который было хотел идти к Наде остановился, посмотрел на приближающийся автомобиль и снова залез на мой моцик.

— Блин, срать захотел теперь, — поведал нам Сеня свои сакральные желания, — пойду что ли прогуляюсь «до ветру».

— Конь педальный, когда же ты съебешься из деревни, все глаза засрал уже, — без злобы поддел я его, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

Лис натянул улыбку, которая тут же исчезла с лица, и стал смотреть, как к Наде выходят из подъехавшей Волги ее родители. Ее мама стала говорить ей что-то на ухо, гладя по голове, рядом тут же присел отец, и они тихонько стали пробовать поднимать ее с земли. Она сначала никак не реагировала на их слова, просто сидела на берегу пруда, скрестив руки на коленях и упершись в них подбородком, продолжая смотреть в воду. Затем, видимо мама нашла какие-то заветные слова, Надя повернула к ней голову и медленно положив ее на плечо матери, громко зарыдала, закрыв лицо руками.

— Ну что, пойдем собираться? — Толян тонко чувствовал, когда надо бы собирать манатки.

— Да, думаю надо двигать домой, че то больше не хочется отдыхать.

Мы двинули в сторону палаток, а в это время родители подняли Надю на ноги и повели усаживаться в машину. Когда мы с Лисом проходили мимо их, Надя подняла взгляд на нас и заорала нечеловеческим голосом! У нее была истерика, она стала биться в руках матери и орать:

— Нет, нет, не надо, я не хочу, пожалуйста, не тронь меня….

Мы встали как вкопанные, испугавшись внезапность этого срыва, а больше по ходу такого поведения нашей подруги.

— Света? — крикнула ее мама одной из наших одноклассниц, из последних сил удерживая обезумевшую дочь, — можешь собрать Надины вещи, твой папа тоже собирался сюда, может уже едет? А я вечером у вас заберу?

— Конечно, теть Нин, конечно, не беспокойтесь, — откликнулась тут же Светка.

Надин отец стал помогать своей жене успокаивать и удерживая дочь, запихивая ее в машину. А когда ее усадили-таки, оцепенение прошло и у нас.

— Слушай, а ты сам-то что все-таки видел? — спросил я Лиса, когда мы подошли к палаткам.

Мне очень нужно было знать это, чтобы понять, что же значат эти сны и что происходит при этом в реальности, пока я в них умираю от ужаса.

— Да особо ничего, — ответил он, — я же спал.

— Ну может чего заприметил необычного в палатке до того, как уснул? — не унимался я.

— Ну мы маленько с Надькой помацались, — стал он воспроизводить мысленно вчерашний вечер, — под одеялом она мне показывала свои «игрушки», светя фонариком, — немного смутившись сказал он. — Потом, мы начали ну это, сосаться короче, как и вы же… А когда решили спать, вы по ходу уже дрыхли… Она тогда говорит, что кажется «сикать» захотела, а Катька уснула. Я говорю пошли со мной, а она «дурак что ли». В общем она сказала, что, если чего, разбудит ее позже, они договорились будить друг друга, даже фонарик условились в кармашек над головами положить. А в следующий момент я слышу визг, продираю кое как глаза и вижу тебя, а потом… ее… Катюху…

— Ясно, я примерно то же самое видел, — соврал я.

Даже Толян не понял бы меня, расскажи я ему правду. Хотя какую правду? Ведь я и сам то ничего пока не понимал.

— Ладно, давай, собирай шмотье и бросай его в люльку, я тоже собираюсь, будем выдвигаться.

Собрались мы очень быстро. К тому времени уже приехало четыре автомобиля, готовых загрузить добрую половину «отдыхающих» и вернуть нас в родной дом. Мы отъехали самыми первыми, не считая зеленой Волги, на которой родители Нади везли ее подальше отсюда. Я полностью пришел в себя (как же мне повезло, по сравнению с Катей) и уже сам вел мотик.

Я довез Лиса до его дома, подождал, пока он выгрузит свою поклажу, попрощался с ним и двинул домой. А дома, судя по всему, меня ждала мама, которая, естественно, уже была в курсе произошедшего. Впрочем, уже вся деревня гудела, ведь в ней не часто происходили события такого рода. Да, конечно, люди жили-умирали, но все как-то «мирно». Я бросил мотик возле гаража и пошел в дом, решив разобрать вещи чуть позже. А когда заходил в калитку, то увидел, что брат Юрка опять чего-то мастерит в сарае.

— Юрбан, будь другом, загони с улицы мотоцикл, а то меня че то рубит, спать хочу, — попросил я его.

— Давай ключи, — он был рад конечно погазовать на вожделенной технике.

Я дошел до него, передал ключи и пошел в дом.

— О, Леш, вернулся? — мама отдыхала в своей комнате, мимо которой я пытался незаметно проскользнуть. — Что там у вас стряслось, рассказывай.

— Мам, может вечером, спать хочу, сил нет…

Я действительно еле стоял на ногах. Только сейчас весь груз пережитого свалился на мои плечи, заодно как следует придавив веки.

— Кушать будешь?

— Нет, потом, сейчас спать пойду.

— Леш, расскажи, что было, а то в деревне кто-что несет, говорят милицию вызвали, скоро приедет, мне надо знать обо всем, что тебя касается. А тебя, судя по всему, это очень касается.

Любая деревня, как и наш совхоз, живет своей, уникальной жизнью. Поэтому, чтобы, где бы не происходило, рано или поздно об этом узнают все. Так что я нисколько не удивился, что мама в курсе с кем я проводил ночь. Без подробностей и тонкостей, конечно. По крайней мере я на это надеялся.

