Крон

Влад Евгеньевич Ревзин

Одесса, середина нулевых годов. Интернет-журналист с телевизионным прошлым Евгений Крон, журналистка Александра и редакция «Журналистского расследования» выпускают Слежка, запутанные версии, уголовщина и политика; чуть-чуть сарказма и немного самоиронии…Крон – старый холостяк. Вся семья – любимая ротвейлерша Долли. Работа 24/7, так что любимый город может спать спокойно.12 историй, 12 загадочных дел, 12 расследований.

Крон и клятва Гиппократа

Совещание у шефа «Журналистского расследования» проходило на удивление мирно.

Вяло обсуждали предыдущую передачу, достаточно унылую, что вызывало у Болтика ощущение бешенства. Но сегодня он вел себя на удивление мирно, грустно смотрел на подчиненных, ковырял в ухе кончиком карандаша. Дядя Витя мрачно смотрел что-то на мониторе компактного ДВД, шевеля губами в такт репликам героев.

Паша маялся, с тоской поглядывая на поблескивающий экран своего ноутбука, такой недосягаемый в эту минуту. Семен задумчиво уставился в пространство, похожий на манекен в витрине дорогого магазина.

— Нет горячих тем, сплошная древорезная уголовщина, — пожаловался Крон, ни к кому в особенности не обращаясь. — Скоро закроемся, пойдете в гламурные журналы, светскую чепухню придумывать. А ты, Глазик, будешь длинноногих красоток снимать, для обложек.

Он посмотрел на Александру, рисовавшую на листке жирафика с крылышками и скорбно поджал губы. Женщина ответила пренебрежительной гримаской.

Чем объяснялась такая кроткая пассивность, — приступом панкреатита или иными разочарованиями, не связанными с неудачной передачей, Александра ответить не могла. Может, и в самом деле его угнетало затишье на рынке великосветского грязного белья, политических дрязг и проворовавшихся чиновников.

Часы в углу, гордость редакции, заквохтали и разразились тяжелым звоном. Ничего не предвещало бури.

Однако все они не знали, что штормовой ветер уже приближался к их тихой сонной гавани, чтобы взметнуть вверх и бросить на пристань беззащитные корабли, поломать мачты и борта, сорвать якоря с цепей…

С грохотом распахнулась входная дверь.

На пороге стояла полная разъяренная женщина. Ее рыжеволосые волосы блестели в свете редакционных светильников, словно борода свирепого викинга, пришедшего на этот берег убивать, насиловать и грабить.

— Кто тут Крон, кто! Вы? — заорала она, тыча указательным пальцем на сидящего за столом Болтика. — Нам всем казалось, — вы наш защитник, на кого еще надеяться в этом сраном государстве?! А вы сидите, своей толстой жопой, на своем кресле, и занимаетесь, пес знает чем! А моего мужа убили!

Семен зарделся. Паша встрепенулся и захлопал глазами. Крон наклонил голову, оглядывая гостью.

— А вы кто? — поинтересовался он.

— Я супруга человека, которого хотят убить!

Александра незаметно зевнула.

— Ну вот, — проворчал Глазик. — Так он еще жив?

Эффектное появление закончилось тем, что женщина разрыдалась, упала на стул у двери, закрыла лицо руками. Ее плечи стали ритмично вздрагивать. Лет под сорок, решила Александра, пририсовывая жирафу пропеллер, — чуть ниже, чем у Карлссона.

— Если жив, так это не к нам, — хихикнул Паша, так тихо, что только журналистке и было слышно.

Крон потребовал принести воды, пересадил плачущую женщину в кресло, ближе к столу, и отправил Глазика, Семена и Пашу покурить на свежем воздухе. Александра осталась.

— Кто ваш муж, жив или нет, и что ему грозит, если жив? — забросал женщину вопросами Крон, нависая над рыжими волосами.

Александра, продолжая наблюдать за посетительницей, решила, что та одета хоть и дорого, но несколько безвкусно. Это навевало образ благополучной семьи, сравнительно недавно разбогатевшей.

— Мой супруг, — всхлипывая, делилась женщина, — Алик Балаганов. Его вчера пытались убить.

— Александра, верни, пожалуйста, Глазика. И пусть камеру свою возьмет. Вы не возражаете… простите, как вас зовут?

— Наталья Аркадиевна, мы записываем вас на видео, — предупредил Крон, его лицо на экране казалось расплывчатым. — Итак, что с вашим мужем случилось?

— Эти гниды помойные, мерзкие неудачники…

У Александры заныли зубы.

— Хватит ли это для передачи? — спросил Крон, выключив запись.

Шторм, потрепав снасти, ушел дальше, в глубину материка, оставив в бухте, то есть в кабинете, вещественные следы разгрома, — разбитый стакан, полную пепельницу окурков, пепел на полу и следы помады, каким-то образом попавшие на спинку кресла.

— Алик Балаганов, — создатель и участник комической труппы «Лица-шоу», человек, хорошо известный в городе, — пожала плечами Александра. — После прорыва «Лиц» на российское телевидение возведен в ранг звезды. Думаю, зрителю будет интересно все, что с ним происходит.

— Но есть ли здесь криминал, а не врачебная халатность?

— В данном случае это, наверное, не важно. Антуража хватает. Известный человек с подозрением на воспаление легких направляется в госпиталь, где его перед бронхоскопией накачивают лидокаином, хотя в его медицинской карте красным цветом отмечено, что анальгетики могут его укокошить. Запись таинственным образом исчезает… Чем вам не детектив?

— Это так похоже на жизнь, что хочется зевать. — Крон с отвращением покосился на беспорядок, оставленный неистовой Натальей Аркадьевной. — Однако других звезд у нас сегодня нет, так что давай покопаемся в этом. И начнем с…

–…лечащего врача, — кивнула Александра. — Должны же мы услышать точку зрения профессионала. И где врач был в тот момент, когда подопечному вдували ядовитое вещество?

