С чего начинается Родина. Книга 10

Владимир Ильич Хардиков

Серия «Район плавания от Арктики до Антарктики» продлилась и относится к торговому флоту Советского Союза с середины прошлого века и до настоящего времени. В книгах, наряду с обычной рутинной деятельностью, описываются события ранее не известные даже профессионалам, во всей обнаженной правдивости, без лоска, ретуши и присущей советской системе манере замалчиваемости.

По воспоминаниям Сергея Викторовича Кушнаренко, которые он посвящает своим детям и внукам

Паруса судьбы

«Вот этот дом, сто лет тому назад,

Был полон предками моими,

И было утро, солнце, зелень, сад,

Роса, цветы, а он глядел живыми,

Сплошь темными глазами…»

И. А. Бунин

Сергей Кушнаренко хорошо знаком нам по предыдущей книге — «Через годы, страны и моря». Немало экстремальных невзгод выпало на его долю в начале трудовой деятельности, иные и вовсе могли привести к самым настоящим трагическим последствиям. Хотя тогда казалось, что перед ним открывается весь мир в своей многогранной непредсказуемой привлекательности, сравнимой разве что с состоянием пробудившегося ребенка, проснувшегося в летнюю пору от солнечного лучика, попавшего в глаза. Когда захлестывает всеобъемлющее чувство радости, ликования и счастья от кажущейся бесконечности жизни и непредсказуемо прекрасного будущего, а мысли улетают в заоблачные дали. Хотя такое состояние духовного подъема не бывает долгим и вскоре проходит, но заряжает энергией на весь летний погожий солнечный день.

О том, как становились мореходами и капитанами и что влекло молодежь в безграничные просторы Мирового океана, уже не раз рассказывалось в предыдущих повествованиях. Примеров достаточно, и, несмотря на внешнюю несхожесть, всех объединяли романтика и стремление вырваться из своего, казавшегося таким ограниченным мирка. Будто большая интересная жизнь где-то там далеко за синими далями. В юные годы захлестывают желания оказаться среди этой манящей неизвестности и потому еще более притягательной. Сегодня это воспринимается как что-то наивное, нарочитое или показное, ибо на первый план выходят чисто меркантильные соображения. Но так было на самом деле, без каких-либо прикрас и ссылок на большие деревья и зеленую траву — они остались такими же и поныне. А сегодня, как говаривал известный персонаж: «Романтизму не хватает!»

Как-то сами собой потянулись жизнеописания знакомых по предыдущим книгам лиц, хотя до Плутарха далеко! За двадцатью тремя его трудами не угнаться.

Самыми впечатляющими из тех уже далеких времен являются воспоминания капитана Цикунова, проходящие через всю его долгую жизнь. Сегодня, в свои 82 года, он такой же живчик, улыбающийся с фотографии в полной капитанской форме, надетой по такому случаю. Как будто и не было прошедших 70 лет, в которые уместилась его сознательная трудовая деятельность. Его трудное детство и школьные годы пришлись на самый тяжелый период в жизни страны, и он, что называется, вкусил по полной. Да и Камчатка с северной частью острова Сахалин — совсем не северное Причерноморье. Хотя, по правде сказать, легких периодов в нашей новейшей истории и вовсе не было, но смотря с чем сравнивать.

Вторым в этом коротком списке видится Владимир Рогулин, по сей день связанный с морским флотом: он первым встречает и последним провожает приходящие в порт Владивосток и уходящие в рейсы суда, работая лоцманом в свои 77 лет. Глядишь, и в Книгу рекордов Гиннесса попадет. Ему тоже пришлось несладко в годы учебы, когда он подрабатывал на стороне, чтобы содержать молодую семью. Не такой уж он молодчик, как в расхожей поговорке того времени: «Если ноги сильные и широкая грудь, то не академиком — грузчиком ты будь!»

Третьим, хотя это не тот случай и на троих уже не соображают — время ушло, да и заботы с проблемами иные, является 74-летний автор этих строк. В начале нескольких предыдущих книг его взгляд напоминает старые, давно забытые советские плакаты, с которых пронзительно-вопрошающе смотрят активисты-патриоты с самыми строгими, благообразными лицами, словно сошли с пародий Кукрыниксов: «А ты подписался на облигации трехпроцентного займа?» или «Ты записался добровольцем?..» — и так далее. Подобных агитплакатов самой разной направленности было множество, но все они, как однояйцевые близнецы, похожи друг на друга. Времена в чем-то повторяются, и сейчас некоторые вопросы, как это ни странно звучит, снова актуальны! Кстати, о Кукрыниксах: мало кто сейчас их помнит, и любопытные несведущие могут поискать в интернете — все тогда и станет на место.

Настал черед и четвертого персонажа, самого молодого на фоне остальных и активно бодрствующего в родном городе комсомольской мечты начиная с тридцатых годов уже прошлого столетия.

Школьные годы

Сергей родился и провел детские и школьные годы в Комсомольске-на-Амуре, который хотя и является сухопутным, но одна из величайших рек мира, Амур-батюшка, как его нередко называют, при двухкилометровой ширине во многом компенсировала этот недостаток. Река полноводная и рыбная, по берегам которой редкое население, в основном малочисленные народы, живущие по своим давним обычаям и промышляющие охотой, рыболовством, разводят и пасут олешек: нанайцы, ульчи, нивхи, эвены и другие. Тайга и река для них что дом родной: умеют не только «читать» звериные следы, но и разговаривают со зверьем как с равными, как-никак, а они все-таки истинные хозяева бескрайних краев. По всей вероятности, их предки появились намного раньше коренных двуногих обитателей. Стоит почитать арсеньевскую повесть «Дерсу Узала» в качестве доказательства.

Ныне с религией никто не пристает, и они по-прежнему беседуют со своими деревянными и вырезанными из кости божками. Язычники? Ну и что? «Хоть горшком назови, только в печь не ставь!» Время спаивающих миссионеров кануло в Лету, церковь неоднократно убеждалась в том, что, даже будучи окрещенными с использованием многочисленных хитростей и, конечно, «огненной воды», пришедшие в себя новоявленные христиане продолжали жить по своим прежним законам. Святость обряда крещения на них не производила никакого впечатления. Бывали случаи, что одного и того же человека крестили по несколько раз и новых имен у него было как у собаки репьев на хвосте. Сам обряд крещения они рассматривали лишь как возможность чем-то поживиться, не принимая всерьез таинства и веру. Много ранее неизвестного о взглядах «детей природы» рассказано в романах Салтыкова-Щедрина, как и об отношении к ним православных иерархов местного значения.

Хотя их мысли выглядят наивными, но недаром бытует афоризм «Гениальность — в простоте», восходящий к самому Леонардо да Винчи. Они никак не могли поверить в существование единого (пусть даже в трех образах) Бога, ибо он не дает каких-либо осязательных преимуществ, обещая лишь что-то непонятное в далеком будущем. А их многочисленные божки сулят удачную охоту и рыбалку, мягкую зиму, обилие грибов и т. д., то есть более приземленные вещи, и к тому же верят в переселение душ в соседствующих с ними зверей. Так жили их далекие предки, и они тоже не намерены менять устоявшийся веками жизненный уклад, только не мешайте, не пытайтесь переселить в современные многоквартирные дома. Спросите у них: хотят ли они сами этого? Ответ очевиден! Чукотский опыт многого стоит, первый писатель этого племени Юрий Рытхэу немало поведал о жизненном укладе своего народа, хотя все его творчество зиждется на преодолении отсталости земляков и тяге к новому по советскому образцу. Но даже он, подверженный современной болезни аборигенов, столь быстро захватившей в цепкие когти повального алкоголизма, порывался стать на путь настоящего, а не социалистического реализма, но поезд уже ушел.

А Тихон Семушкин все же написал и назвал одну из своих книг «Алитет уходит в горы». Хотя содержание и замаскировано, но суть ясна: герой книги поссорился с властями и угнал свои стада оленей в горы, где его никакие власти не найдут, даже если солдат соберут по всей Чукотке. Кстати, историю освоения Амура российскими подвижниками во всей полноте прекрасно раскрыл в романе «Амур-батюшка» Николай Задорнов — отец известного юмориста. Он к тому же является автором большой серии исторических романов об исследовании необъятных просторов Дальнего Востока. Некоторая предвзятость, обусловленная советской идеологией, присутствует, но историческая ценность его произведений несомненна.

Как и все пацаны того времени, Сергей мечтал стать летчиком или моряком, повального увлечения мужественными профессиями вряд ли кто избежал в то время. Всеобщий интерес к героическим профессиям объяснялся прочитанными книгами, если существовал интерес к чтению, патриотическими кинофильмами и общей обстановкой в стране, уверенно шагавшей в светлое будущее, к коммунизму, который «наш дорогой» Никита Сергеевич Хрущев обещал построить к 1980 году, а до него оставалось не так уж и далеко. Остается лишь удивляться тому, что в первые годы по пути к заветной цели люди искренне верили в такую фантасмагорию.

Жилищная проблема, как обещано, вкупе с продовольственной программой была еще не решена, впрочем, как и сегодня. Все руки не доходят — есть дела поважнее. Подавляющее большинство семей проживали в собственных, построенных еще их предками деревянных домах — слава богу, зеленое море тайги с хвойными породами в несколько обхватов казалось бесконечным и нетронутым. Да и разрешения властей на вырубку леса никто не спрашивал, как и архитектурный чертеж будущего дома. Таких мудреных слов никто в округе не знал и даже не слыхивал: руби пятистенок или обычный, с четырьмя углами, дом. Главным сооружением во вновь построенном жилище являлась печь с выведенным на крышу дымоходом, от тяги которого и зависело тепло в доме — климат-то не тропический. С дровами тоже проблем не было, сухостоя в тайге хватало — бери сколь душе заблагорассудится, не то что во времена «валежника». Только бы с медведем или рысью не повстречаться, они хоть и земляки, но каждое встреченное живое существо рассматривают как потенциальную добычу — от врожденных инстинктов никуда не денешься. О холодильниках даже речи не могло идти, длинная зима помогала сохранить скоропортящуюся снедь, как и долгого хранения провизию, да и погреба, вырытые под каждым домом, тоже выручали: заготовленные на зиму продукты хранились в них.

