Мразь

Владимир Поплар

Мистические события преследуют Алексея всю его сознательную жизнь, заставляя принимать, порой неоднозначные решения. Можно ли остаться человеком, когда обстоятельства требуют не быть им? Сможет ли герой не стать мразью, защищая близких? Все ли в руках человека? Вопросы, вопросы, вопросы… А может ответы совсем рядом? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

Ольгу Петровну похоронили в среду 9 октября 1991 года. Прощание с телом усопшей проходило в доме Тяпкиных, а поминальный обед в местной совхозной столовой. Практически все взрослое население нашего совхоза приходило, чтобы проститься с ней. Я, конечно, не смог пойти, хотя тот же Сеня ходил. И даже не потому, что боялся покойников или что-то типа того. А просто потому, что думал, что если я пойду, то приму за данность то, что ее реально убили на моих глазах, а этого мой юный мозг не вынес бы.

Когда мы вечером встретились с пацанами перед тренировкой по волейболу, то Сеня рассказал нам, что шею и рот Ольги Петровны окутывал черный газовый платок, а на глазах лежали медные пятаки. На сколько я знал (все-таки увлечение книгами иногда полезная штука), христиане не кладут монеты на глаза. Еще в детстве я был на похоронах своего дедушки, он умер рано, всего то было сорок семь лет. Дак вот ему монеты на глаза не клали.

— Короче стоял я рядом с бабками, к которым подсела и моя, — рассказывал Сеня, — дак вот, они шептались, что не простая смерть у Ольги случилась. Типа глаза закрыть никак не могли, поэтому монеты и положили. А рот вообще зашивать пришлось, по той же причине, типа она видимо орала перед смертью как будто, хотя муж ничего не слышал. Блять, я чуть со страху не обосрался, сразу пошел в столовку.

— Ты же по любому пожрать на халяву ходил, — стал подкалывать его Жора.

— Ну а че упускать момент-то, — не стал отрицать Сеня, — все равно жрачки останется до хера и больше.

— Леха, а ты чего такой потерянный? — спросил Меня Лис.

— Да че то по ходу простудился малость в субботу, как-то знобит что ли, — ответил я.

Друзьям я, конечно, ничего не стал рассказывать о своем «ночном приключении». Просто я и так слыл «слегка восприимчивым», а если рассказал бы, то они по любому стали бы говорить, что я «обоссался не из-за чего».

Да, возможно, я несколько чувствительнее и восприимчивее других одногодок-пацанов, думаю тут они были правы, но давать им повод постоянно над этим угорать я не собирался. Меня мало заботило то, что мои кореша по сравнению со мной считаются (кем?) более «мужественнее». Меня больше беспокоило то, что в моей душе, как будто появилась маленькая мертвая черная точка, на месте которой раньше был живой кусочек…

На следующий день я не пошел в школу, потому что у меня действительно поднялась небольшая температура и мама разрешила схалявить, остаться дома. Уроки я не любил пропускать, но зато появился повод немного облегчить ей жизнь, хотя бы тем, что утром и в течении дня ей не пришлось идти в сарай.

В субботу и воскресение я так же никуда не пошел, решил «отлежаться» как следует. Дочитывал книжку про Тарзана и слушал моего любимого Доктора Албана. Вечером приходили в гости пацаны, чтобы уговорить меня на танцы, но я так и не соблазнился новыми сигаретами (по-моему, в тот раз Лис стащил у брата Мальборо) и «теоретически высоким» шансом помацать местных шлюшек-подружек Наташек.

Постепенно все улеглось, жизнь вошла в привычное русло. Мы с пацанами после школы так же ходили на тренировки, посещали танцевальный коллектив, а по субботам (иногда и по воскресениям), как и прежде, ходили на дискотеку в клуб.

Единственное, что изменилось в моей жизни, это то, что я почти перестал улыбаться. Мне стали все чаще сниться странные сны, почти как в детстве.

Все они обычно сводились к тому, что я нахожусь в каком-то пустом помещении, в котором нет ничего, кроме стен. Вернее сказать, может там что-то и было, да только из-за тьмы, что окутывала меня, ничего не было видно. Ни потолка, ни самих стен (но это точно помещение), ни предметов мебели, ни кого-то живого.

Тьма, одна тьма….Казалось она проникает в мою душу…

Ни одного проблеска света, ничего…

А я стою, причем всегда голый, как прикованный к месту, и не могу ни двинуться, ни позвать на помощь. Только тишина и темнота, да еще эта головная боль. Слёзы застилают глаза, но я смотрю на неё, не отрываясь, просто смотрю, боясь моргнуть, пошевелиться, чтобы не упустить ни одного мгновения.

Обычно я ничего не вижу, но в какой-то момент начинаю ощущать, как легкий, но холодный ветерок, начинает гладить мои волосы на голове. Словно дыхание кого-то незримого…

Как только появляется этот ветерок, мое тело становится способным поворачивать голову. И я оборачиваюсь! Никого нет. После этого я очень тяжело просыпаюсь с дикой головной болью, которая меня потом донимает еще несколько часов.

Осень закончилась достаточно быстро. Скоротать ее помогала моя «всесторонняя» занятость. То концерт, на котором я и играл на баяне или танцевал эстрадные танцы, то районные соревнования по волейболу или баскетболу, то школьный капустник, на которых мы оттягивались на полную катушку.

Вторую четверть, впрочем, как и первую я закончил почти на пятерки. Пацаны тоже не плохо финишировали. Даже Сеня и тот более-менее справился.

Новый, 1992 год мы встретили в большой, шумной компании наших сверстников. Одной из наших одноклассниц ее родители разрешили собрать нас у них дома. Девчонки замутили всяких вкусностей, а парни, как порядочные джентльмены — раздобыли спиртного, как всегда, выручил Лис. Он же зафигачил целый арсенал самодельных пиротехнических изделий, которые его же в итоге чуть и не спалили. Это была самая первая наша «взрослая» вечеринка!

Началась она чинно и благородно. Мы пили спиртное, танцевали, жрали салаты и угорали над Сеней, которому для усрачки понадобилось всего две стопочки водки, и он начал кувыркаться как настоящий алкаш и гнать всякую хрень, заплетающимся языком, как дебил!

После того, как прозвучали куранты мы дико заукали-завизжали, ведь наступил год Обезьяны! Еще немного выпили и подались в клуб, так сказать далее приобщаться ко взрослой жизни.

