Крон

Влад Евгеньевич Ревзин

Одесса, середина нулевых годов. Интернет-журналист с телевизионным прошлым Евгений Крон, журналистка Александра и редакция «Журналистского расследования» выпускают Слежка, запутанные версии, уголовщина и политика; чуть-чуть сарказма и немного самоиронии…Крон – старый холостяк. Вся семья – любимая ротвейлерша Долли. Работа 24/7, так что любимый город может спать спокойно.12 историй, 12 загадочных дел, 12 расследований.

Крон и Старое ружье

Серый прямоугольник окна еле обозначен в темноте спальни. Вдали шипят шинами автомобили, пролетая пустой, плохо освещенный бульвар.

Истерический визг ввинчивается в мозг. Невозможный, нечеловеческий…

Ее разбудил телефонный звонок.

Это, конечно, был Крон. К тому же нетрезвый. Кто еще будет звонить в субботу, в три часа утра, забыв о своем же пожелании хорошенько отдохнуть на выходные?

— Саша, мы тут со Славой в Пикнике сидим, ты не хочешь присоединиться?

— Я сплю.

— Есть фантастическая тема. Пальчики оближешь.

— Вы на часы смотрели?

— А что с моими часами? Мда, поздновато. Извини. Ты уже спала?

— Я бы сказала, рановато. Я могу продолжить делать то, чем занималась до вашего звонка?

— Разливай. А чем это ты занималась?

Слишком игриво для такого часа.

— Я спала.

— Да, прости. Она спала. Мы тут немного выпили. Спи спокойно, а когда проснешься, я расскажу тебе об одном самоубийце, застрелившим себя из старого ружья. Но дело в другом. Ружье двенадцать лет назад…

— Прощайте, Евгений Карлович. Мобильный я сейчас тоже отключу.

— Ну спи, спи.

— Ты помнишь расстрел посетителей кафе «Штурман» на 25й Чапаевской?

— Смутно.

— Ну да, ты тогда другим интересовалась, — Крон почесал затылок. — Рассказываю. В июне 1996 года, ближе к семи вечера, в кафе зашли два молодых парня, сняли имеющееся оружие с передков и без предупреждения стали палить по залу.

Погиб бармен и семеро клиентов: молодая парочка, компания работяг и пожилой мужик. Осталась в живых официантка, в подсобке возилась. Ее слегка зацепило, рикошетной пулей. Хватило глянуть в щелку. Почти ничего не видела, но утверждает, убийцам было по лет двадцать пять, не более. Больше обслуги в тот день не было, даже посудомойки. Кафешка нижнесреднего уровня, почти забегаловка.

Она надула щеки и выдохнула, — в кабинете шефа было жарковато.

— Вот уж, действительно, срочность, — из-за этого надо будить людей ночью.

— Ну извини, мне всегда кажется, что ты рядом и все новости должна слышать одновременно со мной.

Александра чуть приподняла штанину джинсов и оглядела каблук.

— За эти слова я вас прощаю. На этот раз.

— Ну, Слава Богу. Дальше слушать будешь? Повторять немного тяжело.

— Чем квасить с подполковником по ночам, спать надо. В вашем возрасте…

— Это уже хамство. Слушаешь, нет? В 96е такие события были чем-то вроде производственной необходимости: нападение списали на разборки крышевания, чем оно и было. Уголовное дело, само собой, открыли, подержали с месяц на следовательском столе и положили на полку.

— Классический «висяк», — кивнула женщина.

— По инерции, спасибо советской выучке, произвели подробный осмотр места преступления, проверили оружие и составили баллистическое исследование.

— Это я понимаю. Вы бы ближе к сегодня.

— Молодость, молодость, дали бы старичкам воспоминания пожевать. Стреляли из АК-47, второе оружие, — охотничье ружье, централка. Ага. Позавчера в Ильичевске мужчина шлепнул себя из этого самого ствола. Трассеология совпала. Всплыло, так сказать.

— Что, мужчина видный? — уточнила женщина.

— Нет, обыкновенный пенсионер с циррозом печени.

Александра наморщила нос.

— Вот бы, шеф, вам начинать с того, почему это вас так привлекло. Сынок его стал министром юстиции, супруга парикмахерша жены мэра, под паркетом нашли сценарий убийства президента?

— Нет, пенсионер тише воды. Конечно, без известных людей не обойдемся. Тебе знакомо имя Шота? Шота Папишвили.

— Богатый человек, будет участвовать на следующих выборах в Раду, что еще… Это его ружье?

— Какая-то ты сегодня неконструктивная. К подполковнику Лунгулу обратился некий гражданин, который считает, что Шота в 96м входил в группировку, подминавшую под себя Черемушки, и, возможно, отдал приказание стрелять по посетителям «Штурмана». Понятно, для чего.

— А не слишком много крови только для того, чтобы отобрать кафе?

— Тот человек предполагает, что это была показательная акция, на кону стоял район влияния со ста двадцатью тысячами жителей. Куча общепита, магазины, таксопарк. А кровь… кто в середине девяностых смотрел на кровь?

— И подполковник…

— Слава предложил гражданину мой контактный номер телефона.

— И гражданин готов раскошелиться?

Крон потер затылок и страдальчески сморщился:

— Уже. Пятьдесят тысяч. Задаток, подчеркиваю.

— Рискну предположить, кто этот гражданин. — Александра щелкнула пальцами. — Это, — противник Шоты Папишвили по избирательному участку, да?

— Ты права, увы. Виталий Всеволодович Панченко, действующий представитель народа по соответствующему округу.

— А собственно, почему появился этот слуга народа? Ждал, когда выстрелит ружье?