— Согласен. Эта крикливая тетка в ажитации могла наорать любую ложь. Балаганова пользовал центр семейной медицины «Саномед». Лечащий врач Скорик М. Е. Пойдешь к медикам сама?

— Михаил Евгеньевич, расскажите, как это произошло?

Врач Скорик хотел казаться солидным и опытным, но общее впечатление портила манера держаться, — суетливые движения рук, постоянное хихиканье в такт своим же словам. Смотрел доктор не в глаза, а в окно или в угол, где пожухлые обои сходились с серым потолком.

— Бронхоскопию надо было делать, безусловно, — сразу же заявил он. — Бронхоскопия однозначно выявляет поражения легочной ткани, что может привести к появлению отечных процессов…

— Я не специалист в этой области, — мягко напомнила Александра. — Мне бы фактики, как это было, кто, во сколько. Вы сами привели Балабанова в лабораторию?

Скорик помолчал.

Был доктор неухожен, — галстук в пятнах, мятые брюки, запах холостяка. Александра поставила бы двадцатку, — рядом любимой женщины не было. Или Михаил Евгеньевич разведен, или любимая женщина охладела.

— Пациента в госпиталь я привел сам. Заведующий Вирт лично проводил бронхоскопию. Перед вводом зонда в легкое была проведена анестезия, в виде впрыскивания десятипроцентного раствора лидокаина.

— Который привел к тому, что у пациента упало давления ниже предельно допустимого для жизнедеятельности, — блеснула Александра, проведшая два часа за чтением истории болезни Балаганова.

Кроме того, накануне она почитала медицинские сайты.

— Иначе было нельзя, процедура чрезвычайно болезненна, — он опять хихикнул.

— Но не так, как смерть от передозировки анестетика? — уточнила журналистка. — Что же важнее, — эта скопия или…?

— Без бронхоскопии мы не можем быть уверены, что это не воспаление легких.

— Интересная логика, — заметила журналистка. — Нет, я никого не хочу обидеть, но получается, что в целях получения верного диагноза надо обеспечить пациента как клиента морга. Так ведь лучше сразу начать со вскрытия, — как я знаю, самого точного способа диагностики!

— Вы позволяете себе дилетантские замечания, — вспылил Скорик, но тут же взял себя в руки. — Поймите, аллергия на анальгетики прописана красным цветом в медкарточке Балаганова! Мы приняли все меры, сделали пробу на предплечье…

— И тем не менее этот ваш заведующий использовал лидокаин? Почему?

— Так в том и дело. Эта часть страницы из карточки исчезла. Вместо нее в книжку вклеен безобидный желудочный рецепт. Вирт автоматически использовал широко применяемую анестезию.

— Но вы-то знали о проблеме Балаганова?

— Да отошел я, на полчаса, — в отчаянии хлопнул себя по ляжкам Скорик. — Корю себя до сих пор! Но не было причин, — я знал о записи в книжке, Вирт очень опытный врач, и что совсем трагично, проба не показала положительной реакции. Это чрезвычайно редкий случай! Мало того, после процедуры мы в течение десяти минут наблюдали пациента, обычно за это время проявляется патология. А плохо ему стало почти через час, дома!

— Кто-то мог подменить карту, пока вы тут… работали?

— Практически невозможно.

— И других посетителей не было?

— Ну, были, конечно.

— Тогда, пожалуйста, напрягите память.

Скорик часто задышал и запах пота наполнил пространство кабинета:

— Да не помню я, в госпитале такая толкотня. Когда пришел, в приемной сидел посетитель, я и запомнил его, потому что он был неуловимо похож на Брежнева. Немолодой мужчина, с густой шевелюрой…

— А где эта самая медицинская карта?

— Передо мной, на столе, — устало сказал врач. — Она мне две ночи снится, проклятая.

— Карта подделана, — докладывала Крону Александра. — Взят новый бланк, аккуратно скопированы все записи, а та, главная, красными чернилами, пропущена. Видно невооруженным глазом, что записи, примерно за полтора года, повторены чуть не одним почерком, — экспертизу можно не делать.

— Вот лохи эти лекари, — удовлетворенно сказал Болтик.-То есть подмену мог сделать любой, необязательно врач?

— Скопировать, — любой, но кое-где стоят штампики, особенно на выписках лекарственных курсов, видите? Так что вполне возможно, у злоумышленника был доступ к делам «Саномеда».

— Болото, — констатировал Крон. — Медицина, — это гнилое болото, круговая порука потенциальных уголовников. И они еще толкуют о клятве Гиппократа. Один шлялся по территории госпиталя, — по своим делам, а второму не хватило мозгов расспросить пациента, с каких уколов у того едет крыша. Жена Балабанова утверждает, что тот десять лет назад поплыл от простого укола анальгина, когда был на приеме у дантиста. Неряхи.

— Вы слегка передергиваете, — попробовала урезонить шефа Александра. — Кое-кого они откачивают. Хирурги…

— Вопреки всему, — мрачно упирался Крон. — А этот извечный цинизм: «Любой человек от чего-нибудь умрет обязательно, рано или позже». Скорик до сих пор уверен, что карточка настоящая, только лист вырван? Как таким вручить свое бесценное тело?

У него были свои счеты с людьми в белых халатах.

Журналистка решила не перечить, и протянула Крону конверт с медицинской картой Алика Балабанова.

Крон долго изучал документ, бормоча под нос:

— В самом деле, не шибко искусная подделка. Две трети записей сделаны одной рукой и даже одной ручкой. Ты права, это копия.

— И, как видите, вместо предупреждающей записи рецепт.

Крон отложил карту и довольно хмыкнул.

— А у нас есть подозреваемый. Кроме Скорика, разумеется, с врачей подозрений не снимаем.

— И кто же это?

— Режиссер «Лиц» Анатолий Габер.

— На основании чего?

