Мечтатель

Владимир Максимов, 2021

Главный герой книги наделен необычным даром – он может мысленно перемещаться во времени, принимая участие в исторических событиях различных эпох. Ход истории не изменить, но поможет ли ему опыт, приобретенный в этих путешествиях, в реальной жизни или приведет к краху? Развязка будет ожидаемо непредсказуемой.

Глава I

Хорошо здесь! Птицы поют. Тишина и покой. Хотя нет, какой уж тут покой: первый запасной кавалерийский корпус — двадцать восемь эскадронов лейб-гусар, уланов, драгун, да еще конная артиллерийская рота с дюжиной орудий в придачу с пяти утра томятся в поле за Масловскими укреплениями. Люди и лошади устали от ожидания, от неизвестности, от напряжения. За Семеновским ручьем решается судьба армии, судьба войны. Там творится история, а здесь — идиллия, и вокруг никого, кроме казачков Платова неподалеку.

Рокот канонады не затихает с рассвета. Посыльные приносят вести — одна другой хуже. Бородино взяли еще рано утром; флеши на левом фланге несколько раз переходили из рук в руки; Утицкий курган на старой смоленской дороге вроде держится, но сообщают, что генерал Тучков убит; в центре по новой дороге редуты Раевского атакуют беспрерывно. Как тут не предаться мрачным размышлениям.

«Задвинули меня в пыльный чулан, от славы подальше, — сокрушался командующий первым кавалерийским корпусом. — Не любит меня старик-главнокомандующий, всерьез не принимает. Давеча назвал генерал-адъютантом. Не может забыть мне мои любовные похождения, хотя столько времени уже прошло. Уж сколько раз воинскую доблесть являл: в польскую кампанию, в турецкую, под Смоленском, а все меня за придворного держат. Только и выручает то, что государь мне благоволит. А все равно и в наградах, и в чинах меня обходят: вон тот же Платов уже генерал от кавалерии, а я до сих пор в генерал-лейтенантах хожу».

Все же сегодня с утра генерал-лейтенанта преследовала мысль, или даже какое-то смутное ощущение, что это сражение принесет ему удачу. «Сегодня или никогда!» — прочно засела в его голове навязчивая идея.

Около полудня явился запыхавшийся ординарец с приказом первому кавалерийскому корпусу совместно с казачьими полками переправиться через реку Колочь у деревни Малое и атаковать с фланга и с тыла французов и итальянскую кавалерию у деревень Новое и Захарьино.

«Ну что за глупость! — с досадой подумал командир корпуса. — Исход сражения решается на левом фланге и в центре. А на правом с утра после взятия Бородина только ленивая перестрелка, да и мост разрушен. Ясно, что Бонапарт на правом фланге не полезет. Ну ударим мы справа, может, даже Бородино отобьем, и что дальше? Эх, если бы в центре ударить, да всем корпусом, а казаков Платова — в обход! Я там на рекогносцировке отличное место приметил: если гусарам с драгунами налегке пройти оврагом по Семеновскому ручью до малой речки (Каменки, что ли?), а там за оврагом через лесок с кустарником, то можно скрытно из оврага подняться и перестроиться. И вот тут всем корпусом ударить в тыл, в аккурат между Богарне и Даву прямо на шевардинский редут! А если еще казачий корпус, переправившись через Колочь, обойдет с тыла — вокруг Бородина, то французам нечего делать будет! Отойдут как миленькие!»

Размышления — размышлениями, а приказ надо выполнять. Генерал уже подзывал бригадных командиров и командующих полками и тут внезапно появился гусарский полковник в сопровождении поручика, оба запыхавшиеся, на взмыленных лошадях с перекошенными лицами и выпученными глазами.

«Вот они — вестники фортуны», — почему-то решил генерал-лейтенант.

Полковник, подлетев к командующему корпусом, еле сдерживая коня, выпалил на одном дыхании:

— Господин генерал, срочно пожалуйте в ставку! Вы теперь главнокомандующий русских войск!

— Что за чушь?! — вырвалось у него. — Объясните, в чем дело, полковник!

— У его сиятельства князя Кутузова удар случился! В штабе говорят, что волею Государя в таком случае Вас должно назначить главнокомандующим!

— А как же князь Петр Иванович?!

— Князь Багратион тяжело ранен, с поля боя на руках вынесли!

В висках стучало, услышанное не укладывалось в голове. Но в этот момент сознание генерала как будто разделилось на две части. Одна из них безуспешно пыталась осмыслить происходящее, а вторая уже отдавала распоряжения.

— Иван Иванович! — обратился он к командиру второй бригады, застывшему рядом с ним. — Вы меня слышите?!

— Да, господин генерал! — очнулся ошарашенный известием не меньше своего командира генерал-майор Чарныш.

— Вы будете командовать корпусом! Снимайтесь с места и выдвигайтесь по смоленской дороге. Займете позицию у Семеновского оврага, сразу за флешами. Ждите там приказа. Дальше пройдете по дну оврага поэскадронно, ну как я вам рассказывал. Помните?

— Помню, господин генерал!

— Главное — действуйте скрытно! Направление удара — Шевардино!

— Будет исполнено.

Краем глаза новый главнокомандующий увидел, что казачьи полки Платова снимаются и уходят к Колочи, выполняя приказ Кутузова. Он решил было их остановить, но потом передумал. «Пусть. Если что пойдет не так, я не в ответе, а в случае удачи их рейд кстати будет», — решил он.

Эскадроны первого кавалерийского корпуса стали один за другим уходить в сторону новой смоленской дороги, а их бывший командир, взяв с собой только одного адъютанта, поспешил в ставку.

В ставке главнокомандующего царил хаос! Наблюдатели, вельможи, генералы, командующие, невесть кто еще — все суетились, размахивали руками, говорили одновременно. Многочисленные ординарцы, сбившись в кучу, не знали, что делать, кого слушать и куда скакать. Сражение продолжалось по инерции, без командования.

Новый главнокомандующий появился внезапно, словно ниоткуда, и в ставке не сразу его заметили, а потому всеобщий галдеж продолжался еще какое-то время. Затем все, как по команде, застыли, уставившись на генерал-лейтенанта (как ему показалось, с сожалением).

— Доложите обстановку! — скомандовал генерал, обращаясь ко всем сразу.

Офицеры заговорили разом, наперебой, стараясь завладеть вниманием нового командующего, но оказалось, что толком ситуацией владеет, пожалуй, только полковник Толь.