— Почти. — Крон нащупал стакан с водой и отпил глоток. — Слава Лунгул никогда не держит яйца в одной корзинке, и резво подторговывает компроматом, где может. Не удивлюсь, если Шоте он продал что — нибудь также резко пахнущее, в чем измазана визитка Панченко.

— Все равно не понимаю.

— Ты удивляешься, почему именно Панченко получил информацию о ружье? Как я уже сказал, подполковник активно ищет грязь для Панченко, а во-вторых, и это абсолютно конфиденциально, — сам Панченко в свое время был рядовым бойцом, то ли в той же самой группировке, то ли в конкурировавшей с ней бандой. Шота в то время якобы был бригадиром по рэкету, и правой рукой лидера группировки. Так что сам, конечно, не стрелял.

Александра покачал головой:

— Хорош у нас депутатский корпус, надо сказать. Куда катится Украина?

— Туда же куда и остальные. Только мы начали катиться несколько позже, лет эдак на восемьдесят.

— И вы, наплевав на свои принципы, станете топить одного бандюка на радость другому?

— Саша, не надо меня оскорблять. Если я докажу причастность Шоты к расстрелу в 96м, это послужит целям всеобщей справедливости, не так ли. Если Панченко был рядовым бандитом, это еще не значит, что на нем кровь, да и предположений у нас нет никаких. К тому же не он наша цель в этом деле.

Он остановился и, усмехнувшись, добавил:

— Глупо было бы предположить, что можно найти всех виноватых, убивавших и насиловавших в безвременье девяностых. Но неужели ты на секунду можешь подумать, что если мы нароем что-либо на самого Панченко, я оставлю это тлеть в своем сейфе?! Мы не платные цепные юристы, мы третья власть! Мы элита! Поняла, Александра?

— Эк вас понесло с бодуна, Евгений Карлович.

Виктор Черпаков тридцать лет прожил в пятиэтажной хрущевке, в полукилометре от уреза воды, в неуютной, захламленной квартире. В подъезде пахло кошками и газом, подниматься приходилось мимо обшарпанных дверей из стальных листов.

Его жена оказалась полной одышливой женщиной, щеголявшей в грязном заношенном халате, заплаканная и сердитая. Она еще не пришла в себя после похорон, но решительно согласилась на беседу, особенно разглядев купюру, осторожно положенную Александрой на скатерть.

— Ирина Сергеевна, — спрашивала журналистка, осторожно нащупывая направление своего допроса. — Виктор Семенович часто ходил на охоту в последнее время?

— Нет, конечно, — ответила пожилая женщина. — Все стало дорого, и лицензия, и патроны с дробью, так он больше по рыбалке. Посчитай, лет семь как не был. А раньше приносил, дичь-то, мясо, в сезон не переводилось. Да и не в сезон…

Она подмигнула припухшим глазом, но тут же сморщилась и шмыгнула носом:

— Зайцев приносил, птиц, а вот как вышло, сам из себя дичь сделал.

Она приноровилась зареветь, и Александра срочно спросила:

— А почему он это сделал, вы не знаете?

Ирина Сергеевна приостановилась и с удивлением посмотрела на собеседницу.

— Так пил же Виктор, не просыхал.

— Вы думаете, это из-за водки?

— Ну да. Запойный был мой муженек. И как выпьет, все смысл жизни ищет. Из-за правды то кассиру рожу набьет, то на футболе подерется так, что глаз не видно, да что там говорить…

— Сильно употреблял? — участливо спросила Александра.

— Ох, сильно, милая, до зеленых чертей. В 99-м лечила я его, да что толку. Через неделю по новой запил. Вот и загрустил милок мой, жалко ему, видите ли, меня стало, что мне жизнь загубил, и — бабах!

— Он что, вас предупредил?

— Почти что. Дня три гундел на эту тему, кис да скис, обещал все решить одним ударом. А как пошла я за хлебом, он и стрельнулся.

Женщины помолчали.

— А что, Ирина Сергеевна, ваш супруг какого года?

— Сорок третьего.

— Ага. Он имел обыкновение одалживать свое ружье? На охоту сходить, мясом поделиться?

— Да ты что. У настоящих охотников это не принято. Нет, никогда.

Александра вздохнула.

— Вы когда-нибудь брали на квартиру, — студентов, или отдыхающих?

— Да, при наших доходах это неплохое подспорье.

— И давно у вас живут?

Женщина задумалась, теребя рукав халата.

— Да как на пенсию вышла, двенадцать лет назад.

— То есть в 95м?

— Ну да, так и есть. На пенсию не проживешь, сама знаешь. Вот эту комнату освободили, сами в большой, жили потихоньку.

— Не помните, первый жилец сколько прожил?

— Нет, не помню, девочка была, но недолго, месяц или два. Уехала домой. Потом, года полтора жил парень, спортсмен. Хороший мальчик.

Александра небрежно поддела пальцем ручку чашки с остатками жидкого чая.

— То есть этот парень жил у вас в течение всего девяносто шестого?

Черпакова прищурилась:

— Да, выходит так. В девяносто седьмом, по моему, к декабрю, опять девушка жила, Жанна.

— А спортсмена как звали, не помните?

— Дмитрий, — твердо сказала хозяйка.

— Где учился этот Дмитрий?

— Это что, не твой родственник? Смотри, покраснела. Или любовь?

— Ну, почти.

— Автомобильный техникум. Точно так. Только учился он кое-как, собирался, по — моему, бросить.

— Так.

На остальные вопросы, откуда Дмитрий родом, куда мог уехать и были ли у него друзья, пусть даже с криминальным уклоном, женщина в халате ответить не смогла. Не помнила.

Тем не менее Александре повезло. На вопрос, не ходил ли Дмитрий с мужем на охоту, Черпакова оживилась.

— Ходил, раза два, не меньше. Больше, правда, вина выпили, чем стреляли.

