Время мертвых героев

Владимир Гарасев

Если вы начали понимать, что: город-офис-день-сурка – это слишком мало; секс-от-скуки – это еще меньше; шоппинг-клуб-ресторан – это почти ничего.Если вы настаиваете, что интересное должно происходить с вами не в фэнтези и компьютерных играх, а в реальности. Если вы чувствуете, что и ваша работа, и привычные способы убивать время не вызывают у вас ощущения жизни.И вообще начинает казаться, что вам нужно то, чего у вас нет – тогда я предлагаю вам мои книги.Владимир Гарасев

© Владимир Гарасев, 2019

ISBN 978-5-0050-7531-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Москва, недалекое будущее

Когда она добралась домой, на телефоне значилось три непринятых вызова. Она слышала их. Но она видела, кто звонит, и не хотела говорить со звонившими в метро.

Время — девять двадцать.

Наверное, можно позвонить маман.

Она набрала номер.

— Это я… Ты не за рулем?

— Я дома.

— Не отвлекаю?

— Нет. Собираюсь ужинать, но могу подождать.

«Собираюсь…» Пока она жила дома, они ужинали втроем — она, маман и отец. Маман приезжала с работы поздно, но ее ждали. Так было всегда, с самого ее детства. Она не живет дома чуть больше года, с тех пор, как окончила универ. Но этого хватило, чтобы родители перестали ужинать вместе.

— Я уезжаю. Послезавтра утром.

— В Индию, как хотела?

— Нет. Делийский офис эвакуировали. Было два попадания… никто не пострадал, правда.

— Два попадания?

— Ну да. У Пакистана ведь есть ядерное оружие.

— И что ты смогла отхватить вместо Индии?

— Центральноафриканский офис. Отдел маркетинга.

Маман усмехнулась:

— Ты знаешь анекдот про «оба хуже»?

— Я их несколько знаю. Говорят, первую версию придумали еще при Сталине. Она была не про чуваков, а про конституцию.

— Вот и надо посылать туда чуваков. Которые «оба хуже». Которых не жалко.

— Я давно напрашивалась. Очень старалась, между прочим.

— Дура, что тут сказать.

Она изобразила подчеркнуто иронический тон:

— А сама бы ты не поехала! Учитывая, как помогает запись о зарубежном опыте в личном деле!

— Поехала бы. Потому что тоже дура была. Яблочко от яблони, оно ведь недалеко падает… Других зарубежных офисов для тебя не нашлось, красотка?

— Не дотягиваю. В первую очередь, по блокирующему параметру отсутствия родственников в правлении.

Маман снова усмехнулась:

— Какие уж есть… Что так быстро? Переводы не сразу решаются. Или ты скрывала, чтобы сделать мне приятный сюрприз?

— Сегодня вызвали и предложили. Оттуда срочно свалил сотрудник.

— Почему свалил — узнавала?

— Конечно. По направлению психоаналитика. Там зона безопасности «В». Это не очень страшно. В Индии перед эвакуацией была «Г», потом «Д». Но некоторым, говорят, это давит на мозги. Фобия вторжения. Если такое случается, отправляют в Россию. Сначала месяц отпуска, и всякие психологические мероприятия. Если не помогает — серьезная реабилитация и работа здесь минимум год.

— Думаешь, твои мозги крепкие?

— Думаю — непробиваемые.

Маман засмеялась; в смехе проскальзывали хрипловатые нотки.

— Правильно. Так и настройся. Ты должна о себе думать. У тебя в правлении никого нет… Так когда летишь-то?

— Послезавтра. Завтра весь день тренинг в учебке эм-чэ-эс.

Потянулась пауза.

— Собственно, это все мои новости.

Маман еще помолчала.

— Ладно… Ну что же — удачи тебе. Приедешь — позвони, расскажи, как там. Если не секретно, конечно.

— Эти секреты каждый день показывают на ночь по ящику. По нескольким каналам. И некоторые получают фобию вторжения, не вылезая из домашнего кресла… Нет там секретов. Такое же гавно, как в любой зоне «В».

