Побег из Рая

Владимир Владимирович Горбань

Этот роман прежде всего о любви… В нем закручены три сюжетные линии: реальная, мистическая и библейская, которые развиваются параллельно и сводятся воедино лишь в финале. Реальные события охватывают период с 1964 по 2012 год, происходившие в СССР и на постсоветском пространстве и свидетельствующие о судьбах многих людей, так или иначе переживших годы масштабных переломов, их душевных драмах и потрясениях… И только любовь дает силы… Впрочем так было всегда со времен сотворения человечества…

Глава 2. Вперед во взрослую жизнь

Был поздний вечер, и школьный спортивный зал давно уже опустел. Но Володя Штормин не спешил домой, предстояло сделать еще несколько мучительных и сложных упражнений на растяжку сухожилий и укрепление икроножных мышц. Сунув ногу в петлю веревки, он другой конец перебросил через верхний поручень шведской стенки. Резко потянул за конец веревки, правая нога взмыла вверх и зафиксировалась почти в вертикальном положении. Теперь предстояло сделать несколько неглубоких приседаний на левой ноге. Боль при этом пронизывала все тело, но была привычной и даже приятной.

— Ну и долго ты еще собираешься мучить себя? — услышал Володя за спиной голос Наташи Шороховой, его одноклассницы. — По — моему, чемпион, ты уже из себя все жилы вытянул.

Володя отпустил веревку, нога съехала вниз. Он обернулся.

Наташа Шорохова в легком голубом облегающем платье стояла рядом. Высокая брюнетка с безукоризненной девичьей фигурой, великолепной копной вьющихся до плеч волос, с темно — синими, как зрелый паслен, огромными и всегда веселыми глазами. Глазами омутами. И губами сочными, нежными, сладкими и зовущими. Наташа была несбыточной мечтой многих парней…

— Там уже темно и страшно, ты, Штормин, проводишь меня домой? Или мне Генку Григорьева попросить?

Володя, безусловно, смутился. Еще бы. Да каждый юноша их школы мечтал о том, чтобы Наташа обратила на него внимание.

— Прямо сейчас?

— А долго тебе еще?

— Нет, осталось левую ногу растянуть, — Штормин говорил тихо, опустив глаза долу, будто оправдывался.

— Сколько эта пытка займет у тебя времени?

— Минут десять. Я к соревнованиям готовлюсь. Но в принципе и за пять минут успею.

Володя посмотрел на Наташу и готов был прервать тренировку прямо сейчас.

— Хорошо, — улыбнулась Шорохова как — то загадочно, — не буду мешать, чемпион, я тебя в раздевалке подожду.

Она развернулась на невысоких каблуках и легкой соблазнительной походкой, покачивая бедрами, удалилась из спортивного зала.

С левой ногой Штормин расправился гораздо быстрее, чем того требовалось, и поспешил в раздевалку. Это была маленькая комната по коридору налево, устланная спортивными матами, с единственной тусклой лампочкой под потолком. Вернее, это была не только раздевалка, но и тренерская комната. И здесь не хранились лыжи и палки к ним, не валялись на полу наполовину спущенные баскетбольные мячи, грязные волейбольные сетки, гнутые баскетбольные кольца, забытые кем — то спортивные трусы, кеды и кроссовки, хоккейная амуниция, коньки и клюшки, ведра, швабры и половые тряпки, как это обычно бывает в школьных спортивных раздевалках.

Наташа полулежала на матах в дальнем уголке комнаты, поджав под себя ноги. Штормин замер у порога, растерялся. Ведь нужно было избавиться от пропахшей потом спортивной одежды и облачиться в джинсы и любимую бело — голубую футболку с надписью «Динамо» на груди и заветными буквами СССР на спине. Эти буквы дозволялось носить не всем, а лишь избранным спортсменам. Только попав в сборную команду страны, можно было сверкать этими буквами и гордиться собой без всяких зазрений совести. Володя Штормин в 16 лет был уже кандидатом в мастера спорта по рукопашному бою и готовился к своим первым соревнованиям на первенство страны в составе молодежной сборной Саратовской области.

— Слушай, Штормин, — голос Наташи прозвучал особенно томно, — а почему ты мне до сих пор не признался в любви? Все твои одноклассники уже у моих ног. Даже Генка Григорьев. Я что, не нравлюсь тебе, Штормин?

Володя настолько обомлел от такой нескромности, что и слова не мог вымолвить.