Доклад генерал-квартирмейстера был ужасен. Монотонно и без эмоций полковник Толь с эстляндской медлительностью поведал о неутешительном положении русской армии: на левом фланге после ранения Багратиона войска оставили флеши и отходят за Семеновский овраг; Утицкий курган захвачен французами; в центре под адским артиллерийским обстрелом вот-вот падут редуты Раевского. А Бонапарт все еще не пустил в дело свою старую гвардию. Еще один удар на левом фланге и все: русскую армию прижмут к Москве-реке и уничтожат полностью. Все ясно — сражение проиграно! Это конец войне, конец всему!

«Получается, что это я проиграл сражение! — с ужасом подумал командующий. — Кутузов, старый лис, вовремя удар схлопотал!»

«Была не была! — отчаянное положение придало смелости. — Теперь любой ценой нельзя допустить атаки французских гвардейцев».

— Срочный приказ! Раевскому оставить батареи и отойти на вторую линию обороны! Генералу Коновницину стоять и сколь можно держаться за Семеновским оврагом! Первому кавалерийскому корпусу отправляться в рейд французам в тыл!

Разом во все стороны помчались ординарцы. Приказы отданы! Дальше только ждать! Наполеон, только по рассказам побежденных великий полководец, а воюет всегда одинаково: сначала посылает на неприятеля второстепенные части, в основном иностранные, кого не жалко, а потом, обескровив противника, бросает вперед свои отборные гвардейские части, и тут уж у кого раньше нервы сдадут.

Прошел час, потом другой. Яростные атаки французов продолжались в основном на Семеновский овраг, в остальных местах бой явно затихал. Сейчас гвардия Наполеона пойдет в атаку.

Внезапно со стороны левого фланга показалось около полуэскадрона всадников в лейб-гусарских мундирах. Всадники скакали прямо к ставке. Лейб-гусары были из его корпуса. Но что они могли делать здесь, когда весь корпус ушел в рейд на шевардинский редут? Неужели атака кавалерии провалилась?

Когда гусары приблизились, оказалось, что они явились не с пустыми руками. Всадники прискакали с несколькими французскими знаменами и тремя пленными.

— Какого дьявола вы здесь делаете?! — накинулся на гусар начальник штаба Беннигсен. — Вам приказ был в рейд по тылам французов отправляться.

— Погодите, барон! — остановил его командующий и добавил, обращаясь к держащему себя несколько странно гусарскому офицеру. — Докладывайте, ротмистр.

Офицер на взмыленной лошади, как-то неестественно прямо вытягиваясь в седле, опускал глаза и явно не знал, что говорить. Командующий его узнал. Ротмистр Иванович — мрачный и решительный серб, обычно не вел себя, как стыдливая барышня.

— Господин генерал! — наконец выдавил из себя гусар. — Мы захватили пленного у Шевардино.

— Зачем вы пленных сюда, в ставку главнокомандующего привезли?! — опять вмешался Беннигсен. — Вы в своем уме, ротмистр?! Кто вам позволил прервать атаку?!

— Леонтий Леонтьевич! — повысил голос командующий. — Дайте ротмистру договорить!

— Пленный, похоже, сам… — упавшим голосом сказал Иванович.

— Кто сам?

— Бонапарт! — выпалил гусар, показав рукой на плюгавую фигуру в сером мундире, сидящую верхом на лошади за спиной одного из гусар.

Все, кто находился в ставке, разом повернули головы и уставились на француза с перекошенным злобой и в то же время зеленым от страха лицом. Это было невозможно, невообразимо, нереально и много еще чего «не», но это была правда!

«Вот она, удача, выпадающая раз в жизни! — пронеслось в голове командующего русской армии. — Это моя удача! Кутузову ее не припишут: Наполеона взяли в плен мои гусары, которых именно я, а не князь, послал в атаку на шевардинский редут».

Выяснилось, что рейд первого кавалерийского корпуса провалился почти сразу, после того как эскадроны, перестроившись, вышли из леса за Семеновским оврагом. Они по ошибке взяли сильно влево и выскочили прямо на артиллерийские батареи. Под картечным огнем полегли три четверти всадников. После такого неудачного начала кавалерия ушла вправо, огибая батареи противника, и опять-таки взяла слишком большой круг и вышла в аккурат на разрушенный шевардинский редут, где и была ставка Наполеона. Тут их приняли в штыки полки молодой гвардии, но каким-то чудом сам Бонапарт оказался в руках лейб-гусар. Остатки первого кавалерийского корпуса отступили к реке Колочь, где удачно соединились с казачьим корпусом Платова и вместе с ним вернулись на правый фланг. Так пленный император оказался в ставке русских войск.

Очнувшись от ошеломляющего события, генерал (раз уже он схватил удачу за хвост) решил ковать железо, пока оно горячо! Он стал готовить контратаку на правом фланге и в центре силами четвертого корпуса Остермана-Толстого и второго кавалерийского корпуса под командованием генерал-лейтенанта Корфа, которые до сей поры оставались относительно целыми. Этой атакой он задумал захватить село Бородино и зайти в тыл французской армией справа. Это была уже чистая авантюра, но расчет был на дезорганизацию, а возможно, даже на панику в стане врага после пленения императора.

Перейти в контрнаступление по старой смоленской дороге на Утицкий курган, отбить флеши на левом фланге или редуты в центре не было никакой возможности: сил для этого уже не было, резервы все исчерпаны.

Впрочем, атака на правом фланге тоже захлебнулась. Мост через Колочь был разрушен еще утром, а атакующие сразу же попали под сильный артиллерийский обстрел с противоположного берега. Итальянцев Богарне выбить из Бородино не удалось, но на остальных участках сражение стало затихать, и к вечеру французские войска почти одновременно на всех направлениях стали отходить на исходные позиции.

Здесь новый главнокомандующий, порядком подрастерявший свой боевой пыл, понял, что французская армия отнюдь не дезорганизована, а судя по возвращению полков на исходные позиции — в полном боевом порядке, не утратила боевого духа и единого командования.

Знаменитая императорская гвардия так и не вступила в сражение. Разгрома русской армии чудом удалось избежать, но продолжать сражение было уже невозможно.