О водопроводах тоже не слыхивали, разве что узнавали из учебников по истории Древнего мира — они имелись еще в Римской империи. Воду носили на коромыслах из колодцев, подчас находящихся в паре сотнях метров от дома, а в зимнее время возили на салазках в бидонах или в каких-либо иных подходящих емкостях. Поэтому хочешь не хочешь, а приходилось закаляться, умываясь холодной водой, иногда подернутой корочкой льда. С раннего детства приходилось становиться самыми настоящими начинающими «моржами». Раз в неделю ходили в общественную баню за несколько километров от дома, а если возникала срочная необходимость в мытье, то пользовались тазиками, подогревая воду в печи.

Почти все семьи были многодетными, и пять-шесть детей никого не удивляли — обычное дело. Детворы набирались целые ватаги, и они не скучали, занимаясь привычными своими детскими и не совсем делами.

Сергей, будучи младшим в семье, имел двух братьев и двух сестер. Семейство проживало в поселке Парашютный, по соседству с рекой. Свое название на укороченном местном диалекте — «Парашютка» — он получил в конце тридцатых годов из-за расположенной рядом парашютной вышки, когда прозвучала знаменитая фраза «Комсомолец, на самолет!» и аэроклубы возникали по всей стране как грибы после дождя.

Сколь много ребят стали летчиками, возможно, знает одна лишь статистика военного ведомства, но не вызывает сомнения, что их было много, и в этом виделся залог быстрого развития отечественной авиации. Конечно, далеко не все становились асами, и большинство погибли в первые месяцы войны, не имея боевого опыта, в поединках с немецкими летчиками. Но из оставшихся в живых выковывались такие, как Кожедуб, Покрышкин, Сафонов, который, к сожалению, погиб, но стал первым летчиком — дважды Героем Советского Союза во время Второй мировой войны, и многие другие известные герои.

Во второй половине войны стали формироваться самые настоящие воздушные армии, авиационные соединения, которых не знала история. Первоначальной кузницей кадров гигантских соединений и являлись эти многочисленные аэроклубы.

Инициатором создания местного аэроклуба стал впоследствии знаменитый летчик-истребитель Алексей Маресьев. Будучи сбитым над территорией врага, он добрался до своих ползком, с ранеными ногами. В результате ему ампутировали ступни обеих ног, и после обретения протезов он вновь добился назначения в истребительный полк. Сбил десять вражеских самолетов, из которых семь — с протезами. Звание Героя Советского Союза стало признанием его мастерства, настойчивости и упорства. После написанной писателем Борисом Полевым книги «Повесть о настоящем человеке» Маресьев получил всесоюзную известность, и наряду с романом Николая Островского «Как закалялась сталь» книга стала настольным путеводителем по патриотическому воспитанию нескольких поколений.

Дорогу в большую авиацию Маресьев обрел в аэроклубе Комсомольска-на-Амуре, совершив первые прыжки с парашютом с этой самой вышки. Интересно, есть ли на ней сейчас мемориальная табличка? Впрочем, вряд ли вышка сохранилась до нашего времени, когда памятники Мандельштаму или Солженицыну сносят, устанавливая на их месте монументы вурдалакам типа Ивана Грозного, в результате царствования которого Московское царство едва не погибло.

Телевизорами в зажиточных семьях только начали обзаводиться, и они являлись большой редкостью. Слава богу, электричество было, сказывалась близость Комсомольска-на-Амуре. В более отдаленных селениях и стойбищах говорить о нем не приходилось, и в обиходе даже встречались земляные полы. Семья Сергея к группе зажиточных не относилась, и без телевизора, как правило гордости семьи, забот хватало: накормить, одеть, обуть, отправить в школу, работать по домашнему хозяйству — и десятка рук не хватит.

Сергей, как и многие будущие одноклассники и однокашники, много читал, страницы увлекательных книг уносили далеко от дома, в неведомые страны с бесконечным летом, охотой за слонами и львами, висящими вдалеке островами, налетающими ураганами, пиратами и поисками закопанных кладов. В зависимости от сезона игра в футбол, как и по всей стране, являлась повальным увлечением, особенно после победы советской сборной на мельбурнской Олимпиаде в 1956 году. Все хотели стать Яшиными, Татушиными, Симонянами, Нетто, Стрельцовыми, Ивановыми, Ворониными. В Стране Советов спорт был больше чем спорт, он демонстрировал преимущества советского социалистического строя всему миру, наряду с балетом и космической программой. Спорт имел ярко выраженную политическую окраску, вопреки олимпийской хартии и известной фразе «О спорт, ты — мир!», автор которой, французский барон Пьер де Кубертен, основатель современных Олимпийских игр, возродившихся в 1896 году, как-то отошел на второй план, вроде бы его и не было. Позднее, после московской Олимпиады 1980 года, даже сняли кинофильм под таким названием. Футбол и вовсе был выше всего. Как это ни странно звучит сегодня, но тогда само собой понималось, что в коллективных, командных играх наши спортсмены априори сильнее всех, потому что при социализме чувство локтя присуще каждому советскому человеку, ибо он друг и брат ближнему, в отличие от капитализма, где человек человеку волк. Вот такая белиберда была забита в головы, это утверждение никто не оспаривал, принимали как должное, «скрепу» в современном звучании.

Лето в этих широтах резко континентального климата жаркое, но короткое, и все-таки детворе хватало времени на игры в лапту, гонки на велосипедах, купание в Амуре. Зимой традиционные коньки, санки, лыжи, строительство снежных городков и выяснение, чья команда сильнее, при штурме этих крепостей, как на картине Василия Сурикова.

В повседневности ежедневной суеты до окончания школы Сергей моря не видел, хватало Амура, тем более что во время ледохода и дождливого сезона река разливалась вширь так, что и противоположного берега не было видно, — чем не море? Во время летних каникул разнообразили досуг поездки в пионерский лагерь в десятке километров от дома, на берегу Амура. Тут уж отрывались в собравшейся компании единомышленников по полной программе, в стороне от родительских глаз, хотя вожатые старались как могли унять озорников и главным для них было не оставить без внимания сорванцов на берегу реки.

В южной части Татарского пролива, там, где кончается Восточная Сибирь, расположены два порта: Ванино и Советская (бывшая Императорская гавань), между которыми всего лишь два десятка километров. Они единственные порты, связывающие континентальную часть Евразии c островом Сахалин, южными портами Приморья, побережьем Чукотки и выходом в Арктику. С Комсомольском-на-Амуре они соединены железной дорогой, но при строительстве этого участка Байкало-Амурской магистрали создатели уперлись в реку Амур, и возведение моста через широкую водную артерию закончилось лишь в 1975 году. Почти 30 лет, начиная с 1946 года, транспортировка ж/д составов в летнее время осуществлялась паромами, а в зимнее время дорогу прокладывали по льду, который искусственно намораживали до двухметровой толщины и укладывали более длинные шпалы для уменьшения нагрузки на лед. В составах груженые вагоны чередовались с порожними платформами — с той же целью. Длина такой переправы составляла около полутора километров. Глубина реки под переправой достигала 10 метров — вполне хватило бы, чтобы утопить ж/д состав вместе с паровозом.

Начиная с ранней весны берега Амура были самыми любимыми местами проведения игр и развлечений. К концу апреля величественная река просыпается после зимней спячки, возвещая об этом артиллерийской канонадой ломающихся льдин, слышимой за десятки километров от нее. Льдины ломаются и трещат, наезжают друг на друга, создают самопроизвольные запруды и начинают стремительное движение вниз по течению. Горе тому, будь то зверь или человек, кто окажется посреди реки в это время. Лишь по счастливой случайности и какому-то сверхсверхъестественному везению сможет он, перепрыгивая со льдины на льдину, выбраться на берег — знать, в рубашке родился. Зверье чувствует приближение ледохода и старается не заходить на лед в это время. Вот и несет река все, что окажется бесхозным и не вытащенным на берег, к далекому морю. С человеком сложнее: он все знает, но иногда действует вопреки здравому смыслу, как бы играя с судьбой, по аналогии с «русской рулеткой». Аборигены, то бишь малые коренные народности, воспринимают унесенное имущество и даже людей, по какой-либо оплошности оказавшихся на льду в самый неподходящий момент, как жертву речным богам, которые у каждого народца свои.

На буйство природы можно смотреть бесконечно, поражаясь мощи и невероятной силе всего лишь несколько дней тому назад скрытой под неподвижным, спокойным саваном реки, внезапно разразившейся буйным нравом, словно вулкан, начавший извержение. Только вместо кипящей лавы — холодные льды, совсем недавно скованные стужей и казавшимися бесконечно недвижимыми, будто на антарктическом плато. Множество людей собираются на берегах великой реки, чтобы в молчании понаблюдать за ежегодным неповторимым зрелищем, которое никогда не устанешь созерцать. Случаются заторы, и льдины, напирая одна на другую, словно живые, лезут на берег в своей мрачной и непоколебимой решительности. Кажется, не существует силы, способной остановить их напор. Наконец затор прорывается, и глыбы, скрежеща, будто в бессильной злобе, начинают отступать, оставляя не успевших уйти на берегу, где они и закончат свое существование под лучами весеннего солнца.

Река несет со своих верховьев все, что не успели спрятать или вынести на берег: попадаются и ставшие бесхозными лодки, одну из которых местная ватага подростков вытащила на берег, приобретя собственное плавсредство. К четырнадцати годам выявились тесно спаянные по интересам компании. В этом возрасте тесное взаимное общение неизбежно, происходит, как сегодня принять говорить, социализация, и, как правило, проверенные друзья остаются таковыми на всю жизнь, и даже если в дальнейшем они разлетятся по отдаленным «улусам», то дружба останется, хотя и перейдет в иное качество. Сергей также не избежал этого, и их коллектив состоял из пяти пацанов, объединенных общими увлечениями.