Александра поняла, что сегодня удача на ее стороне, когда хозяйка, кряхтя, вытащила из под дивана коробку из-под ниток, заполненную фотографиями. Еще полчаса ушло на перебирание фотографий, сопровождаемые комментариями типа: «А вот мы у Васи на даче», «Елена, моя сослуживица», и, наконец, на свет появилась фотография группы мужчин с ружьями, позирующих на фоне жидкой рощицы. Фотография была вполне качественной, чуть скрутившаяся по краям. Четкое изображение, лица не смазаны. С краю стоял стройный парень, щурился в объектив.

— Вот он, Дима, — ткнула ногтем в фотку Черпакова. — Красавчик.

— Дмитрий Кравчук, — объявила секретарша, возвращая фотографию с охотниками. — И вам повезло. Я здесь работаю с 94, поэтому его и запомнила. Документов не осталось, потому что этот студент диплом не получил. Его арестовали, за участие в большой коллективной драке, кажется, в декабре 96го.

— У вас великолепная память, — польстила Александра секретарше. — Наташа, можно вас пригласить попить кофе, может, ещё что-нибудь вспомните? С кусочком пирога.

Полная, крашеная Наташа оглянулась на дверь завуча.

— Если на полчасика, — сказала она неуверенно. — Один кусочек, не больше.

— Кравчук был красивый парень, — призналась секретарша, когда они устроились за столиком в кафе. — Поэтому я его и запомнила, он многим нравился. Парень занимался карате и ходил чуть не по улице зимой босиком. На вытянутой руке девушку держал, на весу. Где-то во втором семестре сошелся с другим экстремалом, на их курсе, тот его и втянул в организованную уголовщину. И все у Димы пошло наперекосяк. Стал занятия пропускать, один раз видела его в очень неприятной компании, — бритоголовые качки, кожаные куртки на спорткостюмах. Помните моду тех лет? А потом эта драка.

— А что за приятель был у него на курсе?

— Вот этого я совсем не помню. Какой-то блондинчик. Кажется, их вместе задержали в той драке.

Больше ничего вытянуть из словоохотливой Наташи не удалось.

Крон был доволен. Паша только что вернулся от подполковника, и принес в зубах вкусную косточку.

Паша тоже светился от торжества и поглядывал то на Крона, то на Александру.

Крон доложился:

— Дмитрий Кравчук проходил по делу о массовой драке на Южном 10 декабря 1996го. Это был тот же передел сфер влияния. Все об этом знали, но участники прошли по статье «Злостное хулиганство» с отягощающими обстоятельствами. В драке двоих подрезали, одного забили арматурой, еще двое остались инвалидами. Но это все не главное. Ну — ка, повтори, Павел.

— Дмитрия Кравчука осудили, он сидел здесь, в городе. Подполковник сообщил кличку, — Босой.

— Это наш, — радостно сказала Александра.

— Ну, конечно. — Крон кивнул. — Босоногий боец. Что же это нам дает?

— Надо искать Босого, давить на него, — срока давности ведь нет? И ломать насчет Шоты.

— Звучит, как план. Паша, поиск людей по паспортным данным, — это твоя проблема, дружок. Садись за компьютер, покопайся в архивах, и так далее. Возьми кого-нибудь в помощь. Найди нам этого спортсмена.

Через три часа Паша принес ответ и на этот вопрос. Он мудро учел, что парень пару семестров проучился в автомобильном колледже. Прошерстил автосервисы, и в двадцать пятом по счету нашел нужного работника.

— Повезло, — усмехнулся Паша. — Слесарит, как будто не было кровавого прошлого. Навестим?

Его бил охотничий азарт.

— Навестим, только без тебя. Занимайся своими делами, спасибо тебе.

Крон повернулся к журналистке, курившей сигару и пускавший в потолок дым.

— С этого момента, Саша, мы ходим, оглядываясь, и по веревочке. Думаю, что Шота уже знает о том, что ружье опять выстрелило. И еще: Босой, — убийца со стажем, и чтобы избежать ностальгии по прошлому, может вспомнить навыки. Кроме того, не знаем, сохранились ли его связи с Шотой. Черт его знает, может, бывший бригадир помнит о своих подчиненных, и использует их по прежнему назначению.

— Мы про Шоту еще ничего не знаем. — Заметила Александра. — Все впереди.

— Угу. Потому надо быть осторожным, — мы действительно, этого господина не знаем. Но знаем, на что он способен. С сегодняшнего дня тебя по очереди возят близнецы, можешь с ними флиртовать по дороге. А к Босому поедем вместе, вдруг разговор получится? Прямо сейчас.

Сегодня был Леонид, с зеленым значком на лацкане. Он был молчалив, пиджак оттопыривал пистолет с резиновыми пулями. Машину он вел, как бог.

Автосервис был у черта на куличках, и, пока ехали, обсуждали, что и как говорить Босому.

В боксах была суета, обслуживались сразу несколько машин. Крон сделал знак Леониду держаться не слишком далеко, и подошел к мастеру в фирменном комбинезоне, бортировавшему колесо для стоящего неподалеку пыльного БМВ.

— Димыч где-то здесь, — сказал мастер через плечо. С его лба капал пот. — Только что его слышал. Если нет в гараже, гляньте в подсобках. Посмотрите снаружи. Может, курит за боксом, там у нас тенек.

Александра была уверена, что Босого уже и след простыл, но она ошиблась. Босой был там, за боксом. Лежал в теньке, в лужице крови, рядом дымился окурок.

Леонид потрогал шею Кравчука.

— Готов, — констатировал он. — Уже на небесах.

— Не успели, — с сожалением отметил Крон, глядя сверху вниз на убитого. — А ведь несколько минут, не больше.