Единственное заведение для развлечений был заполнен под завязку, никто не хотел праздновать дома. Были и совсем старики, которые с довольным видом сидели на стульях, о чем-то переговаривались и смотрели на танцпол; были и совсем сопляки, которые сновали туда-сюда, играя в догонялки вокруг здоровенной елки. Но в основном, конечно же преобладала молодежь.

Наша компания начала понемногу разбредаться по клубу. Кто к родственникам отходил, кто встретил приятелей, кто-то встретил свою половинку, а кого-то на танцполе трясло как паралитика. Я в какой-то момент остался один. Девушки у меня не было, а мама не любила шумных мероприятий и, видимо, уже крепко спала дома. Хмель почти выветрился. Наверное сказалось, то, что я и так не много выпил, да еще и мороз протянул по самое не балуй пока шли в клуб. Короче мне стало скучновато.

Смотрю, мимо меня прошел Серега из 11-го класса. Здоровяк типа «конь». Я слышал, что ему пить то особо не льзя — «крышу» сносит очень далеко и на долго. А он явно был «навеселе». Протопал виляющей походкой прямиком к нашей однокласснице Катюхе, которая красила губы возле зеркала, он давно не равнодушно дышал в ее сторону (еще бы, выглядела она на все двадцать с ее то третьим размером сисек, она же, как и подобает начинающей шлюшке, только отшучивалась с ним, особо не отталкивая, но и не давая понять, что он ей не интересен).

А Серега по ходу в этот вечер был настроен очень решительно, благо он был не один, его в это время подбадривал алкоголь в крови, выпитый загодя:

— Давай Серый, ты сегодня мистер «могу», не теряйся иди к ней, она по любому упадет в обморок от твоего появления. Ты можешь все, ты же красивый как Аполлон и обаятельный как Дьявол, — видимо так говорил алкоголь в его крови, хер знает, — давай, давай, чертяка….

Катерина же похоже не заценила дыхание «любви» в ее сторону, тем более не понятно было какой бормотухой он залил это самое дыхание. Короче, она видимо была не очень этому рада и сказала ему что-то не лицеприятное, типа:

— А не соблаговолите ли вы, любезный Сергей, пойти на хуй, ибо я тут жду своих друзей и мне не очень хочется наслаждаться столь вонючим воздухом, источаемым вашим дыханием.

Думаю, примерно так она и сказала, сам то я не слышал, музыка орала так, что все ходили как рыбы в пруде, только открывали рот, а из звуков была только эта самая музыка. В общем либо Сергей, либо алкоголь в нем, очень сильно обиделся и схватил ее за руку. Катюха вскрикнула от неожиданности и наглости. А может этот огр чуть не сломал ей руку своей лапищей.

У меня в башке пронеслось «ну заебись, и где носят вас парни, когда вы так нужны». Сам-то я прекрасно осознавал, что если подойду к ним и начну выражать сожаление по поводу его неудачи, то Серый меня сквозь пелену влюбленности на глазах (а может и пелену паленки) даже не сразу заметит, а если и заметит, то скажет что-то типа:

— Иди отсюда мальчонка, найди мамку и не лезь к дяде с тетей.

Но и я был не один в тот момент, во мне сидел хоть и порядком выветренный, но все же качественный, самый настоящий (да, тот самый мягкий, изысканный вкус) гарант прекрасного настроения в виде водочки «Столичная». Вот эта паскуда и давай мне нашёптывать:

— Давай, ты же не трус, занимаешься спортом зря что ли. Видел же как Брюс Ли ебашит вражин на право и на лево, а он, между прочим, такой же дрышь как и ты. А как Ван-Дамм ухандокал этого зверюгу Тонга По, помнишь? Ты по любому можешь так же, давай же Леша, иди уладь все неприятности Катюши…

Блять и я поверил же этой сволочи, пошел.

Если я скажу, что Сергей был удивлен моему появлению — ничего не сказать. Он был явно возмущен до глубины души (откуда у огров душа-то), что его любовный порыв был омрачен появлением какого-то гнома.

— Серый, здорова, можно мне Катьку на танец, она обещала, — сказал я с улыбкой на лице, надеясь, что в черепушке Сереги не произойдет никаких фатальных для меня выводов по этому поводу.

Но нет, видимо при любых раскладах финал был предопределен. Естественно, Сергей предложил мне проследовать с ним на улицу для общения на свежем воздухе, так сказать в приватной беседе.

И я пошел, не убегать же мне прямо оттуда с низкого старта. Хотя если бы я убежал, этот здоровяк не догнал бы меня ни при каких обстоятельствах, хрена он догонит третье место района в беге на восемьсот метров.

Короче иду я рядом с ним на улицу со второго этажа клуба и думаю «ну все бродяга, отбегался, сейчас эта горилла тебя просто порвет на тряпочки». Мы вышли из клуба и пошли за него, как водится там обычно и происходят самые интересные и веселые события сельской жизни.

Серый повернулся ко мне и сказал:

— Ты что ли бессмертный, не видишь, что я с девчонкой общаюсь, охуел что ли?

Я-то думал он меня начнет бить сразу, возможно даже ногами, возможно даже по голове, а он решил, видите ли, прояснить на всякий случай свою позицию. И он прояснил и начал на меня наступать. Я отошел от него метра на полтора.

И тут из меня окончательно свалил мой мотиватор в виде алкоголя, я стал предельно трезв. Я почувствовал реальную угрозу и ощутил, как будто из далека на меня накатывают какие-то непонятные ощущения. Их никак не получалось определить.

Дальше все было как в замедленном фильме. Серега в полной решительности шагнул в мою сторону, согнув при этом руку для нанесения мне в башку своей рукой-кувалдой сокрушительного апперкота.

Я сделал еще шаг назад, в глазах у меня немного потемнело, башка словно очистилась ото всех мыслей, и я крикнул на него со всей дури:

— Стоять!

А вот дальше я не совсем понял, что произошло. Серега действительно остановился и замер, причем мне показалось совсем не в ахуе от моей наглости (хотелось бы сказать храбрости), а просто потому, что я сказал ему это сделать.

Я понял, что надо срочно развивать успех «схватки», ведь если мозг этого огра оттает, то он меня совсем уработает, поэтому я не нашел ничего лучшего заорать:

— Пошел на хуй отсюда, тварь!

Фонарь со столба возле клуба хоть и светил не особо, и все же я видел, что лицо Сереги исказила гримаса ужаса и страха, он медленно сделал шаг назад от меня, постоял пару секунд глядя мне прямо в глаза, развернулся и побежал в сторону, противоположную от клуба.