Командующий принимал доклады о потерях, отдавал приказы по перестроению. Потери были ужасные, и было ясно, что без серьезного пополнения французов не сдержать. Теперь уже командующий пожалел о своих решениях, принятых второпях после пленения Бонапарта. Во-первых, атака в центре не принесла результатов, а только привела к ненужным потерям в двух свежих корпусах. Второе решение было еще более опрометчивым. Он сразу же поспешил предъявить свои успехи государю и, отрядив почти половину кавалерийского полка, отправил высокого пленника в Петербург.

«Эх, если бы Бонапарт был сейчас здесь! — сокрушался генерал. — Можно б было хоть на перемирие сторговаться! А сейчас что делать? Вернуть его назад — немыслимо, еще, чего доброго, за сумасшедшего меня примут».

После докладов командиров прямо в ставке состоялся импровизированный военный совет. Все высказались за то, чтобы отступить к Москве, дождаться пополнения и готовиться к новому сражению.

Приказ командующего был таков: за ночь собрать боеспособные полки на левом фланге — на старой смоленской дороге; сделать это скрытно, прячась за Утицким лесом; в самой деревне Утица на высотах расположить артиллерийскую батарею; на правом фланге оставить только ополчение и два казачьих полка; в центре и на левом фланге оставаться на тех же позициях. По замыслу Кутузова, третий корпус Тучкова на старой дороге был изначально и размещен для удара атакующим французам во фланг и в тыл. Теперь этот замысел пора привести в исполнение. Завтра на рассвете, после артиллерийской подготовки, фланговой атакой следовало обойти позиции французов и ударить слева на шевардинский редут, а казачьему корпусу Платова — по старой смоленской дороге продвинуться еще дальше и ударить туда же с тыла.

Генералы пришли в ужас от планов главнокомандующего. В открытую спорить с любимцем государя не решились, но осторожный Барклай-де-Толли все же высказал общую позицию. Военный министр, конечно, мыслил стратегически и резонно возразил, что оголять правый фланг нельзя: если французы прорвут там оборону, то им будет фактически открыта дорога и на Москву, и даже на Петербург. Атака же силами двух корпусов на шевардинский редут бессмысленна, поскольку задача корпуса Тучкова была фланговым ударом помешать французам атаковать флеши Багратиона, а длятого, чтобы захватить позиции неприятеля у Шевардино и удерживать их, нужны как минимум втрое большие силы. Артиллерия у Утицы и вовсе ни к чему, поскольку расстояние до неприятеля слишком велико.

— Если мы предпримем это контрнаступление на левом фланге, то оно неминуемо захлебнется, а если после этого французы разовьют свой успех на правом фланге, защищать его будет уже нечем, — подвел итог Барклай-де-Толли. — В этом случае мы проиграем это сражение!

— Нет, Михаил Богданович! — возразил командующий. — Если мы предпримем новую атаку завтра чуть свет, да еще с артиллерийской канонадой и с ударом казаков в тыл, мы выиграем эту войну!

Высокопарные и довольно самонадеянные слова главнокомандующего были встречены гробовым молчанием.

— Теперь попрошу всех заняться приготовлениями к завтрашнему утру! — закончил командующий военный совет.

Еще в предрассветных сумерках заговорили пушки на всем левом фланге русских войск, канонада продолжилась и после того, как взошло солнце. В это время четвертый пехотный корпус, усиленный несколькими дополнительными полками, и второй кавалерийский вышли из Утицкого леса и взяли направление на Шевардино. Казаки Платова ушли в тыл неприятеля по старой смоленской дороге еще затемно.

И вот она, удача, которая, как известно, любит дерзких! Расчет командующего оказался верным. Шевардинский редут прикрывали всего лишь несколько арьергардных полков. Французская армия спешно отступала по новой смоленской дороге прочь от поля сражения, прочь от Москвы!

Прошло двенадцать дней после кровавого сражения у деревни Бородино. Положение враждующих армий изменилось, причем кардинально. Крупных столкновений не было, только мелкие стычки, но они, поощряемые главнокомандующим русских войск, были многочисленны, постоянны, внезапны и прочти всегда успешны для русских солдат. В результате французская армия слабела, таяла, и ее боевой дух без Бонапарта сильно упал. Российская армия, наоборот, постоянно получая подкрепления и, немало воодушевленная отступлением французов после Бородина, воевала все лучше.

Вдобавок командующий пошел на риск (уже в который раз) и разделил армию на две части: одна из них выдвинулась на Гжатск, а другая, с Раевским во главе, блестящим маневром заняла Вязьму. Теперь французы оказались между двумя армиями, причем одна из них в почти полностью разрушенном и сожженном Гжатске прикрывала оба важнейших направления: и на Москву, и на Петербург, а другая — занявшая Вязьму, оказалась на линии коммуникаций французских войск. Капкан захлопнулся. Была, конечно, опасность, что французы могут попытаться разбить русские войска по частям, что они, оказавшись в отчаянном положении, скорее всего, и попытались бы сделать. Однако разгромить какую-либо часть русских войск, имея при этом у себя в тылу другую — затея очень рисковая. «Будь во главе войск Наполеон, он бы, не раздумывая, так и сделал, а сейчас — вряд ли», — решил командующий и вновь оказался прав.

И вот сегодня — на тринадцатый день после бородинского сражения — в ставке командующего в Гжатске появились один за другим три французских парламентера. Первый, прискакавший рано утром, предложил заключить перемирие. Командующий в ответ обещал подумать. Второй парламентер явился ближе к полудню и получил ответ, что командующий все еще думает. Между тем атаки небольшими силами, стычки и перестрелки продолжались весь день. Наконец, к ночи появился третий парламентер, который сообщил о предложении встречи командования французской и русской армий для обсуждения прекращения боевых действий.

На следующий день к полудню в единственной оставшейся целой бревенчатой избе в деревне Кожино, находящейся на ровном открытом месте посередине между расположениями русских и французских войск, состоялась встреча высшего командования враждующих армий. От французов были Ней, Мюрат и Понятовский, из русских военачальников присутствовали Барклай-де-Толли и Коновницин, а для обсуждения условий и, собственно, для принятия решений командующий отправил полковника Толя. Сам командующий решил не присутствовать на переговорах, которые уж точно станут историческими, хотя, конечно, очень хотелось. В случае успеха без участия главнокомандующего триумф будет неполный, но, во-первых, он не слишком любил рисковать своей персоной, а риск все-таки был. Во-вторых, его воспитание и образование, полученные в деревне Тульской губернии, оставляли желать лучшего, поэтому по-французски он изъяснялся скверно, что, вместе с его военной карьерой, проходившей через альков известной дамы, являлось постоянной темой для острот.