— Хорошо, спортсмен, — Наташа грациозно поднялась с матов, оправила платье, загадочно при этом улыбнулась, — переодевайся. Я тебя на улице подожду.

Она все той же легкой соблазнительной походкой удалилась из раздевалки.

Месяц май благоухал сиренью. Дул легкий зябкий ветерок. Володя с Наташей шли к ее дому по парковой аллее, смущаясь друг друга.

— Володя, мне холодно, обними меня.

Штормин крепко прижал Наташу к себе, ощутил мелкую дрожь ее тела.

— Как ты собираешься сдавать выпускной экзамен по алгебре? — неожиданно спросила она грустным голосом. — Ты же совершенно не знаешь этого предмета.

— Не знаю, как — нибудь да сдам. В любом случае трояк мне поставят. И на том скажу спасибо.

Наташа остановилась, не расцепляя объятий, взглянула чувственно на Володю, а затем, отведя глаза в сторону, тихо произнесла:

— А хочешь я дам… дам тебе списать экзаменационную контрольную по алгебре. Никто и не заметит. Ты только сядешь на экзамене за мной, чтобы варианты заданий совпали.

— Да зачем мне математика?! — усмехнулся Штормин. — Там, куда я буду поступать, никто от меня знаний математики не потребует. Мне бы плавание не завалить.

— А где ты хочешь учиться?

— В Институте физкультуры. Хочу стать тренером. Но сначала выиграть чемпионат страны. Затем стать чемпионом Европы. Ну и победить в кубке мира, стать сильнейшим на планете!

— Это так скучно, — Наташа грустно улыбнулась, — бесконечные тренировки, сборы, соревнования. Эти спортзалы, стадионы… раздевалки.

— Да ты что! — воскликнул Володя. — Это очень интересно! Это постоянное самосовершенствование, постоянная борьба с самим собой и над собой, бесконечные поездки по стране. Это возможность побывать за границей! Увидеть весь мир не по телевизору в передаче «Клуб кино — путешественников», а своими глазами. Ну, объясни мне тогда, как советскому человеку иначе попасть за границу? По комсомольской турпутевке в Болгарию? А я хочу побывать во Франции, в Италии, в Канаде. Мало ли интересных мест на земле!

— Тебя все равно туда не выпустят.

— Это почему?

— Потому, — Наташа звонко рассмеялась, — потому, что ты не комсомолец. И в Институт физкультуры тебя не примут.

— Почему?

— Потому, что ты не член ВЛКСМ.

— И что же мне делать? — Штормин не на шутку испугался. — До выпускных экзаменов остался всего месяц. До вступительных — три. Время, похоже, уже упущено. Я уже не успею вступить в вашу организацию.

— А хочешь, я с папой поговорю, — лицо Наташи сделалось серьезным, как у строгой учительницы по математике.

— О чем?

— Он поможет тебе вступить в комсомол. Быстро и без проблем. Он у меня в райисполкоме работает. И знает всех партийных функционеров. Они там вместе каждую пятницу что — то на работе справляют. И мой папаша под выходные на бровях домой заявляется. И сегодня его тоже привезут чуть живого. Поговорить с отцом?

— Ну, я не знаю, — замялся Штормин, — ну поговори.

Они подошли к палисаднику большого крепкого дома. Наташа сняла Володины руки со своей талии, показывая всем видом, что им пора прощаться.

— А ты за мои хлопоты посвятишь мне стихотворение. Договорились? — Наташа вновь лукаво улыбнулась, вновь неожиданно смутила Штормина.

— Какое стихотворение?

— Ну, ты же сочиняешь стихи?

— Да так, — Володя пожал плечами, — но только стихи не сочиняют, их пишут.

— Ну, так напиши!

Наташа вдруг быстро и звонко поцеловала Володю в щеку. Рассмеялась игриво и пошла по дорожке домой, наигранно виляя бедрами. И не обернулась и не помахала на прощанье рукой…

Ершовский райком ВЛКСМ располагался на центральной городской площади. В здании райкома партии, только входы были разные. Та, что справа для больших и важных дядь и теть, а та, что слева — для их скорых сменщиков.