На меня накатила слабость, голова немного закружилась, и я упал на колени. В ушах появился звон, сквозь который я услышал приближающиеся голоса. Оказалось, что доблестные мушкетеры в лице Сени, Лиса и Жоры, а также еще нескольких одноклассников, соизволили проверить, а жив ли еще их старый добрый Д’Артаньян.

— Живой? Сильно этот уебок тебя приложил? — закружился вокруг меня Сеня.

Жора и Лис взяли меня под руки и подняли с колен.

— Нормально все, он еще не успел втащить, вы вовремя прискакали, — сказал я, стряхивая с колен снег.

— А чего тогда кровь идет и на колени нахера встал? Пощады вымаливал, что ли? — не упустил момента Жора.

— Пошел нахер, придурок, — мне если честно было не до смеха, хотя и не смог скрыть улыбку.

Только сейчас я почувствовал, что под носом что-то липкое. Катюха тут же подскочила ко мне и варежкой стала вытирать кровь с моего лица.

— Ладно тебе, Кать, все нормально, говорю же, живой я, живой!

Хоть Серега физически и не причинил мне вреда, башка начала болеть так, что меня как будто реально лягнул в голову конь.

— Ладно Давид, пошли в клуб, чтобы не заморозить жопу, а то че то мороз начал давить, — сказал Лис.

Это он намекнул на историю с Давидом и Голиафом видимо, все заржали как кони и всей гурьбой двинулись обратно, в теплоту помещения.

После перепалки мне не очень-то хотелось танцевать, хотя боль по не многу начала отпускать. Но Сеня, мать его, достал откуда-то почти полную бутылку «Пшенички», и мы принялись восстанавливать настроение. В итоге к шести утра уже никто и не вспомнил, что праздник чуть было не был испорчен.

Зимние каникулы пролетели не заметно. Мы практически каждый день ходили на пруд, гонять в хоккей, а вечерами, как запрограммированные шли в клуб, отрываться на танцполе.

В первый же школьный день третей четверти, сразу после второго урока, моей любимой математики, ко мне подошел «огр» Серега:

— Здорова, Леха. Говорят, я на тебя быковал на дискаче в новый год, ты если чего извиняй, я нихера не помню, по ходу паленки наелся перед походом, вот и буксовал малость…

— Здорова. Да не вопрос, — мне очень не хотелось, чтобы мы начали выяснять, что же произошло на самом деле, поэтому я решил не развивать разговор.

— А ты не помнишь, почему…, — начал было он то, чего мне так не хотелось.

А я про себя подумал: «иди на хер уже, заебал козлина».

— Хотя, пофиг, главное миром разошлись, — тут же осекся Серега и зашагал в сторону класса русского языка.

Я же пошагал в сторону спортивного зала и подумал, что наконец-то меня даже местные «быки» воспринимают за мужика, при этом совсем не обязательно махать кулаками, все можно решать словами. Я был чертовски в этом уверен! Еще бы башка перестала гудеть…

До конца учебного года больше никаких особых событий не происходило, мы были поглощены рутиной учебы и спортивных мероприятий.

Как и ожидалось, наша компания вполне прилично закончила четвертую четверть и по итогам учебного года трое из нас прямиком были отправлены в следующий, 10-й класс. Трое — потому что Сеня, решил, что учеба — это не его. Он таки решил-таки стать моряком, а для этого для начала подал документы в Новосибирское речное училище. Сразу после того, как мы узнали эту новость он тут же получил кликуху — Матроскин, а он был и не против, так как предыдущая — «Прорва» (потому что жрал все подряд и много), ему надоела. Короче настроение в преддверии каникул было у всех отличное.

Еще в начале четвертой четверти мы всем классом договорились, что будем отмечать выпускной класс походом с ночевкой. И хоть про нашу местность нельзя сказать, что она аномально красива (в основном это равнина с редкими островками небольших рощиц, сети прудов да речушки), тем не менее есть где отдохнуть и почувствовать себя туристом.

Решили, что самым оптимальным днем похода должно стать последнее воскресение июня, потому что это был самый классный день календаря — «День молодежи». Так сказать, совместить празднование двух, очень значимых событий.

Дни же, которые нужно было скоротать до 30 июня, пролетели незаметно: купалки, рыбалки, ночные музыкальные посиделки с последующим сном до самого вечера благоприятствовали этому.

И вот наступает утро воскресения, 30 июня. Я поднялся рано, часов, наверное, в шесть. Рюкзак собрал еще с вечера, поэтому спокойно сел, позавтракал бутером со сливочным маслом и медом поверх него и чаем, а затем пошел проверять удочки, которые вряд ли мне пригодились, но решил, что возьму.

Походом, если честно, наше мероприятие сложно было назвать. Так как большинство вещей: палатки, котелки, рюкзаки, аккумуляторы и прочую шнягу, нам увезли взрослые на грузовом автомобиле. Нам же оставалось просто прогуляться налегке до места дислокации. Но и тут мы схалтурили, так как большинство приехали либо на мотоциклах, либо были доставлены теми же взрослыми на личных авто (у кого они были). Я тоже решил, что можно дать своему телу отдохнуть, ведь весь учебный год я гонял его по разным «мероприятиям», которые нагружали его по полной. Поэтому, мой, почти новый «Юпитер-5» с мотоколяской («люлька» в народе), доставил меня куда нужно очень быстро, а вместе со мной и Сеню, которого я подобрал по дороге.

Настроение было атас! Погода — блеск, температура воздуха — плюс 28—30 градусов, а значит купание обеспечено. Место выбрано — шикарное, прямо на берегу одного из прудов, которое не было видно с полевой дороги из-за небольшой рощицы, примерно в 10—12 километрах от поселка. Рядом на лугах не паслись коровы (а обычно рядом с водоемом всегда есть животина), поэтому опасности нечаянно вляпаться в лепешку говна мы избежали. Единственно, некоторых напрягало наличие всего в двух километрах сельского кладбища…

Народ, не весь конечно, смог собраться в составе, который планировался, голов двадцать, кажись было. После того, как взрослые покинули расположение нашего пристанища, мы тут же накрыли поляну и принялись активно нагружаться алкоголем. Как говорил великий «Мальчишник»: врубили музыку на всю и начали творить такое, что я лучше промолчу. Короче мы были молоды и красивы, нам можно было все!

Мы ели, пили и купались, потом снова пили, ели и снова купались. И все это сопровождалось плясками под лучшую в мире музыку в стиле Евроденс. То лето должно было стать самым лучшим в моей жизни!

