Непроданное. 2-е издание

Влад Костромин

Матерый реалист Влад Костромин предстает перед читателями с новой, для многих неожиданной стороны. Встречайте: фантастика, мистика, детективы, нуар…

Говори

Рассказ был написан для конкурса «Нео-нуар 2017»

Проникнуть в подъезд дома не так уж и сложно. Оденьтесь в униформу работника горводоканала или ремонтника лифтов; обзаведитесь удостоверением пожарного инспектора или смотрителя зданий и сооружений, нацепите потертую сумку почтальона, и любая самая бдительная консьержка из бывших ГБ-шных сексотов вас с удовольствием пропустит внутрь. С замками на двери я справился довольно быстро. Не зря же с самого детства с ними возился. Да и бывшие зеки, рядом с которыми прошло мое детство, тоже многому научили. Натянув вынутые из кармана бахилы на обувь, я тихо скользнул в квартиру. Чистота и аккуратность при такой работе зачастую важнее даже чем оружие. Тем более что, оружия у меня с собой не было. Во всяком случае, того, что даже самый отмороженный сотрудник полиции мог бы принять за оружие.

Повесив куртку и сумку на вешалку в прихожей, не спеша обошел всю квартиру. Да, живут же люди. Так как имитировать кражу не было необходимости, то обыскивать не стал, только взял стоящий в серванте широкий хрустальный бокал. Вернулся в прихожую, забрал куртку с сумкой и сел на кухне. Судя по распорядку дня, которого более-менее придерживался объект, ждать мне оставалось часа полтора-два. А я никуда и не спешил. Воткнув в левое ухо наушник мобильного телефона с вынутой сим-картой и запущенным МР-3 плеером, оперся спиной на стену и просто ждал, слушая Егора Летова. Негромкая музыка лилась в мое ухо, время с тихим шуршанием часов в прихожей, шло вперед. За темным окном сквозь туманную пелену осеннего дождя тускло светились окна дома напротив.

Заказчик не подвел — информация оказалась верной. Спустя полтора часа уловил шум ключа, отпирающего замок. Поставил трек на паузу, вынул наушник из уха. Положил телефон в сумку и стал ждать. Зажегся свет в прихожей. Шум снимаемой одежды, легкий топот шагов в комнату, щелчок выключателя в комнате. Заработал телевизор. Потом шаги прошуршали ко мне. Щелок выключателя залил кухню холодным светом четырех светодиодных лампочек люстры. Изгиб стены не позволял сразу увидеть меня, и она прошла мимо. Даже успела щелкнуть, включая электрочайник, перед тем как ее мозг среагировал на пятно, замеченное периферическим зрением. Она развернулась и уставилась на меня. Пока мозг жертвы пытался стряхнуть с себя расслабленность и отдать какую-либо команду, я стремительно скользнул вперед. Отработанный щелчок правой рукой по затылку избавил меня от выслушивания истеричных криков и сберег сон соседей.

Усадил жертву на табурет. В себя она пришла почти сразу.

— Попытаешься кричать — будет больно, — сказал, зажав ладонью рот. Пока жертва еще не пришла в себя, главное сразу обозначить. — Попытаешься бежать — будет больно. Если поняла, кивни.

Дождавшись кивка, я освободил ее рот и уселся на соседний табурет.

— Значит так, завтра, точнее, судя по времени, сегодня, ты умрешь. Избежать этого ты не сумеешь, поэтому прими как есть. Многие люди живут с осознанием того, что когда-то умрут и мучаются в неизвестности. Ты этой неизвестности лишена.

Щелкнул выключившийся чайник. Я встал, не отпуская взглядом ее расширившихся зрачков, подхватил свою сумку и сел обратно. Из сумки на стол выставил пластиковую бутылку (разумная предосторожность) с виски.

— Твой любимый, — налил половину стакана и протянул. — Пей. Небольшая посылка из Ада.

Ее взгляд смог наконец-то оторваться от меня и сфокусироваться на бутылке. Как она правильно оценила, попытка ударить меня пластиковой бутылкой не имела никакого смысла.