В просторном кабинете первого секретаря райкома комсомола за длинным полированным столом собралась комиссия по приему в члены ВЛКСМ, человек десять — двенадцать. Все были одеты в строгие костюмы, хотя за окном стоял знойный июнь 1981 года. В эту пору жара в Саратовском Заволжье нередко превышает 35 градусов по Цельсию. Порой трудно даже дышать полной грудью, трава блекнет, листья на деревьях вянут, ни ветерка даже самого малого. Даже караси в прудах, похоже, впадают в коматозное состояние.

Но в партийном здании было относительно терпимо. То ли спроектировано оно было как — то по — особому хитро, то ли думалось в нем о чем — то совсем неземном.

Рядом с Володей в коридоре на стульях сидели еще несколько юношей и девушек, переживших пионерский возраст. В кабинет к первому секретарю вызывали поодиночке, выкрикивая в отворявшуюся периодически дверь фамилию соискателя. Каждый ожидал такого выкрика с большим нервным напряжением.

— Штормин! — раздался противный визгливый голос из дверного проема.

Володя вошел в кабинет, огляделся. Никого из присутствующих он не знал.

— Представьтесь, — строгий голос первого секретаря райкома, сидевшего во главе стола, пронял до мурашек на спине.

— Штормин Владимир Владимирович, 1964 года рождения.

— Какого года рождения? — удивился седой ветеран войны, поблескивая медалями на полинявшем пиджаке.

— 1964 года рождения, — повторил Володя.

— А почему до сих пор не член ВЛКСМ? Тебе же уже семнадцатый год! — ветеран, заглянув в какую — то бумагу, сурово насупил брови, будто перед ним стоял в чем — то провинившийся подросток. Преступник, укравший что — то в магазине или поджегший школу.

— Не был готов, — тихо сказал Володя, чтобы фронтовик не услышал его ответа. Но ветеран, очевидно, когда того требовала партийная бдительность, обладал хорошим слухом.

— Что значит, не готов? К чему не был готов? Ты Родину любишь?

— Люблю.

— А почему в комсомол вовремя не вступил? Где ты шлялся почти три года?

— На сборах.

— На каких, мать твою, сборах?

— Спортсмен он, — тихо произнесла молодая женщина, сидящая рядом с ветераном.

— Спортсмен, — это хорошо, — слегка смягчился фронтовик, — А учишься как? Двоек много?

— Ни единой тройки в аттестате, — произнесла все та же женщина, очевидно, секретарь комиссии. Она держала в руках анкету Штормина. — Всего шесть четверок, остальные пятерки. Почти отличник. И характеристика из школы хорошая. Был старостой класса, — секретарь начала зачитывать выдержки из послужного списка Володи, — трудолюбив, принимал активное участие во всех субботниках и воскресниках, занимался в художественной самодеятельности, показывал высокие достижения в спорте…

— Да знаю я его, — раздался голос первого секретаря, — нормальный он парень, чемпион Саратовской области по рукопашному бою среди юниоров. И родину он любит. Я за него ручаюсь.

Все с удивлением посмотрели на первого секретаря райкома ВЛКСМ. Это был молодой еще парень, который недавно окончил сельскохозяйственный ВУЗ, попал в номенклатуру скорее случайно и, многим казалось, что он еще недостаточно хорошо разбирался в партийно — комсомольских правилах и взаимоотношениях. Лицо его было строгое, но светлое. Взгляд суровый, но с едва уловимым лукавством.

— А почему он тогда до сих пор не член комсомола!? — фронтовик со злостью ударил кулаком по столу. — Не понимаю! Ты куда — то поступаешь в этом году?

— В Институт физкультуры, — спокойно ответил Володя. Он уже немного сориентировался в этом кабинете и понял, что некоторые члены комиссии не будут его явно заваливать. Более того, некоторые готовы оказать ему поддержку. Это читалось в их глазах.

— Вот! — ветеран вскинул указательный палец вверх. — Теперь я все понял! Не по убеждениям он к нам пришел! А как махровый карьерист! Гнать надо таких отщепенцев отсюда в шею! Нам такие отщепенцы в ленинском комсомоле не нужны!

Повисла напряженная тишина. Члены комиссии молчаливо переглядывались друг с другом, все хорошо знали этого фронтовика, который и фронта — то настоящего не видел, всю войну провел в обозе при кухне.

— Да какой же он карьерист? — прервал тишину первый секретарь. — Он же не на работу пришел к нам в райком комсомола устраиваться! Это мы тут все карьеристы!

Многие члены комиссии со страхом посмотрели на своего комсомольского вожака. Это уже попахивало откровенным диссидентством. Такое о карьеризме! Да еще из уст первого секретаря, члена бюро райкома КПСС! Человека, занимающего серьезную номенклатурную должность!

