Хозяйка северных морей

Владимир Александрович Бабенко, 2020

Эта книга о пиратах, кладах, роковых красотках и коронованных негодяях, сидящих на тронах цивилизованной Европы. А ещё она об интригах и схватках тайных служб под ковром госпожи Истории, о ледяном, злом Северном ветре, свистящем в снастях фрегата, идущего в боевом развороте навстречу вражеской эскадре, и не столь уж важно, что вернуться домой шансов почти что нет. Важно то, что впереди двадцать пять лет не объявленных войн, а контракт подписан на весь срок. А ещё эта книга о любви Капитана к Женщине. «К матери, сестре или жене?» – спросите вы. Это неважно. К Женщине! Ведь жизнь и смерть тоже особы женского рода. Для тех, и о тех, кто привык жить, а не существовать эта книга.

Глава 1

Капитан

Вот спрашивается: « Как, по-вашему, должен уходить в плавание корабль, загруженный дорогим и ценным товаром, да к тому же если его экипаж точно знает, что их ждут и готовы взять на абордаж, ограбить и пустить на корм рыбам?».

— Торжественно, с толпой провожающих. Слёзы, сопли, вой покинутых любовниц, шпионы, тайно отправляющие почтовых птиц? — наверное, подумали вы.

Фигушки! Такие корабли уходят тихо в предрассветном тумане, когда город ещё спит и в порту слышны только отбиваемые склянки на стоящих рядом судах.

Выходя из Амстердама, шнява «Алмаз» Григория Строганова рисковала не только деньгами первого богатея России.

Команда из семидесяти помор и ещё трёх десятков прибывших французов, испанцев и прочего иноземного люда рисковала своей шкурой — жизнью своей рисковала. Да и денежки, в сундуке, стоящем в каюте капитана оптимизма никому не добавляли.

Шведы даже и не скрывали того, что будут топить всех русских, которые только попробуют сунуть свой нос в Европу.

И топили гады. Из трёх кораблей, вышедших из Архангельска, только один «Алмаз» сумел прорвать блокаду, устроенную цивилизованными европейскими разбойниками. Остальные были взяты на абордаж и что сталось с экипажами, только одному богу известно. Был слух, что всех, кто выжил после абордажа, попросту погрузили в лодку, и пустили на волю ветра и волн, даже не дав вёсел — это так цивилизовано, по-европейски.

После прорыва в Амстердам. «Алмаз», сгрузив товар, обратно так и не вышел.

Команда шнявы, промаявшись полгода в Амстердаме, уже собрались пуститься в бега домой, бросив судно.

Поморы крепостными никогда не были и, плевать они хотели на Строгановские угрозы. Сходить в гости к морскому царю охотников было мало — дома в Архангельске ждали матери, а кого и жёны с кучей ребятни.

Бросать шняву — небольшое, но добротно сработанное судно, имеющее три мачты с прямыми парусами и бушприт, под которым располагалась здоровая грудастая деревянная бабища, сработанная мастером Прошкой Елагиным на верфи в Беломоре, было откровенно жаль. Но идти на убой, на заведомую погибель тоже никому не хотелось.

Вот и разбегались потихоньку: кто домой по суше, через половину Европы, а кто и на голландские или английские корабли нанимался.

Как долго это продолжалось бы, было решительно непонятно. Наверное, вскоре вся команда «Алмаза» тишком рассосалась бы, оставив судно на пирсе, но жизнь распорядилась по-другому.

Всё началось с того, что утром на борт поднялся приказчик Дениска Мосолов, человек неглупый из поморов, служивший Строгановым уже почитай второй десяток лет, в сопровождении невысокого молодого человека в недорогом, но добротном иноземном кафтане. По тому, как легко незнакомец поднялся на борт шнявы, чувствовалась хватка опытного моряка.

На вид ему было лет двадцать, может, меньше. Но ловкость и стремительность, с которой он двигался, властность во взгляде и манерах выдавали в нём человека привыкшего отдавать приказы и не терпевшего возражения.