Лодка была немного помята льдинами, и ей повезло — скоро от нее остались бы только щепки: лед ломает и гнет даже металлические изделия, а дерево, угодившее между льдинами, он даже не заметит. Компаньоны вскоре зашпаклевали и заделали варом обнаруженные трещины, укрепили оба борта, а на берегу подобрали принесенные течением весла — их немало валялось поблизости после ледохода. Таким образом, они стали обладателями собственного судна — что-то подобное челну Петра Великого, который считается предтечей российского флота. Правда или нет, но такая легенда существует, и даже есть его копия, словно каравелла Колумба «Санта-Мария» в шестом или седьмом подобном варианте, хотя она была на самом деле караккой длиной всего лишь 25 метров. Но «каравелла» звучит гордо, с парусами, наполненными ветром, как и бригантина. Об этих типах парусников написано множество книг и стихов, положенных на музыку, не то что никому не известная каракка с неблаговидным звучанием — пусть историки с кораблестроителями разбираются. Впрочем, строители аналогов знаменитых парусных судов давнего прошлого утверждают, что копии построены в соответствии с чертежами тех времен. Хотя сомнения в сохранности чертежей, прошедших через века забвения, все-таки остаются, но это лишь для скептиков. Толпы туристов со всего мира посещают очередную копию «Санта-Марии» в Барселоне и не перестают изумляться, как можно было отправиться в неведомое на такой скорлупке.

Ледовая железнодорожная переправа через Амур

Чтобы грести по Амуру на весельной шлюпке, нужно быть искушенным речником и обладать недюжинной силой, знать особенности течений и водоворотов, ибо река очень коварна, да и течение приличное. Образовавшийся экипаж прекрасно осознавал все трудности на пути освоения будущих походов, но «не боги горшки обжигают». Любая дорога начинается с первого шага, и пришлось самостоятельно осваивать азы речного плавания, ибо без этого течение подхватит и унесет к далекому морю. Останется только взывать о помощи. При единодушном согласии посудину перегнали выше по течению, за городскую черту, в район лодочной станции, расположенной на берегу протоки, соединяющей озеро Мылки с основным руслом Амура. Да и на лодочной станции у знатоков есть чему поучиться. Ширина протоки не превышала трехсот метров — всего-то, иные солидные реки могут позавидовать. По сути дела, она также являлась рекой, в которую впадали другие, более мелкие и узкие протоки, самыми известными из которых были Кривая и Сухая. Протока, да еще Сухая — попробуй разберись, с Кривой-то вроде бы все ясно. Хотя и с Сухой тоже не все так сложно: при низком уровне Амура она полностью пересыхала, вот и вся недолга.

Вся эта низменная земля в несколько десятков квадратных километров относилась к водораздельной территории (не хочется говорить «зоне»), примыкающей к реке, к которой стремились многочисленные притоки по всему ее течению. Расположенная очень даже удачно, по соседству с городом, пойма испещрена многочисленными ручьями, речушками и озерами, богатыми рыбой самых разных видов. Тут вам не только пескари, ротаны, ерши и уклейки ловятся, а самые настоящие: от сомов и осетровых до хариусов — всех не перечислить.

По обоим берегам, на богато удобренной наносными отложениями наилока почве, раскинулись обширные заливные сенокосные луга. Трава на них растет как бамбук в тропиках, едва ли не на глазах прибавляя в росте, да и сено самого лучшего качества. Туда с весны и по осень вывозили многочисленное стадо крупного рогатого скота и удои молока получали завидные. Много горожан жило в частных домах с приусадебными участками, и скотское поголовье было почти в каждом подворье. К счастью, хрущевские запреты на обзаведение домашними животными миновали — видимо, одумались в верхах, им бы тренироваться в выдумках не на собственном народе, а на кошках, как в гайдаевской кинокомедии.

С наступлением теплых дней и до самых заморозков компания мальчишек подолгу пропадала среди многочисленных проток и на островах: каталась на отремонтированной лодке, рыбачила, варила уху на костре и ночевала в палатке, спасаясь от комаров и гнуса, без которых низменные заболоченные пространства представить невозможно. За удовольствия природа назначает и берет плату — терпите, удальцы. К подножному довольствию добавляли принесенные с собой овощи с домашних огородов, огурцов и помидоров в сезон хватало на всех. От побочных заработков тоже не отказывались, деньги никто не отменял и прожить без них, ориентируясь лишь на натуральное хозяйство, трудновато. Перевозили на своем «дредноуте» на противоположный берег Мылкинской протоки нуждающихся, взимая чисто символическую плату — 10 копеек. Но «с миру по нитке — голому рубашка».

Для оценки покупательной способности копеек стоит напомнить, что стандартный коробок спичек стоил одну копейку. Так что за стоимость перевоза одного человека можно было купить целых десять коробков со спичками. Когда набиралась достаточная, по мальчишескому разумению, сумма, устраивали праздник, «отовариваясь» в ближайшем от паромной переправы магазине. Тушенка тогда была настоящей, из мяса, покупали макароны и, конечно, сладости. Утомленная и довольная, с туго набитыми животами, в эту ночь компания спала, что называется, без задних ног, не чувствуя укусов всюду проникающих кровососов.

Летнее вольное житье, не стесненное ограничениями взрослых, приучало к самостоятельности и обдуманным решениям. Мальчишки взрослели намного быстрее своих сверстников, ибо бытие в самом деле определяет сознание, хотя далеко не всегда, но в период становления личности — точно. Маркс добавил единственное слово — «общественное» — к известному до него афоризму, которое убрали из контекста, вследствие чего фраза превращается в альтернативу. Но, по большому счету, все зависит от конкретной ситуации, и в нашем случае она однозначна. Предшественника забыли, а всю фразу приписали «основоположнику».

Временами отшельники наведывались домой, чтобы убедить родителей в отсутствии каких-либо проблем с ненаглядными отпрысками. Таковое негласное соглашение было заключено с их первой отлучки на острова и строго соблюдалось. Родители свыклись с создавшимся положением и понапрасну не тревожились — обе стороны были довольны, и долгое время неприятностей не происходило.

Спустя какое-то время прибрежное плавание на веслах прискучило и стало не удовлетворять растущие запросы подрастающего поколения, пришла пора совершенствовать плавсредство и мастерство. Пригодились советы старших братьев, в свое время «собаку съевших» на той же переправе. Изготовили мачту и сшили парус из разноцветных кусков прочной материи, принесенной каждым из дома. Выкрашенное анилиновой краской в черный цвет ветрило напоминало пиратскую шхуну из прошлых веков, не хватало лишь флага с черепом и скрещенными костями. Негласный пиратский закон гласил: красный флаг означал банальный грабеж без жертв, а черный — грабеж со «взломом», то есть весь экипаж жертвы будет уничтожен и пощады не будет никому. Черный парус ненавязчиво напоминал о древней пиратской традиции, но никого не озадачил, ни ребят, ни посторонних — по всей вероятности, никто не знал о его символике. А то бы не избежать неприятностей с полной конфискацией так тяжело доставшегося паруса. Ответ очевиден: «Какая краска была, такой и покрасили, какой с нас спрос?» Но все получилось, и вскоре новоявленные яхтсмены освоили нехитрое мастерство управления парусом, тем более что он был единственным на их «чайном клипере», и гоняли по протокам и озеру.

Возникли новые, неизвестные ранее ощущения от журчащей воды за бортом, когда не надо напрягать все усилия, ворочая тяжелые весла, не то чтобы любоваться проплывающими пейзажами. Впервые ощутили неведомое ранее удовольствие от использования дармовой энергии ветра в качестве лодочного движителя. Недаром еще в незапамятные времена архангелогородские поморы называли его «ветрило», тем самым подчеркивая назначение паруса. Ловите ветер в свои паруса — и у вас все получится! Несмотря на появившуюся уверенность, в основное русло реки выходить опасались из-за сильного течения и волнения, в считаные минуты возникающего даже при небольшом усилении ветра. Но запретный плод сладок, и их все больше манила «большая вода» великой реки, и когда-то выход на стремнину водного раздолья должен был произойти, подходящий случай найдется. Помимо того, страна находилась на подъеме, брежневский застой еще не наступил, и судоходство на реке словно подтверждало этот вывод, становясь все более интенсивным.

Ял под парусом

По всей реке в обоих направлениях двигались пассажирские и грузовые суда с самыми разнообразными грузами, сновали мелкие суденышки так называемого «тюлькиного» флота, ибо столь насмешливо-ехидное наименование подчеркивало их незначительные размеры, по сути дела, те же самые лодчонки, как моторные, так и парусные, и, на худой конец, самые ординарные весельные, принадлежащие местным рыбакам. Воды реки были чисты и невинны в своей первозданности, и рыбы водилось много. Захотелось свежей ушицы — прыгнул в лодку и через пару часов уже с солидным уловом еще живых рыбин. Люди, живущие по обоим берегам Амура, владели собственными плавсредствами, как сейчас автомобилями, в большом количестве.

Моста через реку еще не было, и железнодорожные составы перевозились на противоположный берег огромными паромами, каждый из которых вмещал 32 вагона. Во множестве сновали быстроходные пассажирские «Ракеты» и «Метеоры» на подводных крыльях — гордость отечественного речного судостроения. Кстати, усиленный и на 8 метров удлиненный корпус тех же «Метеоров» назывался «Кометами» и использовался для морских прибрежных пассажирских перевозок.

За несколько сезонов, проведенных на островах и протоках, ребята окрепли, возмужали и подросли. Восприятие мира также менялось, и их уже не устраивали мальчишеские игры, появилась внутренняя потребность какой-то новизны, хотя и сами-то еще не знали, чего хотят.

На этом перепутье одноклассник Толик Сикорский (не родственник знаменитого конструктора вертолетов, а всего лишь однофамилец) позвал Сергея в так называемый «морской клуб» — спортивную секцию, где он занимался морским многоборьем. Сикорский состоял в клубе уже несколько лет, и его развитое тело с рельефно выделявшимися мышцами наглядно свидетельствовало о несомненных достоинствах столь сложного вида спорта. Да и по сравнению с одноклассниками он выглядел солиднее и увереннее.

Морское многоборье включало в себя пять видов спорта: гребля на ялах, парусные гонки, стрельба из пневматической винтовки («воздушки», как ее называли), плавание и бег. Сергей уже имел изрядные навыки в гребле, парусном управлении и плавании, ну а бег — это всего лишь бесплатное приложение, которым владеют все мальчишки. Оставалась стрельба, но и она не являлась чем-то недостижимым. Сергей с удовольствием занялся новым для себя делом, которое вобрало и объединило все уже имеющиеся навыки и умения. Занятия по гребле и парусным гонкам проводились на шестивесельных деревянных шлюпках под руководством тренера, и не только на протоках, но и частенько на просторах Амура с его быстрым течением.

