Вирус

Влад Длиннов

2020 год. Планету охватывает эпидемия загадочного вируса, симптомы которого похожи на обычную простуду. В разных уголках мира от неизвестного заболевания гибнут люди. Учёные пытаются найти вакцину и выяснить, что вызвало вспышку смертельной инфекции. В это время власти эвакуируют из заражённых городов здоровых людей, а больных – оставляют в изоляции. Уцелевшие сбегают из карантина и отправляются в опасное путешествие, чтобы узнать страшную тайну о вирусе, уничтожившем почти всё население Земли. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 2

Пункт 54, статья 3, из «Памятки уцелевшим» (под ред. отдела по противодействию ЧС Всемирной организации здравоохранения): «Всем уцелевшим настоятельно рекомендуется не разговаривать громко. Кроме того, настоятельно просим всех уцелевших, находящихся в помещении, не ронять на пол стеклянную посуду, не включать музыку и не исполнять музыкальные произведения».

Я постоянно слышу, как голос сверху кричит: «РАЗРЯД!» После этого горизонт ослепляет яркая вспышка, и меня уносит в новое место, я пытаюсь зацепиться за что-то твёрдое, но ничего не получается. Я пытаюсь ухватиться за больничный халат Виктора, за хрупкое запястье Лили, за лавандовый запах её волос, но ничего не получается — я исчезаю, растворяюсь в воздухе, чтобы оказаться где-то в другой плоскости, в другом временном отрезке. Когда слушаешь мою историю, складывается ощущение, что просматриваешь сотни роликов в интернете, пролистываешь сотни страниц и фотографий, переключаешь сотни кабельных телеканалов — будет всё время казаться, что финал где-то близко, что развязка приближается, но команда «РАЗРЯД!» снова относит меня назад. Или вперёд. Или оставляет в этом моменте, в моменте «здесь и сейчас», как говорит Виктор, мой лечащий врач. Разряд!

В медицинских институтах будущих врачей не учат сообщать пациентам о смертельном диагнозе. Зачастую врачи рассказывают плохие новости сухо и без эмоций. Никаких красок в голосе, никакого сострадания на лице, никакого раздражения или сочувствия. Монотонно и долго, как на лекции по неорганической химии. Врачи, сообщающие смертельный диагноз, даже не подозревают, насколько с ними скучно.

Конец моей истории происходит в этот момент, мой финал — это результат арифметического действия, он образован в результате сложения нескольких коротких слов, пугающих своим смыслом, своей морфологией, даже не сразу понятно, что имеется в виду: «Вы заражены смертельным вирусом».

Напротив меня сидит врач. Он говорит, что я болен смертельным вирусом.

Мой врач — выпускник медицинского института, он не умеет плакать вместе с пациентами. В медвузе его не учат жалеть больных: лёгким прикосновением пальцев, а потом объятием, крепким и вселяющим надежду, а потом ободряющими словами. Ничего подобного не преподают на медицинских факультетах. Только факты.

— У вас неизлечимая болезнь.

Звучит, как будто ты на полной скорости врезаешься в рекламный столб. На нём написано: «Тренинги для будущих врачей». Снизу добавлено: «Учимся быть деликатными и тактичными». И ещё ниже: «Постановка речи. Как говорить с болью в голосе».

— В вашей крови обнаружены клетки Вируса-44, — продолжает врач.

Слова, которые он произносит, делят мою жизнь на «до» и «после». Как в рекламе Суперковрика, Подушки-трансформера или Кружки-мешалки — в одном из тех телевизионных роликов, первая половина которых окрашена в чёрно-белые тона, а потом, после покупки товара, всё меняется, и жизнь налаживается, краски становятся ярче. Только в моём случае — наоборот.

Врач говорит мне:

— Наверняка вы читали об этом вирусе на фейсбуке?

Не знаю, зачем, но я спрашиваю:

— Когда я умру?

И врач отвечает:

— Давайте для начала успокоимся.

На моём враче — идеально белый халат. Пуговицы цвета спелой моркови. Из-за ворота выглядывает розовая водолазка. На шее висит фонендоскоп. Он настолько чистый, что я вижу в нём отражение своего подбородка.

Врач спрашивает:

— Когда вы в первый раз почувствовали тошноту? Сколько месяцев назад?

Я говорю:

— Не помню. Это было совсем недавно.

Врач спрашивает:

— Бывает ли у вас неконтролируемый смех?

Нет.

Мой врач спрашивает, употреблял ли я когда-нибудь мясо человека. Некоторые инфекционисты считают, что болезнь переносит плохо прожаренная человеческая плоть.

— Лекарство от Вируса-44 ещё не найдено, — говорит мой врач. — Я могу назначить вам поддерживающую терапию. Пока вы будете её принимать, с вами ничего не случится. А для начала вам нужно пройти курс антибиотиков. Я выпишу рецепт.

Не знаю, зачем, я спрашиваю:

— А облучение?

Врач говорит:

— А при чём тут облучение? Это же не рак. Пока я заполняю анкету, измерьте температуру, — врач даёт мне градусник.