Команде «Алмаза», собравшейся на верхней палубе, приказчик, особо не чинясь, по-быстрому представил прибывшего с ним молодца:

— Парни! Скоро вам домой в Архангельск идти. Вот — Мосолов указал взглядом на юношу, стоящего за его спиной, — хочу представить вам вашего нового капитана. Человек он молодой, но морское дело знает хорошо. С ним и домой пойдёте.

— А мне куда теперича, податься? — поинтересовался мужчина крепкого телосложения, с лысым, как коленка черепом и чёрным от загара лицом.

Широкий, отливающий синевой шрам от сабельного удара, уродовал его загорелую рожу, придавая классические черты злодея из ближайшей подворотни.

После того как бывший капитан смылся со шнявы, прихватив с собой десяток не самых плохих моряков, Хромов будучи квартирмейстером и первым помощником капитана заступил на его место.

Рост мужчины был выше среднего и в плечах он напоминал тот самый знаменитый славянский шкаф. И нет ничего удивительного, что при встрече с таким типом в тёмном месте у любого смертного, невольно возникало желание отдать всё, что есть, включая исподнюю рубашку и молиться о спасении души «раба божьего».

— А тебе Осип Тимофеевич, быть у меня помощником, на время перехода, а там видно будет, — распорядился новый капитан.

Прибывший юноша был ростом чуток ниже Хромова, уступал в ширине плеч, но весёлые черти так явственно плясали в его тёмных глазах, что возразить бывший квартирмейстер не решился.

Испугался?! Нет. Просто привык подчиняться, да и наглая уверенность юнца подкупала.

Вероятно, у Мосолова были другие планы, относительно Осипа, но встретив взгляд капитана, присланного самим Хозяином, спорить он не стал.

Не прошло и четверти часа, как Мосолов укатил с пристани.

Управление «Алмазом», перешло в руки Александра Вельбоу — француза, с нерусской мордой, свободно говорящего по-нашему и крывшего российским матом вперемежку с голландским «портовым жаргоном» так, что уши в трубочку заворачивались, но всё по делу и без обид.

Капитана невзлюбили сразу. И было за что — ну кому спрашивается охота пупок рвать, когда можно просто полежать в тенёчке или сходить в город поглазеть на «немцев» или завалиться в кабак — денежки Строганов платил, хоть и не особо и много.

Шипели в бороду, что та гадюка, которой прищемили хвост, матерились тишком, но выполняли все распоряжения. Особо языкастых выпороли прямо на палубе, заковали в железо и спустили в трюм, качать воду, гонять крыс и конопатить щели.

Помпы извлекли на свет божий и началась каторга. Откачиваемая вода, воняла так мерзко, что серые хвостатые твари с рядом стоящей «иностранной» посудины с воем, зажимая носы, разбегались по щелям. А голландский капитан, возмутившийся несусветной вонью, был послан, кстати, на чистейшем нижнесаксонском матерном сленге, так далеко и в точно указанное место, что,вытаращив глаза, сел толстой задницей на палубу своего флета и долго хлопал губами, что та рыба окунь.

Застучали топоры и колотушки, команда судового плотника, была поднята на ноги и начала приводить в порядок такелаж.

О «французе» заговорили в этот же вечер в портовых кабаках и борделях. Как оказалось, он был действительно личностью занимательной и невольно внушал уважение, ну если не он сам, то его родителя знали превосходно.

А тем временем кошмар, этакий мини-филиал ада, на «Алмазе» продолжился, да собственно и не прерывался вовсе.

Команда, возглавляемая боцманом кряхтя и охая взбиралась на мачты и подобно тараканам расползалась по реям и стеньгам, приводя в порядок такелаж, гики, тали, блоки, полиспасты и прочую судовую амуницию. От умения и сноровки именно этих людей зависела жизнь всего экипажа.

Когда ветер рвёт паруса, а дождь хлещет, заливая глаза, реи напоминают каток, а корабль так и норовит подставить борт под волну, именно эти люди заставляют неповоротливую шняву порхать как легкокрылая бабочка по гребням морских валов. Они же первыми и погибают в пучине океана при падении с высоты, когда ноги скользят, а пальцы уже не гнутся от холода и нечеловеческого напряжения.