Крон пожевал губы:

— У Балаганова есть нечто, на чем могут оказаться отпечатки пальцев режиссера, и что, по его утверждению, высказанному мне по телефону, может стать доказательством вины. Кстати, мы при деньгах. Семья Балагановых платит двадцать тысчонок задатку, если мы беремся за расследование. Они также готовы на любую гласность. Немудрено, впрочем.

— То-то я смотрю, ваш скепсис по поводу этого дела поубавился. Повеселели.

— Не будь циничной, Александра. А вот и Паша. Как там Балаганов себя чувствует?

Гонец гордо предъявил ношу.

Крон нетерпеливо раскрыл пластиковый пакетик и осторожно вытряхнул на стол маленький предмет. Тот с легким стуком перевернулся, блеснув фиолетовой ступней.

Это был небольшой штампик прямоугольной формы, применяемый для скрепления рецептов.

Крон покачал головой:

— И на нем, как утверждает подполковник Лунгул, пальцы режиссера Габера.

— А как штамп попал к Балабанову? — поинтересовалась журналистка.

— Якобы его человек в театре, уборщик, пошарил в ящиках режиссера.

— Что-то слишком нарочито.

— Мне тоже так кажется. А еще мне кажется, что у режиссера есть искренний, можно сказать закадычный враг.

— Подбросили? — Александра недоверчиво приподняла брови.

— Очень похоже.

— Балаганов?

Болтик пожал плечами:

— А черт его знает, может, из своего несчастья, как из лимона, решил сделать лимонад? То есть притопить режиссера? А может, его жена?

— А жене-то зачем, Евгений Карлович?

— Муж и жена одна сатана. Ну, ты знаешь. А если серьезно, то поговаривают, у Алика и Габера были весьма плохие отношения. Что-то они делили в творческом хозяйстве. Как я узнал, Балабанов собирался увольнять своего режиссера. Черт его знает, формальный мотив налицо. Итак. Надо искать, кому выгодно, чтобы Алик Балабанов перестал лидировать в театре «Лица».

— А это уже вопросы к нашему адвокату, не так ли? — спросила Александра.

— Так. Давай-ка поставим Семёну задачу, — разыскать следы совместной хозяйственной деятельности Балаганова и Габера, контракты, совместная собственность, все, что есть. Звони-ка ему.

— Габер, — работник наемный, — сообщил Семен, штатный адвокат «Журналистского расследования». — Мне не удалось найти никаких следов его паевого или иного участия в собственности фирмы Балабанова. Авторские права, моральные долги оставляю за рамками доклада, на бумаге ничего нет, только его зарплата, вполне достойная. Есть оговорка в двустороннем контракте, по которому Габер должен отработать в качестве режиссера не менее семи сезонов. Так что «Лица» должны использовать его еще четыре с половиной года. Несколько необычный пункт, но все законно и нотариально заверено.

— Использовать или терпеть? — разочарованно спросил сам себя Болтик. — Значит, весьма вероятно, Балаганов нашими руками хочет свести с Габером счеты. Режиссер, кстати, задержан. Первый тупик, а?

— Как-то не верится, что режиссер, пусть за хорошую зарплату, организовал это миленькое вливание, — высказалась журналистка.

— Могу вам предложить замену, — бесстрастно сказал Семен. — Этот персонаж больше подходит на роль злодея. «Лица» от самого начала, кроме Балаганова, создавал еще один человек, — Виктор Швець. В 2003 году Алик Балаганов отсудил у бывшего партнера права на марку «Лиц». Основание, — злоупотребление совместными счетами.

— И что потеря прав означала для бывшего соратника? — спросил Болтик.

— Прибыль от концертной деятельности, реклама на ТВ, доля от здания театра, ресторан. Мало не покажется.

— Так зачем Швецу устраивать покушения? Все достанется семье, этой рыжеволосой фурии.

Сема помедлил:

— Шансы на судебный пересмотр есть всегда. В данном случае при исчезновении главного противника, при хорошем адвокате возможен встречный иск, пусть с некоторым опозданием. Я бы не стал отрицать возможности.

— И где сейчас этот Швець?

— По некоторым данным, живет в Германии. Я решил немного помочь…

С этими словами Семен достал стандартную карточку, делопроизводительского формата:

— Фотография несвежая, но других не сохранилось. Эта фотокопия паспорта, сохранилась в суде.

— Ты становишься настоящим сыщиком, — похвалил его Крон. — Придется доплатить тебе оперативные в этом месяце.

Он долго рассматривал снимок.

— Вот это да, — пробормотал он, затем схватил трубку. — Паша, срочно ко мне.

Пока Паша поднимался на второй этаж, Болтик отпустил своего адвоката и повернулся к молчавшей все это время Александре.

— Сейчас Павел поедет к нашему лекарю…

— К Скорику? Зачем?

— Покажет ему эту фотку. Что он сказал тебе? В тот день ожидал приема или процедур некто, похожий на Брежнева. И что ты видишь?

Александра всмотрелась в лицо Виктора Швеца. Вполне заурядное лицо, густые волосы. Главной достопримечательностью были роскошные, кустистые брови, под которыми прятались злые темные глазки.

— Скорик не уверен, — доложил Паша результаты опознания. — Жалуется, что фотография мелкая. Похож, говорит, но полной уверенности нет. Ассистентка Вирта предположила, будто этот бровастый приходил для консультации, но не дождался своей очереди, — в тот день был наплыв страждущих. Волосы густые, с проседью, зачесаны назад. Скорее полный, чем худой. Больше никто призрачного бровеносца не припоминает.

— Это жаль, — надул губы Крон. — Сейчас милиция под предводительством нашего подполковника проверяет приезжих, авось в какой-нибудь гостинице обнаружится герр Швець. Но нам выгоднее было бы найти его первым. Близнецам придется поводить Алика Балаганова от дома и до тех мест, где он может бывать в силу временно слабого здоровья.

— Швець может проявиться и в театре, — напомнила Александра. — Не исключено, что у него там остался свой человек.