Переговоры продолжались недолго. Через два часа французские маршалы покинули Кожино, полные возмущения, что не помешало генерал-квартирмейстеру Толю доложить командующему, что дело сделано, и французы наши условия непременно примут, поскольку провиант у них на исходе, фуража для лошадей нет, да и раненых у них после Бородина столько, что девать некуда. Так и произошло. Наутро следующего дня французский парламентер привез письмо от маршала Мишеля Нея, в котором сообщалось, что французское командование принимает условия прекращения боевых действий на условиях русских.

Условия же были таковы: французские полки и соединения будут разоружены и расквартированы в разных городах Российской империи вплоть до заключения мира. При этом французам оставят все их знамена; разоружение произойдет тихо — без церемоний; всех раненых солдат и офицеров французской армии разместят на лечение в русских госпиталях.

Вечером в большом бревенчатом доме, чудом уцелевшем в разграбленном и сожженном Наполеоном Гжатске, состоялся большой военный совет. Присутствовали почти все командиры корпусов, бригад и полков. Командующий огласил условия, поставленные французам, и зачитал ответ Нея.

— Теперь нам следует обсудить в подробностях, как будем разоружать французов и каким манером развести бонапартову армию по разным городам, чтобы сия воинская сила опасности для нас более не представляла? — закончил свою речь командующий, обведя взглядом присутствующих, и замолчал, ожидая ответа.

Генералы и старшие офицеры смотрели на командующего, сохраняя молчание. В их взглядах застыло какое-то странное почтение, на грани с почитанием — иррациональное, отчасти даже мистическое. Пожалуй, никто в этой довольно просторной избе с голыми бревенчатыми стенами до конца не верил в реальность происходящего. После стольких неудач, долгого и трудного отступления, кровавой битвы возле самой Москвы непобедимая армия Наполеона готова была сложить оружие. «Вот он, триумф мой, и воинская слава на века! — мысли командующего унеслись далеко, он уже видел себя римским триумфатором на колеснице в окружении доблестных воинов, ведущих понурых пленных. — Теперь уже никто не осмелится усомниться в моих талантах, а уж государь возвысит меня непременно!»

Между тем исполнительный полковник Толь уже зачитывал по бумаге составленный им план разоружения войск французов. Офицеры, несколько освоившись, мало-помалу стали включаться в обсуждение плана генерал-квартирмейстера: излагали свое видение, предлагали те или иные действия.

Размечтавшийся командующий участия в обсуждении не принимал, но все же внимательно слушал и почти ревниво поглядывал на завладевшего всеобщим вниманием Толя. Какое-то смутное чувство чего-то скверного, что неминуемо должно испортить радость от столь удачно сложившихся обстоятельств, беспокоило триумфатора. Так и есть! Ложка дегтя не заставила себя ждать и предстала перед командующим в образе пехотного полковника в новом — с иголочки — мундире. Он был незнаком главнокомандующему и появился на военном совете в то время, когда генерал-лейтенант произносил свою речь. Прервать командующего полковник не решился и, дождавшись, когда началось обсуждения плана, подошел к нему, лихо щелкнул каблуками и с торжественно-бесцеремонным видом громко отрапортовал: «Ваше превосходительство! Вам срочный пакет от Его величества государя!».

Разом замолчали офицеры. Командующий, мигом утративший свое восторженное настроение, взял из рук полковника бумагу, развернул ее и стал читать. Все оборвалось внутри победителя французов. То, что было написано в послании государя, не укладывалось в его голове. Все вокруг впились глазами в командующего; на всех лицах застыл вопрос.

В письме государя сообщалось, что им с Бонапартом достигнуто соглашение о том, чтобы заключить мир на почетных для обеих сторон условиях. В связи с этим государь приказывал прекратить боевые действия; русской армии — отойти к Можайску, с тем чтобы французы, в свою очередь, отошли к Смоленску. Там — на значительном расстоянии друг от друга — обе армии будут дожидаться подписания мирного договора.

Это был не просто крах его триумфа, это был конец всему!

Под пристальными взглядами своих офицеров командующий медленно свернул письмо государя. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только образ триумфатора в его воображении испарился, уступив место видению с мрачными казематами Петропавловской крепости. Времени для размышления не было, и совершенно деревянным голосом генерал произнес, обращаясь к посланнику государя:

— То, что вы привезли, милостивый государь, никак не может быть волей нашего государя! Здесь кроется военная хитрость неприятеля!

Полковник даже подскочил от удивления и, выпучив глаза, с ужасом уставился на командующего.

— Как же это так, ваше превосходительство? — пролепетал он. — У меня приказ самого государя!

— В том, что вы за птица и настоящее ли это письмо государя, мы разберемся! — повысив голос, отчеканил генерал. — А сейчас извольте отправляться под арест до выяснения всех обстоятельств!

Полковник, как оказалось, обладал редкой сообразительностью и довольно быстро пришел в себя. Оглянувшись вокруг, он оценил тяжелые взгляды офицеров, понял что к чему и, не споря, отдал свою шпагу адъютанту, после чего вместе с конвоем покинул военный совет.

Через неделю все было кончено! Французские полки без оружия, но со знаменами и знаками отличия отправились на зимние квартиры по городам и весям империи, раненых определили по госпиталям, а французская артиллерия заняла свое место в московском арсенале. Полковнику, так некстати принесшему вести из Петербурга, с извинениями была возвращена свобода и шпага.

Командующий, однако, уже который день ходил мрачнее тучи: он как никто другой понимал, что он ослушался приказа государя и, как ни крути, сделал это сознательно. Он был близок к государю, причем давно — с того самого заговора против его отца — Павла Первого. Государь любил генерал-лейтенанта, который, в свою очередь, сохранял его расположение до недавних пор, а поэтому очень хорошо знал характер монарха. На снисхождение рассчитывать не приходилось; государь болезненно самолюбив, и все заслуги генерала не помогут избежать монаршей кары. Естественно, после того как французская армия была разоружена, командующий отправил в Петербург донесение, в котором попытался (правда, довольно неуклюже) оправдаться, ссылаясь на то, что получил приказ государя с опозданием. «Вот жестокая судьба! — сокрушался он. — Надо же ей поставить такие жестокие условия: или получить славу, но погубить себя, или остаться в фаворе и прозябать дальше в генерал-адъютантах».