В очередной пьяный заплыв, так получилось (или кто-то сделал, так, чтобы это получилось), что мы с Катей остались одни в воде. Я уже нанырялся и собирался выходить вслед за остальными, когда она подплыла ко мне и сказала:

— Леш, давай вечером погуляем? Я так люблю клубнику, а девчонки не хотят со мной идти.

— Конечно, можно и прогуляться. А че вечером-то, нифига же не будет видно? — ответил бодро я.

— Не, лучше вечером, солнышко не так печь будет, и эти алкаши уже напрыгаются и будут валятся-отдыхать….

— Все, договорились, пойдем конечно. Ладно давай вылазить, а то ты, по-моему, уже вся синяя от холода, — сказал я.

Мы вылезли из воды и пошли к «столу», за которым уже во всю шла пьянка в хорошем смысле этого слова.

Когда мы присели, выпили по рюмашке и принялись за шашлычок, ко мне подсел Сеня и тихо спрашивает:

— Чо это вы там с Катькой тихушничали?

— Да ничего, звала ягодку пожрать вечером, — ответил я, жуя полным ртом.

— А ты чего?

— Мне сложно что ли поохранять девку, че гонишь то?

— Ты долбоеб что ли? — чуть ли не языком залез мне в ухо Матроскин, — поохранять он собрался девку…

— А чо? — не сразу дошло до меня, а через секунду-две я въехал. — Ты опять меня «женил» что ли?

Ну конечно, у меня же не было девушки, я еще был девственником и не понимал никаких намеков, пусть даже и толстенных как удав. А парни, особенно Сеня, уже во всю «рыбачили», поэтому сразу просекли «что к чему» со стороны Екатерины.

Уффф… Бляяя… Меня как молния по башке пизданула. Сердце думал выпрыгнет прямо на поднос с шашлыком. Я, конечно, очень хотел, чтобы такое событие наступило в моей жизни, но все равно, был застигнут врасплох.

Еще же надо про Катеньку (сразу Катенька), рассказать. Хоть ее и за глаза называли шлюшкой, я ее такой не считал. И не потому, что она, теоретически, могла сегодня вечером открыть мне врата настоящей, половой жизни. А потому что, во-первых, я был воспитанным молодым человеком, а во-вторых, она вела себя не как шлюха, вернее не типично им. Она могла игнорить первых на деревне «самцов» и в то же время, по пьянке или даже без нее, переспать с каким-нибудь задохликом или батаном вроде меня. Хер знает, что там за порода тараканов паслась у нее в башке. В принципе и я не особо вписывался в портрет среднестатистического пацана, которому дадут по любому. Трахаться она, по слухам, начала год назад. И у меня создалось впечатление, что назло своим родителям, которые пытались оградить ее (от чего? от жизни?) от неприятностей и таскались за ней по всюду «по поводу и без» (как она сегодня от них избавилась, не понятно… задушила поди). К слову, семья их была из порядочных, так сказать сельской интеллигенции потомки, мама вроде бухгалтером, а отец — водитель грузовика. Ее нельзя было назвать красавицей, но она была очень умной и чертовски притягательной с прекрасной фигурой. Ростом выше меня на 3—5 сантиметра, плотного, спортивного телосложения, с русой, толстой косищей до самого пояса. В общем девка «кровь с молоком».

— Презик есть? — не унимался уже порядком охмелевший Сеня.

— Нет, — промямли я тихо, ощущая себя при этом малолеткой лет восьми, не больше.

— Блять, вечно мне за тобой надо приглядывать, возьмешь в правом кармане моего рюкзака, — сказал «папочка» и с чувством выполненного долга полез за очередной порцией шашлыка.

Пиздец, до самого вечера я не мог думать ни о чем, кроме как о предстоящем мне с Катюхой увлекательном мероприятии. А еще мне не давал покоя вопрос: почему я? Если она захотела отблагодарить меня за тот случай с Серым, то как бы случаев для этого было очень много, буквально каждую субботу в клубе. Влюбиться в меня она не могла, я не питал иллюзий на сей счет. В итоге, опрокинув очередную рюмочку «Столичной» я бросил гадать на сей счет и решил, что если случиться «чего-то», то пусть так и будет, не важно «с чего это она именно со мной».

До захода солнца оставалось еще полно времени, мы периодически купались, загорали и танцевали. Я больше не пил спиртного, так как совсем не хотелось искать места, чтобы уединенно переблеваться, да и стоять на ногах тоже хотелось уверенно. Есть я тоже перестал, так как чувствовал, что брюхо набито до отказа, а значит, может начать колоть в боку, если придется продолжительное время быть «под нагрузкой». Короче решил ответственно подойти к этому мероприятию.

Примерно в половине девятого вечера мы разожгли костер и уселись возле него. Девчонки начали болтать о том о сем, а я решил приготовить чай, но не нашел воды возле кострища, поэтому пошел к палатке для пищевых запасов. И тут подошла Катя. Уффф….мамочка роди меня обратно… я в очередной раз получил «ментальный» удар копытом в лицо — башка потяжелела как песочный мяч для тренировок.

— Привет, — тихо сказала Катя, — готов прогуляться со мной?

Она была чертовки обворожительной и это мне не снилось. В легоньком желтеньком, хлопковым халатике на молнии с кофточкой такого же цвета на плечах. Боже мой, под халатиком ничего не было! Мляяя… почему я не обращал внимания на нее до этого момента? Мы ведь общались с ней достаточно плотно, впрочем, как и со всеми одноклассницами. Иногда флиртовали в шутку, не серьезно. А скорее всего, потому что обычно я не пью спиртного без повода, особенно в школьные дни. Видно было, что она слегка пьяненькая.

— Конечно, Катюха с тобой хоть на край света, — ответил я, решив, что уже пора распускать павлиний хвост и начинать брачные пляски.

— Пять сек, я возьму ветровку, а то комары здесь конечно конченые вурдалаки…

«Чего ты несешь, Петросян бля» — пронеслось у меня в голове. И как же хорошо, что мой давний воображаемый приятель, который появляется, если в организме появляется алкоголь, был со мной и в этот раз.

— Успокойся, самец, чо ссышь то, — вот что этот мудак мне нашёптывал, — Девка сама идет к тебе. Пиздуй в палатку, бери презики и вали ее нахер где придется…

Короче, кажется, я слетал, а не сходил в палатку. Разворотил весь Сенин рюкзак (ибо нехуй: надо уточнять с какой стороны правый карман), но нашел-таки презики, сорвал с веревки, на которой сохли купальные трусы, ветровку и вернулся к Катюхе.

— Прошу, — сказал я, выставляя локоть, как джентльмен, и учтиво склонив голову, гримасничать я умел, все это знали, — не соблаговолите ли выйти со мной на вечерний променад?