Я присел на край ее кровати и рассказал версию, которую в той или иной интерпретации выдаст Лис:

— Ну мы потусили, поели, покупались, а вечером нам с Лисом Надюха и Катя предложили ночевать с ними, они типа побоялись одни. Ну мы и согласились. Все нормально было, все счастливы-здоровы. А ночью проснулся от крика, это Надя кричала. В палатке светил фонарь, и я увидел Катю, она лежала у выхода и как будто спала. А присмотревшись увидел, что у нее руки как-то неправильно выгнуты. Тут же Толян проснулся и увидел то же самое. Вот, собственно, и все, что я видел. А остальное, ты, наверное, уже знаешь…

— Да, говорят всякое, — подтвердила мама.

Она была еще на работе, когда к нам пришла соседка Татьяна Ивановна, потому что у нас телефона нет и позвонили ей, и сказала Юрику, чтобы за мной приехали. Но когда брат ей это пересказал, мама решила, что раз я на мотике, то значит, если жив-здоров, смогу сам добраться.

— Ладно, давай, иди ложись спать, отдыхай, а вечером надо будет полить огород, раз уж ты не в походе и собрать огурцы из теплицы.

Поспать мне в итоге довелось всего то полчаса. Благо я сразу же уснул, как только упал в кровать. Меня разбудила мама.

— Вставай, милиция приехала, хотят поговорить с тобой.

Я кое как продрал глаза, поднялся, одел футболку и вышел в кухню, немного смутившись от наличия в ней двух милиционеров, которые сидели за столом и пили воду из наших стаканов. На улице стояло самое пекло, градусов, наверное, 35 не меньше.

Я рассказал им ровно то, что ранее рассказывал маме, они все записывали и задавали вопросы. «Допрос» длился не долго, может минут 10—15, а после я снова пошел в кровать и проспал уже до самого вечера.

Часов в восемь начал поливать огород, а через полчаса поплелся в теплицу. В половине двенадцатого вечера, когда я уже лежал в кровати и пытался осмыслить все происходящее в моей жизни, в окно моей комнаты легонько постучали. Я сразу понял кто это. Ну кто еще может припереться в такой час? Конечно Сеня. Я натянул штаны и футболку и двинул в сени. Мама уже спала, как и Юрик. В сенках надел кроссовки и ветровку (блиииин, ту самую…) и вышел на улицу.

— Здорова, брат, — конечно же это был Сеня. — че меня то не забрал? Блядь, я же ненадолго отошел по делам, вернулся, а нас всего пятеро осталось. Хорошо, что жрачка осталась немного…

— Ну еп твою мать, тебе бы жрать да срать… ладно, извини, просто пойми меня правильно… мое состояние… тем более я знал, что за вами едут.

— Ладно, не парься, не «малохольный» же я, все понимаю. Кстати, Катюху положили в больничку на долго. У нее кости переломаны, как будто трактором переехали… да походу и не раз…

У меня ком к горлу подкатил… я еле сдерживался, чтобы не расплакаться прямо перед другом…

— Будет много операций, прежде чем она сможет начать снова учиться ходить. А может и не сможет, там все серьезно. Ее пока держат под наркозом, чтобы не умереть от шока, так кажись…, — продолжал «убивать» меня Сеня, — кстати, ты так и не рассказал, что произошло то…

— Не знаю я…, — еле слышно ответил я, — пойду, спать охота… завтра увидимся.

— Ладно… Это, я удочки припер, ты их оставил возле палатки. Давай, до завтра.

— Стой! Это ты подстроил, что мы с ней…? — вдруг само собой вырвалось у меня.

— Нет, — ответил он и скрылся в темноте.

В ту ночь, как, впрочем, и все последующие июльские ночи, я спал как убитый, без снов. Видимо из меня было вытянуто слишком много жизненных сил и мозг был не способен воспроизводить «картинки».

В последующее время, были исключены все подростковые развлечения, типа танцев и ночных, а чтобы не сходить с ума, я с головой погрузился в чтение книг, это занятие всегда успокаивало меня и отвлекало от проблем. А еще я не готов был расстаться с фильмами, которые теперь крутили в другом видеосалоне (Тяпка пока прикрыл лавочку), особенно когда всплывал какой-либо ужастик, не смотря на возможные последствия. Особенно меня впечатлили несколько фильмов: «Изгоняющий дьявола» и его продолжения об одержимости демонами, а еще «Детские игры», про куклу Чаки в которую вселился злой дух. Уж очень сюжеты этих фильмов были завораживающие идеей, что есть загробный мир… и намекало на то, что может быть со мной.

К Катиным родителям я насмелился прийти только через неделю. Они рассказали, что ее перевезли в краевой центр и там, на ее руках и ногах экстренно провели операцию, которая длилась 8 часов. Этих операций будет еще много, что вернется она не скоро и скорее всего первое время будет дома учиться, так как ходить не сможет, а может и уедет в краевой центр, к своей тетке. Я попросил при случае передать ей привет и постарался как можно быстрее уйти из их дома.

13 августа мне стукнуло 16. Конечно, вечером приходили друзья: Лис, Жора и Сеня, поздравляли с надеждой на жаркое продолжение. Но нет, после краткого общения и еще более короткого извинения я возвратился в кровать и снова занялся чтением книг.