— Просто парень собрался поступать в институт, — спокойно произнес первый секретарь. — Так, Владимир?

— Так, — ответил Штормин.

— И ему нужен комсомольский билет, без которого у него даже документы в приемной комиссии не примут. Так?

— Так.

— Ну, вот и разобрались, — голос первого секретаря зазвучал каленым металлом. — Перед нами честный парень. Спортсмен, почти отличник. И вовсе не карьерист. Он же не виноват, что в вузы у нас принимают только комсомольцев. Так давайте ему поможем! Разве это плохо, если он станет профессиональным спортсменом, тренером?

Воцарилась тишина. Даже фронтовик от такого напора первого секретаря рта не посмел открыть.

— Кто за то, чтобы Штормина Владимира Владимировича принять в члены Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи? — произнес первый секретарь. — Кто «за» прошу поднять руки.

И «за» на удивление проголосовали все. Даже седой ветеран с юбилейными медалями, еще несколько минут назад явно отказывавший Володе в доверии.

— Решение принято единогласно, — объявил первый секретарь. — Я вас, Штормин, поздравляю, можете быть свободны.

— Как… как свободны, — защебетала, опомнившись, секретарь приемной комиссии. — Мы же ему даже ни одного вопроса по Уставу ВЛКСМ не задали.

— Светлана, — лицо первого секретаря вновь сделалось каким — то живым и чужим для номенклатурных товарищей. — Ты, думаешь, он Устав не выучил назубок? По Уставу будешь гонять своих пэтэушников! Иди парень. Иди с Богом! И стань чемпионом мира! Всем завистникам назло стань!

Штормин быстрее пули выскочил на крыльцо райкома комсомола и вдохнул полной грудью знойный степной воздух. Недалеко в тени высокого тополя его дожидалась взволнованная Наташа.

— Ну что? Ну, как? — она взялась нервно теребить его за руку. — Рассказывай скорее.

— Спасибо твоему папе, — Володя грустно улыбнулся. — Благодаря его блату меня только что приняли в комсомол.

— Какому блату? — удивилась Наташа.

— Ну, ты же сама говорила, что твой папа все устроит, что меня примут в комсомол без всяких проблем. По блату.

Наташа улыбнулась в ответ:

— А я ничего не говорила папе. Я с ним уже полгода как не разговариваю.

— Серьезно?

— Да.

— А почему?

— А не скажу.

— А все же, почему?

— Да не нравишься ты ему!

— А тебе?

— А не скажу!

И ни оба счастливо рассмеялись.

— Тогда вдарим по лимонаду!

— Тогда вдарим!

Они возвращались из летнего кафе уже под вечер, веселые и беззаботные. Молодости свойственна беспечность, отсутствие постоянного контроля за неуловимым, по сути, течением времени. Когда вся жизнь еще впереди нет никакой нужды заглядывать в будущее. Хочется жить одним днем, одной минутой, одним мгновением.

— Ты проводишь меня домой, Штормин?

— А что уже пора?

— Проводишь?

— Само собой, — вздохнул Володя. Ему явно не хотелось расставаться с Наташей. Ему хотелось, чтобы этот день продолжался вечно.

Они шли все той же парковой аллеей, все так же смущались и не могли открыто выразить своих чувств. Они были молоды и еще многому в жизни не научились.

Вдруг сзади раздался грозный крик:

— Стоять!

Володя обернулся. Три изрядно пьяных парня, прибавив шаг, направлялись в их сторону. Наташа очень испугалась, задрожала, лицо ее побледнело.

— Побежали, — предложила она, — тут до моего дома совсем близко.

Парни были уже совсем рядом, слышалось их сбивчивое дыхание.

— Да нет, подожди, — сказал Володя еле слышно, насупился и крепко сжал кулаки, — надо разобраться, кто тут такие приказы отдает.

Парни обошли Володю и Наташу с трех сторон. Они были крупнее Штормина и старше лет на пять. Противным самогонным перегаром разило от всех троих. Пролетарская злоба светилась в узких звериных глазах.

— А, это ты, спортсмен? — промычал тот, что кричал только что в спину и осекся. — Извини, старик, ошибочка вышла. Извини.

— А это кто? — спросил второй парень.

— Конь в пальто! Пошли отсюда. Мне он уже один раз челюсть ломал.