Сергей накапливал опыт управления парусами и вскоре управлялся с ними не хуже своего одноклассника. Новое увлечение захватило его, и он занимался целых два года, вплоть до окончания школы. Позднее, во время учебы в ДВВИМУ, Сергей продолжил заниматься морским многоборьем, но это уже из другой жизни, ничего общего не имевшей с амурскими просторами.

Занятия морским многоборьем не реке оказались как нельзя кстати. Амурский залив, на берегу которого располагалась будущая «альма-матер», являлся частью Японского моря и идеально подходил для совершенствования в этом виде спорта.

В любом случае увлечение этим спортом много дало для становления характера. «Делу время, а потехе час». Помимо спортивных занятий Сергей с Анатолием Сикорским приглашали своих одноклассников в шлюпочные походы на острова, расположенные в месте начинавшегося строительства железнодорожного моста через Амур. Один из таких походов едва не привел к непоправимым последствиям. Самоуверенность и небрежное отношение к рискованным забавам или видам спорта, особенно на такой могучей и своенравной реке, до добра не доводят. В тот раз, в самом начале лета, после окончания девятого класса, пошли в двухдневный шлюпочный поход вместе с девчонками из своего класса, всего около десятка человек.

Удивила одноклассница Зоя, впоследствии ставшая женой Сергея. Идти в поход вместе со всеми она отказалась, заявив, что боится утонуть, так как ял перевернется, а плавать она не умеет. Ее отказ и приведенные доводы показались смешными и надуманными. «Не могла придумать ничего поумнее, чтобы отказаться», — прокомментировал одноклассник Витька Куршев, «севший на хвост» опытным парусникам. В свою очередь, Сергею очень хотелось, чтобы Зоя отправилась вместе с ними, но никакие увещевания не помогли. Именно с этого раза стали проявляться ее необычные способности. В предыдущей книге они уже развернулись в полной красе, когда принимала, казалось, совершенно нестандартные решения, которых никто не мог понять. Одна история с «оберегом» чего стоила, суть которой прояснилась спустя несколько недель и повергла узнавших о действительности в шоковое состояние.

Еще с восьмого класса у обоих возникла взаимная симпатия — не что иное, как первая юношеская любовь, сидевшая занозой в сердце, и Сергей хотел ее видеть рядом все время. Общие настойчивые уговоры о надежности шлюпки и невозможности ее опрокидывания ничуть не поколебали уверенность Зои. На уговоры не поддалась, характер у нее был непреклонный, уверенность в своих действиях ничуть не изменилась — откуда все взялось, может быть, в какой-то мере оправдывали далекие предки — донские казаки.

Но самым удивительным было то, что Зоя оказалась права. Тогда впервые в полной мере проявились ее скрытые до поры до времени способности экстрасенса и провидицы, которые не однажды имели место в будущем.

Погрузив на лодку все необходимое для двухсуточного похода, отчалили от берега и, подняв парус, сразу же забравший ветер, отправились на выход из Мылкинской протоки, намереваясь пройти вверх против течения вдоль берега реки примерно шесть километров, до заранее намеченного острова. Поначалу все складывалось удачно: парус, забрав свежий ветер, надулся большим пузырем, и лодка с небольшим креном на подветренный борт, весело бежала против течения, оставляя кильватерную струю по корме. Вблизи проплывал берег с еще не везде распустившейся изумрудной листвой, которая бывает только в период ее появления.

Она будто радуется рождению на свет после зимней спячки и весенней распутицы с температурными скачками. В дальнейшем кроны деревьев несколько поблекнут и, оставаясь зелеными, уже не будут отдавать первоначальными яркими изумрудными оттенками.

Спустя недолгое время ял вышел «на простор речной волны», и, хотя никому не приходила в голову мысль о брошенной в воду персидской княжне, произошло совершенно неожиданное. Кстати, легенды о персидской княжне, якобы выброшенной Стенькой Разиным в волжскую волну, скорее всего, мифы о «народном заступнике», которым он никогда не был. Обычный разбойник и грабитель, на зиму уходил на Каспий и грабил султанских подданных, не отказываясь и от своих, но ни о какой княжне нигде не упоминается.

Толик Сикорский, являвшийся старшиной шлюпки, доверил Витьке Куршеву держать в руках шкот — снасть, прикрепленную к нижнему углу паруса, которой можно регулировать его площадь. Даже на самых малых плавсредствах, бороздящих реки или выходящих в море, должен быть старший, обладающий знаниями и опытом, иначе в случае малейшей опасности начнется самое настоящее «кто в лес, кто по дрова», то есть полная неразбериха, которая только усугубит назревающую опасную ситуацию. Так оно и произошло, согласно всем канонам, когда все знают, но ничего не делают, забывая правило «доверяй, но проверяй».

Старшина шлюпки проинструктировал Куршева о том, что тот должен держать шкот в руках и по команде травить его, давать слабину, или же выбирать, потягивая на себя. Но Витька пропустил инструктаж мимо ушей, проявил полную безответственность, а увлеченные открывшимися далями и рассматриванием проплывающего берега более опытные парусники не заметили, когда он намотал шкот на ближайшую утку (небольшое крепление для снастей), завязал его и оживленно болтал с девчонками, отчего вызывал их смех. Распетушился, как павлин, и напрочь забыл о своих обязанностях.

К этому времени ял миновал протоку со спокойным течением и вышел на стремнину реки, где течение сразу же его развернуло, изменив направление ветра относительно паруса. Изменение направления ветра в мгновение ока вызвало большой крен на левый борт, ибо порыв ветра резко усилил давление на воздушный движитель. Почти в унисон Сергей и Толик начали кричать Куршеву, чтобы он срочно травил шкот, но тот не мог этого сделать — очень уж сильно завязал, да и шкот здорово натянулся под напором надувшегося паруса. Тем временем ял все больше выходил на речной простор, и ветер продолжал усиливаться, что обычное дело во время выхода из речных проток на основную водную артерию.

Известно, что самый сильный ветер при ухудшении погоды возникает на речных или морских мысах, так как они являются естественными препятствиями на его прямолинейном движении. Ял кренился все больше, временами зачерпывая бортом воду, словно наши путешественники принимали участие в парусной регате, когда яхтсмены для того, чтобы не потерять скорость, несутся или огибают препятствие при свежем ветре на максимальных кренах, не уменьшая площади парусов. Впрочем, и у них хватает оверкилей (опрокидываний), стоит лишь чуть-чуть переусердствовать. Девчонки от испуга завизжали во всю мощь своих децибелов, но они ничем не помогли, и через считаные секунды ял лег на борт, вода полностью залила внутреннее пространство, оставив на плаву лишь противоположный борт и мачту с парусом. Но шлюпка была деревянной и утонуть никак не могла. Потерпевшие бедствие оказались в воде, держась за выступающие части непотопляемого плавучего средства.

К счастью для потерпевших крушение, расстояние от лодочной станции, от которой недавно отчалили, было небольшим и оверкиль произошел на глазах присутствующих там людей, к тому же девчачьи визги могли разбудить и мертвого, словно гусиный гвалт, спасший Рим. Через несколько минут примчались моторные лодки и занялись спасением, не занявшим много времени. Всех потерпевших вытащили из воды и разместили в моторках. Вынужденное купание в холодной воде теперь уже не казалось чем-то необычным, и страху как не бывало. Сергей с Сикорским, как настоящие флотоводцы, помогли спасателям подобрать девчонок, а сами остались у своего полузатопленного «ковчега», с тем чтобы отбуксировать его к лодочной станции, закончив едва начавшееся путешествие. Размотали носовой фалинь (веревку, привязанную к носовой части яла) и забрались в одну из моторок. Закрепить самодеятельный буксир в моторке было не за что, пришлось во время всей буксировки держать его в руках, изнемогая от напряжения. Деревенели мышцы, от усталости вибрировали ноги, спина потеряла чувствительность, и позвоночник дрожал как в лихорадке. Буксировка осуществлялась медленно и очень тяжело, моторка едва справлялась с тяжеленным «рюкзаком» за плечами. По-другому и быть не могло: лежащая на борту шлюпка, заполненная водой, и находящиеся в воде мачта с парусом в самом деле были неподъемными, сопротивление тянущейся воды было не под силу слабосильной моторке, она для подобных случаев не приспособлена, но чихала как настоящий буксирный катер, временами выбрасывая облака сизого дыма, когда становилось и вовсе тяжко.

Сикорский находился в средней части лодки, удерживая конец буксира, а Сергей делал то же самое, вцепившись мертвой хваткой посредине, сидя на корточках в кормовой части, возле самого мотора. Зафиксировать руки в неподвижном состоянии было невозможно, и тыльной стороной ладоней они терлись о детали металлического каркаса мотора, из-за чего образовалось несколько болезненных ран, воспалившихся на следующий день. Со временем они зажили, но памятные шрамы на руках остались на всю жизнь.

Во время буксировки хотелось бросить буксирный конец и вздохнуть свободно, будто страждущему в пустыне увидеть спасительный мираж и со всех ног броситься к нему. Но в то же время осознание того, что окажешься слабее напарника по бурлачному труду, придавало какие-то силы, то есть заставляло держаться на одних морально-волевых качествах.

Всему приходит конец, и казавшаяся бесконечной буксировка подошла к логическому завершению: опрокинутый ял уткнулся в опоры лодочной станции. Как оказалось, вся операция продолжалась всего сорок минут. После удерживания буксира все тело еще несколько минут находилось в каком-то оцепенении, будто не веря, что пытка предельной нагрузкой прекратилась.

После небольшого отдыха отсоединили мачту, повесили сушиться парус и, вычерпав воду, с помощью находившихся на лодочной станции мужиков вытащили лодку на берег — пусть сушится и отдыхает от потрясения, никто ее не хотел утопить, еще послужит. Все запасы, личные вещи и продовольствие вывалились из шлюпки во время оверкиля, и их унесло течение. Потеря была существенной, и особенно было неудобно перед приглашенными одноклассницами. А вдруг придумают какое-нибудь обидное прозвище типа «самотопы»? Но обошлось, они сами отчасти виновны в случившемся, увлекшись разговорами и весельем с конкретным виновником — безответственным балаболом. Хотя, с другой стороны, не нужно было доверять серьезное дело неопытному новичку, так что все виновны, каждый по-своему. Слава богу, все остались живы и здоровы, а понесенные потери меркнут по сравнению с этим и не кажутся такими уж существенными. Воистину «кому суждено умереть в собственной постели, тот не утонет»!