Я думал, что дотяну в таком режиме до начала учебного года, который вместе с уроками и секциями принесет отсутствие времени на темные «думки», но наступило 22 августа. Вечером того дня, когда мы уже готовились ко сну, к нам постучались, как оказалось соседка, которая сказала, что маму зовут к телефону. Мама накинула халат поверх ночной рубашки, и они ушли к ней домой. Вернулась она минут через пять в слезах и всхлипывая, на мой вопрос «Что случилось?» она ответила коротко:

— Умерла моя тетка, ваша двоюродная бабушка Рая. Завтра выезжаем на похороны.

Ну зашибись, да что же это за жизнь! Что и кому я сделал? Умом я понимал, что это жизнь, мне рано пришлось повзрослеть, но все равно, какого хера?!

Следующим утром, рано, часа в 4 мы все были на ногах. Вечером накануне, мама договорилась с Василием Ивановичем, соседом, который жил через дорогу, отвезти нас в соседний городок Алейск, чтобы мы могли на проходящем через него автобусе доехать до Чарыша. Там нас должны были ожидать на Ниве родственники.

Дорога показалась мне долгой, а мы действительно провели в ней почти семь часов, и очень утомительной. Может, потому что дорога до самой деревни — гравийная, а может, потому что не было настроения и аппетита. А еще всю дорогу один говнюк, сидевший сразу за нами, в странной одежде, с косичками и дебильной панаме, всю дорогу слушал на кассетном плеере (вот жидяра, где взял то?) аудио рассказ, про персидского царя Ксеркса, который, разгневанный на свою царицу, изгоняет ее и выбирает в жены некую сироту, прекрасную молодку, которая спасает иудеев (кто такие?) от истребления персами. Блять, пришлось всю дорогу приобщаться к «прекрасному», теперь и я знаю эту историю молодой еврейки. В общем добрались мы до места только в шесть часов вечера. Нас приняла тетка Лена и мама тут же, не став отдыхать, стала помогать взрослым теткам вести приготовления к завтрашнему погребению, а мы с Юркой упали на кровать в летней кухне и вырубились напрочь.

Наверное, я проспал бы суток двое-трое, но нет, не довелось. Кто-то меня толкал в плечо и будил:

— Леша, вставай, надо помочь, — это была мама. — Давай сынок, потом выспишься.

— Встаю, мам.

Я кое как продрал глаза и поднялся на кровати. Было уже, наверное, часов одиннадцать вечера, может позже, на улице было уже темно.

— Что такое? Чего надо делать?

— Нужно пойти домой к бабе Рае, она на горе, может помнишь, живет… жила, возле своротка в центральный переулок, что за «верхним» магазином…

— Да, найду, а чего делать то?

— В общем то ничего особенного. Просто нужно там быть… Тех, кого хоронят нельзя оставлять одних… с бабушкой думаю будут рядом другие бабушки и мужики, на всякий случай. Вот. Ты тоже побудь с ней, помоги, если попросят, а то я совсем выбилась из сил, прилягу, завтра будет очень трудный день.

— Хорошо мам, ты отдыхай, я все сделаю.

— Ты только покушай, а то не ел с самого утра и возьми у тети лены фонарь, на улице темень. Да, Леш, чуть не забыла, вот, возьми этот крестик, отдашь бабе Поле, Лена сказала она там готовит избу, она положит его к бабе Рае, как положено. Я обещала своей тетке, что он будет с ней, когда придет время. — она передала мне маленький, медный крестик, висевший на толстой нитке, и пошла в дом.

На кухонном столе стояла не убранная еда, закрытая вафельным полотенцем. Я сел, быстро поел жареных пескарей, залитых яйцами с луком, выпил кружку горячего чая и двинул к месту дежурства. Когда выходил из дома тетя Лена подала старенький фонарик, который практически не светил.

С бабушкой Раей я не особо часто общался, но те нечастые моменты, которые я помнил с ней, были наполнены теплом и заботой. Она переехала из города в деревню, когда мне было, наверное, года 3—4. Тетя Лена, которая нас приютила по приезду — это ее единственная дочь.

Дошел я достаточно быстро, деревня-то не большая, хотя уже нихрена не было видно. Дом нашел сразу, только теперь он выглядел одиноко стоящей во тьме «заброшкой» на отшибе. Может потому, что было темно, а он был очень маленьким и там лежал покойник, может так и было на самом деле (весь дом — одна небольшая комната). В самой комнате света не было, но она озарялась каким-то освещением, видимо в сенях включили свет и открыли дверь. А возле него горел костер, вокруг которого сидело несколько мужиков, они о чем-то разговаривали не спеша.

–…говорю тебе, моя бабка такое могла вытворять… — с каким-то смешным акцентом послышалась речь одного из них, — с мертвяками разговаривала, как мы с тобой…

Когда я подошел и поздоровался, один развернулся в мою сторону и спросил:

— О, кажись Леха Юсов?

— Ага, — ответил я.

— Садись вон на то бревнышко, погрейся… Я дядя Сережа, может помнишь? Мы с твоим папкой дружим…

— Да, вроде помню, — соврал я, присаживаясь на какую-то грязную чурку, которую он назвал бревнышком.

Мне сразу стало понятно, что мужики для храбрости приняли. Да они особо и не скрывали, доставая бутыль какой-то мути из травы и наливая ее в медные кружки. Я сполз с чурки и уселся рядом на палено, прислонившись спиной к моему «стулу», так было гораздо удобнее, и стал тупо пялится на костерок, без единой мысли в голове. Минуты потекли медленно, где-то далеко заохала сова, а ей в ответ закричали другие ночные обитатели. Я впал в легкую дремоту, а мужики, опрокинув очередную стопочку «храбрительного» и закусив малосольными огурчиками, продолжили болтать о чем-то в полголоса:

— И чего ты там прогонял про бабку, Нафталин? — спросил один мужик у другого.