Он огляделся по сторонам, но в тупике злоумышленника, сделавшего аккуратную дырку чуть пониже солнечного сплетения Дмитрия Кравчука, не наблюдалось.

— Черт, нехорошо совсем.

— Смотрите, он почти не изменился, — Александра склонилась над трупом и вгляделась в лицо Босого. — Такой же атлет, как на той фотографии. И кто же его так?

Болтик досадливо чмокнул губами.

— Леонид, звони подполковнику, пусть присылают бригаду. — Приказал он. — Вот так так. Как говаривал один умный человек лет сто назад и по другому поводу: оружие сделало полный круг и теперь направлено против того, кто его поднял первым.

— Что и к нам относится. — Нервно сглотнула Александра. — Однако наша ниточка порвалась.

— Мда. Вот незадача. Сейчас Лунгул разворчится, мол, у меня свидетели мрут, как африканские младенцы.

Уже в машине, после долгого молчания Крон сказал:

— Я знаю, что делать. Свяжем ниточку, правда, очень некрасивым узелком, да что теперь поделаешь.

Ресторан «На Канатной» был пуст. Немудрено, еще нет двенадцати. Ко времени обеда уютно стильное помещение заполнялось клерками, приходившими сюда утолить голод из многочисленных офисов и контор, рассыпанных по прилегающим улицам. Место бойкое, что и говорить.

Крон дождался милой стройной официантки, испросил чашку зеленого чаю и стал мять фильтр папиросы, мимолетно отметив, что это вторая за сегодняшний день. Когда девушка принесла заварной чайничек, чашку и нарезанный лимон на блюдечке, Крон жестом остановил ее.

— Хозяин на месте? — спросил он.

Девушка замялась.

— Не беспокойтесь, мы добрые знакомцы с Давидом Гургеновичем. Я хочу поболтать с ним о старых временах.

— Давида Гургеновича пока нет, но мы можем позвонить ему. Если у вас есть время…

— Спасибо, я подожду. Принесите меню.

Через три минуты на плечо Крона легла мягкая рука.

— Добрый день, Женя, — произнесли сзади с сильным кавказским акцентом. — Что это ты решил вспомнить прошлое?

— А ты откуда появился? — удивился Крон. — С улицы?

— Ага, — хозяин ресторана сел напротив и испытующе посмотрел на гостя. — А ты откуда взялся? И главное, зачем?

Его лицо напоминало топор, побывавший в огне, — узкое, кожа выглядела сожженной, губы почти черными. Живые умные глаза прятались за седыми прядями, свисавшими со лба.

— Я ведь сказал твоей девочке, — хочу вспомнить старые времена.

— Лучше не стоит, — худое лицо собеседника слегка исказилось. — Пусть остаются там, где есть.

Крон огляделся по сторонам.

— Эй, Тапир, — мягко сказал он, и ему показалось, что хозяин напрягся. — Ты ведь мне должен.

— Нормальный мужчина не напоминает об этом, — бесстрастно ответил тот, кого назвали такой чудной кличкой.

— Ты считаешь, что я плохой мужчина?

Тапир почесал ухо.

— Черт бы побрал тебя, Женя, — он скривился. — Может, и стоило тебя тогда…

— Ты до сих пор жалеешь, Тапир, что не прикончил меня?

— Что ты хочешь, Женя? У меня нет времени болтать о пустяках.

— Ну, конечно. Хозяйство. — Крон скользнул взглядом по стойке. — Сколько вложил, Тапир. Все, что скопил непосильным трудом?

— Не суй свой нос в мои дела. Ты не изменился, писатель.

— Я не писатель, а журналист, горец. Так что, поговорим?

Тапир усмехнулся.

— Ты словно выплюнутая жвачка, Женя.

— Теперь ты меня решил оскорбить? Только кинжал я дома забыл. Поговорим или нет?

— О чем?

— О Шоте. Папишвили.

Тапир встал:

— Зачем он тебе?

— Как будто ты не знаешь.

— Я не буду с тобой говорить. Этого конченого даже мухи облетают.

— Будешь, Тапир. Ты мне должен.

Хозяин сел.

— Ты идиот, Женя. Эта болтовня, — вредно для здоровья.

— А мы осторожно. Шота был в группировке, контролировавшей Черемушки и Южный рынок в конце 90х?

Тапир вздохнул и в упор посмотрел на Крона:

— Да.

— Мне что, клещами из тебя вытягивать? Колись, раз карта легла рубашкой вниз.

— Шота ходил под Маршалом. Со временем стал его первым помощником.

— Он занимался рэкетом? — уточнил Крон.

— Да. Ходили слухи, что он в результате завалил самого Маршала, чтобы занять его место, но к тому времени менты набрали силу, и банду разбомбили.

— А Шота?

— Ушел в тень, вынырнул уже как будто честный лох.

Крон пощупал стенку чашки. Чай уже остыл:

— Тебе незнакома кличка Босой?

Тапир покачал головой, подумал:

— Никогда не слышал.

— Помнишь расстрел в «Штурмане»? Босой был там.

— Про Босого ничего не знаю. — Тапир помолчал и добавил:

— А вот что в том деле участвовал брат Шоты, знаю доподлинно. Младший брат, звали Резо.

— Резо был на год младше брата. Карьеру бойца начал в банде Маршала раньше, чем Шота занял место советника. Но выше не поднялся. Шота отправлял брата на самые ответственные акции, видимо, доверял.

Крон замолчал и стал орудовать вилкой и ножом, расчленяя жареную скумбрию. Они сидели в «Марио» втроем, — Александра тоже обедала, а Сема Гройсман пил воду.

Он следил за своим здоровьем.

— Резо имел погремуху Брюлик, и…

— Почему Брюлик? — заинтересовалась Александра.