Тучи над головой генерал-лейтенанта между тем сгущались. Государь вел переговоры о заключении мира сам, и не с кем-нибудь, а с самим Наполеоном. И тут вопреки его обещаниям война прекратилась помимо их переговоров — пусть даже и полной победой. Такой удар по своему самолюбию император не мог простить никому.

Таковы были настроения при дворе, но это в Петербурге, а здесь — под Москвой — дело иное. Русская армия, поверившая в свои силы, победившая грозную армию, подчинившую себе пол-Европы, не просто любила, а воистину боготворила своего командующего. Московское дворянство, чудом сохранившее свои дома в Москве и имения под Москвой, наперебой славило гений командующего русской армией.

После разоружения, а на самом деле — капитуляции, армии Наполеона русская армия, не получая приказов из Петербурга (государь прекратил всякие сношения с командующим), отправилась на зимние квартиры в Москву. Здесь дворянство и купечество после молебна по случаю «избавления города от нашествия неприятельского» устроило торжество, куда было приглашено высшее командование русской армии, а также и пленные маршалы Наполеона. После торжественных речей, когда французским военачальникам великодушно были возвращены их шпаги, в самый разгар празднества вдруг явился управляющий Свиты Его императорского величества князь Волконский.

Петр Михайлович прибыл с совершенно определенной миссией и недвусмысленным приказом Его величества — отстранить главнокомандующего от командования армией и доставить его незамедлительно в Петербург, а если он не подчинится, то взять его под стражу и отправить под конвоем. Князь, прибыв в Москву, однако, быстро понял, что обстановка здесь иная, чем она кажется государю из Петербурга. Командующего принимают как героя, спасшего Отечество от Наполеона, армия готова за него в огонь и в воду, и во что выльется попытка его арестовать — совершенно неясно.

Поручение Его величества надо было выполнять. Но как? Князь Петр Михайлович решил положиться на промысел божий и решительно направился к командующему, деликатно увлек его в сторону и быстро стал излагать ему свои резоны.

Между тем в зале, где проходили торжества, появление Волконского не осталось незамеченным. Бывшие здесь генералы, ожидавшие рано или поздно грозы из Петербурга, но готовые стоять горой за своего командира, обступили плотным кольцом беседующего с князем Волконским командующего. Петр Михайлович, ожидая худшего, стал убеждать генерал-лейтенанта послушаться повеления государя и отправиться в Петербург.

Командующий князя почти не слушал, он отстраненно смотрел печальным взглядом мимо Волконского. Нужно было принимать решение.

— Михаил Богданович, принимайте командование армией, — обратился он к Барклаю-де-Толли. — По приказу Его величества я тотчас отправляюсь в столицу.

Мрачный осенний Петербург. За окном дворца тяжелые, свинцовые, невские волны, движущиеся почему-то против течения могучей реки. Серые приземистые равелины крепости на другом берегу размыты и нечетки, а потому кажутся совсем нестрашными.

— Ваше превосходительство, сей день Его величество Вас принять не сможет, — сказал адъютант негромким, но таким четким голосом, что все, находящиеся в приемной, хорошо расслышали этот жестокий приговор.

Который уже день, проведенный бывшим главнокомандующим победоносной русской армии в приемной государя, заканчивался этими словами. После заключения мира и возвращения Бонапарта во Францию, где тот, по слухам, тут же стал набирать новую армию, награды и милости посыпались как из рога изобилия. Сей приятный поток обошел генерал-лейтенанта стороной, мало того — придворные, да и бывшие боевые соратники, стали сторониться его, а государь демонстративно делал вид, что его не существует, и при дворе имя бывшего командующего попросту не упоминалось.

Сегодня, как и вчера, как и десять дней назад, генерал после тщетной попытки попасть на аудиенцию к государю покидал дворец, полный мрачных мыслей. Внизу парадной лестницы его нагнал князь Волконский и быстро — на ходу — сказал то, что он и сам давно понял, только все никак не мог с этим смириться.

— Послушайте доброго совета, господин генерал, — вкрадчиво сказал управляющий Свиты, — к государю вам сейчас являться не стоит.

— Что же мне делать? — растерянно спросил генерал.

— Подождите, может государь смягчится и, даст бог, опять вернет вам свое расположение. А пока отправляйтесь к себе в имение.

— Это приказ Его величества?

— Считайте это моим дружеским советом.

— Хорошо, я завтра же уеду.

— Вот и отлично, а в качестве награды за ваши военные заслуги Его величество пожалует вам чин генерала от кавалерии.

На следующее утро генерал от кавалерии сел в карету, запряженную почтовыми лошадьми, и отбыл в Тульскую губернию.

Дверцы кареты закрылись с тяжелым железным стуком, экипаж тронулся, а механический женский голос без всякого выражения произнес: «Осторожно, двери закрываются! Следующая остановка — «Камышовая улица»».

Илья вздрогнул, с недоумением посмотрел по сторонам и, очнувшись, с досадой подумал: «Вот незадача. Опять остановку проехал».

Трамвай проскрежетал на повороте и плавно подполз к следующей остановке. Теперь Илья должен был поторопиться, чтобы вернуться назад и не опоздать на работу. Быстро добежав до монументальных дверей одетого в серый гранит цоколя здания помпезной архитектуры, он прошмыгнул внутрь, прошел через турникет и затерялся в лестницах и переходах большого офисного центра, населенного множеством компаний, фирм и фирмочек и до отказа набитого офисным планктоном обоего пола.

Илья работал, если этот глагол вообще подходит для описания того вида деятельности, которым он занимался вместе с восемью своими сослуживцами, в средней руки организации, занимающейся изготовлением и установкой дешевых пластиковых окон. Собственно, занимались изготовлением и установкой иные люди, где-то там — в другом месте, а здесь — в офисном центре — находился «отдел продаж», где священнодействовали называющие себя менеджерами работники: принимали клиентов, рассчитывали стоимость, заключали договоры, отвечали на звонки.

На эту работу Илью пристроили его родители — если точнее, отец — после того как получивший на руки диплом о высшем образовании сын вступил в самостоятельную жизнь и около года искал себя и область применения своих знаний. Илья не слишком торопился и выбирал место работы тщательно и придирчиво, и в конце концов родителям это надоело, поскольку «самостоятельная жизнь» их отпрыска протекала в их семейной квартире и за родительский счет. И отец, и мать Ильи работали вместе в получастной-полугосударственной конторе, занимающейся изготовлением и экспертизой каких-то технических проектов, зарабатывали они немного, а их возраст не давал больших надежд на карьерный рост. В итоге сыну был поставлен ультиматум: или он идет на работу, предложенную папиным соседом по гаражу, или его снимают с семейного довольствия.