К вечеру ладони людей покрылись волдырями, тело синяками от ушибов и падений, жирок, накопленный за время простоя, в ужасе покидал бренное тело..

Всем в одночасье стало ясно, что с таким Капитаном можно выйти не то что в море, а к самому чёрту в пасть: «Один хрен жрать не станет — подавится».

Утром следующего дня сюрпризы не кончились. Наоборот — они начались. На причал прибыло человек с полусотни, разного иностранного люда с инструментами и трубками в зубах.

Трубки, правда, вскорости прибывшим «немцам» пришлось засунуть себе в карман, потому как Капитан пообещал запихнуть их самим владельцам курительных приспособлений в место пониже талии, сзади естественно. А по горящим глазам и откровенно бандитскому виду лысого верзилы, стоящего рядом с ним, всё именно так и произошло бы.

«Немцами» на Руси издавна называли иностранцев, так что среди прибывшего иноземного люда германцев почитай и не было вовсе — в основном французы и испанцы.

«Хранцузы» мать ихнюю за ногу, принялись за работу с не меньшим рвением, чем московиты, ругаясь и шипя по-своему.

Халтурить не получалось — «русский капитан» вникал в каждую мелочь и, похоже, что знал и умел делать не хуже самих мастеров. Это невольно вызывало уважение. Теперь уже русские «лё кон» кряхтя отругивались:

« Что немчура, халтура не прошла?! Так-то мы вам ещё покажем, как хрен с редькой жрать нужно», — команда невольно гордилась «своим шкипером».

— Капитан, похоже, парни вас зауважали, — усмехнувшись в бороду, заметил Осип, — у меня такого не получалось, хотя, я на море почитай всю жизнь, а вот поди ж ты. Завидую.

— Погоди, Тимофеич, вот когда шведа на абордаж возьмём, деньги в карманах зазвенят, вот тогда ещё больше зауважают, а сейчас это так — мелочи.

— Это ты ваше благородие про шведские фрегаты, говорить изволишь? — ехидство прямо-таки светилось в глазах «лысого чёрта», и не только это, а что-то ещё, чего и сам Осип пока не осознавал. — Я их видел своими глазами, а вот……ты?

— Видал! Пришлось пару раз окропить палубу красненьким, — глаза Александра заблестели, и на лице появилась странная ухмылка. — Ладно, Осип проследи за работой помп и на камбуз загляни, — отмахнулся Александр, исчезая в трюме.

Верить в бахвальство капитана Хромову не хотелось, но слова о денежках в кармане, ему понравились. О каперах ходило немало слухов, да и вживую их видать ему доводилось.

«А чем чёрт не шутит, с таким дьяволом на мостике»

Хромов печёнкой чувствовал, что есть в этом во всём какая-то чертовщина. А вот в чём она, было пока непонятно.

В том что, морской дьявол с Александром побратимы он уже наслушался вечером в портовом кабаке. Да и проститутки из местного борделя что-то подобное лопотали — Амстердам город небольшой, всё обо всех знают.

«Выйдем в море, — видно будет!» — «успокоил» себя Осип, направляясь к камбузу, где приятно пахло и слюни невольно наполняли рот при одном виде свиной тушки. Кормёжка была хорошей, в этом Капитану не откажешь. За свою команду он глотку готов был перегрызть любому и люди ему отвечали взаимность. Так начинала возрождаться Команда.

Материалы подвозили, Мосолов пытался сжульничать, но был прищучен, обруган, получил звонкую оплеуху и ему твёрдо пообещали, если не вздёрнуть на рее, то утопить в месте неглубоком, вместе с его гнильём. Глянув в тёмные как смоль глаза Вельбоо, приказчик понял:

«Этот гад, нерусский утопит. Как пить дать, предварительно содрав шмотки, чтоб добро зря не пропадало».