Ну бля точно, Петросян таки вылез. Я думал Катюха покрутит у виска или закатит глазки, типа «Бля, что за имбицила я позвала…». Но она посмотрела на меня и заливисто засмеялась, взяла меня под руку, и мы пошли по направлению от лагеря, в сторону могилок. Это потом я сообразил в какую сторону мы двинули, а тогда думал несколько не предназначенным для размышления органом своего тела.

Мы шли под руку, как «взрослые» и разговаривали обо всем и ни о чем конкретно. Это было так здорово, я не ожидал, что могу так свободно общаться с девочкой. (Ладно, пусть и с не большой помощью алкашки). Как говориться Остапа понесло. Мы вспоминали смешные моменты со школьных вечеринок, я снова воспроизводил те моменты, при этом старался кривляться как можно смешнее, придумывал сопутствующие шутки на ходу и с удовольствием наблюдал, как девочка, которая мне нравиться все больше и больше наслаждается прогулкой. Когда она улыбалась, ее глаза превращались в щелочки, а после того, как начинала смеяться, я тоже не мог не смеяться.

Пока мы медленно шли и болтали, то даже не вспомнили про ягоду. Немного позаглядывали в будущее, рассказывая друг другу чем хотели бы заниматься, когда закончим школу (блин еще два года учиться, а туда же) и даже не заметили, как ушли от лагеря примерно на километр-полтора. Мы пришли к небольшому холму, забрались на самую макушку и уселись на мою ветровку, когда солнце практически уже село.

Было очень красиво и романтично: солнце казалось невероятно огромным. Красно-бордовый, будто окроплённый кровью кусочек звезды словно прощался с нами, уступая место своему оппоненту — луне, когда Катя положила свою голову на мое плечо, а я ее приобнял. Наверное, только в такие моменты и рядом с таким человеком мы чувствуем себя неуязвимыми.

Мы сидели молча и смотрели на эту красотищу еще какое-то время, пока светило не скрылось совсем за горизонт. А после того, как тень земли постепенно заполнило небо, на нем появился силуэт тонюсенького месяца и россыпь бледных звёзд, ознаменовав пришествие ночи.

— Леш, поцелуй меня, — тихо сказала Катя.

Я робко и не уверенно прильнул к ее теплым, пухлым губкам. Божечки мои, что творилось в моей пустой в тот момент башке… Такой всплеск адреналина, я, кажется, не испытывал больше никогда. Сердце мое, словно поршень газанувшего мотоцикла, начало биться быстрее! Я не ожидал такого «эффекта», возникла мысль «я же просто поцеловал ее», а было ощущение, что я растворился в невесомости и бесконечной благодати.

Катя медленно начала ложиться на ветровку и потянула меня за собой. Я решил, что нужно «слушать» ее, ведь она так и так опытнее в этих вопросах и улегся сверху нее, упершись левым локтем и левой ногой в землю, а свободную, правую руку положив ей на пояс. Она сама стащила с меня футболку, отстранив меня от себя и сняла с себя кофточку. Затем полностью расстегнула молнию и оголила тело. Оно было великолепно…

Не знаю сколько прошло времени, только когда сознание начало к нам возвращаться, на небе во всю сверкали звезды (я и не заметил, что оказывается вокруг нас кромешная тьма).

— Ну что, пойдем в лагерь? — спросила, улыбнувшись Катя.

В тусклом свете звезд она казалась феей… Только сейчас до меня дошло, что вся моя жопа и спина безжалостно искусаны комарами, все чесалось, как у прокаженного. Мы стряхнули с себя траву и комочки земли, я накинул на ее плечи свою ветровку, и мы двинули в сторону небольшого огонька — это горел костер в лагере, давая нам ориентир.

Обратно мы шли не спеша. Первые несколько минут — молча, взявшись за руки, думая каждый о своем. Да, все-таки я очень сентиментальный, все пытался понять почему это произошло с нами и что будет потом. Нет, не думаю, что я тут же влюбился в эту девочку, но четко понимал, что, если бы она так решила — мы были бы вместе, это факт! Не знаю, о чем уж там думала Катюха, но очень надеялся, о том, что «оказывается Лешенька-то ого-го».

— А знаешь, в этом пруду ведь много лет назад погибла влюбленная пара, — вдруг сказала Катя.

Я с большим трудом, и, если честно неохотно, вернулся в реальность.

— Нет, не знаю. Забыла, я же не местный, не все байки аула знаю. А чего говорят?

— Ты же знаешь, что наш совхоз образован на месте сиблага? — спросила Катя.

— Да вроде нет, а что за сиблаг? — ответил я, немного заинтересовавшись байкой, потому что реально любил историю, как предмет.

— Сибирский исправительно-трудовой лагерь, — пояснила Катя, — мне бабушка Агафья рассказывала, она была свидетелем той истории.

И она продолжила рассказ.

— Короче, когда образовался СССР, советская власть была резко против любого небольшевистского мышления, а тех, кого ловили на инакомыслии отправляли в специальные трудовые лагеря. Мы об этом будем в следующем году по истории проходить. Дак вот, все местные — это потомки тех самых заключенных и их охранников, в том числе и моя семья. Мою бабушку отправили в такой лагерь, который был образован в 1932 году в этот самом месте, в возрасте 22 лет из Ленинграда, за то, что была в компании молодых людей, имевших неосторожность чего-то там ляпнуть про советскую власть. Это было кажись в 1948 году. Вот она и гнула спину на исправительных работах до 1953 года, пока лагерь не расформировали.

В их бараке жила девушка, звали ее Аня. Осенью 1950 года, в помощь на уборку овощей, из соседнего лагеря, что располагался километрах в двадцати, пригнали молодых парней. Среди них был Костя, бабушка говорила, что высокий, статный красавец. Вроде даже родом из буржуев, как тогда говорили. Вот они и влюбились с первого взгляда, да так, что тоска съедала, когда не были на виду у друг друга. Короче, когда овощи убрали с полей, в конце сентября, они уже не моги друг без друга жить. Костю, естественно, угнали в соседний лагерь, а к Аньке, оставшейся в лагере, начал приставать местный начальник вертухаев, охранников по-другому.

