Чужбина не встречает коврижками

Владимир Александрович Зангиев, 2010

Похождения русского эмигранта за границей. Курьёзные случаи переплетаются с ужасными эпизодами. Динамичное повествование не оставит равнодушным читателя, и произведение сохранится в памяти надолго. Кто-то почерпнёт для себя любопытные сведения о способах выживания на чужбине. Содержит нецензурную брань.

Глава 12

Ох и ощутима языковая проблема за рубежом! Ежедневно я упражняюсь в испанском — не зря ведь прихватил с собой из дома самоучитель и карманный словарик. Прилежно следую всем предписаниям учебного пособия, зубрю грамматику, запоминаю слова и выражения. Но видимо оттого, что сильно нервничаю, чужой язык никак не даётся. Языковую практику обретаю, главным образом, в магазинах, общаясь с продавцами, а также, с прохожими на улице. Однако всего этого явно недостаточно для овладения необходимым уровнем. В магазине-то всё усвоил я достаточно быстро, там даже если чего и не знаешь, ткнул пальцем — и продавец тебя понял, ты только производи оплату. Но когда приходилось более тесно соприкасаться с испанской речью, проблема языкового барьера вставала весьма актуально. Я, вроде бы, и немало знал испанских слов, но использовать на практике свой словарный запас никак не получалось. Тешился мыслью: вот устроюсь на работу и начну ближе общаться с чилийцами тогда и обрету необходимую практику — и пойдёт язык. Но с работой всё как-то не складывалось, а имеющаяся денежная наличность катастрофически таяла, как эскимо в руках пятилетнего лакомки. При всей моей бережливости и скромности текущих запросов скорый финансовый крах реально устрашал своей неотвратимостью. Продукты питания я, как и все пребывающие в моём положении, приспособился добывать по воскресеньям в церкви. Их туда с благотворительной целью регулярно поставляла матушка Ульяна, чтоб поддерживать страждущих в их беде. Часто эти продукты были, если судить по местным меркам, совсем непригодны к реализации: была повреждена упаковка, поцарапана этикетка, испачкана обёртка, а фрукты и овощи, вообще отталкивали покупателя своим вялым видом либо слегка подпорченными местами. Но в моём положении привередничать не имело смысла: я вырезал подгнившие части, как это принято на моей родине большинством населения, и употреблял эти продукты в пищу. Да, ведь мы не чилийцы и не избалованы изощрённостью выбора.

Случилось однажды быть мне очевидцем следующего эпизода. Двое немолодых бедных чилийцев явились в русскую церковь, чтоб добыть себе здесь что-нибудь на пропитание. Их провели к отведённому месту, где оставляли продукты нуждающимся. Когда аборигены увидели то, что им предлагали в пищу, они в первый момент просто лишились дара речи, а как только пришли в себя, вознегодовали: «Это всё несъедобное!..» С тех пор они уже никогда не появлялись в этом божьем храме. Их так отпугнули подгнившие фрукты и подпорченная упаковка предлагаемых продуктов, что пропал весь интерес к подобной благотворительной помощи.

В общем, нам, экстремалам, выжить здесь не представляет труда. Но всю жизнь выживать — это невыносимо, от этого, в принципе, я и бежал сюда. И вот, приходится испытывать на себе гадливое чувство побирушки, промышляющей чем подадут. Для сорокалетнего, полного сил мужика — это невозможно. Ведь нас учили: человек — звучит гордо! А я не ощущал себя в полной мере человеком, ибо от животного нас отличает способность к труду. Нужно искать любую работу. Чтобы зря не терять время, я поехал в монастырь на встречу с отцом Вениамином с намереньем просить его помочь мне в поисках работы. Старик принял, как всегда, учтиво. Мы чинно поговорили о том-о сём, отдав долг вежливости традиции. Затем, я осторожно напомнил о цели своего визита.

— Да-да, я поговорил о вас, — поспешил успокоить священник. — Я вас познакомлю с одной дамой, она живёт здесь поблизости, и охотно согласилась принять участие в вашей судьбе.

— Очень любезно с её стороны. Спасибо вам, батюшка, что помогаете мне.

