Парижские тайны фрейлейн Руди

Влад Евгеньевич Ревзин

Уве Клюг в поисках таинственного «Спящего пророка» попадает в оккупированный Париж, где сталкивается с «французским гестапо», криминалом и предсказателями будущего. В истории действуют реально существовавшие персонажи и исторические знаменитости.

Глава 1

Город, жаркий, как турецкая парильня, задыхался и исходил потом. Пыль на тротуарах, одежде, в ноздрях изводила горожан; из решетчатых стоков воняло, из кухонных окон несся запах помоев и тушеной капусты. Лето 1941го обещало горячие деньки.

Уве Клюг чувствовал себя одинокой клецкой в чужой тарелке супа.

Каждое он просыпался незадолго до семи. Иногда за окном было светло; чаще, — темно.

Несколько минут уходило на то, чтобы убедить себя, что жизнь лучше смерти. Какая бы она ни была.

Он улыбался в темноте, растягивал мышцы лица, губы, и некому было оценить эти жалкие гримасы. Садился на край постели, таращил глаза и мечтал, чтобы новый день уже прошел, и он мог вернуться домой, и снова лечь в постель, чтобы заснуть, и снова смотреть тягучий черно-белый сон.

Сны тоже снились одинаковые. Даже не так, — сны он видел всегда одни и те же, и начинались они всегда одинаково, а продолжение Уве видел на следующую ночь, и на следующую, чтобы медленной спутанной лентой вернуться в точку, откуда сон начинался.

Снизу доносился грохот колес первого трамвая, гудки машин с соседних улиц. Уве лежал или сидел, перекладывая, словно пасьянс, дела и события, ожидавшие решения в новом дне, — потрепанные одинаковые карты, он их тасовал каждый день, — зубная щетка, кофе, берлинская улица, мастерская, инструменты; потом перетасовывал карты еще раз, — улица, кофе, мыло, мотоцикл, Эльза, деньги, мастерская. И если разложить карты в нужной комбинации, они приобретут смысл, начнут что-то значить, начнется игра и пройдёт день.

Позже Уве оказывался у зеркала, чистил зубы, брился; еще через время пил кофе, спускался по узкой лестнице на задний двор, к мотоциклу. Кто-то дергал за ниточки, управляя Уве, словно куклой; он запускал двигатель, садился в седло, выруливал на улицу.

Мелькали углы, вывески, витрины и афишные тумбы. Мотоцикл пролетал вдоль Борнхолмерштрассе, поворачивал на перекрестке и рычание мотора отражалось от стен домов. Уве вкатывался под вывеску «Прокат и ремонт автомобилей. Глушил мотоцикл, одевал спецовку. Выбирал нужный инструмент.

Казалось, он чинит один и тот же автомобиль, накачивает одно и то же колесо, — изо дня в день, из месяца в месяц. Временами это неторопливое течение жизни умиротворяло. Стабильность, покой, не о чем волноваться…

Однако же Уве нельзя было назвать человеком без мечты. Безнадежная надежда появлялась на пороге бодрствования и сна; на границе дремоты и пробуждения…

Время от времени появлялась Эльза Форст.

Настоящий владелец мастерской. Вдова, она стала таковой почти семь лет назад, когда погиб ее муж, Руди. Руди, фронтовой товарищ, самый близкий после родителей человек…

С тех пор Эльза почти не изменилась, лишь прядка седых волос подчеркнула изгиб короткой челки.

Иногда они разговаривали, коротко и без приязни. Чаще лишь здоровались, отводя глаза.

Первый раз это случилось через полтора года после смерти Руди. К тому времени старые клиенты, после небольшого перерыва, вызванного смертью хозяина, стали возвращаться. Никто не говорил «обратиться в мастерскую», но «поехать к Руди». Руди сделает. И саму Эльзу за глаза стали называть не иначе, как Руди.

Ей было все равно.

Однажды Эльза появилась в мастерской в сопровождении немолодого, франтовато одетого типа. Старше ее лет на пятнадцать. Снаружи остался ждать роскошный «Fiat 514 MM Spider Viotti» 1931го года выпуска. Кремово-вишневый красавец.

— Господин Штерн жалуется на зажигание, — чуть смущаясь, объяснила Эльза. — Это осложняет жизнь.

— Да, у моей малютки что-то с катушкой, — самодовольно подтвердил франт, вынимая изо рта дымящуюся трубку.

У господина Штерна, судя по внешнему виду, с жизненным зажиганием все было не так плохо. Этот человек одевался как лондонец, от него пахло дорогим табаком и большими деньгами. И еще от него пахло изменой.