Маман усмехнулась:

— Тебе фобия не грозит.

— Мне вообще ничего не грозит. Все плохое, что со мной могло случится, случилось до моего рождения. Дедушка не стал большим боссом. Бабушка не вышла за другого дедушку. В роду не было натуральных блондинок выше метр семьдесят пять. И вообще блондинок не было… Так что поздно бояться.

Маман засмеялась:

— Ладно прибедняться-то. Метр семьдесят пять… Метром-шестьюдесятью-восемью не обходишься? Скажешь, не хватает?

Она тоже засмеялась.

Номера, которые определились в метро…

— Когда как…

— Не прибедняйся. Все у тебя нормально. Все ты умеешь. Все делаешь правильно… Ну-ка, скажи мне — что самое главное?

Она улыбнулась — она давно знала ответ:

— Самое главное — помнить, что надеяться на на кого.

— Точно. Ты умная девочка. Мне скажи спасибо.

Она еще улыбнулась:

— Спасибо…

Снова повисла пауза.

— Ладно, вали давай в свой центральноафриканский отстойник для неудачно родившихся. Долгие проводы — лишние слезы… Или что-то еще?

Она отрицательно покачала головой — она привыкла всегда вести себя так, словно на нее смотрят:

— Нет, к счастью. Отсутствие новостей — уже хорошая новость.

Маман усмехнулась:

— Актуально… И… ты все-таки осторожнее там. Братишек-сестренок у тебя нет.

— Само собой…

— Ладно… Тогда пока?

Она кивнула:

— Пока.

Подержала смартфон, подумала.

Нет. Подождут. Она устала. Надо влезть в душ, потом пожрать, посидеть спокойно, а потом она всем позвонит.

Никого, блин, не забудет.

С чего бы начать?

С того, что покороче.

Она набрала первый номер.

Голос ответившего слышался на весьма характерном фоне.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Ты приедешь?

— Куда?

— Ну… куда обычно…

— Ты забыл название клуба, в котором сейчас сидишь, и в котором бываешь три раза в неделю?

— Я? Не… почему забыл?

— Не знаю, почему. В «Дикобраз»?

— Ну да.

— Не приеду.

— Почему?

— Не хочу.

— Да ладно, слышь, приезжай… завтра выходной…

— Нет. Голова болит. И все остальное. И все критические дни случились одновременно. Не хочу.

— Ну… ну ладно тогда…

— Пока. Звони…

Отключаем.

Один звонок есть.

За вторым голосом была тишина. Относительная, правда — кажется, работал телевизор. Но явно тише, чем в клубе.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Ну… так, позвонил узнать, как дела.

— Я в понедельник не выйду. Уезжаю. Надолго.

— Во как! Куда?

— В Африку. Перевожусь в тамошний офис.

— Ого… Круто! Типа, пальмы и бананы, и все дела!.. То есть реально едешь в Африку, да?

— Я же говорю — еду. Реально.

— Ну и ну! Вот, человек в Африку едет! Странно как то…

— Почему странно?

— Ну, все ездят в Крым, на Кавказ… Пицунда, типа круто! Как мы там тусили летом, помнишь?

— Помню.

— Круто, да?

— Да, круто.

— И вообще… вообще, круто было. Ты вообще куда летом?

— Понятия не имею. Я не знаю, когда приеду в отпуск.

— Почему? В том офисе не планируют заранее отпуска, что ли?

— Я не знаю, что они там планируют. Оттуда люди иногда приезжают потому, что им дают внеочередные отпуска. По направлению психоаналитика.

— А… Круто — внеочередные отпуска! Типа, идешь к психоаналитику, говоришь — у меня проблемы. Он тебе — опа! — и отпуск! Внеочередной! И едешь в Пицунду…

Она зевнула:

— Ну да… едешь… круто…

— А чего — не круто?

Она кивнула:

— Круто.

Явилась пауза.

— Мы с Лысым сегодня захватили Кабул.

Она очнулась:

— Что вы сделали?