— Нафтали мое имя, умник… говорю, она могла говорить с мертвыми, вот те крест…, — снова сказал смешной голос. По-моему, это был чудик, который слушал аудиорассказ в автобусе.

— Ты, блять, еврей Нафталин, какой нахер крест? Пиздишь конечно! — парировал дядя Сережа.

— Не-не, говорю же могла, еще и лечить словами могла. — не много помолчав, он продолжил, — Был случай, я еще жил в Чините, бабку мою как-то привезли сюда посмотреть на мальчонку, его родители говорили, что он разговаривает с воздухом и про такие сны рассказывал, что волосы дыбом вставали… и не только на голове…

Мужики заржали, заставив меня вынырнуть из объятий Морфея и заставив снова прислушиваться к их трепотне…

— Дак вот, бабка потом говорила моей матери, что этого мальчонку диббук преследовал, мол он во снах его видел, об нем и рассказывал ей…

— Кто такой этот «дипук»? — спросил мужик, сидевший от меня справа.

— Диббук, правильно говорить. Это злой дух, а по-вашему — не упокоенная душа…

Он продолжил молоть какую-то хрень о духах и как с ними бороться, а я снова погрузился в дремоту, не зная, как заткнуть уши, чтобы перестать слышать их бубнёж. Получалось совсем плохо, мои мысли переплетались в замысловатый клубок с их болтовней:

–…Колька сам рассказывал, пару лет назад, когда обмывали «борозду», что он родился не один, а еще был и близнец… только от него особо ничего не осталось, пацаненок «съел» его… — шептал голос дяди Сережи.

— Да ты гонишь, пиздец срань какая! — чуть громче отозвался кто-то из мужиков.

— Да, вот те крест! Так что, хорошо, что они отсюда уехали, хер его знает, что это за урод родился…

Видимо я все же уснул, потому что через какое-то время дернулся во сне и встрепенулся от ворвавшегося в мозг из ниоткуда окрика:

— Мужики, надо переставить сундук, а то завтра не вытащим ее, — кажется из дома говорила какая-то бабуля, — я сама не передвину.

— Не-не-не, мы туда ни ногой…, — сказал мужик слева от меня. Они даже выпивать перестали и с выпученными глазами смотрели на окно дома.

Уж никак не ожидал, что взрослые мужики настолько суеверные и трусливые. Хотя кто знает, что они, а вернее КОГО, они там боялись. Наслушались баек этого еврея Нафталина, да дяди Сережи про какого-то пацана, что сожрал своего брата-близнеца…

— Я помогу, — откликнулся я, бодро встав со своего седалища и направившись в дом, очень уж не хотелось слышать болтовню пьяных мужиков.

Зайдя в сени, в которой бабушка вытирала посуду, доставая ее из старенького буфета, поздоровался с ней.

— Я баба Поля, подруга твоей покойной бабушки. Живу через три дома ниже отсюда. А ты, наверное, Лешка Юсов, Колькин сын?

Колька Юсов — мой отец, живший уже в другой семье, в этой же деревне. Как потом я узнал, с маминой подругой. Нет, он не ушел от нас к ней. Родственники все, как один, говорили, что он маму ждал еще 3—4 года, может одумается, а потом женился. Если честно, не знаю почему, но мне было как-то все равно. Но, тем не менее, я собирался, если будет время, сходить к нему в гости. По отцу я скучал…

— Сейчас закончу вытирать посуду и вынесем сундук из комнаты, он не тяжелый, но мне не сподручно, — щебетала бабушка Поля, пока я рассматривал убранство сеней старенькой избушки, — если не боишься, можешь пока побыть с Раей, думаю она будет рада…

Ага, рада… Может еще она и чаю предложит? Но я решил-таки последовать ее совету. Может из любопытства, может потому, что она так сказала, сам не пойму. В общем двинул я ко входу в комнату, но на самом пороге встал как вкопанный. Бабушка Поля заметила мое замешательство и сказала:

— Напугала все-таки? Ничего, ничего, вон мужики, кони такие, а ссут как дети малые, хорошо, что перед самогоном устоять не могут, — а затем шепотом добавила, — это они с бабами герои…

— Заходи уже, надоело слышать пустую болтовню… — из комнаты раздался скрипучий голос.

Я вздрогнул от неожиданности. В комнате по середине стояла лавка, на которой в гробу лежало тело моей бабушки, а с левой стороны от нее, сидела «дородная» бабка. Расположилась она на садовом кресле-качалке, укрыв ноги старым, байковым одеялом, сложив руки на животе и глядя в одну точку — в стену напротив. Освещения от лампочки с сеней было достаточно, чтобы рассмотреть ее лицо. А оно было «древним»: испещрено многочисленными морщинами, обвислые щеки как будто лежали на плечах, а густые, седые брови, словно две мочалки делали лицо отталкивающим. Толстые, вспухшие губы все время были в движении (видимо, что-то шепчет про себя). Но самым страшным были ее глаза — они были полностью белыми (теперь понятно, почему мужики не решились зайти). И все это усиливалось наличием тьмы вокруг, за исключением тусклого света от сенной лампочки и света от пары свечек.