— Где людей напастисть, — пожаловался Крон. — Наше положение усугубляется перманентной истерикой мадам Балагановой. Сегодня она звонила, утверждала, что сегодня ночью у забора ошивался неизвестный, пытался заглянуть в окно. Исчез до появления патруля. Как же она визжит!

— Потом он звонил и угрожал смертью мне и Алику, — раздался с порога высокий женский голос.

Крон тяжело вздохнул.

— Я боюсь, — на такой же высокой ноте продолжила Наталья Аркадьевна Балаганова, начав метаться по тесному кабинету. — Ребенок не спит.

— Алик? — простодушно осведомился Болтик.

Женщина смерила его воспаленным взглядом. Косметика на ее лице была положена так криво, словно ее рисовали на ощупь.

— Это шутка?!

— Э… простите, — замялся Крон. — Сколько лет вашему ребенку?

— Семнадцать. Зачем вам это? Нам угрожает опасность!

Некрасивая сцена, переполненная упреками, продолжалась с полчаса, затем Балаганова разрешилась неизменным слезным потоком на плече Болтика. Шеф стоял во весь рост и баюкал рыжеволосую Балаганову, словно младенца, и Александра с трудом сохранила спокойствие при виде этой сцены.

Наконец при помощи двух порций виски из редакционных запасов, поглаживаний по голове и общечеловеческого морального сострадания, Балаганова чуть успокоилась. Всхлипывания превратились в носоглоточное сопение. Крон предположил, что уже можно.

— Почему вы решили, что человек, стоявший под домом, и голос в трубке, — одно и то же?

— Вы предполагаете, их больше?!

Глаза женщины были неправдоподобно большими, и в них хранился больший запас влаги, чем казалось на первый взгляд.

Крон досадливо крякнул:

— Нет, я ничего не предполагаю, — тон, которым это было сказано, должен был успокоить посетительницу, — мне показалось, что вы узнали этого человека.

— Нет. Но какие гадости он говорил. И каким тоном!

Крон показал глазами, и Александра подлила в стакан коричневой влаги.

Понадобился еще час, чтобы убедить Балаганову, что судьба ее семьи не так фатальна и все еще, может, обойдется. Сработал природный оптимизм уроженки города, и, наконец, заполненная не совсем адекватными обещаниями безопасности, она ушла.

Что стоило Крону сегодняшняя встреча, можно было только предполагать.

Но сейчас он и Александра сидели напротив режиссера театра «Лица» Анатолия Габера в комнате для свиданий, а за дверью маячил охранник, иногда наклонявшийся, чтобы глянуть в низкое стекло.

Когда Крон хотел, шеф нажимал на все рычаги, дабы добиться желаемой цели.

Габер выглядел помятым, что было неудивительно. Под глазами залегли тени, на рубашке не хватало пуговицы, светлые волосы торчали в разные стороны. Хоть сейчас в передачу, — и можно, показывая пальцем, обвинить в покушении, да и в чем угодно еще.

— Вы плохо выглядите, — лицемерно посетовал Крон, будто знал режиссера много лет и последний раз видел за день до ареста.

— Странно, не так ли? — усмехнулся Габер. — Притом, что я прекрасно выспался. Здесь масса времени, и мобильный не отвлекает.

Режиссер держался достойно, и журналистка невольно прониклась к нему уважением. Смиренным жестом она предложила Габеру сигарету, и он благодарно кивнул.

— Какая жалость, — произнес он, прикуривая от зажигалки Крона. — Восемь дней назад я, наконец, бросил курить. Теперь, само собой, не удержусь. Может, между этими двумя событиями, арестом и отказом от курения, есть связь, как вы думаете?

— А еще говорят, что курить вредно, — заметил Крон с легкой усмешкой. Похоже, режиссер и ему понравился. — Собственно, Анатолий… простите, не знаю отчества…

— Анатолий, — остановил его Габер, с наслаждением выпуская дым. — Толик еще уместнее. Кличкой пока не обзавелся. Впрочем, есть школьная, — Гиря.

— Анатолий подойдет. И что же вы, Анатолий, думаете по поводу всего этого?

— Думаю, что попал в хреновое положение.

— Мда, вполне адекватное определение. Так это вы подменили медицинскую карточку?

— Это что-то новенькое.

— Алик Балаганов чуть не «присоединился к большинству», как англичане говорят об усопших, потому что его карточка с предупреждением об аллергии на анестезию была подменена.

— Даже Алик Балаганов не заслуживает такой участи.

— Зато ваш лидер считает, что вы заслуживаете нынешнего положения, — явно стараясь вывести режиссера из роли стороннего наблюдателя, намекнул Крон.

— Не сомневаюсь. Так вот, для экономии времени, — я не подменял карточку, не предпринимал никаких других шагов, даже не угрожал ему чем-то подобным, — ни очно, не по телефону, никак.

— Вы уже знаете, что у вас в театре нашли некий штампик, использовавшийся в подделке карточки, да еще с вашими отпечатками? — спросила Александра.

— Да, конечно, следователь предъявлял мне эту чертову печатку и результаты экспертизы. — Габер сладострастно затянулся. — Этот штампик зачем-то валялся у меня на столе, накануне моего ареста.

— И вы, покрутив его в руках, бросили в ящик стола, — уточнил Болтик.

— Почти так. Только я выбросил его в мусорную корзину, под столом. На что мне эта безделка. Теперь — то понятно…

— Что же вам понятно?

— Кто-то рассчитал, что я обязательно стану рассматривать неизвестную вещь.-Режиссер притушил окурок о край стола. — Элементарная подстава, как обычно в детективах происходит. Затем эту фигню достали из мусорки и положили в ящик. Бесталанно, скажу я.

— Те не менее сработало, — вы попались. Кто это мог быть?

— Алик, кто же еще. Мы сильно мешали друг другу в последнее время.

— Что же, и приступ Балаганов инсценировал? — удивилась Александра.

