Чужбина не встречает коврижками

Владимир Александрович Зангиев, 2010

Похождения русского эмигранта за границей. Курьёзные случаи переплетаются с ужасными эпизодами. Динамичное повествование не оставит равнодушным читателя, и произведение сохранится в памяти надолго. Кто-то почерпнёт для себя любопытные сведения о способах выживания на чужбине. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

С горем пополам покончив со всеми таможенными формальностями в чилийском аэропорту, я с облегчением вышел наружу. И сразу же столкнулся с другой проблемой. Дело в том, что всё происходило в декабре месяце и в России вовсю царила зима, а в тот день, когда я улетал, температура воздуха в Москве была 15 градусов ниже нуля. Здесь же, в Сантьяго, было лето в самом разгаре, зверствовало обжигающее латиноамериканское солнце, и температура превышала 30 градусов выше нуля. Окружающие, естественно, обращали на меня внимание; своим нелепым видом я вызывал их живейший интерес: в тёплом зимнем пальто и меховой шапке среди пальм и другой тропической растительности я выглядел форменным идиотом. Внутри аэропорта работали кондиционеры, да и озабоченный таможенными делами, я не испытывал влияния жары. Но вне здания было совсем другое дело.

Пришлось прямо на улице заняться сменой гардероба. Оставшись в шерстяных брюках и тёплой рубашке с закатанными рукавами, я облегчённо взглянул на окружающий мир. О, боже! Опять не то. Вокруг все были жгучие брюнеты, загорелые до интенсивного шоколадного оттенка, одеты в шорты и лёгкие майки. Я же своим бледным видом никак не вписывался в окружающий ландшафт и составлял собой разительную дисгармонию. Но несмотря ни на что, необходимо было внедряться в существующую реальность. Первое, что я должен был сейчас предпринять — это обменять мои доллары на местные песо. Ощущая себя этакой бледной поганкой, нерешительно подошёл к первому попавшемуся служащему в униформе и, тыча ему под нос доллары и словарь, с помощью пантомимы стал объяснять суть своих домогательств:

— Сеньор… песос… кьеро… дондэ?..

Чилиец с таким высокомерным превосходством окинул меня уничижающим, насколько позволял его низкий рост, взглядом!

— Кьерес камбиар доларес? — вопрошал служащий аэропорта.

Я продолжал бестолково жестикулировать и размахивать купюрами. Латинос покровительственным жестом указал мне вперёд:

— Бамос конмиго. (Пошли со мной).

Сто моих долларов быстро перекочевали в хваткую ладонь провожатого. Мы подошли к какой-то стойке с окошечком. Мой покровитель обычной в этих краях скороговоркой темпераментно перекинулся с сидящим по другую сторону, указывая на меня. Клерк с хитрой ухмылкой порылся где-то под стойкой со своей стороны, вытащил несколько измусоленных бумажек, небрежно разгладил их, сосчитал, добавил к ним из кармана ещё одну и всё это протянул в окошко. Первый латинос быстро пересчитал полученное, что-то недовольно буркнул в направлении окошка и, протягивая мне местные деньги, азартно затараторил:

— Не хотел бы сеньор отблагодарить меня за причинённое беспокойство?

Он настолько выразительно объяснял свои домогательства, что совсем не требовался словарик, чтоб понять его. Совершенно не владея обстановкой, словно пребывая в некой виртуальной реальности, я всё же сообразил, что не знаю сколько здесь всё стоит, какова цена местной валюты и какие дают чаевые. Широким жестом я показал, мол, возьми себе сколько надо. Латинос удовлетворённо протянул мне несколько красноватых и зеленоватых купюр, а в его карман перекочевала одна синяя. Тут же его смуглая физиономия приняла неподражаемо удовлетворённое выражение, и я понял, что на мне только что хорошо «наварились». Делать было нечего, и я решил уж использовать его услужливость до конца. Протянул ему листок со схемой и адресом русской церкви. Новый знакомый с равнодушным видом рассмотрел листок, и подвёл меня к такси, с потухшим интересом объяснился с водителем, указывая через плечо на меня и произнося презрительно при этом слово «гринго». Теперь, словно эстафетная палочка, весь интерес относительно меня перекочевал к таксисту. Тот услужливо перехватил багаж, распахнул передо мной дверцу своего авто…

