Маленькое сердце

Владарг Дельсат, 2023

Филипп. Сирота, чьи родители героически погибли, спасая детей во время землетрясения. Хелен. Девочка с настолько слабым сердцем, что для него каждый день может быть последним. Они встречаются на пути в школу колдовства Грасвангталь. Филипп становится ангелом-хранителем девочки, неспособной даже дышать. Но сможет ли он повторить подвиг родителей, забыв о себе ради спасения Хелен? И что встретят эти двое в конце своего пути – гибель или настоящее чудо? Очень скоро им представится шанс узнать ответы на эти вопросы.

Глава 3

Нас сегодня освободили от уроков, поэтому Филипп позвал меня на улицу, где оказалось действительно тепло — ну, мы же на севере Швейцарии, понятно же, что в середине сентября погода тёплая. У меня появилась возможность рассмотреть нашу школу. Это приземистое такое трёхэтажное здание, то есть невысокое, но длинное — не находишься. Перед ним пруд с фонтаном, весело бьющим радужной струёй в небо, а за школой, кажется, лес. Или парк, не разбираюсь я в них. Так и не скажешь, что дворец, но Филипп сказал, что это дворец, его построили для кого-то из королей, а тот возьми да и умри, потому отдали детям, то есть школе.

В парк мы решили пойти потом, потому что на меня опять навалилась слабость, и Филипп усадил меня на скамеечку, которых много вокруг пруда с фонтаном. Когда сижу, слабость вроде бы отпускает, а это значит… Я знаю, что это значит, поэтому хочется плакать, но этот абсолютно волшебный мальчик не даёт мне хныкать. Он меня обнимает, почти как папа, и мне хочется спрятаться за ним от всего мира. Странные у меня желания…

— Ты как, сможешь идти? — с тревогой спросил меня Филипп.

— Я смогу, — уверенно ответила я, на что он улыбнулся, медленно и как-то очень бережно поднимая меня со скамейки. После чего мы пошли в школу.

Как-то я вчера не заметила того, что увидела сейчас — на наш этаж, где гостиная, вели ступеньки. Два десятка ступенек, они оказались страшным испытанием, просто жутким. Казалось, весь мой мир сузился до этих ступенек, по которым я поднималась, стараясь не показать, как мне тяжело.

Когда добралась до верха, я уже почти стонала, потому что даже плакать уже не могла, а войдя в гостиную, просто упала, где стояла. Сердце колотилось где-то под самым горлом, не было сил встать, но Филипп меня поднял и доволок до дивана. Я для него тяжёлая на самом деле. Так грустно ощущать свою немощность. Наверное, это то, о чём говорил папа — сердечная недостаточность. Значит, скоро я не смогу ходить. Так в книжке было написано, потому что сердце моё слишком маленькое, и у него не хватает сил, чтобы разгонять кровь, а когда я стою, то сил нужно больше. Захотелось плакать, но я держала себя из последних сил. Филипп сел рядом и гладил меня по голове и спине, отчего слёзы как-то сами по себе унялись.

Наверное, надо было бы уйти в спальню, но… Вот до спальни мне не добраться… Сейчас передвигаться я могла бы только волоком. Придётся жить тут, наверное. И покушать ещё надо, а до столовой я сейчас не доберусь. От своей беспомощности я чуть не заплакала, но… Он не дал мне этого сделать.

Филипп долго спрашивал меня, смогу ли я без него обойтись несколько минут, так что мне даже стыдно стало, и потом куда-то убежал, а я лежала и думала. Почему-то тут я стала очень слабой — едва могу себя в руках удержать. Дома всегда рядом был папа, который меня даже у смерти отнял однажды, а здесь… Здесь есть только Филипп и я. А одна я, похоже, ни на что не гожусь… Ну почему? Почему так? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Прибежал Филипп с какой-то корзинкой — раскрасневшийся, запыхавшийся, вспотевший. А в корзинке… Ой! Он бегал за едой для меня. Для меня! Достал пирожок с чем-то, приподнял меня на диванной подушке и начал кормить, абсолютно не слушая мои возражения. Ну я же сама могу! Ну, наверное…

Я уже хотела рассердиться, но он неловко поцеловал меня прямо в нос, и все возражения почему-то пропали. Не понимаю я себя совершенно. С одной стороны, какие-то слишком близкие у нас отношения, как для друзей, а с другой — хочется побыть слабой. Может, это психика от паники так защищается? Жалко, что в книге по психиатрии этого написано не было. Так хочется хоть на минутку не быть сильной, забыть о том, что со мной плохо и в любой момент может стать хуже, потому что кардиореанимации тут нет! А Филипп, он такой… Такой… Просто слов нет, чтобы описать, какой он!

А потом я лежала и читала учебник, а Филипп — какую-то книжку, которую ему принесла наш куратор. В какой-то момент я пригляделась и чуть не заплакала. На книжке было написано: «Правила и алгоритмы ухода за пациентами с сердечной недостаточностью в педиатрии». Получается, Филипп это… Это из-за меня? Он подумал о том, как заботиться обо мне? Но я же ему никто! Как же так? Разве так бывает?