— Ничего! Не стоит благодарности, — поскромничал поп. — Она, вообще-то, мой должник и охотно откликнулась на мою просьбу. Пойдёмте, нас ждут.

***

Домик, куда мы направились с отцом Вениамином, находился здесь же, на территории монастыря. Был он небольшой, ухоженный и уютно утопал в цветах и разной тропической растительности. Нас гостеприимно встретила пожилая подвижная хозяйка. Её седовласые локоны мягко обрамляли лицо с благородными чертами славянского типа. Глаза цвета бирюзовой бусины на ладони в свете заходящего дня отражали едва уловимую для посторонних озабоченность. На вид женщине было за семьдесят, но она изумляла исключительной осанкой. Мы тут же познакомились. Звали её — Львова Екатерина Андреевна. Эту даму я уже видел во время служб в церкви.

Мы вошли в дом. Там всё было в идеальном порядке — чувствовалась добрая рука заботливой хозяйки. Хоть мебели и немного, но подобрана со вкусом. Старинный резной комод, антикварный ореховый столик с изящно гнутыми ножками, ажурно плетённые кресла. У входа в углу примостился платяной шкаф с зеркалом в середине. Меня привлекло то, что в развешанных на стенах и расставленных на мебели старых семейных фотографиях были запечатлены люди, судя по их одежде, принадлежавшие к дореволюционной России и… к гитлеровской Германии. Особенно заметно выделялась одна миловидная блондинка, одетая в военный мундир вермахта, которая присутствовала на многих фотографиях…

Отец Вениамин быстро откланялся, сославшись на необходимость провести какую-то церковную церемонию в монастырской часовне. Я остался с глазу на глаз с радушной хозяйкой. Мы пили чай с печеньем, и она по-старушечьи разоткровенничалась — принялась вдруг рассказывать о себе. Я слушал с интересом, уткнувшись взглядом в цветастый палас под ногами и пытаясь упорядочить свои мысли, крутившиеся в голове, как песчинки, подхваченные вихрем.

–…а происхожу я из древнего дворянского рода. Мои родственники сражались с коммунистами в Гражданскую войну. Потом, кто-то из них сгинул в огне сражений, кто-то погиб в застенках красного режима. Когда началась Вторая мировая война, наша семья, терпящая большие притеснения от коммунистов, с надеждой встретила весть о вторжении германских войск на территорию Советской России. Германия, как нам тогда казалось, расправится с советской властью и нашей семье вернут утраченное.

— И много у вас забрали?

— Как рассказывала нам мать, под Калугой находилось наше родовое поместье, и ещё в Петербурге на Фонтанке имелся особняк, да ещё какие-то деревни по России. Но мы с сестрой родились в двадцатые годы, то есть, после свершившихся в России трагических событий, закончившихся свержением монархии.

Она широким жестом указала на одну из фотографий на стене, где крупным планом запечатлена была та самая красивая блондинка в германской военной форме, которая уже привлекла моё внимание:

— Вот, видите, как я тогда была молода?

— Так это вы?! Как вы оказались у немцев?

— Вот так и оказалась, вместе с сестрой! Мы жили на Украине и, когда туда пришли германские войска, мы явились в городскую комендатуру и предложили свои услуги.

— Но ведь это были враги! Они пришли убивать…

— Кого убивать? Мы ненавидели коммунистов — они обобрали нас. Мы готовы были сотрудничать хоть с чёртом, только бы он расправился с ненавистным нам режимом. Вот так с сестрой стали служить при комендатуре. Нам выдали полагающиеся пайки и жалованье. В обязанность вменили доводить до сведения населения все распоряжения немецких властей, а также, быть переводчицами. А ещё мы вели различную документацию на оккупированной территории. В общем, всё складывалось благоприятно до той поры, пока Красная Армия не стала наступать. Мы с сестрой последовали за немецкими войсками.

— А как вы оказались в Чили?