— Паленый вискарь? — впервые открыла рот.

— Почему паленый? Настоящий. Надо же с уважением относиться к покойной.

— А в чем тогда прикол?

— Пей!

Выпила, посидела, прислушиваясь к ощущениям, и недоверчиво поставила стакан на стол.

— Почему я? — снова внимательно смотрела на меня.

— Вообще-то этот вопрос должен я задать. Если кто-то платит за смерть человека, то, как правило, сам человек в этом виноват. Подумай, пока у тебя есть время. Кому ты так насолила и в чем ты виновата. К людям, ведущим честную жизнь, я ни разу не приходил. Как правило, все виноваты в том или ином.

— Много времени у меня осталось?

— У всех по-разному, но часа полтора-два у тебя еще есть. Так что можешь напрячь память.

— А никак нельзя? — вопрос повис в воздухе.

— Нет. Нельзя. Аванс я уже взял, и отступать на этой стадии уже поздно.

— А если я заплачу больше?

— Зачем деньги покойнику? Да и уверена ли ты, что сможешь заплатить больше?

— Я могу дать не только деньги, — потянулась, демонстрируя крепкую грудь.

— Твое тело меня не интересует, — вновь налил виски и протянул стакан. — Пей.

— Ты что, пи… р?

— Почему сразу пи… р? Зачем эти оскорбления? Не за язык ли тебя заказали? Ты подумай, подумай. И хотя мне не важно, что ты обо мне думаешь, но я не гей.

— Тогда почему? — она осушила стакан.

— Я же не некрофил. И вообще ты не о том думаешь.

— У меня правда есть деньги, и я могу заплатить…

— Давай не будем переливать из пустого в порожнее. Мне твои деньги не нужны.

Она задумалась. Все они на этой стадии становятся задумчивыми. Дальше следует две реакции: либо человек ломается и покорно принимает уготованную судьбу, либо поняв, что терять уже нечего пытается оказать сопротивление. Хотя иногда, встречаются и те, кто идет по третьему пути. Она оказалась из таких.

— Хорошо. Меня ты все равно убьешь. А я могу сделать заказ? — протянув руку, она налила себе виски и махом выпила.

— Можешь. Вот только кого ты хочешь заказать?

— Того, кто заказал меня.

— Хорошо хоть не его святейшество Папу римского. Я не знаю, кто тебя заказал. Заказ и оплата идет через посредников.

— А если спросить у посредника?

— А если спросить у посредника, то вскоре ко мне кто-то также придет, как я к тебе. Так что думай сама, кому именно ты насолила.

Она погрузилась в угрюмое молчание, время от времени жалобно глядя на меня. Часы в наступившей тишине, разбавляемой лишь бормотанием телевизора в комнате, все также отсчитывали убегающие минуты ее жизни.

— Деньги… те, которые у меня… Я шантажировала губернатора. Узнала, что он…

— Мне этого не надо знать, — поднял руку ладонью вперед в запрещающем жесте. — Шантаж никого еще до добра не довел. Много ты из него вытянула?

— Десять штук…

— Собиралась продолжать?

— Нет, я вся материалы ему отдала.

— Хм… Десять штук не такая уж большая сумма, чтобы тебя заказывать. Думай еще.

Она задумалась. Через какое-то время нерешительно произнесла:

— Да больше вроде, как и не за что. Я больше ничего и не сделала.

Теперь задумался я, взяв ее за руку.

— Ничего не сделала? А как же младшая сестра?

Недоуменно посмотрела на меня, а потом, осознав, начала плакать.

— Я ни хотела! Правда! Это случайно произошло! Несчастный случай!

— Случай, может быть, был и несчастным, но в душе ты была рада, когда она погибла. Так?

— Она больна была! Она мучилась сильно!

— Вот видишь? Значит, когда погибла больная сестра, ты считаешь, что ей стало легче. Значит, и тебе после смерти станет легче. Чего бояться-то?

— Я не хочу умирать!