Через пару секунд, как я шагнул и замер на пороге, ее губы перестали «говорить», она замерла, казалось, даже перестала дышать. А затем резко повернула голову в мою сторону и «уставилась» прямо на меня. Ее брови нахмурились, а глаза будто физически вцепились в меня. Если честно, мне кажется, я даже пернул (а может и обосрался малость) от такой неожиданности.

— Не бойтесь, он вас здесь не тронет, — проскрежетала она, — проходите, посидите с нами, я Есфирь…

Какой нахер проходи… Я стоял как вкопанный, не зная, чего делать и что сказать, а главное не понимал, как садиться на жопу, когда твои штаны полны «кирпичей».

Наверное, она почувствовала мое замешательство (видимо я еще «легко» отреагировал на ее вид, не орал же!):

— Да не бойся же, кому говорю? — сказала она, отворачивая голову снова туда, куда до этого «пялилась».

— Не бойся Леша, она не кусается, — сказала бабка Поля, входя в комнату из сеней, — бери вот этот сундук за ручку и потащили его в кладовку.

Сундук стоял возле двери комнаты, поэтому мне не пришлось «далеко» заходить в комнату. Хотя даже это «не далеко» — практически у самой лавки с гробом. Мы взялись за ручки, подняли сундук и потащили его. Он действительно был не тяжелым, но объемным.

— Рая была та еще «тряпичница», все старые шмотки складывала в сундук. Для кого — не понятно…

Мы перенесли сундук в кладовку, которая оказалась за дверью, что напротив входной двери с улицы и твердо решил пойти к мужикам. Но проходя мимо двери в комнату услышал «механический» голос Есфирь:

— У тебя много вопросов, кажется, я могу на некоторые дать ответы, если ты, конечно, не боишься этой дурочки…

Этой «дурочки» я не боялся. Баба Рая при жизни то была со мной, в те немногочисленные встречи, очень добра и участлива, а сейчас… Но откуда она узнала про терзающие меня вопросы, ответы на которые я и не надеялся никогда получить? Да и вопросы то сформулировать никак не получалось. Я робко переступил через порог, взял стул, что стоял возле «русской» печки и поставил его напротив бабки Есфирь.

— Видишь плохие сны? — сразу же первым вопросом она охерачила меня.

Я моментально вспотел и съежился. А она медленно перевела взгляд со стены на меня и стала «пялиться».

— Я же сказала, что он вас здесь не тронет, — сказала она, твердым голосом.

Я все никак не мог начать «разговор». Да и как начать, если «слепой» пригвоздил тебя взглядом и бесцеремонно изучает твою душу. А у меня было стойкое ощущение, что она смотрит сквозь меня, почти так же, как тогда, перед походом в видеосалон, 5 октября прошлого года.

— Кто он? — я решил, что раз уж она говорит о «нем», значит что-то действительно понимает в этой жизни.

— Диббук, — спокойно сказала она.

— Кто-кто? — на каком это она сейчас языке сказала и вообще с кем разговаривает?

— Диббук, — начала она методично раскачиваться в кресле-качалке, — моя религия так называет злого духа, который вселяется в человека, овладевает его душой, причиняет душевный недуг, говорит устами своей жертвы, но не сливается с ней. Люди вашей веры называют его «неупокоенная душа», а католики «одержимыми». Суть одна — уйти в мир иной не дано душам самоубийц и людям, принесшим много зла другим, а может и не получивших надлежащего погребения. Она, как бы ее и где бы ни называли, теряет способность попасть в рай и вынуждена скитаться между миров, ища убежища в телах живых. Однако это практически невозможно, если не происходит в самом раннем возрасте. Главное, что тебе нужно запомнить, эта тварь боится обращения к силам Света, будь то молитва или церковная свеча. Что-то случилось с вами, и вы привлекли его внимание…

— Можете говорить мне «ты», я же намного младше вас… — начал было разъяснять пожилому человеку.

— А я обращаюсь к вам обоим, — перебила она меня.

Меня пробил жар по всему телу… Да что ж она так меня пугает то, этот старый крот?

— Не понял, я же здесь один, вам, наверное, показалось, что…

— Ты не знаешь? Не сказали значит…, — все не переставала говорить загадками Есфирь.

— Про что «не сказали», чего я не знаю? — у меня начала понемногу гудеть голова от этой мистической фигни…

— В утробе матери ты был не один. У тебя был брат-близнец, — добила меня Есфирь, — он и сейчас с тобой. Ты же не думал, что дар, которым ты обладаешь сам по себе появился? Он не твой!

Что блять, за муть она несет, поди выпила той же бормотухи, что и мужики возле костра? Какой еще дар: обосраться при общении с девками? Или шутовской дар? Или нормально учиться? — но это так себе дар, я всегда считал, что это обязательный параметр не имбецила. И почему он не мой?

— Какой еще близнец, какой дар? Вы точно меня путаете с кем-то…

Она остановила кресло, и подала свое тело вперед так быстро и уверено, что я отпрянул назад, чуть не пизданувшись со стула на пол. Уставившись на меня своим невидящим взглядом (вот блин большой вопрос, слепая ли она) она сказала:

— Ваш род «отмечен», вы всегда могли пересекать границы наших миров, а они это чувствуют!

— Леш, ты чего? Ну-ну, все хорошо, давай вставай, — как хорошо, что в комнату вошла баба Поля, — пошли, я напою тебя чаем, а потом отведу к себе домой, там поспишь, хватит с тебя, тем более все уже готово к завтрашнему дню.