— Тапир не знает, почему. В девяностых годах блатным уже не давали строго соответствовавшие внешности, роду занятий или положению клички, как раньше среди воров в законе. Беспредел.

— А может, все-таки есть связь между кличкой и…

Болтик проглотил кусочек скумбрии и сгреб вилкой грибочек с края тарелки:

— А почему Маршал? Он такой же маршал, как наш оператор Витя балерина.

Александра с аппетитом грызла косточку.

— Да, Глазик на балерину не катит. И что было дальше?

— Резо был арестован, как и многие другие члены банды, — продолжил Крон, отдавая должное рису с овощами. — Брюлик попался на ерунде, иначе не сидел бы в общем следственном изоляторе.

— Можно найти адвоката, который с ним работал, — предложил Семен. — Проблематично, но можно. Если адвокат в городе, мы узнаем все.

— Это мысль. Мы вернемся к ней, а пока у меня другая идея. — Крон отбросил вилку и задымил папиросу, сложенную двойным узлом на мундштуке. Продолжил, поискав глазами пепельницу:

— Потом… Тапир слышал, что Резо отсидел свое, начал какое-то дело, и затем свалил в Штаты. Говорил он это мне не слишком уверенно. Может, уехал, может, нет.

— Когда это могло быть?

— А вот подробностей не имеется. Думаю, в 97—98м. Оттого и просьба к тебе, Семен. По своим каналам найди выход на администрацию тюрьмы, чтобы мы могли покопаться, в архивах. Подмажь там, кого надо. А ты Александра, пойдешь туда, поработаешь с документами.

— Прелестная перспектива, — женщина положила в рот очередной кусочек ароматной баранины.

Александра показала охраннику свое милицейское удостоверение, привычно прикрыв указательным пальцем слово «внештатный». Так оно солиднее выглядело.

За окном мерцал серый дождливый денек.

Шаги громыхали в каменном коридоре, освещаемом узкими стрельчатыми окнами. От холода и неуюта щемило зубы. Грубо окрашенные синей краской стены. Краска заканчивалась выше уровня плеча, сверху, — зернистая штукатурка, похожая на плохо отстиранное казенное белье.

Грохот секторных решетчатых дверей не добавлял тепла.

В полуподвальном архиве вольнонаемная тетка, в вязаной кофте и носках, провела Александру в нужный тупик обширного здания под низкими сводами, и равнодушно ткнула в стеллажи.

— С девяносто пятого по девяносто девятый здесь и там, — промурлыкала она грудным голосом. — Стол с лампой вон в нише. Захочешь чаю, приходи.

И ушла, прежде чем Александра успела спросить, куда ей двигаться дальше, если дело вдруг не ограничится 99м.

От плотно сжатых папок шел сырой дух, многие переплеты были сильно растрепаны, и казалось, что компьютерная революция, бушующая в мире, так никогда и не коснется этих полок.

Александра сжала зубы и раскрыла фомуляр…

— Пять дней, — пожаловалась она Паше. — Надышалась бумажной пылью до полного одурения. Холодно, как в феврале. На обед и ужин, — чай из термоса и увядшие бутерброды. Вареная колбаса и мокрый сыр, а на хлеб смотреть не могу. Бр-р-р.

— Да будет жаловаться, Саша, — с порога крикнул Крон. — Тоже мне, гурмэ. Что нашла?

— Все, что там было, — с обидой ответила журналистка. — Покопались бы в этом гнилье. Архив называется! Дерьмо собачье…

— Это от общения с заключенными, — объяснил Болтик Паше, садясь за стол. — Обычно она девушка воспитанная. И все же мы рады видеть тебя, бледнолицая, вырвавшейся из узилища. Причешем, почистим, обогреем. Довольна будешь нами?

— Это совсем другое дело. Еще чуть пожалейте, и оттаю.

Александра передернула плечами. Крон засмеялся:

— Я тебя потом пожалею, обещаю. Не тяни, рассказывай.

— Докладываю. Карьера Брюлика закончилась в тюрьме. Не успел получить срок. Его замочили, прямо в камере. Так что история с отъездом в Штаты не более чем туфта.

Болтик покачался в собственном кресле, глядя на женщину:

— Видишь, каких слов там набралась.

— Дело было закрыто. Ему вменялось нанесение тяжелых телесных повреждений охраннику частного агентства.

— Это все филькина грамота, ясно. — Вставил Паша. — Получается, что и здесь обрыв?

— Не совсем, — Александра явно торжествовала. — Я не только копалась в тамошнем мусоре, но и с людьми общалась. Муж тетки, работающей в архивном подвале, уже двадцать лет работает охранником в этой тюрьме. Старый вертухай…

— Не ботай по фене, милая девушка!

–…вот я с ним и пообщалась. Кстати, мне бухгалтерия должна возместить сумму, равную двадцати долларам.

— Не бери на понт, краля!

— Да ладно вам, Евгений Карлович, срамить девушку. К тому же у вас архаичный жаргон. Сейчас братва так не базарит. Ну, а теперь сюрприз.

— Давай, а то скучно становится.

— В общем: в одно и то же время с Резо в изоляторе содержался Шота Папишвили.

Крон остановился в нижней точке амплитуды. Кресло накренилось, сверкнули подошвы, и драгоценный шеф упал, куда-то за приставную тумбочку для телефонов, опасно мелькнув лысиной в непосредственной близости с углом столешницы.

— Не убился? — участливо осведомилась Александра, наблюдая, как шеф кое-как выбирается из-за кресла

— Старший брат? — воскликнул Паша. — Ха-ха!

— Только в бумагах ничего нет, понимаете.