— Никто не хотел умирать, как сказал классик. От твоего желания больше ничего не зависит.

Вновь наступила тишина. Она беззвучно плакала, я смотрел на текущие по оконному стеклу струи дождя, часы в прихожей монотонно уменьшали отведенное ей время.

— Значит, это за сестру? — не выдержала.

— В принципе, сестры бы хватило за глаза, — согласился я. — Но ведь смерти сестры и мать не перенесла? Так?

— Да, почти сразу умерла после похорон.

— Вот видишь, косвенно ты виновата еще в одной смерти. А это повесомее шантажа. Уж мне поверь. На том свете тебе за это придется отвечать гораздо строже.

— А тебе? Тебе не придется за мое убийство отвечать?

— Мне? Я лишь инструмент. Как отвертка или нож. Разве кто-то заставляет отвечать нож за то, что тот режет не только колбасу и овощи, но и людей? Нет.

— Ты же не нож!

— Это не имеет значение. Тебе сейчас должно быть не до философии и не до анализа моих поступков. Так кто еще мог заказать тебя?

— Отец? — неуверенно то ли спросила, то ли сказала.

— Отец? Хм… — задумался. — Да, похоже, так и есть. Он же с вами не жил. Да?

— Да. После того как выяснилось, что сестра больна, он развелся с матерью и жил в половине нашего старого дома.

— Вот и мотив. Папеньке надоело ютиться в хибаре, и он решил перебраться в квартиру. Твою.

— Неужели, он мог заказать родную дочь из-за какой-то квартиры? — на ее лице было написано искренне изумление. — Отец?

— Знаешь, это еще не самый незначительный повод, из-за которого люди убивают друг друга.

— И ты хочешь, чтобы я заказала собственного отца?

— Мне, если честно, без разницы. Тут важнее хочешь ли ты этого сама. Только подумай хорошо. Тебе и так уже отвечать за две смерти. От твоего выбора многое зависит.

За окном постепенно начинало светать. Ее глаза начинала затягивать поначалу незаметная пленка, отделяющая мертвых от живых. Она смотрела уже сквозь меня и, казалось, прислушивалась к чему-то.

— Деньги в холодильнике. В упаковке из-под пельменей, — внезапно произнесла она. — Только пускай он не мучается.

— Хорошо. Передавай там привет, — я вновь взял ее руку, наблюдая, как гаснет в ее глазах жизнь.

— Люди все-таки остаются людьми, — вслух подумал я. — Приняв смерть от моей руки, ты, хотя и явилась причиной смерти сестры и матери, могла бы рассчитывать на определенное снисхождение. Может быть, ТАМ бы тебе и простилось. Но выбор сделан. Ты отяготила свою душу еще одной смертью. И, между прочим, совершенно напрасно — твоего отца я бы и так навестил. Убивать своих детей не хорошо.

Тело, покинутое душой, рухнуло на пол, а я все также продолжал держать ее холодную, липкую руку. Наконец отпустил, встал. Вынул из сумки ополовиненную бутылку виски и поставил на стол. Пластиковую убрал в сумку. Достал из холодильника упаковку из-под пельменей. Проверил. Внутри лежали пять перетянутых аптекарскими резинками пачек. Этакая посылка с того света. Точнее, из Ада, учитывая нынешнее место нахождения «отправителя».

В квартирах начинали звонить будильники, включаться телевизоры, журчать унитазы и водопроводные краны в ванных комнатах. Покинул квартиру. Замок защелкнулся за мной. Я спустился по лестнице. Небрежно кивнул, совершенно не обратившему на меня внимания, консьержу. Этому краснолицему крепышу еще рано меня замечать. Вот когда он решит, что теща слишком уж зажилась на свете, тогда мы с ним и познакомимся поближе. Вышел на улицу. Серый холст утра, подготовленный дождем, на котором кисть солнечных лучей засверкала тысячей радуг, распахнулся мне навстречу.

Впереди ждал еще один день и новая цель. Убивать своих детей нехорошо. Не так ли?