Испить студёной солёной водицы да ещё голышом хотения не было и всё требуемое стало доставляться надлежащего качества и в срок.

«Аспид проклятый, чтоб тебе басурману сдохнуть в море» — Масолов мило улыбался, глядя на капитана.

Работа кипела и булькала, времени пожрать по-человечески, толком не было, но зато уже через неделю шняву было не узнать.

Кстати, экипаж тоже. Руки были в кровавых мозолях, тело в синяках, но духом воспрянули. Появились шутки, подначки, смех. Материться стали душевно с гордостью, особенно любили покрыть «немчуру» лаком, те отвечали по-своему «по-хранцузски» с испанским акцентом. В общем, шло перекрёстное опыление.

Вечером возле портового кабака случилась потасовка и все, кто был свободен от вахты и оказался рядом, дрались с упоением, этакой молодецкой удалью, круша зубы направо и налево, как у себя дома на Масленице. Бились на только русские, но и французы махали кулаками с лихостью и азартом.

«Домой» на шняву возвращались все вместе, пусть и с разбитой сопаткой, с фингалом под глазом, но орала, шутила, трепалась уже не толпа, возвращалась Команда.

Это была первая победа, пусть и в заурядной пьяной драке.

На верхней палубе шнявы установили десять пушек, соорудив в фальшбортах шкафута и на шканцах, закрывающиеся орудийные порты, сделанные вполне искусно и со знанием дела.

Мужики, которых капитан определил в комендоры, взялись за учёбу охотно — пушкари, а в особенности флотские, отродясь пользовались почётом и уважением. А лишними, знания никогда не бывают. Эту истину жизнь подтверждала не единожды, так что подгонять никого не требовалось.

Выйдя на рейд, палили по мишеням. Грохоту и дыма было много — пороху и огневого припасу не жалели.

«У Строгановых деньги есть, ещё подвезут. Неделю грохотала такая канонада, что можно было подумать, что идёт морская баталия.

Стоило это Григорию Строганову в копеечку немалую, но три сотни тысяч гульденов серебром нужно было домой доставит, а по сухому пути опасно было, да и морем тоже боязно.

Но жить-то нужно было как-то, а помощи ждать от царя-батюшки не приходилось. Самому помогать доводилось, и не впервой уже.

В море уходила половина из прибывших иноземцев. Особенно ценным кадром был Сезар де Бурбон, командовавший пушками и к славе однофамильца адмирала и графа Франции никоим образом непричастный.

Правда, нередко, в подпитии, бывал за ним такой грех — любил выдать себя за внебрачного сына герцогини де Бофор, но это только в подпитии. А вот стрелял «Сеня», как быстренько переиначили на русский манер его французское имя без промаха, в чём и снискал уважение всей своей пушкарской команды.

Наконец, наступил день, когда все приготовления были закончены, товар загружен, слова прощания, и ценные указания начальства сказаны. Капитан занял своё место на шканцах. Он сейчас был главным на судне — первым, после бога и от его решений зависела жизнь сотни человек, уходящих в море.

— Снимаемся с якоря! — негромко скомандовал Александр, и Осип,стоящий рядом с капитаном, кивнул, давая понять, что распоряжение принял. Началась привычная работа:

— Пошёл, все наверх! С якоря сниматься! — заорал во всё горло бывший капитан, а теперь первый помощник — «лейтенант», по иноземному.

Боцман, широкоплечий рыжебородый верзила, из потомственных поморов, чуть за сорок, приняв команду Тимофеевича, закрутил шестерёнки хорошо отлаженного механизма управления судном.

— Выбирать якорь! Паруса к постановке изготовить! — боцманский рёв, и скрип кабестана приведённого в движение четвёркой вахтенных матросов, заставил корабль слегка качнуться на нос. Якорь, оторвавшись от мягкого грунта, медленно пополз вверх увлекаемый звенящей цепью, неспешно наматываемой на барабан.

— Всем наверх! — Снова последовала команда боцмана, и марсовые побежали по реям, подобно тараканам. Сняв чехлы и развязав лини, туго прижимавшие к реям паруса, взяв плотную ткань подмышки, они выжидали.

