Дождь в полночь

Владимир Алексеевич Дивинский

Мир рухнул в пасть ядерной войны и выбрался из нее, изменившись и потеряв все. Под вечным дождем медленно убиваемый наркотиками и болезнями мир, где человеческую личность хоронят из политических соображений, продолжает существовать. В книге рассмотрено несколько судеб, которые непрерывно что-то меняют вокруг себя. А может быть – не меняют ничего?

Глава 11

Вроде бы в повседневной жизни города Москвы ничего не изменилось. Все так же, как и всегда, шли по улицам, останавливались у ларьков, покупали «Вечернюю» или «Дневную Фемиду», торчали на автобусных остановках, и спешили на пыхтящих вонючих машинах к месту работы.

Но в последнее время во всем этом появилась какая то неестевственность. Прохожие шли по троутару не как обычно — кто компанией, кто в одиночку, а стройными, ровными рядами, чуть ли не в ногу — проскальзывало ощущение, что толпу ведут на расстрел или проводится чудовищный конкурс по строевой подготовке.

У газетных лавчонок движение слегка разветлялось — одна колонна прохожих шла к ларькам, остальные бежали дальше. В ларьках сидели продавцы — тоже очень странные по поведению. Они механическими движениями выдавали газету, забирали деньги, прощались и просили посетителя выйти. В их глазах ничего не читалось.

Среди них, пытаясь идти в ногу, шагал человек, с головой, как бы невзначай полностью накрытой капюшоном плаща. И немудрено — лицо его уродовало клеймо в виде буквы У, сокращено от «убийца» полученное в самой страшной российской тюрьме.

Живым оттуда вырвался только он. И из последних сил старался не вспоминать те 5 лет, просто вычеркунтые из общей суммы времени, отводящейся на существование. В самом крупном трущобном районе, бывшим скорее поселком — Дубки, все знали его как Зверя. Настоящее же его имя было Сергей Розинберг, которое печаталось во всех газетах, в колонке «Криминал» и «Их разыскивает полиция» За его голову на данный момент было назначено чуть меньше миллиона рублей.

А началось все просто. Он шел по улице. Вдруг увидел, как какой-то плюгавый парень домогается до девушки. Думать и рассчитывать Сергей тогда не любил, был горяч, молод, поэтому подошел и пригрозил парню ножом. Как-то очень быстро возникли копы, его схватили и упекли в холодное и сырое С. И. З. О. Только через пару недель Сереге удалось выяснить, что тот парень был сынком крутого начальника, и тот быстренько накатал на него дело.

Так Сергей и попал в Центральную Московскую тюрьму, и чуть ли не с первых часов пребывания в коллективной камере его внесли в списки самых буйных заключенных. Через пару недель в общей драке был убит зек. Во всем обвинили Розинберга и кинули его в одиночный бокс, где нельзя было ни лечь, ни встать и куда каждый день через открываемкю дырку в двери бросалась протухшая полоска ветчины.

В Боксе Сергей окончательно осатанел. Каждый день с дикими воплями молотил кулаками по стене, чтобы сохранить былую форму, и пытался перекусить или разогнуть стальную скобу, которая заменяла наручники. Надизрателей, стоявших рядом с дверью, он крыл такими матами, что вскоре его начали бояться все тюремщики, его просто считали сумасшедшим.

А однажды ему повезло. Рядом с тюрьмой проводились боевые учения. И то ли там что то не так бросили, то ли куда то не туда выстрелили, но тюремный блок №15 тряхнуло со страшной силой. И от ветхой стены бокса откололся длинный и довольно тяжелый кусок бетона.

Месяц потратил Сергей на то, чтобы частыми сильными ударами ослабить замок, висящий на двери. А затем был совершен первый успешный побег в истории Ц.М.Т (Центральной Московской тюрьмы) Как он прорвался через охранный кордон, как бежал по размокшему от дождя полю, как его подобрала, грязного, замерзшего, умирающего банда Свердловских байкеров-работорговцев — он не помнил. Только две вещи освежали его память — широкий нож, отобранный у первого охранника, которого он убил, и две пули в груди.

Скорчив тупую безразличную мину (рядом была камера) Сергей толкнул дверь в бар «Русская Звездочка».

Это было единственное место в городе, где ещё могли выпить пивка нормальные люди. Бармен (не под химикатом) сколачивал на этом неплохие деньги.

Сергей подсел к стойке:

— Будь Здоров, Стасян.

— Тебе как обычно?