***

В открытое окно такси я с отчаянным любопытством взирал на проплывающие мимо виды местного пейзажа. Горячая воздушная струя, совсем не освежая, мощно хлестала в лицо насыщенным жаром, бесцеремонно теребя увлажнившиеся от пота волосы. Несмотря на пекло, по бокам дороги тянулись зелёные плантации всяких сельскохозяйственных культур. Тут и там вереницы пальм и каких-то неведомых мне деревьев длинными и короткими шеренгами, казалось, выстроились во фрунт, приветствуя прибывшего издалека гостя. Местами попадались пустые площади, заросшие дикой растительностью и отмеченные будто бесхозно разбросанными каменными глыбами. Прямо прерия в натуральном своём виде. В таких местах к небу отрешённо вздымались, словно распятия, огромные кактусы, раскинув по сторонам распростёртые колючие конечности. Надо признать, гиганты производили внушительными размерами впечатление. А кругом по линии горизонта, окутанные бледно-лиловой дымкой, виднелись не очень далёкие горы.

А потом потянулись пригородные кварталы, где по всем приметам обитала нищета. Лачуги были сколочены из всякого подвернувшегося и пригодного для строительства хлама: почерневших и с облупившейся краской досок, покоробившейся фанеры, прессованных из опилок плит, кусков ржавой жести, крыши покрыты обломками шифера или пластика, кое-где даже видны цветные листы кровли из рифлёного синтетического материала, каким на пляжах покрывают навесы, под которыми купальщики прячутся от солнца. Какие-то выцветшие лохмотья сушились на растянутых среди окружающего убожества верёвках. Изредка попадались голые дети, прикрытые лишь грязными шортами. Они либо вяло перебрасывались мячом, изображая игру в футбол, либо просто о чём-то разговаривали, рассевшись на пыльной траве придорожной лужайки. Я тихо внимал окружающее, ибо шофёр такси, видя бессмысленность попыток разговорить клиента, не владеющего местным наречием, молча крутил баранку, временами лишь вслух реагируя на ту или иную ситуацию на дороге.

Ну вот и пошли городские кварталы. Сначала богатые виллы в 2-3 этажа, с бассейнами во дворах, с буйной растительностью внутри огороженных высокими каменными заборами территорий. Дальше начинался мегаполис с высотными зданиями из стекла и бетона, вроде небоскрёба телефонной компании возле площади Италии, выстроенного в стиле хай-тек в виде гигантского мобильника. Нижние этажи были отведены под магазины, выставившие напоказ крикливую позолоту и сверкающие бриллианты, благородный хрусталь и полированные ювелирные поделки. Среди всей колоссальной архитектурной композиции вписались обычные жилые панельные четырёх — и пятиэтажки. И везде дворы были огорожены неприступными каменными или из бетонных плит стенами, по верху увенчанными колючей проволокой. Нигде не попадалось открытых или проходных подъездов. «Значит, жилища наглухо здесь затворены для посторонних», — сделал вывод я для себя. Контраст между трущобами и городским центром был просто ошеломляющим.

С первого взгляда архитектурой город нисколько не отличался от европейского, расположенного где-нибудь в Испании или в Португалии — такие же приземистые католические соборы громоздились тут и там, фонтаны в причудливых каменных чашах со скульптурными изваяниями грифонов и прочих мифических тварей манили прохладой к себе, попадались скульптуры каких-то деятелей в доспехах испанских конкистадоров, стены строений кругом раскрашены графити в яркие цвета и фасады зачастую красочно расписаны портретами знаменитостей или природными пейзажами. Почему-то на фоне всей этой пестрятины особо запечатлелись в памяти заборы, смачно испещрённые красиво оформленными надписями и графикой в стиле уличной субкультурной эстетики. И, пожалуй, что обоняние сразу же, ещё при выходе из аэровокзала, вычленило во всём букете нахлынувших миазмов непривычный запах чего-то сладко-замшелого. Хотя и был этот запах тревожен и непривычен, но он мне безумно нравился. Только спустя некоторое время я осознал, что так благоухает надежда, покончившая с устоявшимся прошлым и призывающая к неизведанным горизонтам.