— Захочешь узнать больше, найди меня… — крикнула нам в след старая Есфирь.

Мы вышли из дома, а все никак не мог прийти в себя, прокручивая в голове ее слова. Мужики уже во всю храпели, усевшись рядом с остатками костра и уперевшись спинами в чурки, на которых сидели. Бабушка Поля взяла костыль, который «дожидался» хозяйку возле калитки и медленно двинули к ее дому. По дороге я сквозь пелену слышал, что она что-то рассказывала и спрашивала у меня, но я ничего не мог ответить внятного, мой мозг был словно накрыт невидимым покрывалом.

Когда пришли к дому, было, кажется часа три ночи. Зашли в дом, он, как и дом бабы Раи был однокомнатным, небольшим, но уютным. Слева от входной двери стояла большая железная кровать, справа — русская печка. По середине, возле окна большой деревяный стол. Сразу за кроватью стоял старый, обшарпанный буфет, весь заставленный какими-то баночками, мешочками и кастрюльками. Возле печки расположился старый, желтый шифоньер, с которого на меня смотрели «глазищи» старинного радиоприемника.

— Садись к столу, перекусим и спать.

Она налила холодного напитка из чайника, что стоял на подоконнике и сказала, чтобы я обязательно его выпил, типа он с хорошими травками, вкусный и поможет расслабится и выспаться. Я не стал упираться, тем более чай действительно оказался вкусным, слегка сладковатым и ароматным. Чуть погодя, немного нервное напряжение спало, и я спросил:

— Чай вкусный, спасибо. А что за травы в нем? Я помню часто бадан отец заваривал… а этот вкус не помню….

— Аааа, травку то нужно подбирать знаючи, у меня то в нем есть все что нужно, чтобы пережить любое горе: пустырник, мята, соцветия хмеля, чабрец, ромашка, боярышника плоды, листики ежевики. Пей-пей, я еще налью. Пирожок вон бери, — хлопотала она.

— Баб Поль, а почему нельзя покойников оставлять одних? — потянувшись в чашку с пирогами.

— Молодец, коли интересуешься этим. Молодежь то нынче бессовестная, не верит в Бога. А зря, от этого много бед и происходит. А оставлять покойного нельзя, потому как наши предки верили, что он может «проснуться» и принять облик демона. Чтобы не допустить этого и сохранить тело усопшего для погребения, нужно было охранять его от злых духов на протяжении трех суток. Первые три дня душа умершего пребывает в кругу семьи, следующие шесть дней познаёт загробный мир, с 9-го дня дух почившего отправляется в мытарства, где проходит сквозь сонм собственных прегрешений.

Пока она медленно, рассказывала это, как заправский сказочник, я жевал свои любимые пироги с яйцами и луком. А когда закончила, меня уже почти свалил сон. Видимо бабушка Поля заметила, что я начал кивать за столом:

— Давай, забирайся на печку, там все есть и спи, завтра проводим Раю, выспишься еще крепче.

— Баб Поль, а почему эта бабка сидит там? Она родственник наш, что ли? — я решил задать этот вопрос, прежде чем залезать на печь.

— Чего? Напугался все-таки? Даже после смерти не уймется…, — она помолчала с полминуты, потом продолжила, — знаешь, у нас в деревне когда-то жила бабулька, Рахиль ее звали. Это была старая еврейка, когда-то давним-давно переехавшая сюда со своим мужем. Ты же грамотный? Знаешь, что в 38 году, много евреев было угнано в лагеря? Вот ее муж то был в свое время раввином, так кажется говориться, дак их обоих и сослали в Сиблаг, а когда его закрыли, то они нашли пристанище здесь. Мужичок у костра, тот, что в очках, это ее внук, Нафтали, наши же его Нафталином кличут, дал же Бог имечко… Говорят, она всегда чудная была, видела то, чего другие не видят; слышала то, чего обычные люди и не слышат. Болтали, будто она покойников умеет «провожать», им, мол, спокойнее пережить дни до погребения с ней. В общем, когда муж ее от туберкулеза умер, они еще вполне не старые были, и его хоронили, она с ним разговаривала, пока его не закопали. Как будто он рядом с ней все это время стоял! Все, кто помогал с похоронами и приходил проститься, а у нас принято всем миром провожать усопшего, все это видели и слышали. Конечно, кто-то рассуждал, что она умом тронулась с горя, хотя она ни разу не заплакала во время похорон, а кто-то и поверил… Потом она еще, то ли к соседям, то ли просто к знакомым, пришла на похороны одной женщины, которая умерла от хвори какой-то лет в 50, сказала, что душа покойника здесь и хочет, чтобы позвали ее дочь, хочет с ней «поговорить». Дочь пришла, а та и говорит ей, мол мать ее прощает, что любит ее и не держит зла за то, что та в последние дни «махнула» на мать рукой, дескать устала… Дочь конечно припала к гробу родителя и рыдала до самой могилы. А с тех самых пор ее стали на каждые похороны звать, а она никогда и не отказывала…

Через минуту я уже ничего не слышал и сопел в обе норки. А уже через час на дворе зарделась заря. Но расслабляющий чай сделал свое дело, и прохладная твердыня печки казалась мне мягкой периной, в пучине которой я растворился.

Разбудили же меня к часу дня. Бабушка Поля, говорит утром, часов в 10 приходила мама, но она не дала ей будить меня, мол паренек помогал, пусть отдыхает. Пригласила к столу, мы поели окрошки в прикуску со свежей картошкой, сваренной в мундире, снова выпили свежего травяного чая (на этот раз бодрящего) и отправились на прощание с моей бабушкой Раей.