— Кабул захватили. Опа! Кабул, круто! В «Глобал Страйк». С Лысым! А Лохматый все такой: не возьмете, не возьмете… Я говорю: Лохматый, все будет круто! Возьмем! Он такой: да не, да ты чо, ты не сможешь против компьютера, у тебя такой рейтинг… Я такой: Лохматый, у меня больше твоего рейтинг! Все будет круто! Он: да не, да не… Я говорю: давай, если захватим, ты пострижешься. Наголо. Будешь Лысый-два. А то уже надоели твой кудряшки крашеные. Ты уже полгода кудрявый. Он: да ты чо, типа… Ну, договорились, что если захватим, он перекрасится… Слышишь?

— Слышу.

— А чего не спрашиваешь — в какой цвет?

— Я знаю. В радугу. С голубой челкой.

— Да ладно! Его в таком виде в проходную не пустят! Ну, можно в белый. Или в седой… Да он уж всякий был, ему уже красится не во что… Шесть часов! Прикинь! Шесть часов!

— Что шесть часов?

— Шесть часов брали Кабул! После утренней планерки как сели… Устали — не поверишь как! Хорошо, домой было скоро идти… Завтра скажу: типа, Лохматый, думай, во что будешь перекрашиваться! Точно! Завтра скажу: Лохматый, думай, во что перекрашиваться будешь!

Отчего так хочется спать?

Может оттого, что эти двое на той неделе брали Багдад, а до того еще Дели, а еще до того…

— Ты извини. Мне вставать завтра рано. Меня на дачу пригласили.

— Да? Кто?

— Ты его не знаешь.

— А… а что на даче?

— Снегоходы.

— А! Снегоходы — круто!

— Круто. Ты извини. Спать очень хочется.

— А… ну ладно тогда…

— Ты не обижайся. Я тебя чмокаю и поздравляю с победой. Ты у меня крутой. Звони…

Дели… когда они его взяли? На прошлой неделе был Багдад. Об этом ей тоже рассказывали. Дели — на позапрошлой…

Почему она вспомнила? Обычно она не помнит, что он говорил минуту назад.

Потому что совсем перед этим в Дели было два попадания. Говорят, ракет было больше, но почти все сбили. Прошли три. У одной возникли проблемы с наведением, и она ушла куда-то за город. Попали две. Что-то около тридцати килотонн суммарно. С соответствующими результатами. А на следующий день эм-чэ-эсовскими самолетами эвакуировали все российские офисы. Туристов там давно нет… В конторе, конечно, все сразу узнали, что их делийский офис эвакуирован. Важная новость! Ведь всех этих людей компания должна трудоустроить. Обсуждали весь день — кого куда назначат, кого передвинут… Вот эти глобалстрайкщики и решили взять Дели. Непосредственная детская реакция на ситуацию. Весь мир — погремушка…

Как от этого устаешь! Хорошо, что в разговорах с ним не надо много говорить самой. Достаточно делать вид, что слушаешь. Вникать не обязательно. Он говорит примерно одно и то же. «Глобал Страйк», кто во что покрасился, татушки, пирсинги… Интересно, кто из них первым сделает пластику — он, Лысый или Лохматый?

За третьим голосом тоже была тишина. Только теперь уже полная.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Я… я слышал, что ты уезжаешь.

— Да. В Африку. Типа, пальмы, бананы и все дела.

Перестань. Нечего над ним смеяться. Он не красится и не играет в «Глобал страйк».

— Ты мне не сказала…

Вот уже и чувствуешь себя виноватой! Не сказала. Забыла. Она вообще редко о нем вспоминает. Он всегда звонит сам…

Неужели ты не можешь уделять ему побольше внимания? Понятно, что не хочешь. Понятно, что он тебя не заводит. Но ведь он нормальный человек. Хотя бы из уважения к этому…

— Извини. Закрутилась. Я сама только сегодня узнала. И… там… там зона «В», я немного волнуюсь… Завтра на тренинг поеду — разбираться, что там и как.

— А… это реально опасно?