— Выбрать шкоты!.. Поднять паруса!.. Веселей наверху, не мешкать!.. Взять на гитовы!.. Навалиться на шкоты! Фока-шкот, фока-галс отдать! На брасы, левые! Крепить так! — распоряжения следовали одна за другой. Боцманская команда матросов, с быстротой тренированной обезьяны, карабкаясь по вантам, буквально взлетала на мачты и стеньги для постановки парусов. Другая часть экипажа, пользуясь канатами, закреплёнными в нужном месте, через блоки приводила в движение неповоротливые гики.

— Поставить марселя! Бизань-гик на правую!

Даже ничего не соображая в управлении судна, а просто видя быструю и слаженную работу экипажа, получаешь удовольствие, особенно если причал медленно отдаляется и ветер открытого моря начинает свистеть в туго натянутых канатах.

— Лево на борт! Поставить кливера — следует команда капитана.

— Фок-реи бейдевинд левого галса! Поставить грот! Поставить фок и брамселя! Боцман точно репетирует, полученную команду, заставляя судно сделать поворот в нужном направлении.

Корабль медленно, но уверенно ложится на курс. Правый бакштаг наполняет поставленные паруса жизнью, берег тает в дымке тумана, наполняя душу радостью и страхом. Ветер свистит в вантах.

Капитан доволен — придраться, в общем-то, и нет повода. Мореходы в десятом колене, поморы своё дело знали, учили их так. Любовь к Северу, студёному Белому морю, рождалась вместе с ними, в них самих с молоком матери и на всю жизнь.

Кивнув вахтенному, капитан направился в свою небольшую каюту, где его дожидался молодой офицер в чине поручика, которого ему навязали ещё в Амстердаме и которого следовало доставить в Архангельск. Но это, конечно, официально, а неофициально, как полагал Александр к нему попросту Строганов подсадили своего человека — «абы чего не вышло».

Да и денежки в каюте наличествовали и не малые — так, что присутствие Ушакова было более чем уместно.

***

«Они вышли. Груз в каюте капитана. Десять пушек на палубе. Мои люди на месте»

Голубь нарезал круги, прежде чем исчезнуть из виду, унося послание.

Начиналась большая игра.

***

Густав Браге безмятежно спал в шикарных апартаментах в заведении мадам Каналес, в обнимку с юной и обнажённой, до неприличия девицей.

Марта содержала элитный бордель, который посещали самые уважаемые люди Гётеборга.

Хозяйкой"дома любви и порока"была непросто бандерша — это была весьма приличная дама, баронесса, окрутившая в своё время королевского казначея.

Казначея, правда, вскорости поймали на финансовой афере и вздёрнули за жирную шею на просушку. А вот супругу, спровадили с глаз подальше в Гётеборг, дав денег и не лишив титула, по причине покровительства первого министра короля, по достоинству оценившего «постельные таланты» очаровательной Марты.

Впрочем, если бы барон не грабил короля так же беззастенчиво и нагло, как его супруга ублажала его сиятельство графа Пипер, может быть, и носил рога ещё лет двадцать, но жадность мужчину сгубила.

Появившись рано утром, когда бордель ещё спит, как и полагается приличному заведению, некий господин в сером неприметном кафтане из дорогого голландского сукна, бесцеремонно вошёл в холл и направился в апартаменты для особо почитаемых гостей.

Усевшись в кресло, стоящее напротив широкой дубовой кровати, неизвестный закурил трубку. Табачный дым медленно поднимался к потолку пропитывая своей вонью дорогущие портьеры, прикрывающие шикарное окно, остеклённое цветным стеклом.

Имея солидную «крышу» и сохраняя секреты своих клиентов, Марта узнав о наглеце, посмевшем потревожить её гостей, пылая праведным гневом, ворвалась в шикарные апартаменты, готовая высказать всё, что она думает о вошедшем хлыще, его маме и папе его ближайших родственниках и всём скотном дворе.