— О! Это потом. А сначала пришлось пережить такой кошмар! В самом конце войны, когда Советские войска вошли в Германию, там творилась такая неразбериха… кругом бомбят, артиллерия обстреливает, внезапно прорываются русские танки…Ужас! То американцы, то французы с англичанами… Но страшнее всего были русские… Кругом паника!.. Мы с сестрой в тот момент находились в каком-то маленьком немецком городишке, когда начался массированный обстрел его. Мы, как раз, шли к месту службы, когда начали рваться первые снаряды. Нам пришлось поспешно укрыться в первом попавшемся подвале какого-то дома. Там пряталось гражданское население и только мы двое оказались в военной униформе. Обстрел продолжался долго, потом слышался грохот проходящих танков. В городе начались уличные бои, которые продолжались трое суток. Всё это время никто не покидал укрытие и было неизвестно в чьих руках населённый пункт. Больше всего мы боялись, что им овладеют русские. Нам с сестрой поблажек ждать от сталинского режима было нереально.

— Да, я понимаю ваше состояние…

— Конечно, нас бы расценили как предателей Родины. А это по законам военного времени грозило неминуемой смертной казнью. Но, к счастью, как выяснилось вскоре, город заняли американцы. Нашему ликованию не было предела. Мы оказались в американской оккупационной зоне и сдались на милость победителей. Так обе попали в лагерь для военнопленных. Ну, а дальше всё было просто. Мы изъявили желание перебраться на американский континент. Уехать в Штаты желающих оказалось много и попасть туда быстро просто не было возможности. Нам предложили Латинскую Америку — как раз в тот момент формировался пароход на Чили. Мы решили, что это наш шанс, а там недалеко и до Штатов. Если что, со временем переберёмся туда. Так, в сорок шестом мы очутились здесь. Ну и получилось, что остались навсегда. Моя сестра пятнадцать лет назад покинула этот мир. И мне приходится доживать свой век в этой стране. Вот такая она моя судьба…

Я тоже вкратце рассказал о себе, делая упор на то, что не являюсь сторонником коммунистических идей, что, как и собеседница, немало натерпелся от варварского режима. Это, как мне казалось, должно было идейно объединить меня с госпожой Львовой. И, кажется, на этой почве имело место понимание моей ситуации. Старушка пообещала постараться ради меня в поисках рабочего места. Мы расстались друзьями. Только Екатерина Андреевна предупредила, что сюда к ней приходить больше не следует — легче всего нам будет общаться в церкви.

— Ну, что же, это как вам будет угодно, — согласился безропотно я.

Забегая вперёд, скажу, что несколько раз ещё мне довелось поговорить в церковном дворе с сеньорой Львовой. При последней нашей встрече она была предельно откровенна. Буквально ошарашила широтой и открытостью своей русской натуры… Неожиданно она вдруг с нескрываемой ненавистью выплеснула мне в лицо всю гадость, какую накопила в себе за годы отчуждения:

— И что вы навязываетесь ко мне? Пусть вам помогают ваши коммунисты, а меня увольте от подобного шага. И, вообще, мне неприятно с вами разговаривать. Вы погубили Россию. Вы несёте угрозу всему миру. Вас ненавидит всё цивилизованное человечество. И нечего вам здесь делать, убирайтесь в свою проклятую страну!..

Дискутировать в этой ситуации не имело смысла, и я оставил свои надежды, связанные с этой озлобленной старушенцией. Придётся искать другие варианты. Но как всё же люди переменчивы и непостоянны, им присуще рядиться в беспрестанно меняющиеся маски, участвуя в жестоком спектакле жизни!.. Я сосредоточил своё сознание на этой мысли подобно выпавшему за борт человеку, сомкнувшему судорожно пальцы на конце сброшенной кем-то верёвки.

Мне кажется, что жизнь сгущает краски!

Гораздо проще дело обстоит.

Природа просто наряжает в маски,

поскольку карнавал нам предстоит.

И никаких не нужно апелляций

по поводу трагических картин:

пред нашим взором смена декораций, —

сюжетом заправляет Алладин.

Мелькают незнакомые нам лица

и ряженых меняется поток, —

и нужно представленьем насладиться,

расслабившись пред вечностью чуток.

Давайте будем вместе веселиться,

пока в бокале плещется вино,

неведомо ведь сколь судьба продлится, —

конец найдёт когда-то — всё одно!

И маски,.. переменчивые маски…

пред взором, словно сонмище гримас

мелькают, и загадочные краски

невольно

завораживают

нас.