Она сделала небольшое усилие, и рассмеялась:

— Да нет, это формальности. Надо же каждому месту присвоить какую-то категорию безопасности. Африка — это точно не «А»… — она снова засмеялась, — хотя точно «А» с другой стороны… И не «Б», потому что «Б» — это только крайний юг Африки, там уже давно все стабильно. То есть, надо присвоить какую-то другую букву, а следующая буква, если не ошибаюсь — именно буква «В»…

Ответом ей было молчание.

Начинается…

Давай сама.

— Что у тебя нового?

— Да так… ничего…

— В клубы ходил?

— Да нет…

— Играл во что-нибудь? У нас в отделе обожают «Глобал Страйк».

— Да я как-то… не играю… то есть играю, но редко…

Снова молчание.

Блин!!!

Молчание.

Молчание…

— Ну приезжай давай! Слышишь? Приезжай! Только не молчи, блин! Приезжай…

— Сейчас?

— Да. И побыстрее. Я завтра с двенадцати на тренинге. Сможешь приехать прямо сейчас?

— Конечно…

— Давай. Пробок уже нет. И лучше вызови такси. Пятнадцать минут прождешь, зато доедешь быстрее, чем сам.

Можно было не уточнять, что «чем сам»…

Он не заметил. Он сейчас радуется, что получил, что хотел, и не надо больше молчать и мяться, чтобы в сотый раз напроситься потрахаться.

— Я сейчас…

— Давай. Я жду.

Тишина.

Тишина, тишина, тишина.

Здесь южная окраина Новой Москвы. В десять вечера на улицах никого. Редкая тачка проедет — и снова тишина.

Даже в ушах звенит…

Она постояла посреди кухни, посмотрела вокруг.

Прощай, место, приютившее ее на полтора года! По возвращению она снимет другую квартиру.

Прощай, бывшая в эти полтора года жизнь!

Но был еще один номер, по которому она должна была позвонить.

Этот звонок она откладывала на потом. Ей хотелось позвонить. Пожалуй — очень хотелось. Но странное, скверное чувство появлялось у нее тем больше, чем ближе был этот звонок. Чувство потери. Оно всегда было. С самого начала, едва она познакомилась с этим человеком.

Она набрала номер.

Он ответил. Разумеется, тишина. Он живет один. Телевизора у него нет.

— Слушай… Я хочу тебе сказать… Я уезжаю. Надолго. Буду работать в нашем центральноафриканском офисе. Года два, наверное. Больше не надо, это просто для красивой строчки в личном деле. Но два года я буду приезжать только в отпуск.

И почувствовала — на глазах появляются слезы.

— Но ведь будешь? Два раза в год? Так ведь?

…которые он услышал…

— Буду. Два раза в год. Как только смогу.

— Это целых четыре раза по две недели. Это не так уж и мало.

— Две недели в полгода — это не мало?

— Это даже много, если подумать, сколько людей много лет не имеют ничего, на что действительно хочется потратить время. Если у тебя есть хоть что-то — ты уже богата. У большинства нет ничего.

«…что самое главное? Что надеяться не на кого…»

— Да. Ничего.

Она замолчала.

Потом сказала:

— Ты извини, что я не приеду к тебе перед отъездом. От меня сейчас радости мало. Буду сидеть и распускать сопли. Давай лучше я приеду через полгода, — она усмехнулась сквозь желание заплакать, — типа, загорелая, веселая и очень довольная… довольная, что у меня целых две недели в… в полгода…

Она все-таки заплакала.

— Извини… извини… что-то не то со мной… переволновалась, наверное…

— Все с тобой в порядке. Переволновалась. Все совершенно естественно.

— Забудь, как я сейчас себя веду. Помни меня веселой и довольной. Представь, что я сейчас веселая и довольная, — она всхлипнула, — можешь?

— Конечно. Ты и должна быть веселая и довольная. Для того, чтобы ты была веселая и довольная, утром появляется солнце, и делает так, чтобы все желающие могли тобой любоваться. Я очень хорошо вижу это сейчас.

— Спасибо…

Она помолчала.