— Да, Ключевское.

Стас налил огромную пенящуюся кружку и подал Сергею. Тот сделал глоток:

— Гадость.

— Другого нет. Тем кто под химикатом ведь пофигу что пить — хоть вино, хоть серную кислоту.

— Козлы они там все. Это ж надо было!

— Это да. Но хотя с какой-то точки зрения — ведь гениально.

Сергей взглянул на бармена не по доброму.

— И не пяль на меня свои зенки Серега. Ты же знаешь, ни одна из каст верной не бывает.

— Да, но ведь ты сейчас правительство защищаешь!

— Я его не защищаю, агитатор. Я просто даю трезвую оценку.

— Она у тебя не трезвая, она у тебя е*нутая

— Сергей, смирись уже с таким неисправимым экземпляром как я. И вообще — оценка зависит от точки зрения. А точек зрения — до крыши МГУ. Кстати, чуть не забыл! У меня есть важная новость! Но я на тебя обиделся, поэтому я тебе ничего не скажу.

— Стас, не будь идиотом…

— А ты помнишь, что было на прошлой неделе? Ты разбил бутылку Австрийского. И так и не заплатил.

— Брось, Стаска, откуда у меня деньги?

— А пистолет с глушителем тебе на что? Ограбь какой-нибудь банк, заодно выместишь свою ненависть к правительству.

— Ага, и мотануть ещё лет пять тюрьмы. Спасибо, уже нажрался.

— Но почему же…

— Потому что ты — бармен. И много не понимаешь. Сейчас грабить банк — смертельное дело, потому что в городе все под химикатом. Следовательно круг подозреваемых уменьшается на три миллиона человек. Из оставшихся выбрать не так уж трудно. И что все-таки за новость ты хотел мне сообщить?

— Идет слух, что власти выпускают новую модель полицейских роботов. Это будут хорошие, умные роботы, И у них будет специальный датчик, реагирующий на отстутствие химиката. Так что похоже придется прекратить прогулки по городу, а мне надо будет прикрыть заведение и залечь в какой нибудь яме. Если это конечно не придумки какие-нибудь.

— Кошмар. — он сделал несколько мощных глотков, но вдруг возникшее ощущение, что кто-то наблюдает за ним в окно, не исчезло.

— Ладно Стас, работай. А мне надо подумать. Будет проходить охрана — свистнешь.

— О, ты разрешаешь мне поработать? Ну хорошо. Надо будет ещё Ключевского — не дам, и так уже на полторы тыщи вылакал.

Сергей привалился к стене. Ему было противно. С появлением химиката исчезли все бары, библиотеки, театры, остались только несколько офисов, заводы, фабрики, «Звездочка», и преступные трущобные районы, территории которых уменьшались с каждым днем благодаря кропотливой работе Капиталиата и Санни — электронной системы, управляющей страной а теперь ещё и роботами, добивающих нормальных людей.

Кальвинизм призывает людей к отстутствию радостей в жизни, отстутствию праздности, яркой одежды, ярких характеров — идеальный человек в понятии Жана Кальвина должен просто верить и работать, работать и верить. Сейчас в Москве — абсолютный кальвинизм, за исключением одной детали — Кальвин призывал работать для того, чтобы наживать богатство, которое он не считал грехом, а здесь не может быть богатства — людям без личности все равно на свои доходы и расходы. Они не копят, не оставляют на черный день, потому что его нет. У них нет ни завтрашнего, ни сегодняшнего, ни вчерашнего дня — у этих людей есть только приказы. У них нет даже естественных потребностей — есть и срать могут только после команды Санни.

А реальные люди? Им скоро станет невыносимо выживать в Москве нового типа. Никаких развлечений, никаких исскуств, фильмов, никакой культуры, получения знания, никакого участия народа в политике — только побеги, только выживание и в конце — смытый в канализацию труп. Но хотя есть и другой путь — лучше или хуже ли он смерти — решать лишь вам…

Можно просто прийти в любой медпункт якобы с мучительными болями. Буквально через несколько минут у вас найдут ретеолит, и положат на первую и последнюю операцию. Последнее, что вы увидите, пребывая в обычном человеческом сознании — это столик, медсестру и шприц серого цвета. А дальше — только приказы. Больше ничего.

Сергей вздрогнул, недопитое пиво пролилось на пол. Ему стало страшно.

— Что же вы натворили… пробормотал Зверь, и его голова, одурманеная алкоголем, упала на грудь.