Похороны прошли тихо-мирно. На саму могилу я не поехал, мне хватило вчерашнего «прощания», думаю бабушка не сильно расстроилась. Остался ждать возвращения матери дома у тети Лены, в компании брата Юрки, который тоже оказался не фанатом таких мероприятий.

Часа в четыре, вернулась мама, сказала завтра рано утром поедем в райцентр, будем искать способ добраться домой. Видимо она очень устала, прилегла на кровать. Я же, чуть помявшись и набравшись храбрости, подошел к кровати и тихо спросил:

— Мам, хотел к отцу в гости сходить, — начал я издалека, — и еще к Сашке, дружку, зайти, поздороваться…

— К какому? — мама не поняла про какого Сашку я говорю.

Я же, не услышав вопроса продолжил:

— Кстати, у нас, у родни, по твоей линии много близнецов, почти в каждом поколении. А у тебя могли родится близнецы? — не стал тянуть с вопросом.

В общем промямлил какую-то херню, я даже толком не осознал, чего спросил, но отчетливо увидел, как мама будто перестала дышать. Значит ей было что рассказать! В комнате повисла гробовая тишина… И хоть мама лежала, отвернувшись лицом к стенке, кажется я «услышал», как сильно она сжала веки…

— Зачем тебе это знать? — немного резко спросила она.

— У меня был брат? — решился я на свой главный вопрос.

Она резко развернулась и села на кровати, вся бледная, схватила меня руками за плечи, притянула к себе и спросила:

— Кто тебе сказал? — почти крикнула она…

Ее взгляд сначала был безумным, я даже слегка испугался и пожалел, что спросил. Но увидев мою реакцию, ее глаза наполнились слезами и было понятно, что это очень больная тема для нее. Она в одно мгновение «постарела»: лицо осунулось, плечи опустились, руки, разжав кулаки и выпустив мои плечи, упали на кровать. Она опустила голову всхлипнула. Не поднимая головы, она спросила:

— Леш, кто и что тебе сказал?

— Бабка Есфирь, когда я вчера был дома у бабы Раи.

Мама подняла голову и нахмурила брови, то ли вспоминала кто такая Есфирь, то ли была недовольна, что она мне рассказала лишнее. Затем взгляд как будто прояснился, словно настал момент, принесший ей облегчение:

— Хотела рассказать тебе, когда ты будешь уже взрослым, но раз уж эта тема всплыла… Садись, поговорим, может и к лучшему, что ты сейчас узнал, мне будет полегче на душе, если не буду все держать в себе, а поделюсь этим еще с кем-нибудь…

Я присел на край кровати, мама нежным взглядом посмотрела на меня, погладила по голове, взяла мою руку в свою и сказала:

— Ты уже взрослый, должен все понять… Когда я забеременела первенцем, твой отец, Николай, очень радовался. Сам он из древнего рода, они одни из первых переселились в эти места, набожные. Основной период беременности пришелся на зиму, а в тот год она лютовала — жуть. В общем в конце пятого месяца беременности мне стало плохо: живот болел сильно, да еще малыш в утробе перестал активничать. В райцентр же и сейчас трудно попасть, а тогда, да еще в феврале, можно было даже и не мечтать. Я думала, что это последние дни моей жизни, все переживала за ребенка, но через какое-то время ты начал снова попинывать, — мама посмотрела на меня и улыбнулась.

В общем, слава Богу, пережили и спокойно продолжили ждать положенного срока. Когда он подошел и начались схватки, Николай договорился с машиной и отвез меня в роддом. Я пролежала два дня, мучалась и не могла разродиться, а 13 августа меня прокесарили и на свет появился ты… вы…, — мама всхлипнула…

Я тупо смотрел в пол и не знал, что сказать. Осознание того, что у меня при рождении мог быть брат, но по чьей-то воле родился я один… Или «бездействии» кого-то не родился второй… Стало очень тяжело, я еле сдерживал себя, чтобы не разреветься… А мама продолжила:

— Ты родился не совсем один, как бы тебе объяснить, но в тоже самое время один. Второй плод, я не знаю кто это, мальчик или девочка, был вросшим в тебя… Мне не показали вас сразу… только на вторые сутки… попросили быть сдержанной и постараться не пугаться…

Бляяяяхаааа! Нет, этого не может быть… Я сидел и даже не мог дышать от накатившей волны эмоций… А мама продолжала, все ускоряя темп своего рассказа:

— Рождение с такой патологией всегда редкость, а тут ты… Когда врач сказал, что это «акардиальный монстр», на всю жизнь запомнила его «диагноз», — мне стало нехорошо. А когда уточнил, что часть врожденного в тебя тела близнеца способно двигаться, я упала в обморок… От того, что внутри моего первенца было что-то страшное, не понятное, повергало в шок… Ты был обречен, врачи сказали, что скорее всего ты медленно умрешь и предложили отказаться от тебя. Но я бы никогда так не поступила. Правда отец ваш, когда узнал новость о том, что у него родился не первенец, а «монстр» сразу уехал обратно домой, бросив меня в роддоме и обвинив во всем случившимся… Я проплакала три дня, кормила тебя и смотрела, как маленькие, недоразвитые части тела торчат из тебя и еле заметно шевелятся. Скорее всего это был плод моего воображения, но мне очень было страшно! Однако больше всего я испытывала ужас от твоей головы, в левой части лба которой был полноценный глаз! В тот же вечер вернулся отец, он плакал и умолял простить его, за то, что так отреагировал, говорил, что ничего страшного, мы все выдержим.

