Палачи и проходимцы времен аншлюса

Влад Ревзин

Чиновник гестапо принуждает бывшего полицейского отправиться в качестве «особого представителя» в Вену для деликатного расследования.В Столице Остмарка, год после аншлюса, убит знаменитый футболист, любимец австрийской публики. Официальная версия о несчастном случае никого не устраивает. Клюг должен найти убойные улики, способные взорвать элиту бывшей Австрии, и принести в зубах в Главное управление гестапо.Очень вероятно, что осколки политического взрыва могут долететь и до столицы Рейха.

Глава четвертая

«Итальянец» Василий Валерьяныч, в том же широком плаще с квадратными пуговицами неслышно прошел по дорожке вагона.

В вагоне витало мягкое тепло. Пальто можно было и снять, но он так привык.

Здесь сияла латунь, мерцало лакированное дерево, мягкие подушки и зеркала создавали непривычный комфорт, — и Василий Валерьянович с содроганием вспомнил отечественный транспорт, в котором ему пришлось поездить в его хлопотливом прошлом.

Он повернул голову к окнам, где мимо проплывала аккуратная, чистая Австрия, и ему пришло в голову, что для того, чтобы никогда не возвращаться в домашний, коммунистический рай, он готов на все.

Он за все заплатил. Что-то уступаешь, становишься другим, — но в результате получаешь нечто другое, тоже ценное. Власть, например. Возможность управлять жизнями людей.

Нечто от Бога.

Все равно, как называть жизнь, сказал он себе, замедляя шаг возле двери купе номер семь. Главное, — уметь жить.

Василий Валерьяныч приложил ухо к матовой поверхности двери, прислушался. Но деньги за билеты стоили дорого не зря, — здесь все было солидно, качественно, и он не услышал ни звука, и улыбнулся, и сделал еще два шага, и открыл дверь в купе номер 6.

У Джемини было сосредоточенное, словно вытесанное из камня лицо, лампа оттеняла идеальные черты. Рядом сидел молодой стенографист, аккуратную короткую прическу стягивали большие эбонитовые наушники. Сотрудник покрывал лист большого блокнота своими каракулями.

— Болтают? — еле слышно спросил Василий Валерьяныч, хотя извне сквозь мягкий стук колес и скрип вагона его вряд ли кто мог услышать.

Оба кивнули.

— Продолжай слушать, — приказал Василий Валерьянович. — А ты, идем со мной. В тамбур.

Они с Джемини прошли до конца коридора и остановились в небольшом, гремящем тамбуре.

Василий Валерьянович достал сигариллы и зажигалку.

— Ну, что там?

Лицо Джемини было равнодушным:

— Сначала говорили о Москве. В основном старший, Никонов. Ничего интересного. Судя по всему, за последний час он выпил несколько рюмок, и язык развязался. Младший почти все время молчит.

— А о чем сейчас разговор?

— После Москвы Никонов распространялся, какие перспективы у его спутника, мол, с таким покровителем, как он, все возможно. Целовались…

Василий Валерьянович хмыкнул:

— Это пока лучше в стенограмму не вносить. Никонов прекрасный семьянин, — хорошая жена, двое сыновей, правда, приемных…

— Сейчас говорят о цели поездки. У Николова заплетается язык.

— А что о поездке?

— Младший…

— Виктор Осин… — уточнил Василий Валерьянович.

–…спросил, а почему Вена. Николов начал хвастаться: какой он ценный сотрудник, — он единственный, кто на совещании с представителями Берлина обладает информацией о наших возможностях.

— Ну-ну. Ты посмотри, у них тут пепельница. Ни плюнуть на пол, ни сморкнуться. Загнивают… ладно, пошли обратно.

В купе номер шесть Василий Валерьяныч сел к столику, надел наушники. В уши вплыл сытый, умиротворенный, спотыкающийся басок.

— Залился по самые жабры, — пробормотал Василий Валерьяныч — Ладно, слушайте дальше, я пошел спать. Через два часа вас сменят Поль и Бульдог.

Работа продолжилась, «итальянец» ушел в свое купе, в соседнем вагоне.

Немного спустя прошел проводник, потом официант из вагона-ресторана, собиравший подносы с грязной посудой. Заказывали, в основном, бутерброды и вино.

Купе номер семь к этому времени превратилось в самое уютное гнездышко на планете.