— Этого я не говорил. Извините за наглость, можно еще сигарету, — прервал себя режиссер. — Спасибо. У Алика каждое лыко в строку, ничего не пропадет. Сейчас даже свое несчастье использовал против своего врага, то есть меня. Балаганов по-своему талантлив, в том числе в построении интриги.

— Скажите, Анатолий, — спросила Александра. — А что вы думаете о семье Балагановых?

— Типичный союз предпринимателей. Раньше между ними были сложности, по слухам, Балаганов допускал грубости с супругой. Как я красиво назвал мужнины колотушки? Ха-ха.

— Алик поколачивал супругу?

— Говорят. — Режиссер неопределенно помахал большим пальцем правой руки в сторону. — Представьте себе, это бывает даже в лучших семействах.

— И часто случались скандалы?

— Однажды я был невольным свидетелем размолвки. Алик не встретил Наташу в аэропорту, и она приехала в театр. Правда, обошлось без мордобоя. Покричали всласть…

В дверь стукнули кулаком, озвучив, что время вышло. Габер встал, сунул руки за спину, грустно подмигнул гостям и подошел к двери.

— Ну, что ты о нем думаешь? — спросил Крон, когда они с Александрой садились в машину.

— Мне кажется, что это не Габер, — задумчиво ответила она. — Он добрый. Только одно меня смущает…

— Упоминание об угрозах по телефону?

— Ну да. Откуда он знает, что подобное имеет место, и открещивается от этого?

— Может, простое совпадение? — Они вышли на солнечный свет, заливавший улицу. — А что по поводу Балагановой?

— Подозрительна, очень. Самое простое: супруга пытается избавиться от грубого, нелюбимого мужа, а когда не выходит, имитирует истерики страха.

Перед ними по проезжей части грохотали машины. Над улицей клубился сизый дымок и было душно. Крон, открывая машину, задумчиво молвил:

— Не забудь, что Балаганов, — та самая курица, несущая золотые яйца. Исчезни Балаганов, и «Лица» сильно потеряют в зрительском рейтинге, не говоря уже о рекламных вливаниях.

— Тогда то же самое можно сказать о пока неуловимом Викторе Швець, — возразила журналистка, садясь на правое кресло

— Не скажи. У него другой сценарий: вернуть то, что потерял. И с живым Балагановым это маловероятно. С мертвым, по мнению Семена, вероятность резко повышается.

— То есть у нас целых три подозреваемых?

Крон ввинтил тело машины в поток:

— Давай посчитаем. Габер, по версии правосудия, — это номер один. Швець второй, и гораздо более вероятный. Только чего он ждал столько времени?

— Готовился?

Крон коротко хохотнул:

— Ну да! Это у тебя шутка, или ты просто проголодалась? Поедем, тебе нужна пища для мозга. Ну, извини, извини. Номер три, — Наталья Балаганова. Все?

— Я действительно хочу есть. И вам не повредит. Для гениальных мозгов тоже нужна пища.

Только они сели за столик, залаял мобильный Крона. Он некоторое время слушал, и его лицо потяжелело.

Потом он отключился и сказал:

— Сейчас сюда приедет наш суперагент. Пока мы охаживали дом Балагановых, наш злодей-призрак нанес удар в другом месте.

— Боюсь, что сегодня поесть не удастся, — вздохнула Александра.

Через десять минут появился мускулистый представитель безопасности «Журналистского расследования». Он был взмылен, и спешил сообщить о неприятностях. Крон указал ему на стул, налил минеральной воды, и только после этого разрешил докладывать.

— Через полчаса, после того, как подшефная от вас ушла, — Начал свое повествование охранник. — На объект напали.

Крон сверился с цветом значка на петлице близнеца и уточнил:

— Леонид, так? Твой брат, надеюсь, продолжает следить за домом Балагановых?

— Да, конечно, шеф.

— Слава Богу. Ну?

Госпожа Балаганова поставила машину у парадного…

— Они ведь живут в особняке?

— Она поехала к подруге, которая живет на Троицкой. — Леонид удрученно покачал мощной шеей. — Мы ведь не наблюдали за ней, у нас было задание следить за домом. Балаганова открыла кодовый замок, тут же ее схватили за горло, вволокли в парадное и прижали к стене. Это сообщили из отделения, куда поступил звонок о происшествии. Что там было дальше, не знаю, но она жива, сейчас в приемном покое Люстдорфской больницы, шок у нее…

Болтик грохнул кулаком рядом с тарелкой так, что бокал чокнулся с рюмкой.

На них стали оборачиваться.

— Я с ума сойду, — разошелся Крон. — Эта женщина обладает каким-то даром попадать в истории! Нет других забот! Теперь надо ехать, говорить с ней. Конечно, она ничего не видела, ни черта не знает!! Я сам попаду в приемное отделение, — неврологическое.

— Успокойтесь, — нежным голосом прервала шефа журналистка. — Я съезжу. В таких случаях мужчина только помешает. Положитесь на меня.

— Ты меня сильно обяжешь, — мрачно ответил Крон. — Иначе эта шизофреничка рискует, что я сам закончу дело нападавшего.

— Ну, шеф, не надо кровожадных заявлений.

— Умоляю, съешь карпаччо. А ты, Леонид, сейчас будешь обедать моим бифштексом. Что-то у меня исчез аппетит.

В больнице было шумно и пахло медикаментами, туалетом и чем-то еще непередаваемо гадким. По коридорам бродили неприкаянные пациенты, — видимо, искали, кто бы взялся за их лечение.

Балаганова полулежала в маленьком кабинете на кушетке, обтянутой искусственной кожей. Над ней ворковали три фигуры в белых халатах.

У женщины было лицо хорошо выпившего человека, — сонное, но пытающееся сохранять выражение напряженного внимания. Шея была затянута лангеткой.

— Хватит, — говорил высокий врач, осматривающий порожнюю ампулу. — Иначе она у нас отключится.

Он повернулся на приветствие.

