Искусство русской беседы

Владимир Викторович Николенко, 2022

Искусство русской беседы – уникальное искусство разрешения конфликтов в обществе, родившееся в России. Оно сочитает в себе взаимное уважение и при этом четкое отстаивание собственной позиции не прибегая к хамству, угрозам, откровенной лжи. Федор Михайлович Достоевский – мастер конструирования таких бесед с глубоким содержательным объяснением позиции каждого своего героя. Тот, кто осваивает это искусство, приобретает славу достойного человека. Князь Мышкин – персонаж, с помощью которого автор демонстрирует действенность этого искусства.

Эпизод второй. Разговор о дуэли.

Аглая. Что вы тут делаете?

Она смотрела на него широко открытыми глазами подлинно интересующимся взглядом без всякого подозрения. Ее аромат окутал его как райское облако.

Мышкин. (обращается к зрителям) Может быть, ей хочется засмеяться. Но нет, ведь она бы тогда засмеялась.

Аглая. Может быть, вы чаю хотите, так я велю.

Ее губы будто порхали как дивные мелкие птички, производящие ласковые трели, нежно касались друг друга в мгновения пауз между фразами, которых вдруг захотелось поймать своими губами.

Мышкин. Н-нет… Я не знаю…

Аглая. Ну как про это не знать! Ах да, послушайте: если бы вас кто-нибудь вызвал на дуэль, что бы вы сделали? Я еще давеча хотела спросить.

Мышкин. Да… кто же… меня никто не вызовет на дуэль.

Аглая. Ну если бы вызвали? Вы бы очень испугались?

Мышкин. Я думаю, что я очень… боялся бы.

Аглая. Серьезно? Так вы трус?

Ее грудь вздыбилась от возмущения.

Мышкин. (смущенно) Н-нет; может быть, и нет. Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится и не бежит, (улыбнувшись виновато) тот еще не трус.

Аглая. А вы не убежите?

Мышкин. (смеясь) Может быть, и не убегу.

Аглая. (обидчив) Я хоть женщина, а ни за что бы не убежала. А впрочем, вы надо мной смеетесь и кривляетесь по вашему обыкновению, чтобы себе больше интересу придать; скажите: стреляют обыкновенно с двенадцати шагов? Иные и с десяти? Стало быть, это наверно быть убитым или раненым?

Мышкин. На дуэлях, должно быть, редко попадают.

Аглая. Как редко? Пушкина же убили.

Мышкин. Это, может быть, случайно.

Аглая. Совсем не случайно; была дуэль на смерть, его и убили.

Мышкин. Пуля попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше, в грудь или в голову; а так, как она попала, никто не целит, стало быть, скорее всего пуля попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили.

Аглая. А мне это один солдат говорил, с которым я один раз разговаривала, что им нарочно, по уставу, велено целиться, когда они в стрелки рассыпаются, в полчеловека; так и сказано у них: «в полчеловека». Вот уже, стало быть, не в грудь и не в голову, а нарочно в полчеловека велено стрелять. Я спрашивала потом у одного офицера, он говорил, что это точно так и верно.

Мышкин. Это верно, потому что с дальнего расстояния.

Аглая. А вы умеете стрелять?

Мышкин. Я никогда не стрелял.

Аглая. Неужели и зарядить пистолет не умеете?

Мышкин. Не умею. То есть, я понимаю, как это сделать, но я никогда сам не заряжал.

Аглая. Ну, так, значит, и не умеете, потому что тут нужна практика! Слушайте же и заучите: во-первых, купите хорошего пистолетного пороху, не мокрого (говорят, надо не мокрого, а очень сухого), какого-то мелкого, вы уже такого спросите, а не такого, которым из пушек палят. Пулю, говорят, сами как-то отливают. У вас пистолеты есть?

Мышкин. (смеясь) Нет, и не надо.

Аглая. (с деловым видом) Ах, какой вздор! Непременно купите, хорошие, французские или английские, это, говорят, самые лучшие. Потом возьмите пороху с наперсток, может быть, два наперстка, и всыпьте. Лучше уж побольше. Прибейте войлоком, говорят, непременно надо войлоком почему-то, это можно где-нибудь достать, из какого-нибудь тюфяка, или двери иногда обивают войлоком. Потом, когда всунете войлок, вложите пулю, — слышите же, пулю потом, а порох прежде, а то не выстрелит. Чего вы смеетесь? Я хочу, чтобы вы каждый день стреляли по нескольку раз и непременно бы научились в цель попадать. Сделаете?

Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он на нее глядит, а о чем бы она ни заговорила, ему в эту минуту было бы почти всё равно.