Так Илья стал продавать окна, но неожиданно эта работа ему понравилась. Здесь относительно сносно платили, не надо было сильно напрягаться, а главное — эта работа позволяла не слишком ломать привычный мир Ильи, сложившийся и устоявшийся в его воображении. Этот мир был далек от происходящего в реальности, но нисколько не диссонировал с его повседневной жизнью. То, что он делал в реальности, вообще, мало его беспокоило, он все равно жил другой жизнью, той, которую рисовал себе в своем воображаемом мире. А там Илья был великим и знаменитым; примеряя на себя образы различных исторических персонажей, он жил в разные эпохи, совершал подвиги, выигрывал сражения, вершил судьбы стран и народов; там он переживал взлеты и падения невиданного масштаба.

В этом смысле вся недлинная сознательная жизнь Ильи, начиная со школьной скамьи, строилась им с тем расчетом, чтобы создать себе условия для регулярного и длительного погружения в пучину своих мечтаний, при этом еще и тщательно скрывая это от близких и окружающих. Это стало его наркотиком, его навязчивой идеей. Илья, конечно, делал то, что должно делать с точки зрения родителей, учителей, преподавателей, но неизменно с внутренним чувством досады от того, что это заставляет его отвлекаться от приятных погружений в мечтания.

Эти пристрастия определили и характер Ильи. Он был нелюдимым, его немногие приятели общались с ним редко, хотя и отдавали должное его эрудированности. Близко он ни с кем не сходился. Отношения с девушками были какие-то странные: влюблялся он часто и сильно — до безумия, но отношения с каждой его пассией были как будто скомканными, и он достаточно быстро начинал ими тяготиться, поскольку они мешали ему оставаться в своем мире. Увлечений у Ильи тоже, можно сказать, не было никаких, за одним исключением: он много читал. Читал страстно, запоем, но только историческую литературу, причем любую: от приключенческих романов по мотивам исторических событий до серьезных монографий именитых историков.

И теперь его первая работа как нельзя лучше устраивала его. Он каждый день уходил из дома и по дороге на работу неспешно выбирал себе эпоху, историческое событие и конкретного персонажа и погружался в пучину своих грез. Добравшись до места работы, Илья, зачастую даже не приходя в сознание, быстро прятался за компьютерным монитором в уютном, хотя и темном углу просторной комнаты, разгороженной полутораметровой высоты бортиками на несколько загончиков, занятых менеджерами по продажам. Здесь Илья продолжал грезить до того момента, как появлялся первый заказчик, направленный к нему начальником отдела продаж. Вся его работа заключалась в том, чтобы посчитать на основании данных замеров стоимость изготовления и установки окон, распечатать договор и спецификацию к нему и отправить заказчика в кассу. Дальше Илья погружался в компьютер, чтобы поработать с документами по своим заказам. Делал он это внимательно и увлеченно, часами не отрывая глаз от монитора. На самом деле он читал на экране исторические книжки или, уставившись в одну точку невидящим взглядом, уходил в свои исторические грезы. В общем — работа его мечты!

Свободного от работы времени у Ильи было довольно много, поскольку заказчики в занимаемом Ильей загончике появлялись нечасто, чему имелось несколько причин. Во-первых, сам Илья не очень стремился заполучить себе лишнюю работу, хотя заработок менеджеров по продажам напрямую зависел от количества и от суммы заказов, обрабатываемых каждым из них. Во-вторых, среди офисного планктона, занимавшего комнату отдела продаж, кипели нешуточные страсти и плелись интриги, которым позавидовал бы любой королевский двор Европы. Шестеро офисных хомячков не на жизнь, а на смерть боролись за заказчиков, то есть в итоге — за свой заработок.

Заказы, по давно заведенным правилам, распределял среди менеджеров начальник отдела продаж. Именно он был ключевой фигурой в милом сообществе, сидящем в офисном центре. Кроме того, в штат отдела входила бухгалтер-кассир, выписывающая счета и принимающая деньги от заказчиков, плюс еще одна девушка, отвечающая на звонки, с обязанностями «прислуги во всем». Начальник отдела получал зарплату по итогам работы отдела в целом и должен был распределять заказы среди своих сотрудников наиболее оптимальным образом, чтобы они были обработаны и переданы на производство без ошибок и в срок. Это в теории, а на деле получалось иначе. В коллективе менеджеров по продажам четко определились лидеры и аутсайдеры по количеству заказов и, соответственно, по размеру премиальных.

Если Илья сразу же возглавил ряды «счастливчиков», которым заказы попадали по остаточному принципу: мелкие и нечасто, то рекордсменом отдела, снимавшим сливки с нелегкого дела торговли окнами, была, безусловно, Катерина. Разведенная блондинка, глубоко старше тридцати, с темными корнями волос и полным телом, затянутым одеждой на два размера меньше до рельефных складок на боках, изо всех сил молодилась, несмотря на тяжелые заботы по содержанию семейства, взвалившиеся на ее не то чтобы очень уж хрупкие плечи.

Катерина добилась благосклонности начальника отдела довольно нехитрым способом. Время от времени она, подведя ярко-алой помадой губы, наведывалась к шефу, на ходу придумывая повод для визита, подсаживалась к его столу, укладывала полные, затянутые в черные колготки ноги одну на другую и, выложив на край стола обширный бюст, заставляя его выпирать из довольно глубокого выреза блузки, беспрерывно хихикая, подолгу кокетничала с видавшим виды служащим. Начальник отдела — бывший одноклассник владельца завода по производству окон — довольно потасканный тип неопределенного возраста, украшенный обширной лысиной, животом и семьей, млел от незамысловатого внимания хваткой сотрудницы и позволял ей буквально вить из себя веревки. Естественно, все хорошие заказы доставались ей.