— Вы с ума сошли, — сказал врач чуть позже. — Пострадавшая не в том состоянии. Ей нужен покой, понимаете. У нее шок, плюс успокоительное…

— Я здесь ненадолго, — раздалось с кушетки. — И вообще, вон отсюда. Она пусть останется.

Медсестер сдуло сквозняком, врач нехотя попятился:

— Заклинаю вас, не перенапрягайте ее. Сейчас за ней приедут, ей, конечно, у нас не место. Так что смотрите, я за вас отвечать не буду.

— Вон, — тяжелым голосом проговорила Балаганова.

Высокий человек в халате сделал грозное лицо и вышел, притворив дверь. Его плечи опустились, словно в ожидании удара.

Журналистка взяла стул, села у кушетки и посмотрела в лицо женщины. Балаганова действительно не была готова к расспросам.

Тем не менее Александра рискнула:

— Что произошло? — участливо спросила она, взяв женщину за руку.

— Он схватил меня за горло, — с трудом прохрипела Балаганова и показала указательным пальцем на лангетку. — Прижал к стене и показал нож. В подъезде было темно, но лезвие я разглядела хорошо. Оно… так отвратительно блестело.

— Он что-то сказал? Что он хотел?

— Он сказал, что им не удалось придушить Алика, но это вопрос времени. Пообещал, что прирежет меня, если Алик не изменит поведение.

— Поведение? — Александра округлила глаза.

— Дда… — прошептала Балаганова. — Ее глаза закрывались, подбородок то и дело падал на грудь.

Александра мысленно прокляла все на свете, но продолжила теребить ее рукав.

— Какой у него был голос?

— Он… шипел, будто задыхался…

— А внешность? — настойчиво продолжала журналистка, подавляя приступы угрызений совести. — Вы не запомнили?

— Брови… такие кустистые. Лицо было в тени, может, чем-то повязано. Волосы… падали на лоб…

Голова Балагановой свалилась набок.

Сзади заскрипела дверь и в кабинет вошли. Александра обернулась.

Казалось, все помещение занял дородный мужчина в дорогом спортивном костюме. Его круглое лицо было покрыто загаром, жесткие волосы обрамляли массивную голову.

— Что? Кто? — горячо задышал он, и кабинет заполнился запахом дорогого алкоголя и духов. — Вы из милиции? Вы что, допрашиваете ее?! Да я мэру буду жаловаться на вас! Петя, забирайте Наташу отсюда, быстро. А вы готовьтесь к неприятностям!

— Опять бровастый, — Болтик сосредоточенно складывал мундштук папиросы. — Ох, не верю я, что это Швець. Слишком назойливо его подставляют. Словно манекенщица демонстрирует новое платье на показе мод. И вообще, вопрос не в том. Кто хочет, чтобы мы думали, что это бывший партнер Балаганова. Сам Алик? Кто-то из театра? Или Габер имеет связь с внешним миром?

— И что хочет таинственный незнакомец? — подхватил Паша. — Ночные прогулки под домом, ночные же звонки, нож. Отвратительно блестящий. Какое такое поведение имел в виду нападавший?

— Очень похоже, что это наглая, навязчивая демонстрация, — Болтик посмотрел на кончик сигареты и поискал глазами пепельницу. — Знаете ребятки, это мне напоминает достопамятную базарную разводку. Тебе упорно показывают не то, что ты должен видеть. Шарик якобы под левым наперстком, а на самом деле между пальцами игрока.

— Как любой иллюзионист, — поддакнул Паша. — Левой рукой машет перед носом, а из правого рукава выпадает голубь.

— Дохлый, — кивнул Крон. — Иди, Паша, работай. Ну что, Саша, твои выводы я еще не слышал. Говори.

— Не знаю, — пробормотала журналистка, выдыхая сигарный дым. — Говорить, что нападение, — постановка, я не смогу, — Балаганова действительно испытала шок. Бровастый вполне может быть бывшим партнером Балаганова. Почему нет? Согласна, выглядит нарочито, но ведь все в этой истории люди, имеющие отношение к шоу-бизнесу, привыкли все выставлять напоказ. И не Наталья меня заинтриговала в той больнице.

— Ага. А кто же?

— Во первых, сам Балаганов. Ввалился в палату, шар для боулинга. В его крикливых претензиях была наглость, спесивость и хамство, но не было искренности. Он так же, как и супруга, испуган до чрезвычайности.

— Так-так. А во-вторых, кто?

— А во-вторых, врач больницы. Высокий такой, худой.

— И что же тебя жмет?

— Так все то же. Они вкололи Балагановой кучу препаратов, не проверив ее на их восприимчивость. Я после тихонько, в уголке, спросила, как это он мог рискнуть. Доктор ответил, что прекрасно знает, что нужно было делать в этом случае. Откуда?

— Может, мужу звонил?

Женщина отрицательно покачала головой:

— Он бы сказал. Кроме того, я решилась уточнить, будет ли сделана соответствующая запись в истории болезни Натальи. Длинный доктор ответил, что это дело семейного врача из «Саномед». Попутно выяснилась одна деталь, — врач утверждает, что в их больнице, да и в любой другой, подобные записи скрепляются личной печатью врача, сделавшего запись, но не в коем случае не каким-то штампиком для рецептов.

— В их правилах сам черт ногу сломит.

Афиша на стене била в глаза яркостью красок и обилием улыбок. «Лица-шоу» в тридцать два зуба каждое. От сувениров, призов и ярких картинок рябило в глазах. Хозяин кабинета Алик Балаганов вылезал из черной футболки «Мы любим Нью-Йорк» во все стороны, как тесто из тесной квашни.

— А вы сами уверены, что это Анатолий Габер подменил карточку?

— Уважаемый господин Крон, мы с вами люди вроде не глупые. «Ищи, кому выгодно», так говорили юристы в прошлом. Толе выгодно.

Крон поднял правую бровь:

— Что же режиссер получил бы в результате вашей… смерти?