— Дорогой мой Витенька, — пьяно шепелявил седой человек в парчовом халате, вязаных носках и домашних тапках. — Если мы будем осторожны и аккуратны, все будет хорошо.

Напротив, на диванчике, клубком свернулся молодой парень со смазливым лицом. Футболка «Динамо» и тренировочные шаровары подчеркивали гибкость тела.

— И что же будет? — капризно отозвался парень.

У него был бархатный, сонный и равнодушный голос.

— Если бы только мог понять, насколько важна эта поездка! Руководство оказывает мне большое доверие, и сам председатель поставил мне перед выездом задачу.

Димочка зевнул, словно спаниель, показав идеальные белые зубы. Он потянулся и пригладил короткие темные волосы.

— Хочу конфету, — промурлыкал парень.

Никонов встал, взял из чемодана коробку шоколадных конфет, достал одну, с ромом, поднес к розовым губам Витеньки.

Оближи, — ласково сказал Никонов и сладострастно вздохнул.

Сел на место.

— Эк вас распирает, — сказал парень жеманно. — Вам не отношение нужны, а слушатель, — чтобы восхищался, какой вы значительный…

— А ты бы и послушал, — Никонов закинул ногу за ногу. — Куда мы едем… Эти переговоры займут свое место в учебниках истории…

Парень состроил гримаску и обреченно махнул рукой.

В купе было жарко, аромат французских духов, помады и коньяка пополам с ромом висел в воздухе, словно персидское покрывало.

— Вы пьяны, дяденька.

— Эта встреча, — седой повысил голос. — Может и не станет главной в переговорах нашей страны, но подготовит почву…

Он икнул, потянулся за бутылкой, налил себе на два пальца, расплескав примерно столько же на бутерброд с семгой.

Джемини и молодой стенографист уже спали, лекцию слушала смена, — здоровяк Поль и маленький Бульдог, у которого щеки и губы отвисали к подбородку, и в самом деле делая его похожим на собаку…

Никонов опять налил, и жарко выдохнув, выпил Мартель, как сивуху.

— Ты ничего не знаешь, мальчик. Литвинова скоро уберут из наркоминдела. И кто станет наркомом? Да-да! Именно Вячеслав Михайлович, мой дорогой патрон. А с ним и я поднимусь, высоко-высоко. И тебя, негодника, с собой возьму. Хочешь стать дипломатом?

Витенька Осин опять свернулся клубочком, положил голову на подушку и закрыл глаза. В его мозгу звучали слова капитана Курочкина, сказанные еще в Москве:

«Не мешай старику говорить. Пусть выпьет в дороге, расслабится. Поддакни пару раз, дальше он все сделает сам. Он любит почесать языком, особенно после коньячка. И лучше тебе не вникать в то, что он болтает, иначе язык вырвут тебе…»

А Никонов-то разошелся. Он вещал, словно на собрании:

— Вся Европа убеждена, что Гитлер поднял Германию с колен. Безработица ликвидирована, дороги строит, рабочие получают хорошие зарплаты… но я тебе скажу одну вещь.

Он посмотрел на Витеньку и тот ответил ему мягким взглядом синих глаз.

— Гитлер, — идиот. Он профукал то ли 140, то ли 170 тонн золота, чтобы ублажить своих бюргеров. Ему нужны деньги. Ему нужна наша помощь. И ради сырья и продовольствия рейхсканцлер будет прыгать через веревочку. Они печатают бумажки вместо марок. И теперь у него голая задница…

Последние слова изменили направление его мыслей.

— А ну-ка снимай штаны, — сказал седой игриво.

Он попытался подняться, но ноги не повиновались, он завалился обратно на диван и долго смотрел осоловелыми глазами на пустую бутылку. Ему показалось, что у него двоится в глазах. Бутылок было две.

— Что-то я сегодня перебрал…

Голос в купе затих. Раздалось шуршание. Это Витенька Осин укладывал спать своего престарелого любовника.

Потом все затихло. Задремал Поль, Бульдог клевал головой, изредка вскидывался, вслушивался в треск наушников…

Рано утром поезд прибыл в Хауптбанхофф. Поездка Джемини в Цюрих и обратно заняла три дня.

Сегодня будет хлопотливый день, и надо многое успеть, — до вечеринки у гауптштурмфюрера Шелля.

А присутствие Джемини там обязательно.