А в то время, кажется по какому-то постановлению правительства, решено было строить в стране пруды и водоёмы, типа для обеспечения высоких урожаев в степных районах. Дак этот Костя какими-то правдами и неправдами напросился на работы по обустройству местного пруда, как раз того, где мы и тусим сегодня. Его уже почти доделали, толи плотину обустраивали, толи укрепляли берега…

Когда они снова увиделись, то оказалось, что Аня уже была беременна, хотя живота еще не было видно, уж не знаю, как они успели в таких условиях… Она, конечно, рассказала Косте и вместе стали ломать голову чего делать то. В общем вариантов особо не было. Так они промыкались, наверное, недели три, когда случилась трагедия. А было это как раз 7 или 8 ноября, праздник годовщины революции.

Вечером, когда охрана возвращала парней в соседние бараки с работ на пруду, во время закрытия ворот их отряд остановили возле барака девушек и Костя увидел, как пьяный начальник волоком тащит Аньку в свой дом, сам понимаешь для чего. Он вообще очень любил развлекаться тем, что сначала насиловал заключенных девушек, а потом мучал их, выворачивая и ломая конечности.

Может он прознал и специально на глазах ее парня так сделал, или ли ему пофиг было на ее беременность, а может и так совпало, сейчас, наверное, никто не скажет, как на самом деле было. Ну видимо у Кости тогда взыграла молодая и горячая кровь. Сорвался с места, в три прыжка оказался рядом с ними, врезал начальнику по харе, схватил Аньку за руку и вскочил в заведенный автомобиль, стоявший у крыльца его дома, водитель которого видимо угощался горячими харчами. Благо конвоиры замешкались, а на вышках видимо уже успели глотнуть спирта, так что он ударил по газам и поехал прямо на ворота, которые и закрыто то не успели.

Короче, как только они совершили побег из лагеря, сразу же договорились, что не дадут взять себя живыми. Им так и так бы не жить, так что терять им было нечего. А вслед автомобилю тут же застрекотали автоматные очереди, одна из пуль пробила одно колесо. Стало понятно, что далеко они не уедут. Вот и направил Костя автомобиль прямо на пруд…

Катя замолчала….

Мы почти дошли до нашего лагеря, когда она продолжила с дрожью в голосе:

— Короче, убили они и себя и не родившегося ребеночка. Хотя, когда охрана подъехала к пруду, то еще можно было их спасти, но начальник не позволил этого сделать, и все просто смотрели как автомобиль уходит под воду. А когда на воде остался небольшой фрагмент автомобиля, говорят, Аня прокляла всех охранников лагеря и всех их потомков тоже. Вот так вот…

Я, конечно, был немного ошарашен… чисто по-человечески… Мы какое-то время шли молча, и слушали голос Лиса, который драл горло под гитару «Группу крови». Еще через минуту показался костер, уже горевший не в полную силу, отблески которого, освещали лица наших друзей. Мы стояли во тьме, не решаясь выходить на поляну, когда Катя тихо сказала:

— Леш, этой ночью Лис будет в нашей с Надюхой палатке ночевать, есть одно место, если хочешь, можешь с нами… со мной провести ночь…

— Я больше всего на свете этого хочу, — тихо ответил я и мне показалось, что мой голос предательски исказился, сорвавшись в фальцет…

Мы еще совсем немного постояли, держась за руку, затем Катя, сказала, что ей надо привести себя в порядок, переодеться и что она придёт ко всем чуть позже. Я остался один. Кидаться в думки совсем не хотелось, поэтому я выдохнул и смело шагнул к костру, нашел место посвободнее и уселся рядом с «трупом». Это Игорек, наш одноклассник, «наелся» так, что просто не в силах был доползти до палатки, поэтому мирно спал, обнявшись с мешком картошки. Я дотянулся до кастрюли с малосольными огурцами (обожаю их), взял сразу три штуки и принялся жевать, слушая очередной шедевр группы Кино — «Звезда по имени Солнце».

Тут же, буквально из ниоткуда, нарисовался Сеня. Этот козел еле стоял на ногах, но упорно продолжал кутить.

— Ну че, давай кобель рассказывай, че там у вас случилось? — начал он снова нашептывать мне в левое ухо.

— Иди на хер, — зашипел я, — слушаю песню же, не видишь баран?!

— Хорош гундеть, колись давай хороняка, — не унимался он.

— Потом, потом, отъебись… жри на огурец давай или пиздуй найди водки, че то кажись надо накатить.

— Слушаю и повинуюсь мой господин, — сказал, исчезая Сеня…

Да, все-таки Сеня отличный друг, чего уж там, мы понимали друг друга с полувзгляда.

Он явился через минут пять, принес бутылочку пшеничной водки и стал наливать в стопочки, которые очень предусмотрительно были разбросаны буквально везде…

— Хорош-хорош, — стал останавливать я его, потому что он был уже под мухой, и водка лилась мимо стопок, — Ладно, давай за всех девчонок, — сказал я, опрокидывая в себя рюмочку.

Мы стали грызть огурчики и смотреть на костер.

— Ну? Давай рассказывай, — все не унимался он…

— Бляяяять, че пристал то? Ну было… все было… все просто отлично было… Все? Доволен?

И лицо Сени озарила улыбка блаженного дебила:

— Мугамбо доволен, — произнес он, — молодец сынок…

Подьебал таки опять, скотина… Но я уже сам во всю давил лыбу имбецила.

— Кстати, я сегодня с ней ночую, так что заебись, не услышу твоего хрюканья…

— Не понял… хера себе, вот ты ненасытный конь! — сказал он, засовывая в рот огурчик вместе с чесночком.

— Да не, мы же там не одни, так что отъебись и хватит уже тебе вливать эту шнягу. Кстати, а «Столичная» кончилась?

Было у меня настроение выпить еще пару стопочек алкоголя. Хоть и нельзя было назвать нас всех опытными выпивохами, все-таки пили мы очень редко и не много, поэтому мало еще знали о том, где находится наш предел, тем не менее я был уверен, что он еще очень далеко.

В общем примерно до двух ночи мы слушали то песни Лиса, то врубали евродиско и пускались в дикие пляски. Два раза я приглашал Катюху, которая уже переоделась в футболку и легкие трикотажные штаны, на медляк. Постепенно народ начал расползаться по палаткам. Видимо наш юный организм не был готов к приему чрезмерной дозы алкоголя, поэтому он врубал аварийный режим у всех по-разному: кто переблювался и шел умываться, кто дрых уже и видел седьмой сон, кто просто устал и пошел отдыхать. В общем все были заняты.

Я шел от пруда, где умывался и чистил зубы, к своей палатке, когда увидел Катю перед их палаткой, из входа которой торчала жопа, кажись, Лиса. Она (жопа) скрылась из виду, и я понял, что надо бы и мне двигать к месту предполагаемого ночлега.