В тот день никто не стал возвращаться домой, чтобы не расстраивать родителей, что вполне могло обернуться окончанием «вольницы», и пришлось бы распрощаться с наступившим летом, одними воспоминаниями сыт не будешь. Поехали на дачу одноклассника, благо его родители отсутствовали и не могли раскрыть связавшую участников неудавшегося похода тайну. В этом случае опасное приключение было бы скоро известно всем заинтересованным лицам, и о выводах можно только гадать. Поездка на дачу, конечно, не равноценная замена шлюпочному походу, но «охота пуще неволи», можно сказать, в прямом смысле.

С шефами школы, в которой учился Сергей, явно повезло. Речной порт Комсомольска-на-Амуре относился к числу самых крупных предприятий города, и возможности у него были немалые. Со школьной скамьи проявлялась кадровая политика порта, выражавшаяся в обучении старшеклассников рядовым профессиям для работы на речных судах. Сергей выбрал специальность рулевого-моториста и летом после окончания девятого класса целый месяц проходил практику на речном пассажирском судне. По речным меркам пароход относился к среднему сословию: длина — 45 метров, ширина — 7, а максимальное количество пассажиров ограничивалось немалым количеством в 180 человек — по армейским понятиям, почти две роты, а это целый десант. И как вывод: пароходик можно назвать десантным кораблем — такая вот трансформация.

Работа была непростой: постоянное лавирование по створам между мелями в узких протоках среди амурских островов и раздолий. Перевозили людей в поселки, расположенные на берегах реки на расстоянии примерно 200 километров выше и ниже Комсомольска. Сергей ничем не отличался от штатных членов экипажа, делая ту же работу, что и они; поблажек на молодость не было, и это придавало дополнительный стимул стремлению ни от кого не отстать, не оказаться слабаком. Наравне с членами экипажа запускал и обслуживал дизеля, стоял вахты у трапа и на ходу в рулевой рубке на штурвале, вел пароход по створным знакам, выдерживая курс как по ниточке, ибо даже небольшое его изменение могло кончиться посадкой на мель, и тогда сраму не оберешься. Подавал на причалы и дебаркадеры швартовные концы и крепил их, устанавливал трап-сходню, помогал пассажирам подниматься и спускаться по трапу, да мало ли других обязанностей у каждого палубного матроса-моториста, всех не перечислить.

У шестнадцатилетнего подростка работа на настоящем судне с кучей обязанностей вызывала гордость и самоуважение, он чувствовал себя взрослым, таким же, как и его старшие товарищи по работе. За месяц той самой практики в полной мере ощутил сложность и ответственность профессии и окончательно решил поступать в морское училище. Окончив школу вместе с аттестатом о среднем образовании получил первый в жизни документ о приобретенной профессии — свидетельство о квалификации рулевого-моториста.

Брат Леня, шестью годами старше Сергея, по первой профессии был столяром-краснодеревщиком, окончил ремесленное училище, как тогда называли профессиональные учебные заведения по овладению рабочими специальностями. До службы в армии работал на судостроительном заводе и, будучи творческим человеком, писал стихи и очерки в заводскую газету «Амурец». После армии продолжил работать на заводе, стал внештатным корреспондентом заводской газеты и начал учиться в Дальневосточном государственном университете на факультете журналистики. Увлечений у него также хватало, и вместе с другом, плотником Евгением Скурихиным, загорелись желанием построить настоящую яхту. Желание желанием, но сконструировать и довести до ума настоящую яхту своими руками — это не табуретку сколотить. Помимо желания, нужно очень многими навыками обладать. В популярном тогда всесоюзном журнале «Катера и яхты» нашли чертежи, которые и стали пошаговым планом строительства, и желанную посудину все-таки построили. И если бы не завод, на котором они выписывали необходимые материалы, ибо в магазинах было хоть шаром покати, вряд ли бы у них что-то получилось.

Яхта получилась небольшая — а чего можно было ожидать при первом опыте? — но сработана профессионально, и парус тоже оказался черным. К чему бы снова черный цвет? Вероятнее всего, краски другого цвета не было в наличии, да и цена устраивала.

Вспоминается старый эпизод, имевший место на самом деле: второй механик «на выданье» в старшие механики, пройдя экзамены, получает рабочий диплом «механика первого разряда», дающий право работать старшим механиком на морских судах. Действующий стармех, его шеф, поздравляет и говорит: «Скоро у тебя начнется черная жизнь!» Второй механик в недоумении уставился на умудренного прорицателя, ведь второго механика трудно удивить большим объемом работы. «А ты разве не знаешь, что только дипломы капитана дальнего плавания и механика первого разряда — черные?! Все остальные — синие!» — последовал ответ. Такая вот аллегория черного цвета. Не хватает только «Черного квадрата» Малевича, из которого неизвестно почему создали икону загадочности, своего рода культ, хотя сам художник весьма посредственный и ничего стоящего в жизни не создал. А интрига «Черного квадрата» напоминает расхожую фразу из сказки Ганса Христиана Андерсена: «А король-то голый!» Вот и стараются люди, дабы не показаться невежественными, говорить о какой-то скрытой сакральности в этом «чуде» живописи. А ведь на самом деле это всего лишь разрекламированная пустышка.

На снимке сидит сестра Сергея Люба, стоит ее подруга, и на корме главное лицо всего повествования — Сергей

Строительство яхты закончили весной накануне окончания школы, и Сергей с братом и друзьями успел не раз выйти на амурские просторы, пока не уехал во Владивосток.

Сергей (слева) и его брат Леонид. Июнь 1969

Поступление в Дальневосточное высшее инженерное морское училище (ДВВИМУ)

Учеба в школе давалась легко, без каких-либо усилий, она естественным образом вписалась в жизнь ребенка, а потом подростка. Родителям не было необходимости контролировать своего младшего сына, с малых лет он относился с ответственностью к любому делу, которым занимался.

Школьная жизнь закончилась, а вместе с ней и детство с беззаботной частью юности, на руках аттестат о среднем образовании без троек. Расставание со школой, которая на протяжении всей сознательной жизни была неотъемлемой частью твоего существования, вызывало грусть. Пришло острое осознание начала взрослой жизни, которая манила, но в то же время настораживала будущей неизвестностью и особенно расставанием с привычным укладом жизни, родными местами и друзьями, с семьей и любимой девушкой. Тогда Сергей еще полностью не осознавал, что совместить несовместимое невозможно, и юношеские грезы не позволяли приземлиться на грешную землю. Решение поступать в морское училище окрепло и не подлежало никакому сомнению. Сергей понимал, что сделал, наверное, самый важный выбор в жизни, который определит всю дальнейшую судьбу. От этого было радостно и тревожно на душе, неизвестность, которая еще вчера казалась далекой, уже предстала наяву, и оставалось только сделать первый шаг.

Объявил родителям о своем решении и скором отъезде во Владивосток. Возражений с их стороны не последовало — отнеслись спокойно, решил так решил. Они с самого раннего детства привыкали к сыновьей самостоятельности и только приветствовали ее, понимая, что эта черта характера в первую очередь говорит об успешности в достижении жизненных целей. Надобности в каком-либо вмешательстве и контроле с их стороны не было никакой, сын не давал такой возможности, а излишняя опека, чем грешат многие, приводят к противоположному результату.

Подростковых группировок на Парашютке, как и по всей стране, хватало, но Сергей не примкнул ни к одной из них, у него были иные интересы и приоритеты. В какой-то мере спасало от общения с хулиганьем летнее вольное житье на островах в своей компании, к которому все привыкли, и их неразлучную пятерку не трогали. В раннем детстве пробовал покуривать, как старшие пацаны, чтобы не выглядеть «белой вороной», но уже в семилетнем возрасте «завязал». Почти как в той поговорке: «Пить, ходить, ругаться и курить начал одновременно». В подростковом возрасте впервые попробовал пиво, но никакого удовольствия его вкус не доставил: горьковатое, безвкусное, с неприятным привкусом, и что взрослые в нем находят?

Единственное, что пришлось по вкусу, — игральные карты, хотя и им не удалось заразить парня своей азартностью и желанием играть в стремлении к большой удаче. Как это бывает, наверное, знают все, даже не стоит читать Достоевского, хотя он и извлек некоторую пользу из своего пагубного увлечения, написав очередной роман — «Игрок».

У Сергея был короткий период игры на деньги, и особый азарт его охватывал при игре в «очко». Ему везло, и частенько он оставался в выигрыше. Накопив таким образом около пятидесяти рублей, совсем не малую сумму по тем временам, составляющую половину месячной заработной платы матери-повара в детском саду, купил себе фотоаппарат. На этом закончил карьеру игрока. В криминальные крайности тоже не впадал, хотя «соблазнов» хватало. По прошествии десятков лет можно сказать, что во многом этому способствовала тяга к чтению, заполняя все свободное время; даже отправляясь на рыбалку, брал с собой полюбившуюся книгу. Как еще при этом умудрялся смотреть за поплавками, дабы не прозевать поклевку?!

В справочнике для поступающих в высшие учебные заведения нашел информацию о ДВВИМУ и написал письмо-запрос, на которое прислали стандартную брошюрку с описанием факультетов и специальностей, на них получаемых. Ознакомившись с подробной информацией, проштудировав от корки до корки, Сергей лишь убедился в давно созревшем решении поступить на факультет судовождения на морских путях, к тому же в брошюре было написано, что его выпускники впоследствии становятся капитанами дальнего плавания. В те годы лишь услышанное «капитан дальнего плавания» приводило в состояние сильнейшей заинтересованности, на обладателей такого статуса смотрели как на эзотерика, посвященного в неведомые для других тайны. Это уже потом появилась чисто женская расхожая меркантильная поговорка: «Самый лучший муж — слепоглухой капитан дальнего плавания». К тому же никакой тяги к специальностям судового механика и электромеханика он не испытывал.

В середине июля отправил пакет документов, требующихся при поступлении, в ДВВИМУ с соответствующим заявлением. Вскоре пришло приглашение, которое было необходимо для покупки билета в закрытый город Владивосток. Это только у Владимира Высоцкого «открыт закрытый порт Владивосток», но он имел в виду лишь погодные условия в аэропорту, для прилетевших также необходимо было приглашение или штамп в паспорте с местной пропиской. Никому исключений не полагалось, по сути дела, проверка была двойной: помимо приглашения при покупке билета, по прилете у трапа самолета стояли строгие пограничники и проверяли законность прибытия в город. До открытия города и порта оставалось более двадцати лет, что решился сделать Борис Ельцин своим указом в 1991 году.