— Свободу. Это ценится больше, чем просто деньги. Толя смог бы проводить самостоятельную политику, выбирать репертуар, да просто укрепить свое положение. Вы что же, думаете, что в «Лицах» единое мнение по всем вопросам? У Габера свои сторонники, — Олег Воробьев, Нателла, многие из офиса.

— Первые двое участвуют в представлениях?

— Ай-я-яй. Ну конечно. Вы не бываете на наших концертах?

— Признаться, нет, — Крон потупил взор, словно его уличили в незнании таблицы умножения. Балаганов благодушно ухмыльнулся:

— Я приглашаю вас с семьей на ближайшую постановку, — «Волчара и семеро козлов», обхохочетесь. Придете? Я закажу для вас билеты. Сколько?

Этот человек обладал талантом ставить собеседника в неловкое положение.

— Я не женат, так что…

— Приходите со своим коллективом. — Тут же нашел выход хозяин кабинета. — Умрете со смеху. Вся труппа занята.

— Вы, наверное, Волчара? — предположил гость, пожимая плечами.

— Ха-ха, вот именно. Такой, знаете, волчище, с золотой цепью и наколками на груди.

— Представляю себе. Но вернемся к нашим баранам. А если это не Габер?

— Может, и не он. — Балаганов энергично почесал грудь в том месте, где из-за ворота футболки торчали жесткие седые волосы. — А кто?

— Ваш бывший партнер Виктор Швець.

Хозяин кабинета состроил удивленное лицо:

— Ой, побойтесь Бога. Виктор получил по первое число, сидит в своем Ганновере, и сюда носу не покажет. Слишком много за ним грехов, злые люди еще остались.

— Похоже, его видели в городе.

— Да не может быть. — Алик остался совершенно спокоен. — Кто и где?

Крон равнодушно посмотрел поверх головы Алика на стену, где красовался портрет Чаплина, почему-то в раме золотого багета. Сказал:

— Он, или похожий на него человек был в тот день, когда вы чуть не погибли, в госпитале. Врачи видели.

— Откуда бы врачам знать Виктора? — так же равнодушно поинтересовался Балаганов.

— Ваш лечащий врач опознал его по фотографии. Неуверенно, но сказал, что похож.

— Очень сомнительно. А что за фотография?

— Ксерокопия паспорта. Густые волосы, брови…

— Волосы… — протянул хозяин кабинета.

Крон осведомился:

— Как себя чувствует ваша супруга?

— Не очень хорошо. Стресс, знаете ли. Погодите, неужели вы допускаете, что это Швець приехал на родину, дабы напасть на Наталью? Чепуха.

— Нападавший тоже имел шикарные брови, — напомнил Крон.

— Про брови не знаю, а вот густые волосы остались в прошлом. Во время суда Виктор начал стремительно лысеть, возможно, из-за переживаний. Говорят, уезжал с явными проблесками на темени. Так что…

Все утро Крон просидел в задумчивости, не реагируя на суету текущих дел и едва отвечая на проявления окружающей среды. Александра знала, что за ленивой позой мощного, тяжелого тела, под прикрытыми тяжелыми веками глазами скрыта лихорадочная работа мозга. Кусочки, необходимые для сборки модели уже собраны, — и теперь Крон подгонял детальки друг к другу, подпиливал края надфилем, подклеивал, с досадой выбрасывал ненужное.

Пообедали бутербродами с ветчиной, причем по обыкновению Болтик проглотил лишь ветчину с салатным листом, оставив на тарелке остальное. Затем он вызвал Глазика, дал ему указания, после чего услал его по адресам. Некоторое время занял обзвон участников дела, которых Крон просил дать небольшие интервью. В списке оказались Алик Балаганов, семейный врач Скорик и Олег Воробьев, партнер Балаганова по шоу.

Затем он переговорил с подполковником Лунгулом.

— Слава, позволь Граберу присутствовать на передаче, — попросил он в трубку.

Затем долго слушал, поддакивая, потом продолжил:

— Не можешь, разреши ему встретиться с Глазиком. Мне всего-то нужно пять-семь минут чистого времени. Я буду тебе обязан.

Слушал еще долго, соглашался. Качал здоровенной башкой.

— Все это я тебе обещаю, — засмеялся и положил трубку.

Подмигнул Александре.

— Вот так с ними надо. Раньше в цирке говорили: «Дай заявку на двугорбого верблюда, даже если нужен одногорбый. Все равно срежут вполовину». Ты не знаешь эту байку? Слишком молода.

— Угу.

Крон не заметил иронии:

— И теперь мы можем компоновать передачу. Сначала дадим ролики с Балагановой и Аликом. Вразрез Габер. Поводком выведем на список подозреваемых. Компетентное мнение врача с медицинскими терминами. Нынешнее положение в городских больницах, чтобы у зрителя кровь застыла в жилах.

— Будто зрители не болеют.

— Одно дело лечиться в одиночку, другое, — обобщить проблему. Сама знаешь, так что не прерывай. Можно подтянуть сюда мнение еще одного врача, — да хотя бы того длинного из Люстдорфа, с которым ты недавно познакомилась.

— Не боитесь перегрузить медициной передачу?

— А это твоя забота, сейчас сядешь писать сценарий. Так. Можно дать краткий юридический комментарий, — судебная история и отношения собственности. Сюда можно врезать этого Воробьева по поводу климата в коллективе.

— Так может, стоило мне с Глазиком в театр съездить. Глядишь, вытащила бы на свет что-нибудь скандальное.

— Поверь, Саша, я знаю, как ты умеешь это делать. Если бы твое присутствие в театре было нужно, ты бы двинула туда с Глазиком. Но это пустая трата твоего драгоценного времени. По поводу Воробьева и вообще «Лиц» мне все ясно. Надеюсь. Лебедь, рак и щука, — вот какие там отношения. Скоро эта контора развалится на части, но нам до этого дела нет. Бабочкой даю объявление злоумышленника. За работу!