С таксистом я расплатился по счётчику, немного надбавив ему чаевых, когда тот припарковал автомобиль с краю тротуара на уютной тенистой улочке. Чилиец так выразительно взглянул на меня, что я без всяких объяснений догадался о прибытии к месту назначения. Мне оставалось только, прихватив свой нехитрый скарб, уместившийся в одной спортивной сумке, да перебросив пальто через руку, покинуть транспортное средство…

Русская церковь расположилась в одном из респектабельных центральных районов Сантьяго — на авениде Голландия. Но в будние дни храм был закрыт для посетителей. За высокой кованной металлической оградой виднелся довольно просторный чистенький дворик с ухоженной пышной растительностью и дорожками, мощёнными ажурной каменной плиткой. Эффектно на этом фоне смотрелись несколько русских берёзок, необычно сочетающих свой северный колорит с местной флорой. Сама русская церковь на фоне чилийских монументальных внушительных и солидных католических соборов — выглядела совсем игрушечной. Но от её известковой побелки, ортодоксальных крестов на резных деревянных маковках миниатюрных куполов веяло близким и родным, а также, невыразимым умиротворением и покоем. Это меня несколько вдохновило, я почувствовал вдруг как внутри мгновенно спало напряжение туго накрученной пружины. В глуби двора за зданием церквушки располагались небольшие бытовые постройки из серого кирпича. К ним вела отдельная дорожка, начинающаяся от проделанной с другой стороны ограды калитки. К этой калитке я и направился, ибо на парадных воротах висел на цепи внушительного вида замок.

Калитка была заперта, но сбоку от неё висел шнурок с табличкой «TIMBRE» и другой конец шнурка был прикреплён к небольшому медному колокольчику, висящему над ближайшим окном жилого здания. С душевным трепетом я нерешительно подёргал за шнурок. В глуби двора раздалось жалобное дзеньканье и я стал терпеливо ждать, нервозно выплывая из затапливающих меня тёплых чувств.

Появилась крашеная блондинка, тощая и заспанная, с толстым флегматичным и тоже заспанным годовалым малышом на руках.

— Кэ кьере устэ? — равнодушно спросила блондинка из-за калитки.

— Я русский. Вы говорите, должно быть, по-русски?

— Естественно. Так что вы хотите? — повторила крашеная свой вопрос на родном языке.

— Я только что приехал из России и мне хотелось бы встретиться со священником. Вы можете помочь мне в этом?

— Батюшка будет здесь только в воскресенье и по окончании службы он примет вас. Приходите через три дня.

Тощая говорила со мной совершенно бесцветным голосом и явно не испытывала никакого интереса к назойливому соотечественнику. Ей хотелось поскорее отделаться от меня. Но я-то терял всякую возможность получить столь необходимую в моём трудном положении помощь. Совсем не улыбалась перспектива трое суток провести неизвестно где на улице, в чужой стране, фактически без средств. И во мне пробудилась решительность.

— Понимаете, у меня нет здесь знакомых, я не знаю испанского языка, да и гостиница мне не по карману по причине крайней ограниченности в средствах, — принялся я втолковывать ей.

— Знаете, я вам ничем не могу помочь, — вяло упорствовала крашеная. — Это ваши проблемы. О чём вы думали, когда ехали сюда?

— Поймите меня правильно, — наседал я, — это единственная моя возможность, я все надежды возлагаю исключительно на церковь. Да у меня батя хоть и нерусский, но ещё его дед принял православие… причём добровольно!.. Да войдите же, наконец, в моё положение. Я здесь без постороннего участия, может быть, погибну… Вы ведь христианка и милосердие…

— Что вы взываете ко мне, как… Я вовсе не Христос и не творю чудеса. Сказано ведь: ничем не могу помочь!

— Ну хоть с попом мне просто поговорить… Вы можете это устроить?

— Невозможно это до воскресенья, я ведь уже сказала, — начала заметно нервничать тощая. — Батюшка живёт в монастыре, который находится далеко за пределами Сантьяго и приезжает он сюда только для церковного богослужения. В воскресенье после литургии он сможет принять вас.

— Но телефон-то у вас есть? — продолжал упорствовать я. — Позвольте мне хоть таким образом поговорить.

— Пойдёмте! — сдалась в конце концов моему напору оппонентка и нервно забренчала связкой ключей, отпирая калитку. — Я, право, не знаю будет ли отец Вениамин доволен тем, что его побеспокоили в неурочное время.

— У меня нет иного выбора, — исступлённо пробубнил я себе под нос.