Интересно другое: Катерина настолько прочно заняла место в фаворитках у начальника отдела, что и остальные сотрудники в вопросе получения заказов стали зависеть от расположения к ним этой женщины. Не удивительно, что коллеги, лицемерно проявляя внешнее дружелюбие, Катерину тихо ненавидели. Единственным менеджером, с которым у этой женщины сложились более или менее ровные отношения, был Илья. Он был самым молодым сотрудником, не особо рвался за количеством и качеством заказов, и Катерина почему-то принялась его некоторым образом опекать, не стремясь, впрочем, перевести свою опеку в интимную плоскость. Она поила Илью чаем, угощала домашними пирожками, и, видимо, по ее настоянию начальник отдела не обращал внимание на то, что Илья занимается на рабочем месте своими делами. Взамен Илья иногда подменял Катерину, работая с ее заказчиками, поскольку одинокая женщина довольно часто отсутствовала, имея множество домашних забот и двоих часто болеющих детей.

Одним словом, Илья, некоторым образом, прижился на своем рабочем месте, хотя особой любви к своей трудовой деятельности не испытывал и ходил на работу, как на неприятную, но необходимую повинность. Так было до некоторых пор. Пару месяцев назад Илья встретил в коридорах офисного центра девушку, и с тех пор хождение на работу обрело для него новый смысл. Миловидная блондинка с васильковыми глазами показалась Илье на редкость привлекательной. Все в ней приводило Илью в восторг: тонкие волнистые волосы натурального золотистого цвета; правильной формы лицо с нежным румянцем; несколько тяжеловатая, но статная фигура.

Девушка работала в страховой компании, располагавшейся в том же офисном центре, что и оконная контора Ильи, и даже на одном с ней этаже. Благодаря этому сталкивались они довольно часто, но до знакомства дело как-то всё не доходило. Илья, учась в институте, несмотря на нелюдимость, в общении с противоположным полом особых трудностей не испытывал, но там атмосфера была иная, и знакомства между студентами и студентками завязывались сами собой. Теперь же, завидя в конце коридора знакомую фигуру, он вставал как вкопанный, терял дар речи и лишь молча провожал предмет своей страсти жадными глазами.

Светлана (Илья окольными путями выведал ее имя) внимание к своей персоне заметила и даже стала отвечать на взгляды обожателя многообещающей улыбкой. Илья стал все чаще вылезать из-за своего монитора и без дела слоняться по коридорам в надежде встретить там Светлану. Эти встречи быстро переросли в привычку видеть девушку каждый день, и у Ильи даже появилось желание ходить на работу, но вот победить внезапно появляющуюся робость и познакомиться, наконец, с ней поближе Илья не мог, хоть убей. Он даже подумывал рассказать об этом Катерине и попросить свою необремененную излишней деликатностью коллегу каким-нибудь образом познакомить его со Светланой.

Итак, Илья, все еще мысленно пребывая в Российской империи времен Отечественной войны 1812 года, быстро взлетел по монументальной гранитной лестнице на третий этаж офисного центра и, стараясь незаметно проскользнуть мимо открытой двери кабинета начальника отдела, юркнул на свое рабочее место.

Следом за опоздавшим Ильей в комнату, где сидели менеджеры по продажам, зашел приземистый, коренастый мужчина лет пятидесяти в стального цвета костюме и резонирующем с ним галстуке фиолетового цвета. Его широкое лицо с массивным подбородком и несколько обвислыми щеками прямо источало уверенность и несколько завышенное самомнение руководителя чуть выше среднего звена.

Посетитель обвел взглядом продающий окна коллектив и с недоумением уставился на пустое кресло Катерины.

— Вот тебе раз! — удивился клиент. — А где же Катя? Мы с ней на сегодня договорились, — спросил он, глядя на Илью.

— У нее ребенок заболел, — наобум прикрыл Илья коллегу. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я все сделаю.

Заказчика, пришедшего к Катерине, Илья знал. Это был их сосед по офисному центру — директор крупной страховой компании, как он сам представился. На самом деле он был директором всего лишь регионального филиала этой компании, но клиент, безусловно, интересный, потому и попавший в разработку к Катерине. Виктор Викторович (так звали директора филиала) строил себе загородный дом и, как видно, любил лично участвовать в процессе созидания. Важный вопрос выбора окон он строителям не доверил, а взял его на себя и уже несколько раз приходил к Катерине, чтобы детально обсудить предстоящий заказ. Правда, с самой Катериной он пообщался только один раз, а уже потом все время попадал на Илью.

— Ну давай с тобой обсудим, — согласился Виктор Викторович.

Илья быстро плюхнулся в кресло, включил компьютер и, дождавшись его загрузки, открыл спецификацию. Он хорошо знал заказ Виктора Викторовича (даже лучше, чем курирующая его Катерина) и довольно быстро внес туда необходимые исправления.

— Ну что, Илюха? — спросил довольный Виктор Викторович, откинувшись на спинку стула. — Что сейчас почитываешь?

Вопрос был не случаен. Директор страховой знал, что менеджер по окнам интересуется историей, и сам, будучи любителем военных мемуаров, считал Илью своим единомышленником по увлечению. Пару раз они уже обменивались мнениями о прочитанных книгах.

— В последнее время эпохой Наполеоновских войн занимаюсь, — ответил Илья, — прочитал вот занятную монографию…

— Извини, — перебил Виктор Викторович, глянув на часы, — потом расскажешь. Я спешу. Ремонт, видишь ли, у нас в конторе, надо с подрядчиком переговорить.

— Может, после разговора зайдете? — предложил Илья.

— Да нет, мне на другой конец города ехать надо. Давай лучше завтра.

— Так у вас ремонт не здесь что ли?

— Нет, конечно, — с гордостью сказал Виктор Викторович, — Страховая компания приобрела отдельное здание. Вот туда скоро и переедем, а сейчас там ремонт идет.

У Ильи даже сердце защемило; выходит, его ненаглядная Светлана вскоре переезжает вместе со всем региональным отделением страховой компании в новое здание.

— Наверное, ремонт только начался? — с надеждой спросил Илья. — Вот и заказ на окна в этом здании вы еще не размещали.

— Слушай! — воскликнул Виктор Викторович. — А ведь про окна-то я и забыл. Пожалуй, что у вас тут и закажу. Качество приличное, и цены вроде нормальные, да и тебе подзаработать подкину.

— Спасибо, Виктор Викторович.

— Давай только так: сделай быстренько заказец, а я подпишу его и побегу.

— Хорошо, сейчас сделаю, а со спецификацией можно и потом.

— Ты вот что. Зайди к нам в тридцать пятую комнату. Там у окна справа сидит девушка. Света ее зовут. У нее все документы по зданию; она тебе и по окнам, и по балконным дверям данные даст, ну и вообще по деталям ты с ней работай. Ну все, привет, я побежал.