Время ускорило свой бег, до конца месяца нужно было лично явиться в ДВВИМУ, где с первого августа начинались вступительные экзамены.

Казалось, дальнейшие шаги ясны и ничто не предвещает каких-либо существенных изменений. Кто бы мог подумать, что судьбе еще раз придется устроить проверку на прочность, соблазнив «данайскими дарами». Недаром об этом упоминается в поэме древнегреческого драматурга Вергилия «Энеида». В те времена греков, которые не знали, что они древние, называли данайцами или ахейцами. Что касается дара, то имеется в виду «троянский конь» из гомеровской «Илиады», с помощью которого греки захватили легендарную Трою после безуспешной девятилетней осады.

Незадолго до выезда во Владивосток по экранам кинотеатров прошел советский «вестерн» «Нейтральные воды», который обольстил миллионы зрителей, показав красочную, романтичную и мужественную службу молодого военно-морского офицера при выполнении особо важного задания. Показушная сторона превалировала и для молодежи являлась своего рода образцом поведения советских военморов в антураже красивой формы и величавых военных кораблей в океанских просторах. Тогда они еще не понимали разницы между формой и содержанием, осознание придет позднее. На какое-то время увиденные подвиги мирного времени обворожили еще не созревших юнцов, будто те «демоны» из известной комедии об Иване Васильевиче. Так уж случилось, что апогей впечатлений совпал со скорым выездом во Владивосток. Оказывается, в мирное время есть люди, совершающие героические дела; как часто говаривали, в жизни «есть место подвигу».

При обсуждении фильма в своем кругу мнение компании ребят было однозначным: «На военно-морском флоте порядок несравним с торговым флотом. Если офицер отдаст приказ, то матросы тут же бегом спешат его исполнить, а „торгашам“ далеко до этого, да и форма у военморов одно загляденье!» Все-таки вождь мирового пролетариата знал, что говорил: «Изо всех искусств для нас важнейшим является кино». Ведь трудящиеся массы крестьянской России не могли осилить театры, произведения искусства, литературу, музыку. Для них все буржуинские изыски олицетворяли царизм и его опору — буржуазное сословие, вызывая лишь «благородный, праведный» гнев и агрессию. Мировые произведения культуры были выше их понимания, являлись всего лишь причудами развращенных капиталистов. В результате чего Россия и Советский Союз лишились неисчислимого количества мировых шедевров и их создателей. А кино было гораздо проще, тем более что снимать его можно на любую тему, лишь бы режиссер-постановщик имел управляемую голову. Так и стали появляться первые надуманные «шедевры» типа «Потемкина», «Кубанских казаков», «Волги-Волги» и множества других с популярными актерами в главных ролях. Народ отвлекался на зрелища, жизнь на экране позволяла на какое-то время забыть о бренности собственного существования и тяготах жизни.

В итоге новые впечатления перевесили прежнюю убежденность в выборе профессии. Теперь на первый план вышло Тихоокеанское высшее военно-морское училище (ТОВВМУ), вступительные экзамены в котором начинались также с первого августа. Оно тоже находится во Владивостоке. Пришлось разрываться в выборе учебных заведений, как «буриданову ослу» между двумя охапками сена. Необходимо срочно забрать документы из ДВВИМУ — до того, как флажок с отсчетом времени упадет, говоря шахматным языком, — и подать их в приемную комиссию ТОВВМУ.

Это было первое посещение Владивостока Сергеем, и по пути из аэропорта он расспрашивал попутчиков в автобусе о местонахождении учебных заведений. Оказалось, что для того, чтобы попасть из одного училища в другое, нужно проехать едва ли не через весь город: ДВВИМУ находится на полуострове Эгершельд, на берегу Амурского залива, а ТОВВМУ — в районе Морского городка. И ему показали главный корпус, когда проезжали мимо. Автовокзала на Второй речке еще не существовало, и предстояло проехать через весь город до конечной остановки на железнодорожной привокзальной площади и оттуда городским маршрутным автобусом до остановки возле ДВВИМУ, которая так и называлась. Забрать в приемной комиссии документы, затем опять ехать через весь город с автобусными пересадками до ТОВВМУ. До конца рабочего дня оставалось несколько часов, и Сергей мог чисто физически не успеть, тем более что город, не такой уж и маленький, с 600-тысячным населением, ему был совершенно незнаком. Приходилось часто обращаться к прохожим, и внутреннее состояние было «хуже губернаторского».

В морском многоборье бега с препятствиями не было, да и как спортивная дисциплина на столь дальние дистанции его не существовало, гораздо ближе известная трехкилометровая дистанция стипль-чеза, но и ее нужно увеличить не менее чем в три раза, что далеко не каждому спортсмену по плечу. Пришлось срочно осваивать незнакомый кросс, к тому же с фиксированным временем.

Наконец-то добрался до ДВВИМУ и сразу прошел в аудиторию на втором этаже, где работала приемная комиссия, и спросил, у кого может забрать документы. Кто-то показал на стол в углу, за которым сидела уже пожившая женщина с короткой прической и грубым, прокуренным голосом. По всей видимости, она-то и была председателем приемной комиссии, хотя могла быть и секретарем, а звали ее Александра Парамоновна Помалейко. Она очень удивилась просьбе Сергея вернуть документы. Когда же неудавшийся абитуриент объяснил, что хочет поступить в военно-морское училище, попыталась его отговорить. При этом добавила, что в ДВВИМУ готовят значительно лучших специалистов, чем в ТОВВМУ, и если Сергей захочет пойти на военный флот, то по окончании его с удовольствием туда возьмут. Но Сергей не поддался на уговоры, они лишь усилили недоверие к ее словам. Знал бы, что ждет его впереди, не устраивал бы забег на уже почти марафонскую дистанцию. Недаром пословица гласит: «Знал бы, где упадешь, — соломки бы подстелил». В итоге забрал документы и направился в Моргородок, намереваясь стать офицером, похожим на персонажа из уже упомянутого фильма. Не мог знать тогда, что такие бывают только на картинках и экранах.

Финишную ленточку пересек в самом конце рабочего дня, едва успев до закрытия работы приемной комиссии. Сразу бросился в глаза массивный забор, ограждающий территорию училища; попасть внутрь закрытой зоны можно было только через контрольно-пропускной пункт (КПП), на котором нес вахту курсант-старшекурсник. Тогда и почувствовал первый зарождающийся укол недоверия к еще вчерашней мечте, территория ДВВИМУ не имела ограждения и не напоминала «закрытую зону». Узнав, что Сергей прибыл для поступления в училище, дежурный по КПП вызвал еще одного курсанта, который и объяснил, что всем поступающим в училище нельзя иметь с собой каких-либо вещей, за исключением документов и предметов гигиены, а остальные пожитки необходимо сдать в камеру хранения, что пришлось сразу же сделать, ибо выбора не было. С этого момента начали мучить смутные сомнения в правильности выбора учебного заведения, что-то сильно напоминало закрывшуюся дверь камеры в известных местах, благо количество «сидельцев», рассказывавших о своих злоключениях, было немалым.

Взамен собственной одежды тут же выдали какую-то застиранную матросскую робу, издававшую сильный запах хлорки, отчего стало еще грустнее. Как только облачился в нее, так сразу появилось ощущение лишения свободы, почувствовал себя арестантом за колючей проволокой, добровольно принявшим на себя этот крест. И только тогда осознал, что «мессии», страдающего за человечество, из него не получится!

Между тем сопровождающий повел Сергея в главный корпус училища, до которого нужно идти вверх по склону. Обращали на себя внимание попадавшиеся на пути курсанты, отдававшие друг другу честь. Вскоре подошли к широкой лестнице, раздваивающейся внизу в обход вертикальной стены, вверху она вновь соединялась и вела к добротному зданию средней этажности. Над вертикальной стеной висел длинный плакат, исполненный аршинными буквами: «В МОРЯХ ТВОИ ДОРОГИ!» От него веяло каким-то безучастным холодом и обреченностью, словно в подтексте: иди туда и не возвращайся!

Та самая лестница в ТОВВМУ через много лет,

уже без плаката

На третьем этаже Сергея завели в кабинет, на двери которого висела табличка «Капитан 3-го ранга Вдовин». Упомянутый офицер взял протянутые документы и сказал, что завтра нужно будет пройти медицинскую комиссию, а затем сдать вступительные экзамены. После чего сопровождающий отвел новичка в огромное помещение (самая настоящая казарма), в котором стояли десятки рядов двухъярусных металлических кроватей. Помещение и в самом деле именовалось казармой для абитуриентов, ибо в нем было много парней в такой же поношенной робе.

Подошел старший этой группы и показал Сергею кровать, на которой ему придется спать на все время сдачи вступительных экзаменов. Предупредил, что скоро будет ужин, а потом нужно получить матрац и постельное белье. Оказывается, здесь даже кормят, хотя как же по-иному, если за ворота не выпускают.

Стало неуютно и тоскливо в этом людском муравейнике, накатывало чувство какой-то обреченности от безысходности и беспросветного будущего, не хотелось ни с кем общаться и знакомиться. «Влип как кур в ощип. Соблазнился красивой формой, не осознав содержания, — настойчиво стучало в голове. — Как же выбраться из столь искусно подстроенной самим собой ловушки? Есть над чем задуматься». Сергею, привыкшему к вольнице и самостоятельности, было тяжко вдвойне. Немного посидел на панцирной сетке кровати, размышляя над событиями прошедшего дня; до Диогена в «бочке» ему было далеко. Как ни крути, но вывод напрашивался однозначный: «Совершил большую глупость, забрав документы из ДВВИМУ, и наступил момент принятия решения, которое определит всю дальнейшую жизнь». Подошел к старшему курсанту и заявил, что передумал поступать в военно-морское училище, и попросил снова отвести его к Вдовину, чтобы забрать документы. Курсант посмотрел на него как на помешанного и ответил, что ничего не получится, отсюда выхода нет и никто Сергея уже не выпустит. От его слов на душе стало совсем мерзопакостно. Оставалось только стоять на своем и идти до конца — на срочную службу забрать не могут, годами еще не вышел.