Блондинка провела в небольшую ухоженную комнатушку, пропахшую не то манной кашей, не то какой-то детской молочной смесью. Аж во рту у меня ощутился вкус давно забытого детства. Припомнились нежные материнские руки, когда мама ещё была жива и совсем молода…

Кроме крохотного журнального столика и лёгкой кушетки в комнате стоял большой цветной телевизор с внушительным видеомагнитофоном и новенький стереофонический музыкальный центр. Девица поспешно набрала номер и передала мне телефонную трубку. Я с затаённой надеждой мучительно вслушивался в долгие гудки телефонного зуммера. Противоречивые чувства будоражили нутро. Словно на незримых качелях, то вверх вздымало надежду, то она рушилась и обуревало раскаянье: зачем я вверг себя в авантюру?.. никто мне не станет помогать… Отчаянье захватывало душу. Сердце добрым десятком ударов встречало каждый последующий гудок в наушнике. Как колотился мой главный кровеносный орган! Иначе и не могло быть ведь здесь и сейчас решался важнейший вопрос: жить мне или погибнуть? Прямо по Гамлету: быть или не быть?

— Дигаме, пор фавор, — наконец донёсся старческий дребезжащий голос из трубки.

— Здравствуйте… — растерянно поприветствовал я старика.

— Здравствуйте. Кто вы? И что вы хотите?

— Я русский. Только что прибыл из Москвы и мне необходимо с вами встретиться… поговорить…

— Хорошо! В воскресенье приходите в церковь.

— Понимаете, у меня сложная ситуация. Я на последние средства купил билет и прилетел в Чили. С трудом добрался до русской церкви. У меня нет никаких знакомых здесь и, кроме того, я даже не знаю испанского языка. Мне негде переночевать. Помогите, ради Христа, — жалобно причитал я.

Мембрана в трубке на непостижимо долгое время прекратила свои колебания. Продолжительное молчание на другом конце провода убивало всякую хилую надежду на ожидаемое сочувствие. И вот, снова раздался невыразительный старческий голос и безразличным бесцветным тоном попросил:

— Передайте телефон Ирине. Вы ведь от неё звоните мне.

Дрожащей рукой я исполнил просьбу попа. Ключница предупредительным жестом перехватила трубку и почтительно покивала в неё. Напоследок сказала: «Досвидания!» и неожиданно дружелюбным тоном пригласила сесть. Внутри стал плавиться лёд — некоторый прогресс в моем дохлом деле наметился, удача тяжёлой пятой наступила на змею безысходности. Ликующие чувства стали заполнять душу. И бесполезно было пенять на преждевременность, надежда накатывалась растущим снежным комом с горы. Я уже почти обожал крашеную свою соотечественницу и её флегматичное чадо, которое за всё время нашей беседы не издало никаких звуков. Признаками жизни, пожалуй, был только неподдельно яркий румянец на выпуклых щёчках толстячка, да равномерное посапывание.

Теперь Ирина проявила ко мне живой нескрываемый интерес. Она с любопытством стала расспрашивать о России, рассказала о себе. Выяснилось, что сама она родом из Омска, но вышла замуж и последние годы жила с мужем в Крыму, в Керчи. Муж инженер, сейчас работает в какой-то эмпресе, производящей электрические приборы для чилийского шахтного производства. У них двое детей — есть ещё девочка восьми лет, которая в настоящее время находится в гостях у друзей. В Чили они уже три года, а до этого два года провели в Аргентине.

— Здесь нам повезло больше, — рассказывала дальше Ирина. — Семью приютила церковь, предложили эту комнатушку, а когда родился Вадик, разрешили занять и соседнюю. Со мной заключили контракт, по которому исполняю обязанности сторожа и слежу за порядком во дворе: подметаю, поливаю и ещё храню ключи от всех помещений.

— А платят-то как? — с интересом полюбопытствовал я.

— Здесь много не платят. Я получаю всего 80 тысяч песо, это немногим больше 160 американских долларов. Правда, за жильё совсем не плачу, а это очень важно, ведь оно здесь стоит очень дорого. Практически, чтобы арендовать примерно такую же, как у нас сейчас площадь, не хватит моей зарплаты. Зависит ещё, конечно, от района, в котором ты собираешься жить. Но белые не могут проживать в тех местах, где поселен чилийский побласьон (простолюдины). Европеец там просто не выживет. Разнузданный бандитизм, наркотики, непомерная грязь и запредельная интеллектуальная запущенность убьют его раньше, чем он успеет в чём-либо разобраться.