— Да, Виктор Викторович, конечно, так и сделаю, — просиял Илья. — До свидания!

Как только повод для того, чтобы заговорить с предметом своего немого обожания, нашелся, робость Ильи как рукой сняло; в тот же день он предстал перед девушкой во всеоружии. После того как Илья, наконец, познакомился со Светланой и получил от нее сведения касательно имеющихся в новом здании страховой компании окон, он, ссылаясь на предстоящее длительное сотрудничество, предложил обменяться телефонами, тем более что девушка была не прочь пообщаться не только по работе, но и на отвлеченные темы.

Вернувшись на свое рабочее место, Илья с улыбкой перебирал в памяти подробности сегодняшнего на редкость удачного дня. Все складывалось просто замечательно: он, случайно оказавшись в нужном месте в нужное время, весьма кстати заговорил с Виктором Викторовичем о его стройке и практически договорился о весьма крупном заказе, премиальные с которого обещают быть весьма ощутимыми. Но это не главное! Ввязавшись в этот заказ, Илья даже представить себе не мог, что удача настолько повернется к нему лицом, что он нежданно-негаданно вдруг получит отличный повод заговорить с девушкой Светланой, о знакомстве с которой он мечтал последние два месяца.

Память вернула Илью в самое начало этого счастливого дня, и он вспомнил об утреннем погружении в пекло Бородинского сражения.

«Странно, — вдруг подумал Илья, — а ведь мой сегодняшний день как-то поразительно похож на тот, что приключился у командующего первым кавалерийским корпусом. Забавное совпадение. Правда, у меня, в отличие от генерал-лейтенанта из утренней истории, все сложилось удачно: я, оказавшись на месте Катерины, и битву за заказ выиграл, и Светлану «в плен взял», а в конце месяца еще и премию получу».

Воодушевленный Илья, чтобы закрепить и развить собственный успех, быстро сделал спецификацию к новому заказу от страховой компании и отослал ее на производство. Количество окон оказалось довольно большим, поэтому заказ следовало согласовать на предмет наличия производственных возможностей.

Ближе к концу рабочего дня прибежала запыхавшаяся Катерина. По раскрасневшемуся лицу и глубокому, мечтательному взгляду можно было сделать вывод, что отсутствовала женщина отнюдь не по болезни ребенка. Кроме того, на Катерине красовалось явно парадное платье — короткое и аляповатое, а на лице имелась боевая раскраска.

— Ну что, приходил мой клиент? — тихо спросила она у Ильи, наклонившись к его уху и обдав его смешанным запахом духов и алкоголя.

— Все нормально, я с ним поработал, — ответил Илья. — Кстати, его страховая фирма разместила заказ на окна в их новом здании. Довольно крупный.

— Поздравляю, — сказала Катерина, посмотрев на Илью как-то плотоядно.

Илья, кивнув коллеге, уже собирался почитать что-нибудь интересное да и собираться домой, благо до конца рабочего дня осталось чуть-чуть, но тут в комнату, где сидели менеджеры, стремительно вошел начальник отдела. Он несколько мгновений постоял посередине кабинета, надуваясь от злости, затем обвел взглядом притихших сотрудников и, старательно выдавливая из себя гневную интонацию, произнес:

— Что вы себе позволяете, Клёнов?!

Среди многих скверных привычек начальника отдела продаж, сформированных комплексами хронического неудачника, были две совсем отвратительные: он любил ловить своих подчиненных на мелких нарушениях дисциплины, демонстративно за это наказывая, и обожал распекать сотрудников в присутствии всего коллектива.

— А что случилось, Анатолий Германович? — поморщившись, спросил Илья, который весьма болезненно переносил эти показательные порки. — Что я такого сделал?

— Что сделал?! Он еще спрашивает! Вы, Клёнов, через мою голову оформили заказ! Крупный заказ! Да еще и отослали его без моего ведома на производство. Вы что, не знаете, что заказы распределяю я?!

— Но ведь Виктор Викторович сам предложил мне оформить заказ, — попытался оправдаться Илья, сразу сообразив, о каком заказе идет речь, — а поскольку заказ большой, я сразу отправил его на производство, чтобы они оценили.

— Вы, Клёнов, здесь без году неделя, а уже самовольничаете! Я решаю, кто из менеджеров будет работать с заказом. Ко всему вы еще и приняли заказ только на изготовление окон, без установки. А если эти окна какие-нибудь криворукие гастарбайтеры установят? Гарантийные обязательства, между прочим, мы нести будем, если что.

— Но у заказчика ремонт в здании; у него свои строители есть — он не будет еще и другим за установку платить. Да и у нас всего две бригады установщиков — они с таким объемом не справятся — у них и без того заказов на две недели вперед.

— Это не вашего ума дело! Сдайте заказ Катерине — она теперь его будет вести. Если впредь подобное повторится — вылетите отсюда ко всем чертям! Понятно?!

— Понятно, — промямлил раздавленный Илья.

Дверь с шумом захлопнулась; начальник отдела с чувством выполненного долга удалился. Сотрудники отдела продаж сосредоточенно рассматривали мониторы своих компьютеров, показывая, что пронесшаяся над головой Ильи буря к ним не имеет никакого отношения. Только Катерина с интересом поглядывала на продолжавшего стоять с потерянным видом Илью.

«Вот теперь все точно, как в моем утреннем сражении при Бородино, — подумал Илья, — все, чего я добился, — коту под хвост. Хотя кое-что все же осталось, — вспомнил он, взглянув на лежащий на столе клочок бумажки с телефоном Светланы. — Забавное совпадение… Или не совпадение?»

— Да не расстраивайся ты так, — успокоила коллегу Катерина, — давай, если хочешь, зайдем, посидим, стресс снимем после трудной рабочей недели. Я сегодня как раз своих спиногрызов матери сдала на выходные.

— Пожалуй, можно, — голосом вконец обессиленного человека согласился Илья. — Я только не знаю, есть ли тут какие-нибудь заведения поблизости.

— Да пойдем лучше ко мне, — глаза Катерины призывно блеснули, — я же говорю — у меня дома сейчас нет никого.

Домой Илья заявился на следующее утро, благо субботнее и нерабочее. Под укоризненными взглядами родителей растерзанный и нетрезвый менеджер по продажам ушел в свою комнату и тут же завалился спать.