Неудавшийся военно-морской абитуриент продолжал стоять на своем, и курсанту ничего другого, кроме как отвести его к офицеру, не оставалось. Вдовин на просьбу вернуть документы ошарашенно посмотрел на Сергея и голосом, не терпящим возражения, изрек: «Не занимайся ерундой, завтра пройдешь медкомиссию, и готовься к вступительным экзаменам! Еще неизвестно, сможешь ли ты их сдать!»

Но «нашла коса на камень», и Сергей недрогнувшим голосом парировал, что проходить медкомиссию и сдавать экзамены не будет, и вновь потребовал вернуть документы. Вдовин и тут нашелся, ответив, что рабочий день заканчивается и разговор завершен, добавив, чтобы шел на ужин и устраивался в казарме. Он, похоже, все еще думал, что это всего лишь причуды избалованного маменькина сынка.

Было уже поздно, и ничего другого не оставалось, как вернуться в казарму. Едва переступив порог, Сергей тут же заявил старшему курсанту, что ужинать не будет, как и получать постельное белье с матрацем. Тот лишь пожал плечами и ушел — мол, твое дело. Было совершенно понятно: ужин и постельное белье являются очевидными крючками, которые постараются не упустить намеченную жертву, в крайнем случае подольше помытарить, чтобы запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Ночь длилась бесконечно долго, сна не было ни в одном глазу, лишь иногда охватывала сиюминутная дремота, и снова мрачные мысли роились в голове. Ворочался с боку на бок на голой панцирной сетке, подложив руку под голову. Воняющая хлоркой роба тоже не добавляла комфорта, и спрятаться от везде проникающего амбре было негде и некуда, противогаза или простого респиратора не выдали.

Наконец настало долгожданное утро 31 июля, последний день приема документов в ДВВИМУ. Сергей не пошел завтракать и к началу рабочего времени уже дежурил у кабинета капитана 3-го ранга Вдовина, стараясь не упустить его.

Офицер был точен и явился строго по расписанию, к началу рабочего дня. Увидев упрямого отказника, поморщился и пробормотал что-то нечленораздельное себе под нос. Сергей, нисколько не смутившись, а лишь убежденный в своем праве, последовал за ним и вновь потребовал вернуть документы. В ответ Вдовин сослался на неотложные дела и куда-то ушел, видимо надеясь доконать упрямца «не мытьем, так катаньем», но Сергей был непреклонен и остался ждать у двери кабинета.

Через час офицер вернулся и начал стыдить парня, нажимая на любовь к Родине, святой обязанности каждого настоящего мужчины и так далее в том же духе. Распалился до того, что обозвал Сергея проходимцем, который приехал во Владивосток за государственный счет, а теперь норовит отмазаться. В этом и была его ошибка. «Интересно, откуда он это взял? Неужели всем абитуриентам военное ведомство оплачивает дорожные расходы? Если это так, то экзамены — простая формальность. Час от часу не легче», — и Сергей ясно осознал, что его спонтанные действия, когда он отказался получать постельное белье, ужин и завтрак, были единственно верными, а учитывая, что приехал за свой счет, то это большой шанс вырваться из цепких объятий. Хорошо, что коготку не дал глубоко увязнуть.

Вдовин, осознав, что ни угрозы, ни уговоры на упрямца не действуют и красивая военно-морская форма с кортиком у бедра потенциального офицера не прельщают, швырнул на стол документы, вызвал какого-то курсанта и приказал проводить до КПП. Получив свой чемоданчик с нехитрым скарбом, Сергей переоделся, с нескрываемым удовольствием снял хлорную робу — а то вдруг заставят заплатить как за новую — и вышел на столь желанную свободу, впервые за два дня вздохнув полной грудью. У него будто камень с плеч свалился, сердце переполняла радость от избавления от нависшего над головой «дамоклова меча» — злоключения, в которое угодил по собственной глупости. Как не вспомнить старую пословицу: «Не было у бабы хлопот, так купила порося!»

Тогда он и в кошмарном сне не мог увидеть, что это лишь цветочки от общения с военно-морским флотом, ягодки были впереди, на расстоянии целых пяти с лишним лет. Но расслабляться было рано, наступило обеденное время, и нужно еще добраться до ДВВИМУ, дабы успеть подать документы в приемную комиссию в последний день их приема — 31 июля.

На исходе того же дня Сергей снова предстал перед председателем приемной комиссии Александрой Парамоновной Помалейко и протянул ей пакет документов. Она, видимо, запомнила уклониста и с едва заметной усмешкой дополнила: «Все-таки одумался, вернулся? Посмотрим, стоит ли принимать твои документы обратно!» Затем внимательно изучила врученный ей аттестат и произнесла: «Ну, хорошо, такими аттестатами не разбрасываются», — приняла документы, зафиксировав в соответствующем журнале учета, и направила Сергея на дальнейшее оформление. C этого момента он получил статус абитуриента и записку коменданту общежития для вселения.

Наконец-то двухдневный марафон с выбором между двумя «охапками сена» и фиксированным временем закончился. «Жребий брошен» и «Рубикон перейден!» — сказал в середине первого века до нашей эры Юлий Цезарь. Можно было передохнуть и осмотреться в отсеках, как говорят подводники во время погружения на глубину. Кстати, по большей части ТОВВМУ готовило офицеров для подводного флота.

Прибыв в общежитие, Сергей, к великой радости, встретил там своих одноклассников из Комсомольска — Сашку Ошкина и Витьку Малюгина, которые также подали документы для поступления на судоводительский факультет. Таким образом, на период поступления они становились соперниками — места первокурсников не резиновые, и неудачникам придется расстаться с мечтой. Оба земляка прибыли на пару дней раньше и, уже освоившись, были как рыба в воде. Они помогли разобраться на первых порах в неизвестной окружающей обстановке. Курсанты разных курсов в это время были в отпусках или на плавательской практике, на всех этажах общежития было тихо и пустынно. Везде хозяйничали абитуриенты, для краткости называемые «абитурой».

Молодежь знакомилась друг с другом, выясняя, кто откуда приехал. Все же дальневосточники, вероятно, составляли большинство, в том числе из Владивостока и районов Приморья, но иногородних, из других городов и весей большой страны, хватало, возможно, и их было не меньше, чем местных конкурсантов. Приморских уроженцев казалось больше по одной лишь причине: они вели себя раскованно, с подчеркнутой развязностью. В то же время иногородние были скованны и еще на притерлись к новой обстановке и неизвестному городу, к тому же они впервые увидели друг друга.

Основную массу абитуриентов составляли выпускники школ, но встречались и отслужившие действительную военную службу и имеющие трудовой стаж. У них был свой конкурс, так как в таких случаях существовала льгота для поступающих с «бэкграундом» трудового стажа. Тем самым привилегированные отбирали какое-то количество мест у бывших школьников. «Старики», как их называли, хотя они были всего-то на три-четыре года постарше, держались обособленно, подчеркивая всем своим поведением степенность и неторопливость, будто зашли на это сборище лишь по случаю. В то время для вчерашних школьников столь незначительная разница в возрасте много значила, и они смотрели на «стариков» уважительно и даже с какой-то долей подобострастия.

После прохождения медицинской комиссии началась подготовка к экзаменам, хотя «перед смертью не надышишься», но общая суета захватывает всех. Судорожно листали учебники, доставали какие-то конспекты или записки; продавались сфотографированные, написанные мелким почерком шпаргалки — «шпоры», как их именовали. В своем подавляющем большинстве они давали чисто психологическую поддержку в обстановке всеобщего ажиотажа и мандража. Абитуриенты всех вузов схожи по своему поведению во время поступления. С них слетает весь наносной, еще не окрепший стиль поведения, и они предстают во всем своем естестве, будто снова стали босоногими мальчишками и девчонками.

Но «делу время — потехе час». Когда в головах наступал полный сумбур, самая настоящая мешанина от запоминания и повторения бесконечных теорем, законов, правил и исключений, становилось ясно, что дальнейшее просиживание над учебниками ничего не даст — нужна передышка. Тогда выходили на берег моря, а точнее, Амурского залива, который находился сразу же за корпусами училища и не было нужды куда-то ехать, толкаться в раскаленных автобусах и трамваях. Вот оно, море, будущее место работы, кому повезет. Хотя как сказать, может, и нет, но каждый с уверенностью и надеждой смотрел на синие спокойные воды в лучах заходящего солнца, а чуть ниже находился известный в городе двимовский пляж. Хотя так и назывался, но никаких ограничений на его посещение не существовало ни для кого, каждый желающий мог окунуться и поплавать в чистой, незамутненной воде. На противоположной стороне залива в дымке проглядывал противоположный берег с мысом Песчаный во главе.

Сергея, впервые увидевшего море, поразила синева, чистота и прозрачность морской воды, настолько обескураживающим был ее контраст с желто-коричневой водой реки Амур. Тогда он еще не знал, что город Владивосток не имеет очистных сооружений и все отходы сбрасываются в Амурский и Уссурийский заливы, окружающие полуостров Муравьев — Амурский, на сопках которого расположен город.

Естественно, первое знакомство с морем не обошлось без купания. Едва войдя в воду, почувствовал свое тело в намного более легком состоянии по сравнению с речной водой. Все-таки законы физики на бумаге воспринимаются по-иному, а тут сразу же чувствуешь их суть от большей плотности морской воды. Еще пущий восторг охватил Сергея, когда он впервые погрузился в море с маской-трубкой и ластами — настолько нереально лучезарная картина открылась глазам. Солнечные лучи пронизывали воду со взвешенными в ней мельчайшими частицами, отчего лучи воспринимались как нечто осязаемое и материальное, будто вступили в неизвестную нам игру.

Их свет освещал песчаное дно с выступающими камнями, покрытыми зеленым мхом, отчего они приобретали причудливые формы с колышущимися нитями водорослей, между камнями притаились морские звезды и ракушки самых разных величин и форм. Настоящее царство Нептуна, и видеть весь этот калейдоскоп, словно в сказочном мультфильме, казалось настоящей фантастикой, не сравнимой ни с чем ранее встречавшимся.