Столько вопросов, а я даже не знаю, как правильно спросить. Ну, чтобы его не обидеть, я же ни за что на свете не хочу его обидеть! Он увидел мои широко раскрытые глаза и, кажется, что-то понял. Сполз с дивана и присел так, чтобы наши глаза были на одном уровне примерно.

— Ты — мой друг, и я хочу, чтобы ты не плакала. Вот я читаю про то, как сделать, чтобы ты не плакала, понимаешь? — тихо сказал он мне, погладив по голове так ласково, что мне даже захотелось потянуться за его рукой. Что это со мной?!

— Ты такой… Такой… — я не находила слов, а он просто улыбался. И гладил ещё. А я просто растеклась от его ласки.

Потом пришли девочки и Бригитта. Она сначала расспросила нас о том, что и как было, а потом задумалась, оценивающе посмотрев на меня. Улыбнулась и куда-то ушла. Другие девочки сели поближе ко мне и смотрели на то, как Филипп меня кормит, потому что у него в книжке написано, что кормить надо пять раз в день понемногу. А у меня из-за слабости руки не шевелятся, и вообще ничего не шевелится. Что будет, если я захочу в туалет, думать не хочется. Если бы не Филипп, я бы, наверное, плакала, не переставая.

***

— Фрау Крюгер? Чем могу помочь? — черноволосый сероглазый мужчина в сером однотонном костюме поднял усталые глаза на вошедшую к нему ученицу четвертого года обучения.

— Здравствуйте, герр Келер, — произнесла явно чем-то озабоченная девушка. — У нас в первом «А» классе — девочка с больным сердцем. За ней ухаживает герр Кроне, но…

— Ну же, смелее, — преподаватель превращений улыбнулся.

— Вот сейчас, например, до спальни она дойти не может из-за самочувствия. А если девочка, например, в туалет захочет? — сказала Бригитта.

— Отнести вы её не можете? — спросил герр Келер.

— Так она весит-то сколько? — ответила ему куратор первоклашек. — Хорошо, если в половину меня… Я её не подниму просто.

— Незачёт вам по левитации, — вздохнул учитель. — Впрочем, есть и другой вариант, я поговорю с мальчиком. А вы вспоминайте второй класс, а то будете мне экзамен сдавать.

— Ой… — густо покраснела девушка, не подумавшая о самом простом выходе.

***

Бригитта вернулась красная, как помидор, но повеселевшая. Сказала, что если в туалет захочу, сказать ей. Хм… Как-то меня уже смущает её предвкушающее выражение лица. Может, она не на мой счёт предвкушает? Немного страшно. Слабость, кстати, немного отпускает, и я даже, наверное, смогу сесть. Я же смогу? Нет, не выходит.

Филипп, увидев мои попытки, подскочил и быстро помог, опять поцеловав в нос. Кажется, я немножко смутилась, но вокруг никто не прокомментировал, спасибо им за это. Филипп меня погладил и предложил поспать. Спать действительно немного хочется, он прав. Очень хочется переложить на него всю ответственность за себя, а самой побыть маленькой девочкой, но нельзя. Просто нельзя. Не приведи Господь мне расслабиться — кардиореанимации здесь нет. Но, Боже, как же хочется…

Надо мыслить логически. Я умею, честное слово! Мне плохо, слабость нарастает, несмотря на таблетки. Ходить тяжело, значит… Знаний не хватает, вот что это значит. Надо взять себя в руки, а не растекаться, я сильная, я смогу! Двенадцать лет прожила и ещё смогу… Я ведь смогу, да? Ну, пожалуйста… На этой мысли глаза закрываются, и я засыпаю.

Как мне не хочется сейчас умирать! Я готова к этому, наверное, но, Господи, как не хочется! У меня появился Филипп, который уже, кажется, больше, чем просто друг, я в колдовской школе… Ну почему, почему мне так плохо, а? Я стала больше ходить, потому что раньше-то — больше на папиной машине да на руках… Только сейчас я поняла, что делал папа — он не хотел пугать меня коляской и носил на руках. А я, дура малолетняя, ничего не понимала. Дура я, да? Ну, пожалуйста, если есть кто-то там наверху, разрешите мне ещё пожить! Я на что угодно согласна, лишь бы жить! Пусть даже в коляске! Я согласна! Ну, пожалуйста…

Проснулась я от того, что меня обнимали и прижимали к себе, уговаривая не плакать. Филипп, конечно. Он сразу увидел, что я плачу, и принялся обнимать… Кажется, это действительно больше, чем дружба, я читала в книжках. Может быть, отпустить себя? Так хочется и так нельзя. Страшно себя отпускать, а вдруг это всё мне только кажется, и Филипп ни о чём таком не думает, а я себе всё нафантазировала? Наверное, надо встать. Я сильная, я же сильная, я могу встать, могу, вот… Ой. Я слабая…