— Привет, — сказала Катя, — давай, залазь к стенке вправо, я завяжу завязки и приду к тебе…

— Есть мэм, — тут же вытянулся я в стойку как кто-то из персонажей фильма «Полицейская академия», увиденный у Тяпки, и тут же скрылся в палатке.

Лис и Надюха тискались под одеялом с левой стороны, светя сквозь него фонариком, хихикали и о чем-то шептались… На улице было достаточно темно, месяц же был не большим, но в палатке вполне хватало освещения из-за этих двух придурков.

Я скинул футболку и шорты, придвинулся к правой стенке и стал ждать Катюху. Она быстро пришла, я даже ничего не успел придумать, чтобы хоть как-то завести разговор. Да я и не успел бы, потому что как только она прилегла ко мне, мы тут же укрылись пледом и сплелись в страстном поцелуе, насколько я умел конечно это делать страстно. Он был очень, очень долгим. Мы просто наслаждались моментом и ни о чем не думали. Утолив жажду, она повернулась ко мне спиной, нашла мои руки, притянула меня за них к себе и позволила обнять себя. Раздеваться она не стала, только кофточку подстелила под себя. Так мы и уснули — обнявшись, одновременно и очень быстро.

Кажется, не прошло и получаса, как я стоял в кромешной тьме и всматривался в нее, вертя по сторонам башкой с бешеной скоростью. Я снова ощущал на себе легкий ветерок чьего-то дыхания. Или чего-то движения. Не знаю, как всегда, никого не было видно. Меня снова подсвечивал ореол, не понятно откуда взявшегося мягкого света.

— Что такое? Где я? Снова этот сон? Зачем я здесь? — в голове вертелись вопросы, ответов на которые, скорее всего никогда не получить.

Уже прошло, наверное, месяца два, как не было этих странных снов и вот на тебе, снова.

Стоп! Во сне же нельзя рассуждать… только «фильм» и все… Меня начало трясти мелкой дрожью… Что это, неужели я снова увижу что-то ужасное? Нет, только не это!

Я попытался развернуться и сделать хоть что-то, лишь бы убежать с этого места. В этот раз было понятно, что я не в помещении, потому что «пол» был мягким… Блин я во сне что ли выполз из палатки, не понимал я. Но ни звезд, ни костра, ни палаток, ни друзей я не видел. Да и звуков тоже не было никаких, значит я снова вижу, то, чего очень не хочу! Я стал изо всех сил пытаться двигаться, но мои попытки не увенчались успехом — я был снова скован!

Волосы на моей голове зашевелились, и я понял, что тварь, которая убила Ольгу Петровну здесь! У меня не было никаких сомнений, что это именно она! Я задергался с большей силой, из глаз, как и в первую нашу встречу, потекли ручейки слез, я боялся. Я ОЧЕНЬ боялся!!! Стон… только лишь стон вырывался из моей напряженной глотки.

— Мммыыыы тттебббьяяя нннааашшшшшлииии, — заговорила голосом туберкулезника тьма вокруг меня.

Я перевел взгляд немного влево, в направлении голоса и увидел, что в полутора метрах от меня, на высоте двух метров что-то менее темное медленно «летит» в мою сторону. Казалось, что от ужаса мое сердце не выдержит и просто разорвется.

Тьма выполнила едва уловимое движение и это «что-то менее темное» остановилось прямо возле меня, и я смог рассмотреть его: в невесомости, словно паночка из фильма Вий, «летела» Катя!!!

Нет! Нет! Только не Катя! Как же так! Проснись, проснись же!!! Я не понимал, что нужно делать… Ее глаз не было видно, но я почувствовал, что она в ужасе от происходящего. Как и Ольга Петровна, в прочем, как и я, она не могла говорить и лишь стонала.

Вдруг руки Кати резко распахнулись в стороны. Боже, все повторялось, я прекрасно осознавал, что сейчас может произойти. Что делать то, что делать! Раздался сухой треск и Катины предплечья согнулись под углом в 90 градусов! Катя взвыла так, что я вздрогнул. Тварь увечила девочку у меня на глазах, а я просто не мог ничего сделать… Смотреть на это так же не было сил, и я закрыл глаза и стал рыдать уже в полную грудь… Снова раздался треск, я открыл глаза: теперь у Кати голень тоже имела сгибы в тех местах, где их не должно быть! А потом и руки и ноги Кати резко выгнулись в неестественном для человека направлении. Ее голова упала на грудь, видимо она просто не вынесла этой пытки. И вот тут раздался резкий, но глухой, как будто в банку, визг. Я вздрогнул и понял, что могу шевелиться.

Над моей головой метнулся луч света и тут же мои ноги осветились ярким светом. Они были окутаны пледом, которым на кануне мы укрывались с Катей в палатке. Значит я уже не сплю! Но я лежал на спине, а не на боку обняв Катю. Я повернул голову вправо, но там, где лежала Катя была только ее желтая кофточка. Свет, что светил мне на ноги — это луч фонарика, брошенного у самого выхода, видимо того, с которым забавлялись Лис и Надька.

Снова раздался визг, на этот раз такой силы и так близко, словно мне в ухо просигналил автомобиль, что я окончательно проснулся. Орала Надька. Она сидела на жопе в левом углу, возле входа. Глаза ее были закрыты, ноги подтянуты к подбородку, руками она обняла свою голову, словно защищала ее от чего-то или кого-то, и качаясь взад-вперед, словно пыталась убаюкать себя, плакала навзрыд.

Я потянулся к глазам, чтобы вытереть слезу и в этот миг появилась Катя… Ниоткуда… Она просто упала сверху на место, где уснула, только ближе к выходу из палатки. Она висела под потолком палатки!!! Вскрикнув от неожиданности, я вжался в стенку палатки с ужасом глядя на нее. Надя заорала с новой силой, ее трясло к как листок на сильном порывистом ветру. Даже при таком освещении было понятно, что руки и ноги Кати были переломаны, в точности как во сне.

Через секунду соскочил Лис, он завертел башкой во все стороны и таращил сонные, все еще пьяные, глаза вокруг по палатке и нихера не понимал.

— Толян, быстро заводи мой Иж, — первое оцепенение оставило меня, и я стал соображать.

Боковым зрением я видел, что он смотрел на меня с видом «Вы че бля, придурки, охерели, в такую рань капошиться», но потом проследовал своим взглядом за моим и тут же подскочил.

— Че такое? Что с Катькой? Надька заткнись…

Толя славный малый, когда надо было — всегда соображал трезво. А Надька, видимо, чтобы совсем не чокнуться, ползком вывалилась из палатки и пропала из нашего поля зрения.