До Наташиного палисадника он дошли молча. Остановились, как обычно, у калитки. Настроение было испорчено у обоих. Неприятный осадок в душе оставила встреча с пьяными гопниками. Разгильдяями, лоботрясами и неудачниками, по сути. Они полагали, что любую дорогу себе в жизни можно проложить наглостью и пудовыми кулаками.

— Слушай, Володя, — тихо произнесла Шорохова. — А, может, ты поедешь поступать вместе со мной?

— Куда? — удивился Володя.

— В Саратов. В Университет на биологический факультет.

— А как же спорт?! — воскликнул Штормин.

— Кулаками махать? Любым видом спорта можно прекрасно заниматься и в университете. В свободное от занятий время. И заодно получить престижную профессию. Да и будем вместе. Подумай об этом.

— Нет, — возразил Володя решительно. — Я хочу стать профессиональным тренером. И даже чемпионом мира. Такую подготовку можно получить только в институте физкультуры. А в университете пусть учатся яйцеголовые отличники.

— Дурак ты, и уши у тебя холодные.

Штормин опешил:

— А почему уши холодные?

— Не знаю, мама моя так постоянно говорит.

— Кому говорит?

— Неважно, — Наташа на мгновение задумалась. — Ты написал мне стихи?

— Написал, — буркнул Штормин.

— Читай.

— Не могу.

— Это почему?

— Уши у меня холодные.

Володя достал из кармана брюк скомканный листочек бумаги, протянул его Наташе и, молча, быстро ушел. Шорохова развернула листок. Неровным быстрым почерком на нем были написаны четыре строчки:

«Уж блекнет в небе млечный путь,

Не уходи, постой у клена.

Глаза твои как ягоды паслена

И их нельзя мне обмануть».

— Хм, написал, — тихо произнесла Наташа, прижала листочек к груди, еще немного задумчиво постояла у калитки и отправилась в дом. В ту ночь она долго не могла уснуть, распаляя себя девичьими мечтами и надеждами, строя планы на будущее, которое рисовалось ей счастливым и безмятежным. Ох, эти девичьи грезы — причина последующих женских разочарований!

Подойдя к своему дому, Штормин обратил внимание на «Камаз», огромный, мрачный фургон, стоявший у дороги. Номерные знаки были не местные. Володя обошел автомобиль, водителя в салоне не оказалось. И тут из подъезда дома вышел Володин отец с каким — то неизвестным мужчиной в армейской форме. Они негромко переговаривались друг с другом. Мужчина закурил и едва слышно произнес:

— За речкой творится полный кошмар. Там идет настоящая война. Пойдем, я тебе кое — что покажу.

И они направились к «Камазу». Володя вышел им навстречу.

— О, сынок! — удивился Штормин — старший. — Знакомься, это дядя Вася, мой армейский друг. Вот ехал мимо и зарулил к нам.

Володя пожал крепкую руку прапорщика. Он выглядел лет на сорок, но голова его была уже густо убелена сединой. Дядя Вася с прищуром посмотрел юноше в глаза и с волнением в голосе спросил:

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Большой уже. Спортом занимаешься?

— Он у меня уже кандидат в мастера спорта по рукопашному бою, — с гордостью ответил за сына отец.

— Это очень хорошо. А учишься как?

— Да я школу уже закончил.

— Удачно?

— Нормально. Без троек.

Дядя Вася еще раз внимательно, как бы оценивающе, взглянул на Володю, потом на его отца, подошел к задней дверце «Камаза» и открыл ее ключом. Все трое взобрались внутрь фургона. Дядя Вася включил карманный фонарик.

Володя поразился увиденным зрелищем. Шесть цинковых гробов стояли рядом друг с другом. У каждого было небольшое круглое прозрачное окошечко на уровне лица покойника.

— Вот везу матерям «подарочек», — зло произнес дядя Вася, — груз — 200. За речкой война, сынок. Плохая, несправедливая война.

— За какой речкой? — не понял Володя.

— За Пянджем. В Афганистане…

Поступить в университет было делом непростым. Школьных знаний для этого явно не хватало. Пришлось денно и нощно дополнительно штудировать несколько объемных книжек. Штормин был уверен, что засыплется на первом же экзамене, и корил себя за то, что послушал Шорохову. Вернее, поддался на ее уговоры. Она то ведь целый год готовилась для поступления, ей нанимали репетиторов, ее возили на олимпиады по биологии, она посещала кружки и факультативы. А Штормин в это время торчал в спортзале, развивал мышцы, тянул сухожилия. Он и половины в биологии и химии не усвоил от того объема знаний, что было известно Наташе. Но Володя упорно готовился, не давая себе ни малейшего послабления.