Потом сказала:

— Что мне делать, а? Вообще, по жизни? Я одна. Столько всяких знакомых, а я одна. Чем их больше, тем безнадежней. Ты не хочешь, чтобы мы… чтобы мы были вместе. Что мне делать?

— Мы вместе. Настолько, насколько это хорошо для тебя… Мне пятьдесят восемь лет. И уже один инфаркт. Я понятия не имею, сколько еще со мной можно быть вместе. Было бы со здоровьем получше — придумали бы что-то еще.

— Ты работаешь много. Ты совсем не отдыхаешь.

— Когда я перестаю работать, то чувствую, что у меня ничего нет. Я не про нас. Про другое… А сейчас идут большие деньги по госпроектам, можно многое сделать. Что будет потом — никто не знает.

Слезы куда-то исчезли.

— Все равно. Так нельзя. Должно быть что-то еще, кроме работы.

— Должно. Ты, например.

— Этого мало. Что-то такое, в чем ты ни от кого не зависишь. Я думаю, тебе нужно найти что-то такое, что давало бы тебе… то, для чего жить, и при этом зависело только от тебя. Самое главное, что у тебя есть, должен контролировать только ты!

Он рассмеялся:

— Тебе очень помогает наличие проблемы, которую нужно решить. Ты становишься… хотел сказать — самой собой, но усомнился.

— Да, правильно. Это наполовину маска. Привычная маска. Неизбежная, потому и привычная. От нее просто некуда бежать… Ладно, это не лучшая тема — она опять ведет к несчастной одинокой, блин, девочке. Которой некуда бежать от своей маски решательницы всех проблем, потому что надеяться — не на кого. А я хочу казаться веселой и довольной. И не казаться манипуляторшей, которая играет несчастную и слабую, чтобы заставить чувака пустить ее в свою жизнь.

— Ты не можешь показаться манипуляторшей. Ты же мне рассказывала про эти манипуляции.

— Хорошо, если так. Потому что иногда мне очень хочется позволить себе ею казаться! Устроить истерику на тему: жизнь проходит зря, сделайте что-нибудь!!! Знаешь… Все так благополучно вокруг. Все у всех есть. Все прикалываются, веселятся. Но иногда смотришь на это веселье — и вдруг такой приступ тоски! Ощущение: ничего у меня на самом деле нет. Главного нет. Чувствуешь — жизнь такая бедная! В ней так нечего делать! И страшно от мысли, что так будет всегда…

Она замолчала. На секунду — он ничего не успел ответить.

— Все — я перестаю тебя грузить.

— Ты меня не грузишь. Мне очень нравится, что ты говоришь мне то, что не говоришь другим. Ты ведь не говоришь другим о том, что жизнь бедная, и что у тебя есть проблемы?

— Что ты! Конечно, нет. Никогда… Но ты не должен это во мне поощрять. Это слабость. А надеяться не на кого. Если я буду расклеиваться — мне вообще конец. И знаешь… давай пока на этом закончим. Сложно мне сейчас казаться веселой и довольной. И перед тобой стыдно. Я понимаю, что имею право пожаловаться иногда. Если кому-то никогда не жалуются — значит, его не считают своим… Но все равно неудобно. Не люблю я жаловаться… Давай я позвоню тебе послезавтра. Вечером. Как прилечу. Там время почти московское. Два часа разницы, что ли. Устроюсь, посмотрю, что там и как, и позвоню. Хорошо?

— Хорошо, малыш. И… банальное пожелание — будь осторожна. Ты умная девочка, учить тебя нечему. Сама поймешь, что надо делать. И все-таки просьба: будь осторожна.

Она кивнула:

— Я знаю. Знаю… буду…

— Ну что — тогда до звонка?

— Да. До звонка.

Несколько секунд она смотрела на замолчавший телефон.

Потом сказала:

— Я тебя люблю. И ни хрена я не умная. Умные видят выход. А я не вижу. И я очень боюсь, что так и останусь одинокой несчастной девочкой. С полным набором на хрен не нужных погремушек… Навсегда.

Ей снова хотелось плакать.