— Не знаю, но ее надо срочно везти в деревню. Заводи мой Иж, перенесем в «люльку» и повезем.

А вокруг палатки уже копошился народ. Конечно никто, ничего не понимал, поэтому просто слышались приглушенные голоса, типа «че за фигня, кто-то решил жестко поприкалываться над кем-то?». Но когда из нее пулей вылетел Толян в трусах и рванул к стоянке мотоциклов, на ходу натягивая футболку, все разом умолкли.

— Че случилось то? — спросил Виталька, командир класса.

Толян же, запнувшись за кучку дров и чуть не растянувшись там же, ничего не ответил. Благо костер все еще тлел и хоть немного давал освещения. Он как ошпаренный подскочил к моему «Иж-5» и стал дрыгать «заводилку» моего мотоцикла. Через пару попыток тот взревел, а Толян включил свет фары и кинулся обратно в палатку.

— Давай, только осторожно, — сказал мне Толян, шагнув в палатку и начав натягивать штаны, — я под руки, а ты под колени бери и выносим.

Я уже оделся и ждал его возвращения, тупым взглядом смотря на переломанное тело, которое совсем еще недавно открыло для меня таинственный мир наслаждения. Он перешагнул через Катю, присел на корточки и подсунул руки под ее подмышки, посмотрел на меня. Я же сидел у ее ног и все никак не мог решиться потрогать ее.

Вот за что я сильно уважал Толяна, он никогда не терял самообладания, был рассудительным и никогда никого не осуждал, даже когда, по идее, были поводы.

— Леха, очнись блять, ей нужна помощь. Давай, бери под колени осторожно и погнали.

Я послушался его, осторожно просунув руки и приподняв ее ноги. Катин вес был приличным, как оказалось, может даже больше моего. Толян то он парень крепкий, самый «рослый» из нашей компании, похоже его нисколько не «смутил» ее вес. Мы вынесли ее из палатки и народ охнув отшатнулся от нас, как от прокаженных. От пацанов доносилось «Ни хуя се», «Ебааать», «Кто ее», а девчонки, как и положено женскому полу завыли кто в какой тональности.

Виталька сообразил первым, не зря видимо командир класса, подскочил к мотоциклетной коляске, поднял крышку, откинул брезент и мигом кинулся к нам. Он осторожно встал слева от меня, подсунул руки под Катину талию и стал помогать.

Времени было часа четыре, может полпятого, но лагерь загудел во всю, сна ни у кого не было, естественно. Мы усадили Катю в мотоколяску. Я бросил невольный взгляд на ее руки — они начали опухать. Меня передернуло, но я уверенно сел за руль своего мотоцикла, а Лис уселся за мной. Виталька же, осторожно укрыл Катю брезентом, опустил крышку и отошел в сторонку, освобождая нам проезд.

Хорошо, что ночь летом короткая, иначе в нашем состоянии, да еще с алкоголем в крови мы могли бы не доехать до совхоза. Но когда мы отъехали от лагеря километра на два, уже светало. Слава Богу, стало еще лучше видно дорогу, и мы без проблем добрались до Катиного дома, буквально за полчаса. Я заглушил движок мотика и кинулся к калитке. Ее родители, конечно же, уже не спали, как и большинство взрослых: в сенях и в сарайке горел свет, видимо Катина мама доила коров, а отец кормил свиней или кур, что там у них разводилось…

Видимо услышав, как у дома был заглушен двигатель, из сарая вышел Виктор Павлович, Катин отец. Он, словно почувствовал беду, а может как-то разглядел наши с Лисом рожи, на которых был описан весь ужас ситуации: бросил ведро полное зерна в сторону и понесся к нам. Я не успел пройти к дому и двух метров, как вынужден был отскочить в сторону, чтобы он не снес меня пробегая мимо. Все-таки сердце родителя, настоящего родителя, чувствует, когда его ребенок в опасности. Может от такого момента они с ее материю и пытались огородить Катюху, кто знает…

— Гаааляяя, — заорал он на ходу, подбегая к люльке мотоцикла.

Тут же из-за сарая показалась Галина Егоровна, мать Кати. Она все поняла без слов. Заголосив диким воем, она тоже кинулась к мотоциклу.

— Толька, выгони Москвича из гаража, ключи в бардачке, — сказал он Лису, не глядя на него и осторожно открывая крышку мотоколяски.

Галина Егоровна, причитая завалилась на зад люльки и обняв Катю за плечи стала навзрыд плакать.

— Что случилось? — спросил Виктор Павлович и посмотрел на меня.

Блять, в этот момент я хотел провалиться под землю и больше никогда не показываться на Божий свет. Как я объясню ему, что мы с его дочерью в этот вечер были очень счастливы (я по крайней мере), легли вместе спать, а потом ее в моем же сне изуродовала какая-то тварь? Но я лишь промямлил еле слышно:

— Не знаю, никто ничего не видел….

Он посмотрел на меня взглядом, который будет преследовать меня всю жизнь и сыграет немаловажную роль в модели моих взаимоотношений с близкими людьми, словно хотел сказать: «Как же так, Леха? Я доверил вам свою кровиночку, доченьку, а ты ее не смог защитить… мужик…»

Мне было стыдно… Очень стыдно… Я потупил взгляд на Катином затылке, что сотрясался от рыданий материй. Хорошо, что из гаража выскочил их Москвич-412, за рулем которого сидел Лис. Он подогнал его к мотоциклу, Виктор Павлович аккуратно отстранил от «люльки» Катину мать, которая уже приходила в себя и стал вытаскивать Катю.

— Быстро, бери документы Катюхины, права и садись, — сказал он жене, и та тут же метнулась в дом.

Он уложил боком Катю на заднее сидение, подогнув ее ноги и подложив под них снятый с себя пиджак, сам сел за руль Москвича и уставился в точку, видимую только ему одному. Хорошо, что дочь была все это время без сознания, не думаю, что можно было бы вынести боль, которую причиняли бы такие повреждения и быть при этом в сознании. Мы с Лисом стояли с тупым видом и смотрели на нашу одноклассницу, словно прощались с ней навсегда. Через минуту бегом вернулась Галина Егоровна, она села на переднее пассажирское сидение и сказала, глядя на нас:

— Ребятки, осторожнее давайте на мотоцикле, не спешите. Витя, давай быстро.

И они рванули, видимо в районную больницу. Мы же постояли еще с минуту, сели на мотоцикл, который так и не заглушили и двинули к дому Надиных родителей, надо было сказать им, чтобы они забрали ее…