Август остался позади, и трудно было усидеть за повторением давно пройденных дисциплин, в напряженной подготовке к вступительным экзаменам, среди лучшего в Приморье времени года. И хотя Сергея не покидала уверенность в собственных знаниях, но общая обстановка предстартового напряжения не миновала и его. После сдачи каждого из вступительных экзаменов с нетерпением и волнением просматривал списки с результатами, которые вывешивались в фойе первого этажа. Сдавали физику, математику письменную и устную, русский язык и литературу. Все экзамены он сдал успешно и был зачислен в списки первокурсников, поступивших на судоводительский факультет. А его школьные одноклассники оказались менее удачливыми и одолеть проходной балл не смогли.

Но они не стали возвращаться в родной Комсомольск, а поступили в школу мореходного обучения, готовившую морских специалистов рядовых специальностей. После ее окончания работали на судах пароходства, но в дальнейшем их следы затерялись. Кстати, аббревиатуру ШМО остряки зачастую истолковывали совершенно в ином звучании, именуя школой морских офицеров, внося своеобразный сарказм, ибо ни о каких морских офицерах и речи быть не могло на рядовых специальностях.

Ряды абитуриентов редели от экзамена к экзамену. Понятно, если у кого-то появилась тройка, то следующие экзаменаторы уже с таковыми не церемонились, в любом случае таким претендентам ничего не светило, и «удовлетворительно», по сути дела, ничем не отличалось от «неудовлетворительно». Следующий экзамен подтверждал негласное правило.

На первый курс судоводительского факультета было зачислено 175 человек, совсем не малое число. К ним добавили шестерых «резервистов», наиболее близких к проходному баллу — порой случалось, что при наличии одинакового проходного балла одного принимали, а второго нет. Хоть монетку подбрасывай — орел или решка. Вдвойне обидно быть отставленным по таковой причине, которая годится лишь для самоутешения. Вот эти самые «кандидаты» и находились в состоянии неустойчивого равновесия, ожидая, что кто-нибудь из уже действующих курсантов «выпадет в осадок» по той или иной причине в течение первого семестра. Чем больше курсантов, тем выше вероятность оказаться на месте кого-либо из них. Как следствие, в итоге вся подвешенная шестерка дождалась своего часа и благополучно влилась в ряды курсантов, заняв освободившиеся места.

Помимо них, добавились еще пятеро взявших академические отпуска за предыдущий год. Весь курс получил собственное «военное» наименование — «четвертая рота», хотя, наверное, это и было самым главным, что приближало к доблестному воинству. Командир роты, по сути дела, являлся воспитателем и «отцом родным». Таковыми на все шесть курсов стали двое: сначала офицер военно-морского флота в звании капитан-лейтенанта, через год его сменил другой, в подросшем до 3-го ранга чине. В училище была полувоенная дисциплина, хотя понять таковое совсем не просто — ни военная, ни цивильная, попробуй догадайся, что за этим кроется. Тем не менее на протяжении всех лет обучения существовала отдельная дисциплина, именуемая строевыми занятиями, которые уже где-то на втором курсе во многом носили формальный характер и были необременительны.

Намного больше времени отнимала военно-морская подготовка с «секретными» тетрадями, которые нельзя выносить за пределы помещений кафедры. По правде сказать, на самом деле ничего секретного в тех тетрадях не было: устройство подводных лодок, торпед и морских мин времен давно прошедшей войны. А треугольники стрельбы даже самый «серенький» штурман и сам рассчитает, не будучи старшим офицером. Но надо же сохранять важность, для вящей убедительности имитируя секретность. Про таких говорят «прыщ на ровном месте». Офицеры неплохо устроились на кафедре с совсем не хилыми окладами, ведя вполне статскую жизнь. Командиры рот, пришедшие с военно-морского флота, вначале обычно пытались вести себя как на военной службе, не понимая, что выглядят смешно. Но надолго их не хватало, и они постепенно входили в давно устоявшиеся взаимоотношения, сознавая, что между краснофлотцами и курсантами гражданского вуза «дистанция огромного размера». «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», — давняя пословица об этом доходчиво молвит.

Офицеры военно-морской кафедры считали себя «белой костью» и не очень-то обращали внимание на командиров рот, которые к таковым не относились. Между ними существовала какая-то закрытая кастовость, конечно, не как в Индии с «неприкасаемыми», но все же. Естественно, что подобные взаимоотношения и поведение не относились ко всем, но к большинству.

По одному из афоризмов Козьмы Пруткова: «Что рота на взводы разделяется — никто в этом не сомневается!» В нашем случае на группы, но не все ли равно: что в лоб, что по лбу. После зачисления курсантов распределили на шесть групп, по 30 человек в каждой, и заселили в общежитие уже на штатные места. Выдали новенькую рабочую и парадную форменную одежду и обувь без всякого запаха хлорки. На протяжении всего сентября рота по группам проходила своеобразную «обкатку» и адаптирование. Курсанты привыкали к новому образу жизни и ограничениям дисциплины, сходились по интересам, как и в школьные годы, но терпимость к чужому мнению и отсутствие конфликтов были обязательны, в противном случае грозило отчисление. Забегая вперед, стоит сказать, что никакого намека на процветавшую в воинских частях «дедовщину» не было на протяжении всей учебы.

Итак, весь сентябрь походил на трудотерапию: одну группу направили на Седанку прокладывать электрический кабель, вторую — в совхоз на уборку урожая, и так далее. Группу Сергея оставили в училище для ремонта помещений и аудиторий: белили и красили стены с потолками, циклевали паркет, которым были покрыты коридоры, ремонтировали сантехнику. Иными словами, освоили много бытовых профессий, не хуже того Афони из одноименного кинофильма той поры. Все приобретенные навыки впоследствии пригодились в жизни.

Пролетел месяц хозяйственных работ, и с первых дней октября началась учеба, которая продолжалась целых пять с половиной лет. Из числа девяти «стариков», поступивших по льготе, выпустился всего лишь один, неизвестно как оказавшийся в их компании. Из общего количества 186 курсантов дипломы в марте 1975 года получили только 75 человек, в два с половиной раза меньше, чем поступили. Большая часть отсеялась по разным причинам: учеба — не смогли одолеть учебную программу, здоровье, дисциплина, разочарование в выбранной профессии и ряд других, менее известных, скорее индивидуальных.

Выпущенных дипломированных молодых специалистов ожидало неизвестное, но желанное будущее, в котором дороги разойдутся! Придется ли когда-то в будущем свидеться, известно лишь Всевышнему!

Казалось бы, пора поставить точку на заполненном темном пятне его прозаической, полной драматизма начавшейся биографии. Но проза прозой, а тут совершенно неожиданно вмешалась и поэзия. Брат Сергея Леонид, прошедший большую школу жизни, посвятил своему младшему два стихотворения: первое — по случаю поступления в ДВВИМУ, а второе — поздравление с окончанием учебного заведения и довольно очевидными намеками на будущее. Оба стиха так и хранились в архивной папке Сергея, как напоминание об уже давних годах, не надеясь увидеть свет. Но сегодня, так уж сложились звезды, опубликуем их полностью.

Наш герой на первом курсе!

Первое и вовсе бунтарское, будто из давно забытого прошлого!

Брату Сергею, курсанту ДВВИМУ

К черту всех вас, паршивые джентльмены! Плевать!

К черту фраки и маски! К черту макасы и галстуки,

Предлагаю менять их на палубные доски!

От ваших улыбочек море не покоробится,

Плюем на все, что вы врете!

Я рассказал бы, если вам хочется,

Только вы все равно не поймете!

Море для вас — соленая водичка в смеси

С песком и камешком пляжным,

В ляжках, плавочках и «би-би-си»

И в заграничностях важных.

Для нас оно все — в мозолях и швабрах,

В соленом поту сквозь робу ломкую,

В штормах, ураганах, штилях и шквалах.

Все в этом кругу волшебном замкнуто.

А кроме другой нам награды не надо,

Только бриз свежий по морю,

Только рому и песню морскую в награду,

Только шутку морскую соленую!

1969

Конечно, ценители и знатоки поэзии могут найти в нем много недостатков и в чем-то подражание Маяковскому, но оно чистое и откровенное, без каких-либо условностей, потому еще более притягательное.

А вот и второе, адресованное уже выпускнику ДВВИМУ 1975 года. Между ними шесть лет, и последнее звучит как напутствие с долей грусти!

Не грусти, капитан, не грози, капитан,

Тех походов нельзя позабыть!

И седой океан, штормовой океан

Даже с лучшим из них не сравнить!

Но седой океан нам нельзя позабыть…

Мы, вернувшись с морей,

Вновь уйдем от земли в красоту, непонятную им,

Ведь без вздохов и слез мы прожить бы смогли,

Но нельзя без воды и любви!

Но нельзя, капитан, без морей и любви…

В море легче дышать, в море звезды видней,

Ты на палубе трубкой дымишь…

Но и ты, капитан, землю видишь во сне,

На которой ты сердце хранишь!

Но и ты, капитан, где-то сердце хранишь…

Море — дом и семья, море — жизнь и мечты,

Море просто нельзя не любить,

Но когда-то к земле пришвартуешься ты,

Чтобы песню о море сложить!

Но тогда и тебе, капитан, песню надо сложить…

Шестилетняя разница между стихотворениями очевидна!

Самобытное творчество автора не стояло на месте, стало более зрелым, и сформировавшийся стиль, подчеркивающий черты характера, ясно прослеживается через череду скупых, емких строк! Складывается впечатление, что автор уже знал о назревающих проблемах младшего брата, который будет разрываться между морем и семьей, но в результате обретет самое недостающее.

Декабрь 2023

P. S. Старший брат Леонид впоследствии работал собственным корреспондентом Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС) по Хабаровскому краю, затем редактором программы «Время» на центральном телевидении, стал известным в Москве журналистом и всегда был в гуще столичных событий. Его острые статьи-разоблачения наплодили, как бы помягче сказать, много недоброжелателей, что в девяностые годы, во время творящегося беспредела, было крайне опасно. Разгул дикого капитализма и мафиозных разборок уносил ежедневно десятки жизней в одной лишь Москве.

Не миновала сия участь и Леонида. Однажды он навечно исчез, и попытки его найти оказались безрезультатными, а саднящая боль о нем осталась навсегда.

Где он нашел свою кончину в неполных 50 лет, также покрыто мраком.

Но у Господа добавки не просят!

Мир праху его, достойным человеком был, судьба уготовила ему короткую, но яркую жизнь!