Через полгода появился господин Генрих, писчебумажный магазин, спортивная «Danvignes 6CV Sport».

Еще через год, — оберст-лейтенант Глиц. Этот принес в челюстях военный заказ на ремонт дизельных двигателей армейских грузовиков «Henschel», «Bussing» и «Krupp». Пришлось брать на временную работу двух дополнительных механиков, в помощь Уве и второму механику мастерской Лео Брюну. В кассе завелись хорошие деньги.

Дни выстраивались в мелкую цепочку, ее звенья неразличимы, как вкус супа и бутербродов из закусочной Евы Шмутгардт, кормившей весь квартал, — через три дома от мастерской вниз по улице. Эльза становилась все более холодной и неприступной, ее наряды все более дорогими, автомобили ее «друзей» все роскошнее. Неприступность и высокомерное молчание, как форма защиты от одного единственного вопроса:

«Как ты можешь?»

Если бы Уве Клюг мог задать его, она бы прекрасно поняла, что это значит.

«Как ты могла забыть о Руди?»

Но у самого Уве не было права задать этот вопрос. И не потому, что Эльза сама могла подойти к нему и сказать: «В моей жизни появился мужчина. Прости». Уве не был ни ханжой, ни святошей. Эльза, — еще молодая привлекательная женщина и может сделать со своей жизнью что угодно. Просто, как часто в подобных случаях, он сам был виноват перед памятью Руди. И как виноват…

Песок в часах сыпался, Уве все больше погружался в уныние и забвение. Он походил на автомат, который забыли выключить, и тот непрерывно выдавливает одинаковые детали, — пока не кончились заготовки.

Этот день начался в том же порядке. Произведя нужные санитарно-пищевые процедуры, Уве вывел мотоцикл на улицу, оседлал его и выехал на улицу. По обе стороны мелькали знакомые до мельчайших деталей витрины, афишные тумбы, кованые решетки метро и двери угловых магазинчиков. Кто-то раз за разом прокручивал один и тот же фильм: « Берлин в утреннем свете», и заставлял Уве Клюга смотреть его в тысячный раз.

И все же сегодня судьба предложила Уве некоторое изменение в распорядке. Это случается даже с верными рабами привычки, в большом городе, где на сравнительно небольшой площади трутся о бока сотни тысяч горожан, тысячи трамваев, повозок, автобусов, сотни машин.

Карлсбад тихая улочка, которую пересекает широкая Потсдам, — несравненно гораздо более оживленная улица, особенно в утреннее время. Именно оттуда, на пересечение, на большой скорости, вылетел черный «Cadillac Series 70 Convertible Coupe», 1940 г выпуска. Тяжелую машину занесло на повороте, и Кадиллак завизжал покрышками, борясь с центробежной силой.

Ничего невозможного для этого здоровяка в таком маневре не было, если бы у левого переднего крыла не появилась такая мелочь, как мотоцикл «БМВ Р 57», за рулем которого сидел Уве.

Водитель резко крутанул руль, машина вильнула вправо; Уве, чтобы не соприкоснуться с блестящим крылом, отвернул мотоцикл в противоположную сторону; его колесо чиркнуло по ограждению памятного монумента «Олимпийский дискобол», поставленного на углу Потсдам в память о событиях 1936 года.

Как часто бывает в таких случаях, дело решили миллиметры. Возьми он еще три миллиметра влево, и лежать бы Уве с переломанными ногами на тротуаре. Или разбитым черепом, или сломанной спиной. Пять миллиметров вправо, — и Кадиллак снес бы Уве с проезжей части.

Но баварец устоял и продолжил движение параллельно бордюру; Кадиллак, издав несколько частых гудков, выровнялся, выпустил клуб бензинового выхлопа, набрал скорость и ушел вперед по Карлсбад, в сторону Хафен.

Уве, словно ковбой норовистую лошадку, усмирил мотоцикл, выровнял переднее колесо, сбросил скорость. Причалил к бордюру, поднял кисти рук к глазам.

Пальцы плясали.

Двое прохожих стояли невдалеке, на фоне витрины шляпного магазина, и, разинув рты, смотрели то в сторону Клюга, то в сторону синего облачка, оставшегося от сошедшего с ума автомобиля.

— С днем рождения, Уве, — пробормотал Клюг.

И в самом деле, сегодня ему исполнилось 42. Видимо, судьба решила, что повторение календарных цифр на могильном камне слишком плоская шутка, и оставила Уве еще возможность побыть на этой стороне почвы.