— Постой, постой. — Болтик перевел дух и осторожно уместил зад на взбесившееся сиденье. — Чуть не убился. Что же выходит? Шота тщательно скрыл свое пребывание в тюрьме, оттого мы ничего об этом не знаем. Возможно, выкупил свои документы у кого-либо продажного в тюремной администрации. А что, это вполне возможно, тем более тогда. Почистил и в других местах.

— А иначе карьера честного человека и будущего парламентария не светила, — поддакнул Паша.

Александра добавила:

— Охранник помнит смерть младшего Папишвили. Заточка, пырнули во сне. В камере было еще двенадцать человек, может и больше. Долго не искали.

— Похоже на сведение счетов.

— Вот-вот. У меня еще одно предположение, шеф. — Александра запнулась, но продолжила. — Смерть Босого случаем, не месть за убийство брата? Мог Босой желать, чтобы Брюлик молчал об их подвигах?

— Да вряд ли. Босой убил Резо, а Шота отомстил Босому? За уши притянутая версия, никто не поверит. И если это он… Зачем ждать столько лет?

— А если Шота только сейчас, с началом нашего расследования, узнал, что Босой-Кравчук, убийца его младшего братца? Например, от вашего приятеля Тапира?

— Н-ну, — Крон потянулся к телефону.

Положив трубку, он повернулся к сотрудникам:

— Давид Гургенович исчез, уже четыре дня его никто не видел. В помещении ресторана «На Канатной» случился сильный пожар. Здание испорчено, требуется капитальный ремонт.

— Неужели Шота идет за нами?

— Ты по поводу Босого и Тапира?

— Да.

Крон и Александра шли пешком по Преображенской. Мимо проплыл ярко освещенный трамвай.

Сзади шел Ахмед. Улица просматривалась за несколько кварталов вперед, и была пуста. У бордюров дремали брошенные автомобили. Бился в истерике одинокий светофор, словно пьяный монах на необитаемом острове.

— Да, похоже, больше некому. Шота должен понимать, что если мы простирнем в сети его белье, одним прощанием с видами на депутатский мандат не отделаешься.

— В таком случае мы остаемся без действующих лиц.

— Свидетелей грязных делишек никто не любит. Впрочем, самому наивному человеку должно быть понятно, что Папишвили попал. Даже если мы не притащим его в зубах в передачу, накопленного материала хватит, дабы опозорить его в глазах избирателей. Подполковник тоже не с пустыми руками. Участие в рэкете, предварительное заключение, — небольшой, но сильно ароматизированный букет.

— Вы думаете, что этого хватит, чтобы не пускать Шоту на выборы? Да таких папишвили полна Рада.

— К сожалению, ты права. — Крон потрепал женщину по локтю. — Мы с тобой не сможем исправить этот мир, но посильную лепту внести обязаны. Мы сделаем все, чтобы попортить предпринимателю Папишвили кровь.

Они оба встряхнулись от заливистого гавканья.

— Это мой мобильный, — виновато объяснил Болтик, вытаскивая трубку. — Записал свою псину, теперь вот, пугаю друзей. Алло!

Минуты три он слушал, спотыкаясь и прерывая невидимого собеседника короткими междометиями. Затем сказал в микрофон:

— Через пять минут на углу Торговой и Преображенской. Белая Тойота? Ок.

Он отключился и коротко хохотнул:

— Ну вот. Как я сказал? Попортим кровь. Да мы всю ее сольем, чтобы сделать колбасу для домашних животных вот увидишь.

— Не заботитесь вы о здоровье зверей. А в чем дело-то?

— Сейчас позвонила некая милая дама, обладающая чудесным эротическим контральто. Или баритоном? Она сообщила, что долгое время была любовницей Папишвили, и знает о нем такие интимные подробности, которые, кроме нее не знает никто.

— А если это провокация? — покачала головой Александра. — Или ловушка?

— Такова се ля ва, а точнее, выбранная нами профессия. Мы ведь сами мастера ловушек и провокаций?

— А ей чего приключения на свою… голову, не сказала?

— Обманутая женщина, надо полагать. Считается, что нет страшнее бабы, преданной любовником. Я же думаю, что страшнее рассвирепевшего остаграммленного мужика с ручным пулеметом нет существа.

На перекрестке, впереди, скрипнув тормозами, остановилась белая машина.

— А вот и наша Кармен, — предположил Крон. — а может, Далила. Итак, ты стоишь здесь, в пределах видимости Ахмеда, а я пошел, поболтаю с дамой.

— Но…

— Никаких но.

Болтик ушел. Хлопнула дверка, Александра успела заметить кусочек платья и стройную голень. Она на секунду закрыла глаза, но ничего не произошло.

Так она и подскакивала у бордюра более четверти часа, и белая машина безмолвно стояла на перекрестке, а в десяти шагах позади скучал Ахмед. Наконец та же дверь открылась, оттуда выкатился Крон. Он фривольно помахал рукой вслед белой Тойоте и пошел к Александре.

— Бедная женщина, — явно лицемерно сообщил Болтик. — Тебе не наскучило гулять?

— Нет. Ну, что там?

— Все. Мы готовы к передаче. Завтра она, ее зовут Инна Панова, наговорит Глазику небольшое интервью, и можно писать сценарий. Сделаем экспромтом, в интересах расследования. Иначе не выйдет.

Александра знала, что для расследования с «колес» Крон шел на определенный риск провала передачи, хотя не очень любил это. Не любил накладок.

— Что она сообщила, можете сказать?

— О, это роковая женщина, — хохотнул Крон. — Мало того, что в течение многих лет поддерживала с Шотой тесные отношения, так Шота отбил ее когда-то у младшего брата. Они вместе учились в том среднем специальном заведении. Только в отличие от Резо наша девушка закончила его. Говорит, что между братьями чуть не случилась поножовщина, из-за нее, но обошлось. Переходящий приз остался у старшего брата. Сейчас Шота обзаводится респектабельной женой, достойной избранника народа, а Инну побоку. Вот она и рассвирепела. А потом испугалась. По некоторым признакам, явившимся ей, девушка опасается за свою жизнь. И правильно делает. Такой ротик на месте Шоты я бы закрыл первым.