В общем на восьмой день вечером в палату зашел доктор, как сейчас помню, Ковалев, имя не помню, который вступил на суточный пост накануне. Он сказал, что в краевой столице он знает врача, вместе учились в институте, который специализировался на сосудистой хирургии и в области его научных интересов лежит, в том числе случаи с сиамскими близнецами. В общем Ковалев рассказал о нашем случае и тот предложил попробовать удалить «лишние» части из тебя… Я ухватилась за эту соломинку…

В комнату зашел Юрик:

— Леха, когда к отцу пойдем, скоро вечер уже?

— Сейчас, скоро выходим, — ответил я, — можешь подождать на улице?

Брат вышел из комнаты, а мама продолжила:

— Но сразу делать операцию никак не возможно было: ты был слишком мал. Да к тому же нужно было ехать в город, а у нас с отцом не было средств, чтобы взять и поехать. В общем было решено выписываться домой, немного подождать, чтобы ты подрос и окреп, подсобрать деньжат и тогда ехать.

Когда мы с тобой и отцом приехали в деревню, то решили, что удастся достаточно долго не показывать тебя никому, чтобы не было пересуд. Хорошо, что твой день рождения пришелся на конец лета, а там и зима, гулять можно укутавшись. В общем у нас в запасе оказалось примерно год на подготовку. Я села с тобой дома, пришлось оставить работу, а отец работал, брался за все подряд лишь бы заработать.

Но получилось чуть подольше. Отца через семь месяцев после твоего рождения, направили в длительную командировку, на север и мне пришлось буквально одной вертеться по хозяйству, хорошо, что твоя бабушка помогала. Не смотря на заверения врачей, что твое здоровье будет ухудшаться, ты хорошо кушал, достаточно активно рос, а в месте с тобой и твой «близнец». Вернее, части от него…

В общем мы с тобой ждали отца домой. Вернулся он через полгода, с хорошим заработком и решили, что через пару месяцев можно отправиться на операцию. Я позвонила доктору Ковалеву, он пообещал все устроить. Через пять дней, он отзвонился и сказал, что можно приехать через два месяца. Мол, пока мы будем собираться и ехать врач, который будет вести операцию подберет себе помощников и организует операционную.

До города мы добрались нормально. Нас встретил сам врач — Маслов Сергей Константинович. В общем все прошло очень хорошо, через три недели, после наблюдений и анализов тебе провели операцию. Удалили с грудной клетки, таза и живота все «отростки». Сложнее всего пришлось с твоим глазом на лбу. Сергей Константинович все время повторял, что это невероятно — глаз был полностью функциональным, хотя и очень-очень маленьким. Тебе его удалили, а «заплатку» взяли из моей лопатки (дак вот откуда шрам на ее левой лопатке). Еще через три недели мы вернулись домой, и чтобы люди задавали меньше вопросов придумали историю про собаку, которая напала на тебя.

Через какое-то время родился Юра. Жить становилось все труднее и труднее, а тебя начали дразнить местные ребятишки, вот я и предложила отцу переехать поближе к городу, чтобы тебя могли посмотреть врачи и попробовать исправить хоть как-то эти ужасные шрамы. Тем более моя подруга уже несколько лет жила в совхозе, куда мы в итоге и переехали.

В общем отец отказался уезжать с деревни, в которой родился. Просил не торопиться, может устал от проблем, может просто не смог морально. Я его не виню. Но я была настроена, и мы уехали… Вот сынок, теперь ты знаешь свою историю полностью… А теперь иди, ты хотел дойти до отца, а мне нужно поспать, сил нет…

Я вышел из комнаты и сначала решил никуда не идти, а как-то переварить информацию, свалившуюся на меня в эти дни. Однако, увидев брата, решил, что нужно все-таки показаться отцу на глаза, все-таки мы не виделись много лет, а за одно решить еще один важный для себя вопрос.

Отец, а вернее его новая семья, жили на самом краю деревни, возле местной речушки. Я хорошо помнил этот дом, потому что сын его нынешней жены был немного старше меня, и мы часто играли вместе. До их дома мы добрались быстро — бежали на перегонки с Юркой. Чтобы хоть как-то отогнать грустные мысли я согласился на спор пробежаться. В этот раз решил поддаться ему, может как-то по-особому стал смотреть на брата после того, как стало известно о том, с каким сюрпризом я появился на свет Божий. По уговору, если я проиграю, то разрешу ему прокатиться на мотоцикле, а если он проиграет, то три дня он занимается «хозяйственными» делами в сарае. В общем его взяла. А я был рад…

Отец встретил нас очень радушно. Словами сложно описать как нам с братом его не хватало. Дома он оказался один, его жена и ее сын уехали погостить к бабке, ее матери, так отец сказал. Мы посидели, поговорили о том о сем, попили чаю. Отец позвал показать нам свой новый мотоцикл «Днепр», чем вызвал шквал эмоций у Юрика, а я решил, что пора переходить к решению очень важного вопроса:

— Пап, слушай, а ты же знаешь где живет бабка Есфирь?

— Что? Какая Есфирь? Ты, наверное, про старый дом, который не далеко, повыше нашего по ручью? Там и жила еврейка кажись старая…

Ну вот, кажется, сегодня хоть что-то прояснится и возможно будут получены ответы… Попрощавшись с отцом и не дослушав его до конца, что в общем-то не вежливо, было решено решительно найти старуху.