Сдавали они экзамен в разных группах. Володя вытянул билет. Вопросы ему были хорошо знакомы. Он подошел к свободной парте и обнаружил на стуле маленькую подковку, размером с копеечную монетку. Кто — то из предыдущих абитуриентов принес ее на экзамен и забыл забрать. Сердце у Володи страстно затрепетало. Он знал, найти подкову — к удаче. Штормин быстро написал ответы и поднял руку. Молодой очкастый преподаватель, доцент и председатель приемной комиссии очень удивился:

— Вы уверены, молодой человек, что достаточно подготовились и уже готовы ответить на вопросы вступительного экзамена?

— Да, уверен, — холодно ответил Штормин.

— Ну — с, молодой человек, тогда извольте идти ко мне.

Володя уселся напротив преподавателя и спокойным голосом принялся отвечать. Но очкастый доцент, кажется, вовсе не слушал его, а лишь внимательно изучал экзаменационный лист. А потом произнес как — то устало:

— Достаточно, молодой человек. Я ставлю вам за ответ пятерку. Отчасти за мастерство.

— Какое мастерство?

— Идите с богом. Потом поймете. Я, похоже, сегодня плохо выспался.

Ликующий Штормин выскочил на улицу. Он ликовал. Не таким уж сложным оказался самый важный экзамен. Теперь они с Наташей будут учиться в университете. Он станет мастером спорта, чемпионом мира…

Шорохова вышла из университетского корпуса примерно через час. Лицо ее было заплакано, тушь размазана, губы дрожали.

— Что случилось? — Володя подсочил к ней, обнял за плечи. — Тебя кто — то обидел?

— Не — ет, — разревелась Наташа. — Я экзамен завалила.

— Как! — вскрикнул не поверивший ей Штормин. Это было невероятно, как если бы посреди жаркого лета с неба повалил снег. — Ты получила двойку?

— Да — а — а.

— Да как же так!

— Да вот так!

— А я получил пятерку.

— Серьезно? — Наташа вдруг перестала реветь, быстро размазала слезы по лицу и с каким — то недоумением взглянула на Володю. — Покажи экзаменационный лист.

Штормин протянул ей бумагу. Шорохова посмотрела на оценку и промолчала.

Володя все три устных вступительных экзамена сдал на «отлично», а вот сочинение написал на тройку. Но этого оказалось достаточным для зачисления. И он очень гордился своим достижением. До первой сессии, пока не понял насколько непросто учиться в столь престижном университете, где в то лето, за место боролось восемь человек. И правила борьбы были не совсем честными.

Ректор университета, маститый академик и основатель целой школы одаренных ученых, человек принципиальный и бескомпромиссный вызвал накануне вступительных экзаменов к себе в кабинет молодого очкастого доцента, председателя приемной комиссии биологического факультета.

— Павел Петрович, на ваш факультет подал документы некто Владимир Штормин.

— Возможно, — согласился молодой доцент, поправляя на носу тяжелые старомодные роговые очки, — всех ведь абитуриентов не упомнишь.

— Безусловно, всех нет. Но этот парень — чемпион Саратовской области по рукопашному бою среди юниоров. В неполные семнадцать лет!

— И что, Анатолий Михайлович?

— Как что? Надо брать.

— Куда?

— В наш университет. Иначе его медики или юристы перехватят. В сельскохозяйственном институте небольшой конкурс. Сейчас Штормин — чемпион области. Через год станет чемпионом СССР. А там, глядишь, и на мировом первенстве отличится. И прославит наш университет.

При этом ректор сделал ударение на слове «наш».

— Ну, да, — согласился Павел Петрович. — А если у него плохая подготовка по биологии и химии?

— Ну и что? — академик лукаво рассмеялся. — Мы приняли на ваш факультет документы у пятидесяти медалистов. Они в большинстве своем поступят без особого труда и будут двигать в дальнейшем науку вперед. Так? Они свои медали уже завоевали. А этот парень еще нет. Ну, не медикам же его отдавать, Павел Петрович?! Осенняя студенческая Спартакиада на носу, ей богу, вы как будто не выспались сегодня!