— О криминальном прошлом Шоты был разговор?

— Знаешь, она феноменальная дура. Кроме постели и денег, видимо, ничем не озабочена. Сейчас ей страшно. Кстати, проверю твою мораль одной пикантной подробностью. Готова?

— Озадачена.

— Знаешь, почему Резо звался Брюлик? Молода ты еще, чтобы это знать, но когда-то среди блатных было модно вшить себе в кончик некоего телесного тела некий драгоценный предмет. Хи.

— Господи, что за гнусные шутки.

Крон извиняющим жестом прижал руку к сердцу.

— Поверь, так было. Из песни слов не выкинешь. Неподкованные в сексуально-эротической санитарии босяки были уверены, что таким образом поднимают свой авторитет у слабой половины человечества.

— Да ну… — Александра слегка зарделась.

— Ну да. Извини за подробности, скоро ты поймешь, зачем я подвергаю испытаниям твою нравственность. В общем, Резо вшил себе туда первый по его жизни попавший ему в руку драгоценный камешек. Инна уверяет, что украшеньице было так себе, мутной воды и небольшого размера, а вот поди ж ты…

— Каков хозяин… — Александра скривила губы. — Дебил, иначе не скажешь. А у старшего ничего лишнего в анатомии не прибавлено случаем?

— Уверяю тебя, Саша, что Шота оказался умнее и искусственных элементов в своем естестве не имеет.

— Я рада за него, — саркастически заметила Александра.

— Ладно. Есть одно обстоятельство, которое я хочу обыграть в передаче, и в этом нам поможет записанное с Пановой интервью. Поехали, я провожу тебя.

— Может, вам опять покажется, что я говорю глупости, но может, все вообще просто? Шота убил младшего брата, из-за мести, и дело с концом?

— А вот это уже совсем не важно, Саша. Мы достали засранца, все остальное всплывет по ходу движения нашего состава.

Он-Лайн означал, что коллектив должен наблюдать за любимым шефом прямо в студии, изображая публику. Коллектив и изображал, слегка зевая под ладошки после трудового дня.

Мизансцена представляла собой рабское подобие зала суда присяжных, — Паша изображал судью, Крон, — обвинителя и юрист-недоучка Валера Лозоватый, — защитника. Присяжные были художественно изображены на заднике, и напоминали участников тайной вечери.

Сегодня за столом Валеры сидел Шота Папишвили в скромном темном пиджаке, купленном в недорогом магазинчике где-нибудь на Пикадилли, Лондон, тысячи за полторы фунтов стерлингов. Его профиль был строг, черноволосая шевелюра аккуратно подстрижена. Украшения, в которых по слухам, щеголял горячий грузин, весившие немало каратов, обвиняемому хватило ума оставить дома. Ходили слухи, что бриллиантами из перстней Шота выбил не один зуб, принадлежавший его верным абрекам, в назидание хорошей службы.

Так что тяга к драгоценностям была семейным пороком, подумала Александра.

Как Болтику удалось затащить Шоту на передачу, она могла только предполагать. Зная красноречие шефа и пристрастие Папишвили к публичности, хватило, видимо, и пяти минут.

Крону удавалось странным образом вызывать в самых отъявленных подонках живой отклик в желании установления справедливости. Он умел поманить загипнотизированную жертву шансами на полное оправдание в глазах у зрителей. Каждый в глубине души считает себя маленьким, обиженным ребенком. О опыте предыдущих персонажей, свидетельствовавшем, что черных кобелей в передаче «Журналистского расследования» не только не отмывали добела, но еще и обильно поливали нечистотами перед тысячами зрителей, в момент дачи согласия Крону потенциальные герои как-то забывали.

Действие тем временем началось.

— Утверждение, что Шота Папишвили принадлежал к ОПГ, занимавшейся в городе рэкетом, притянуто, — вяло наскакивал на Крона защитник Валера, имитируя схватку.

Опытный зритель вряд ли обращал на это внимание, самое интересное начиналось во время обвинительной речи Болтика. Судья тоже делал вид, что он здесь не случайно, сыпал ненужными вопросами.

Папишвили потел.

Наконец дали слово Крону. Он встал, прошелся перед камерами, разминая ноги, и повернулся мощным телом к защитнику.

— Уважаемая защита, как вы думаете, кто сидит у вас за столом?

— Странный вопрос, — бойко ответил юрист-недоучка. — Гражданин Папишвили, которого обвинение вот уже почти месяц необоснованно преследует, за якобы имевшую место в прошлом, преступную деятельность.

— Папишвили, это всем видно. Но как его зовут? Я утверждаю, что на передаче присутствует не Шота Папишвили, а его брат Резо.

Случился увесистый удар по трусам, гораздо ниже резинки.

Папишвили вскочил с места и заорал:

— Ты свихнулся, журналюга! Кто тебе позволил поминать имя моего несчастного брата? Ну, погоди, скоро мы притянем таких к ответу!

Казалось, он готов грызть стены и рыть паркет. Крон приплясывал у канатов, слушая счет рефери.

— Думаю, что надо дать слово гражданину Папишвили, — вставил слово судья. — Вы, господин Крон, не возражаете? Продожите потом, если будет что сказать.

Публика зашепталась.

Крон пожал плечами и сел. Папишвили минут пять произносил страстную речь в свое оправдание, но так ничего нового не сказал. Было впечатление, что граната, которую метнул в о вражеский окоп в самом начале Болтик, всерьез контузила оборону.