Филипп принёс учебник, у нас завтра Миксты, так предмет называется. Говорят, преподаватель очень строгий и не любит детей. Значит, может быть страшно. Надо приготовиться, всё повторить и не бояться. Нельзя бояться, страх — это смерть. Как там было? «Я не боюсь, страх убивает разум, страх — это малая смерть, несущая забвение»¹… Не помогает. Зато есть Филипп, вот он помогает. Его рука почему-то сразу избавляет от страха. Я слабая…

— Ты сильная, — слышу я шёпот почти на ухо. Кажется, я пожаловалась вслух. — Ты всё сможешь, всё получится, вот увидишь.

Откуда в нём эта уверенность, это желание помочь, спасти даже от самой себя? Может быть, потому что он — сын героев? Нет, вряд ли, он такой же ребёнок, как и я. Но вот смотрит на меня и дарит уверенность. Уверенность в том, что я проснусь завтра. Это так необычно… Столько лет я засыпала, не зная, проснусь ли утром, и вот появился мальчик, который одним своим взглядом убеждает, что проснусь. Какая-то я сегодня слезливая, это не к добру, наверное. А если не к добру, то может быть приступ. Только бы не…

Спустя некоторое время, я даже не заметила какое, Бригитта спросила, дойду ли я до столовой, и я уверенно кивнула. Зря я так, наверное, это же Филипп сын героев, а не я. Откуда у меня эта глупая «героичность», когда не надо? Ну, вот мы и пошли, кажется, на ужин. Через некоторое время я в шутку предложила тащить меня за ногу, но Филипп сказал, что мы дойдём. И мы идём медленно, спокойно — здесь совсем недалеко, а кажется, что за спиной — мили пути. Вспоминается Киплинг. Тяжело-то как… Почему я вдруг стала такой слабой? Совсем недавно же здесь, а как-то молниеносно всё происходит, даже не успеваю адаптироваться. Но мы всё же идём на ужин. Я сцепила зубы, мобилизовала все свои силы и иду. Кажется, будто я прошла пол-Европы, и впереди — ещё половина. Я дойду, я смогу! Ведь смогу же, да?

Ушли мы совсем недалеко, только спустились по ступенькам, а я уже дышала, как загнанная лошадь. Воздуха не хватало, у меня перед глазами расплывались радужные разводы, и тогда Филипп взял меня за руки, повернулся спиной, присел и… дальше я ехала у него на спине, прося отпустить, ведь я же тяжёлая, но он меня не слушал. Совсем не слушал, даже когда я пообещала рассердиться.

У самых дверей школьной столовой нас увидел Йенс, он охнул и сделал обеими руками какой-то замысловатый жест. Я воспарила и влетела в столовую, явно направляясь к столу нашего класса. Вижу, как одна незнакомая тётя делает злое выражение лица, возмущённо поднимается из-за стола и тут же опускается на место. Что случилось? А, это наш ректор ей что-то сказал, и тётка сделала вид, что её тут нет. Интересно…

Йенс опустил меня за стол, точно приземлив меня на стул. Рядом сразу же сел Филипп, взял мою тарелку и наложил мне еду. Даже не спросил, что я хочу, как будто и так знал. Он положил, конечно, именно то, что я хотела, но… Странно как-то. Ладно, об этом можно подумать после, а сейчас мне надо было поесть. «Господи, как дрожит рука, я вилку вообще мимо рта не пронесу?» — оценила я состояние конечностей.

— Давай я тебя покормлю, — предлагает Филипп.

— Смеяться же будут, — прошептала я ему в ответ. Я насмешек боюсь, конечно, как и каждая девочка…

— Да пусть, тебе не всё равно? — улыбается мальчик. — Нужно покушать, а смеются те, у кого мозгов нет.

— Правильно, — одобрила подошедшая откуда-то сзади Бригитта.

Я вздохнула и покорилась. Филипп начал меня кормить, почему-то придерживая спину. Когда я чуть оперлась на его руку, мне стало действительно легче. Так написано в той книжке, что он читал? Почему-то начала появляться какая-то уверенность в себе. Странно, но в столовой никто не прокомментировал этой сцены, не пытался посмеяться, не показывал пальцем.

— Ты на себя в зеркало давно смотрела? — сказала мне наш куратор, увидев, что я сильно удивилась. Она как-то поняла, чему я удивлялась. — Сидит смертельно бледная девочка, которую кормит мальчик. Всем же понятно, что сама ты не можешь. Старшие заткнули тех идиотов, кто нашёл это забавным, вот и не смеётся никто.

Оказывается, колдуны — тоже люди, тоже умеют понимать и не издеваться над другими… Почему тогда тот злой дядька со мной так?

Примечания

1

Один из первых вариантов перевода романа Фрэнка Герберта «Дюна».