— Выйди вон и обеспечь, чтобы нам никто не мешал, — холодный блеск серых глаз, мгновенно охладил праведный пыл женщины. Кого кого, а Скруве она знала преотлично. Один его вид вызывал в ней ужас, и тело баронессы покрывалось пупырышками.

Хозяйка застыла с открытым ртом и широко распахнутыми глазищами, готовыми выскочить из орбит. Хватило одного мгновения, чтобы в них вспыхнула ужасная сцена её последней встречи с мужем, висевшем на дыбе с изуродованной плетью спиной и эта голодная улыбка палача, желавшего «испробовать» её холеное тело.

Стивен Скруве, будучи подручным первого министра шведского короля, небезызвестного графа, умел изыскать аргументы и подход к любому человеку, а уж сломать холеную потаскуху, которую он же и подсунул под своего шефа, ему вообще не составляло труда.

— Безусловно, всё будет так, как вы пожелаете, — мадам Каналес с самой ослепительной улыбкой, на которую она была способна, бочком выскользнула из комнаты. И только за дверью почувствовала, что её колотит мелкой дрожью и тело покрылось холодным и противным потом.

В том, что в комнату никто не зайдёт, вошедший господин даже не сомневался. Впрочем, долго рассиживаться в кресле ему не пришлось. Ароматный дым трубки и вопли «мадам», разбудил сладко спавшую парочку, а пристальный недобрый взгляд серых неподвижных глаз вошедшего, быстро расставил всё по своим местам.

Здраво сообразив, что её присутствие в комнате вовсе не обязательно смазливая девица, схватив свои пожитки и даже не прикрывшись, пулей вылетела за дверь, где и была встречена «мамашей», и препровожена в её личную комнату, где одевшись, чуток успокоившись, попив кофе, направилась на кухню завтракать, а может быть, занялась чем-то более важным.

Мужчина, лежащий на широкой кровати, проводив взглядом девицу до двери, расхохотался.

— Стивен ну ты скотина. Врываешься не спросясь. Может у меня ещё есть дела поважнее, чем ты думаешь, может я ещё хочу…

— Густав! — оборвал его хозяин серого кафтана, — тебе надлежит выйти в море. Приказ графа. Два фрегата стоят на рейде в полной готовности.

— Если речь идёт о том корыте, которое мы упустили прошлый раз, то достаточно и одного, или у русских появились пушки.

— Представь себе — да, появились.

— Сколько?

— Десять, по пять с каждого борта и новый капитан.

Густав Браге — коммодор шведского флота, с недоумением уставился на господина, развалившегося в кресле.

— Стивен у меня на фрегате пять десятков пушек и три сотни матросов и это не считая той команды головорезов, что ты прислал прошлый раз, а сколько на русском корыте.

–Сотня человек, может чуть больше.

–Тогда зачем мне ещё один фрегат?

Не обращая внимания на заданный вопрос, подручный графа затянулся трубкой, с удовольствием выпустил ароматный дым к потолку и продолжил:

— Твой курс Шетландские острова, мимо них русские не пройдут, туда же спустя неделю подойдёт эскадра адмирала Горна. Ей предстоит сделать рейд в Белое море сжечь Архангельск и русские верфи. Встречаться вам вовсе не обязательно.

— Мне, — капитан оперся на спинку кровати, — я так понимаю, предстоит отправит на дно русское корыто?

— Совершенно правильно, но тебе Густав, нужно непросто потопить, как ты выразился «русское корыто», а ещё захватить триста тысяч гульденов, находящихся на его борту. Судьба экипажа меня не волнует. Лучше будет если они просто исчезнут — это приказ.

Ухмыльнувшись, моряк с интересом уставился на любителя курительной трубки, который в очередной раз глубоко затянувшись, выпускал дым удивительно правильными кругами.

— Никто не должен узнать о твоём подвиге. Ты уж позаботься об этом. Объясни доходчиво, не мне тебя учить. Тридцать процентов добычи можете взять себе. Остальное — королю. После завершения рейда возвратишься в Гётеборг, разминувшись с эскадрой Горна, естественно.