Наконец судья усадил ставшего повторяться Папишвили на место, и Крон продолжил свои прогулки перед камерой.

— Итак, я утверждаю, что в камере тюрьмы убили Шоту Папишвили. Резо удалось занять его место, — переодеть робу с номером. Зрители могут убедиться, что между братьями было достаточное фамильное сходство. Вот фотографии, спасибо. Затем путем подкупа администрации Резо уничтожил документальные свидетельства того, что оба брата были в изоляторе в одно и то же время. В архиве остались только документы на якобы погибшего Резо. Уголовник по кличке Брюлик исчез, была пущена версия о отъезде в Штаты. Некоторые поверили, что убийства вообще не было.

— Докажи это!

— Уважаемые присутствующие, я прошу разрешения пошептаться с гражданином Папишвили. Обещаю, результаты нашей беседы станут достоянием гласности.

Крон для приличия подождал секунду, затем подошел к неистовому грузину, вращавшему от ненависти глазами. Тот сделал вид, что с негодованием отстраняется, но Болтик ухватил его сильной рукой за шею и притянул к себе.

Секунд двадцать Папишвили слушал шепот Крона, затем запальчиво прокричал:

— Нет там ничего!

— И не было? Не гони!

Крон укоризненно посмотрел на него и опять придвинул непримиримое ухо к своим губам.

Прошло еще две минуты. Папишвили вдруг стал сдуваться, на глазах старея и сутулясь. Дальше и дальше он слушал со все большей покорностью, лишь раз невнятно ругнувшись сквозь зубы. Даже костюмчик походил на днепропетровский пошив. Когда Крон закончил и вернулся на свое место, грузин так и сидел, сгорбившись и глядя в стол.

Затем он резко встал и стоял, переступая, на явно плохо держащих его ногах:

— Я вынужден сделать заявление, — негромко, но четко произнес Папишвили. — Я действительно участвовал в банде Маршала, я посылал бойцов, в том числе брата Резо на акции, при которых совершались убийства. Я попал в изолятор по пустяковому делу и воспользовался смертью брата, чтобы занять его место. Я хотел начать новую жизнь.

Камера совершила наезд, создав крупный план кающегося. Папишвили повесил голову:

— Не вышло…

— Не забудь про Босого и Тапира, — мягко напомнил Крон, словно учитель на опросе у доски.

— Босого, то есть Кравчука я убил, чтобы не проболтался. Ко мне пришла информация, будто нашли ружье, участвовавшее в погроме в «Штурмане». Когда же я услышал, что чертов Крон занялся этой истории, Босой был обречен.

— Спасибо, Резо, — искренне ответил Болтик. — А Давид? Я беспокоюсь о нем.

— Тапира пальцем не тронул, только немного пожег его кабак, чтобы не распускал язык. А он сиганул из города…

Крон сделал знак и два милиционера подошли к столу защиты.

— Не первый раз, уважаемые зрители, у нас из студии уходят под конвоем участники передачи, — растерянно объявил судья-ведущий. — Но такого оборота событий мы вряд ли припомним…

Резо Папишвили встал, демонстративно застегнул пиджак и над сержантским погоном взглянул в сторону Крона. Покачал головой и внятно произнес:

— Начинать надо было с тебя.

Александра долила дымящийся чай в чашку шефа.

— Я вся внимание. Впрочем, я знаю, что вы ему сказали.

— Да. А он ответил, что никакого бриллианта там нет.

— Это так?

— Резо был не умнее брата, но со временем сильно изменился. Не мог же он оставить такую деталь?

— Почему же он пошел на признание?

— А ты как думаешь? — Крон усмехнулся. — Его любовница. Одна она видела прибор Резо как с камнем, так и без него, и могла бы свидетельствовать, что шрам остался не от любопытства маленького Резо, совавшего свой нос, и не только нос, в разнообразные неподходящие места, а от конкретной операции. Могла и на врача указать, у которого Резо инкогнито восстанавливал природу. Тот мигом узнал бы работу. Но дело даже не в этом.

— Этого мало?

— Могло оказаться мало, поэтому я сыграл на врожденной спесивости и кодексе чести семьи Папишвили. Я пообещал, что сейчас его телка в прямом эфире расскажет о его интимных тайнах, а также операции, после которой его мужская функция так до конца и не восстановилась. Этого горячий джигит вынести не смог.

— Брюлик остался и без бриллианта, и без свободы, и без светлого будущего.-Александра покачала головой. — Все тайны раскрыты?

— Не совсем. Ты не задавалась вопросом, с чего Инна позвонила именно мне?

— А кому еще рассказать о тайне близнецов?

— Ты думаешь, она внимательный зритель «ЖР»? Не смеши меня. Она спутает президента США с Бен Ладеном. А про Крона слыхом не слыхивала. На меня ее навел мой старый приятель Тапир. Решил играть до конца, раз начал.

— А эти двое, откуда они знакомы?

— Президент и Бен Ладен?

— Да ну вас, не смешно. Инна Панова и Тапир. Она же любовница семьи Папишвили.

— Такие дамы на одной семье не останавливаются. Начала она, когда Шота сел в тюрьму. От Резо прибытку тоже в тот момент не было, и предприимчивой Инне показалось, что ее жизненный уровень резко падает. В ожидании лучших времен милая дама пошла на панель, — не от голода, для поддержания красивой жизни. На хлеб, и с маслом у нее всегда было, даже в черные времена. Валютная путана, так тогда это называлось.

— А Тапир?

— Когда Резо вышел и нашел нашу Инну, та остановиться уже не могла, и потихоньку продолжила обслуживание богатых клиентов. Это как спорт. А Тапир что, — мужчина свободный, богатый, горячий. Мог себе позволить…

— Тьфу, — сказала Александра и демонстративно занялась своей чашкой.