Вечер пятницы. Святое время. На экране идет запись «Журналистского расследования».

В комнате совещаний накрыт стол для чаепития. Мерцает экран, на столе чашки, пирожные, конфеты. Самовар исходит жаром. Паша похож на мышонка, грызущего кусок сыра. Глазик дует на блюдечко с горячей жидкостью. Семен двумя пальцами держит чашку, слегка отстраняясь, дабы ни одна капелька не попала на идеальные брюки или жилет. Крон жует диабетическую конфету и смотрит в экран.

На экране тоже Крон, держит последнее слово. Уже показаны интервью, представлены вещественные доказательства. В свидетельском загончике сидят Скорик, Олег Воробьев, пострадавший Балаганов. Шоумен блестит улыбкой в камеру.

— Подведем итоги, — рычит Болтик, обащаясь к присяжным, разрисованным на заднике. — К моменту медицинского исследования в коллективе «Лица-шоу» сложилась нервная, нерабочая обстановка. Фракционность, интриги. Фокус с историей болезни мог попытаться провернуть почти любой. В том числе и уважаемая супруга пострадавшего. Не обижайтесь, Алик, ваши семейные отношения далеки от идеала. Тем не менее, никто из близких господина Балаганова здесь не при чем. Не при делах и бывший партнер Виктор Швець. Думаю, он даже не догадывается, что сыграл роль в этой истории.

— Но его видели в госпитале, — возразил судья-ведущий. — Похожий на него человек напал на супругу.

— Вот именно, похожий. Это был случайный человек, под которого позднее стал маскироваться настоящий преступник.

— Тогда это режиссер?

— Нет, он тоже не виноват. Кстати, могу успокоить зрителей. Анатолий Габер сейчас освобождается из следственного изолятора. Ему будут принесены извинения.

— Тогда кто же покушавшийся? — поинтересовался ведущий, кося глазом на камеру.

— В том-то и дело, что покушения не было.

— А карточка?

— Карточка была подменена. Но после, а не до преступления. И сделал это человек, сидящий здесь.

Крон широким жестом указал на Скорика.

Тот побагровел.

— Сколько времени потрачено зря, — пожаловался Крон. — Мы впустую перелопатили весь навоз, прошу прощения еще раз, вокруг господина Балаганова, а дело было ясно с самого начала. Преступная врачебная халатность, допущенная семейным доктором Скориком и легочным врачом-диагностом Виртом. Более ничего.

— Но, — попробовал вмешаться в речь Скорик, но Крон только махнул в его сторону рукой. — Молчите, противно на вас смотреть. Лучше кратко отвечачайте на мои вопросы. Вы не согласны, что ушли по своим делам на территорию госпиталя, забыв предупредить диагноста об аллергии пациента?

— Нет!

— Вы отказываетесь признать, что сам Вирт не поинтересовался этим?

— Нет! — Еще громче, чем в первый раз.

— И что после того, как Балаганов оказался в нокауте, или как там у вас называется это состояние, вы в панике неуклюже подделали медкарту собственного учреждения?

— Да нет же…

— У вас есть доказательства? — это судья.

— Они все время были перед нами. Собственноручные подписи Скорика, а их большинство в карточке, ПОДЛИННЫЕ. Остальные записи и подписи к ним подделаны Скориком и Виртом.

Он подошел к месту, где сидел Скорик, налившийся кровью и желтизной.

— Я только не понимаю, почему вы не использовали собственную печать, а взяли этот идиотский штамп для рецептов?! — заорал он прямо в лицо врачу. — Ранний маразм, доктор?

— Я ее потерял, — растерянно ответил врач.

— Опля, — растерянно сказал ведущий.

В небольшой аудитории началась истерика. Кто-то визгливо смеялся, кто-то кричал: «Он признался!», Балаганов вскочил на ноги и вопил нечто злое, тыча пальцем в своего семейного лекаря.

На Скорика было страшно смотреть. Его глаза вылезли из орбит. Если бы можно было, доктор запихнул бы свою последнюю реплику обратно в горло.

— Прошу, — спокойно сказал Крон, делая приглашающий жест в сторону от камеры. — Клиент ваш.

Александра стояла у края тротуара.

— Евгений Карлович, — с обидой сказала она. — Когда вы поняли, что это, — ошибка врачей?

— После твоего посещения Люстдорфской больницы. Мне было показалось странным, что Балаганов, такой грозный там, был тише воды и ниже травы при встрече со мной, ни одной претензии. А все это было чепухой, — простых врачей он брал голосом, а со мной счел не портить отношения, так как дело со штампиком в столе Габера, — его рук дело. Если режиссер захочет это доказать, я с радостью помогу ему. Только думаю, Габеру выгоднее сейчас держать шефа за…

Болтик сморщил нос.

–…воротник. Однако потом я стал анализировать то, что ты узнала в больнице. Когда ты узнала про печати. Когда ты присутствовала при точно такой же ошибке врача из Люстдорфской, пусть и не приведшей к критическим последствиям. Ты увидела копию того, что случилось с Балагановым. Так что твои заслуги не переоценить.

— Не подлизывайтесь. Я опять выглядела дурой, — сказала она. — Все эти дни. Мои гипотезы и предположения… Нельзя было шепнуть? Я никому бы не сказала.

— Я знаю, Саша, — уныло сказал Болтик. — Ну, люблю я внешние эффекты. Извини. Хотел предстать перед тобой в лучшем свете, а вот как получилось. Не дуйся. И вообще, пора отдыхать. Последние два дня были тяжелыми. Так что забудь про обиду, закрой свой прелестный ротик и иди домой. Нас ждет работа.

Она вздохнула:

— Мой рот можно закрыть только очень весомым аргументом.

И добавила тихо:

— Например, поцелуем.

Слишком тихо. Шеф ее слов не услыхал. Он хлопнул дверцей машины и медленно двинулся прочь по переулку.