«Да король,наверняка, и знать не знает и гульденах», — подумал Густав, сбросив на пол атласное одеяло и натягивая портки и рубаху. Говорить о деньгах, будучи голышом, он не привык.

— А, может, лучше фифти-фифти? — кафтан из дорогущей тафты покрыл жилистое тело моряка.

Торговаться он мог в любом виде, но в кафтане и в штанах было привычней.

— Думаю, что девяносто тысяч гульденов, и чин адмирала тебя удовлетворят. Граф обещал, а ты его слово знаешь.

«Так бы и говорил, что это для Хозяина» — усмешка на его физиономии, лучше всяких слов давала понять, что капитан всё уразумел и дальнейшие препирательства исключены, — лучше уж, жирная синица в руках, чем журавль непонятно где.

«Конечно, придётся делиться с командой, но всё равно куш будет жирный, а болтливым можно и язык укоротить. Прецеденты уже бывали».

Мужчины переглянулись.

« Конечно, можно! Даже желательно с головой вместе».

Не было произнесено ни звука, но для умных людей достаточно и взгляда.

«Графу нужны деньги, а кому они будут лишними?!»

— Стивен, а всё-таки на кой чёрт, мне второй фрегат. Больше народу будет знать об операции больше вероятность…

— Ты так уверен в своих силах, или жадность одолела — не хочешь делиться?

— Пятьдесят пушек, три сотни экипажа, против горстки русских медведей с десятком пугачей?

Коммодор исподлобья смотрел на «сухопутную крысу», а в том, что это именно крыса, с острыми и к тому же ядовитыми зубами, он не сомневался, — был пару раз свидетелем такого, что и вспоминать жутко.

С лёгкостью выдержав пристальный взгляд моряка, Скруве, ещё раз затянулся трубкой и выпустил правильные дымовые окружности. При этом дым уже не поднимался кверху, а двигался параллельно полу, прямо ему в лицо коммодора.

— Через три дня русские выйдут в море. Ты выходишь завтра, на рассвете. Карты маршрута, получишь у меня вечером. Кстати, ты не спросил о русском капитане.

— Какое это имеет значение? При таком соотношении сил!

— Вельбоу!

— Кто?! — а вот теперь усмешка сползла с физиономии капитана, как весенний снег под лучами тёплого солнышка.

Видя, какое впечатление на капера, произвело упоминание имени капитана русского судна, Скруве недовольно поджал губы.

«Идиот, тупорылый болван» — глазки начальника тайной полиции шведского короля превратились в две щёлочки, а узкое синюшного цвета лицо, приобрело вовсе уж гадючье выражение

— Успокойся и не паникуй, похоже, что в море вышел его сын, да и какое это имеет значение?!

Коммодор опустился на край кровати и тупо смотрел в окно закусив нижнюю губу и его взгляд категорически не понравился Скруве, по крайней мере, на такую реакцию он явно не рассчитывал.

Уговаривать никого, никого не собирался. Приказ был отдан, точки расставлены. Сунув трубку в карман, первый помощник всесильного графа встал и направился к выходу. У двери он задержался и повернувшись ещё раз взглянул на Браге:

— Два фрегата, в полной боевой готовности уже на рейде. Карты маршрута получишь вечером.

Возражений не последовало. Коммодору всё стало понятно.

«Сухопутная крыса» оказалась не такой уж и сухопутной.

«А не послать ли мне всё к чёрту? Нет, поздно! Граф всё равно найдёт и…..» — энергично мотнув головой, Густав понял, что два фрегата, сотня пушек и почти шесть сотен отъявленных головорезов, лучшая гарантия, того, что заветный чин и солидный куш, скрасят его дурацкие предчувствия и страхи.

Через день фрегаты снялась с якоря и растаяли в утреннем тумане, направляясь к Шетландским островам, которые наподобие библейского Цербера, сторожили выход из Северного моря в Норвежские воды Ледового Океана.