— Но Чили, как я слышал, наиболее благополучная в экономическом плане страна в Латинской Америке. У меня есть друг в Германии, который пишет, что зарабатывает там в месяц 2800 марок за выполняемую им неквалифицированную работу. А у вас 160 долларов…

— Германия… Франция… Швеция… даже хотя бы Испания… — это совсем другое, там Европа, цивилизация, другой мир, — скептически заключила Ирина. — А здесь, так называемый третий мир со всеми вытекающими из этого последствиями. Устойчивая безработица. Да и работать здесь, честно говоря, определённая часть населения вовсе не стремится. А зачем утруждать себя им, когда Латинская Америка не Россия с её так называемыми зонами рискованного земледелия? Здесь никогда не было голодовок, вот и невозможно развиты попрошайничество да воровство. Латиносы, они сами по себе, ленивы до чрезвычайности, но что касается воровства, то в этой области проявляют необычайную расторопность.

Я жадно, словно губка воду, впитывал новые для себя сведения о чилийской действительности. Всё это было крайне интересно, ведь я собирался обосноваться в этом мире. Однако абсолютно не мог поверить тому, что здесь на целый порядок зарплата меньше, чем мне представлялось. Это было неутешительным открытием. А ведь в наших российских средствах массовой информации и не проскальзывало ничего подобного о латинских странах. Вот это да! Я сделал жалкую попытку отстоять свою позицию:

— В России я от многих слышал, как их знакомые, или знакомые их знакомых, уезжая за рубеж, там быстро и благополучно устраивались…

— В эти же бредни поверили и мы в своё время, — оборвала меня пессимистичная собеседница. — Но реальность быстро остудила наши горячие головы. Возвращаться назад было не на что, да и некуда. В надежде на бешеные заработки, мы поставили на карту всё: продали квартиру и прочее, что имели на родине, и с необузданными надеждами ринулись в призрачный заморский рай.

— Неужели всё это так? — опешил я, словно мне вылили ковш ледяной воды за шиворот.

— Увы! Русская колония в Чили очень малочисленная. Фактически, все друг друга знают. Каждый перед другими, словно голый — ничего о себе не утаишь. Так вот, я никого из таких как мы простых работяг, не знаю, кто был бы устроен так, как нам грезилось на родине. Мы-то ещё хорошо пристроены, муж зарабатывает около тысячи долларов.

— А какую часть доходов вы тратите на питание и одежду?

— К счастью, продукты здесь очень дешёвые и одежда тоже. Если, конечно, вы не будете покупать их в таком супермаркете, как «Джумбо», где отовариваются одни богачи.

— Да, картина, которую вы обрисовали, довольно неприглядна. Я думал…

— Понятно. То, что вы думали, совсем не вяжется в вашем сознании с бытующей действительностью. И это так. Трудно, очень трудно наши люди устраиваются здесь. И вы подумайте, может быть, лучшим для вас будет — вернуться домой?

— Но нет! — упорствовал я. — Не для того вырывался оттуда, чтоб так вот вдруг возвращаться назад. За мной стоят люди — мои друзья, которые ждут помощи, и я не должен лишить их надежды. Вы ведь сами сказали, что с голода тут никто не умер. А в России уже люди варят себе кашу из комбикорма. Уж это я видел собственными глазами. Да и вы ведь сами здесь превосходно устроились.

— Дело ваше. Я только высказываю своё мнение. Но хочу заметить, что очень многие русские не смогли здесь найти своё место и вынуждены были уехать назад. И таких во много раз больше. Мой Николай долгое время мыл окна по разным офисам, да по частным домам ремонтировал электроприборы. Но вы, я смотрю, упорный и вам, может быть, повезёт больше других. Я вам желаю удачи! Но сбросьте прочь розовую оболочку с глаз и это поможет скорее адаптироваться в новых условиях…

Итак, первая встреченная в Чили соотечественница преподала мне хороший урок практиковедения в области обетованного заморского рая. Ценнейшая для меня информация! Кроме того, Ира подробно нарисовала схему, по которой я должен был добраться до русского монастыря, где меня ожидал священник отец Вениамин. Она снабдила подробной картой Сантьяго, написала на листке необходимые фразы для общения с местным населением: водителями автобуса и маршрутного такси, с помощью которых мне предстояло добраться до места, проводила до остановки и усадила в нужный автобус. А водителю наказала где меня следует высадить.