36 и 6.

Мы встречаемся с ним на медицинской конференции в отеле Rixos или в парке аттракционов Fantasy World.

Мы встречаемся в фотосалоне Photo Print у стендов с канцтоварами. Мы встречаемся в закусочной «Время Завтрака», где по секретному старинному рецепту выпекают блины с мясом. Мы встречаемся на премьере фильма об астронавте, которого забывают на Марсе. Мы встречаемся где угодно, только не в больничных стенах.

37 и 8.

Температура тела скачет, как баскетбольный мяч по полу, и воспоминания относят меня сюда — в этот момент, где сотни маленьких огоньков разлетаются в разные стороны. — Я тушу сигаретный окурок о металлический столб, он заканчивается в двух метрах надо мной гигантской надписью «Микро-Триммер-Мак-Турбо-Удаляет-Волоски-Даже-В-Самых-Труднодоступных-Местах». Снизу кто-то приписал розовой краской:

«Не останавливайся! Двигайся только вперёд».

Это происходит в тот самый момент, когда мы с Лили грабим очередную аптеку. Сквозь пластиковую витрину, под тусклым светом люминесцентной лампы, можно разглядеть наши сгорбленные силуэты, можно услышать очередную историю, рассказанную шёпотом под тихое дребезжание морозильной камеры.

— Знаешь ли ты, что многие люди считают смерть идеальным подарком? — Лили отдирает скотч от коробки, которую мы обнаруживаем в аптеке №3. Она говорит:

— Альпинисты, погибающие в горах, становятся легендами.

Лили говорит:

— Или взять хотя бы террористов. Они полагают, что, совершив атаку на посольство какой-нибудь вражеской страны, сразу попадут в рай.

Взрывное устройство под их одеждой — это как виза с печатью и подписью генерального консула.

Пшик. Пшик. Лили брызгает освежителем воздуха, она находит его в отделе «Дезинфекция для вашего дома». Аптека наполняется искусственным запахом малины. На входе в аптеку висит неоновая вывеска с объёмной цифрой три. Ниже надпись:

«Мы дарим здоровую жизнь».

Как и во всех предыдущих подобных местах, здесь беспорядок. Разноцветные капсулы разбросаны тут и там. Зелёные, красные, синие таблетки разных форм и предназначений. На бумажных инструкциях и упаковках — следы от обуви.

Придорожные аптеки напоминают мне маяки. Башни с сигнальными огнями на берегу моря. Ориентир для тех, кто находится в пути много дней. Дальнобойщики покупают тут презервативы и таблетки от диареи. Семейные пары, путешествующие с детьми, — ягодную смесь для своих отпрысков и таблетки от мигрени для себя. В аптеках всегда спокойно и безопасно.

И вот сейчас нас здесь двое. Я и Лили. Я жую никотиновую пластинку от курения, а Лили распаковывает коробку с надписью «медицинская утварь». Она копошится в груде одноразовых шприцев и резиновых перчаток, говорит:

— Мы ведь не террористы! Для нас, обычных людей, смерть — это не подарок, а наказание.

Я уже не помню, почему мы начали говорить об этом. Показываю Лили свой градусник.

38 и 9.

Лили достаёт из кармана меховой накидки капсулу цвета венгерской сирени, она зажимает её между указательным и большим пальцами, подносит к губам и сдувает с неё пыль, приклеившиеся частички табака, рыжий кошачий волос.

Лили спрашивает меня:

— Твой врач что-нибудь говорил о смерти? Он сказал, как с этим справиться?

И вот я снова в кабинете врача. Так мы и будем ехать. То туда, то сюда. Без остановок. Пытаясь поймать ладонью таблетку, подброшенную Лили в воздух. Вслушиваясь в звук настенных часов — тик-так… тик-так… тик-так…

Мой врач сказал следить за движением секундной стрелки, он посоветовал жить по принципу «здесь и сейчас». Вот, пожалуй, и всё, что он сказал.

Лили спрашивает:

— Всё?

Мы снова в аптеке.

Я рассказываю Лили про то, что в медицинских институтах врачей толком-то и не учат разговаривать с больными.

Лили говорит:

— В таком случае твой врач должен работать на горячей линии для суицидников.

Лили опустошает бутылку минеральной воды, она признаётся, что её раздражают такие формулировки — похожие на слоган туристической компании: «Здесь и Сейчас», — лишь бы продать доверчивому клиенту путешествие на круизном лайнере — мы живём один раз, поэтому нельзя жалеть денег на свои впечатления. «Здесь и сейчас» — это ложь, которую хотя бы раз в жизни внушает себе каждый человек, считает Лили.

Она машет пустой бутылкой и говорит, что всё это выдумка для тех, кто не смог построить карьеру. Или не успел родить ребёнка, или накопить денег на собственный дом. Оправдание из серии «я не унесу с собой в могилу всё это». Или «а что будет с моим богатством после смерти». Или «все мы гости на этой Земле».

Жить «здесь и сейчас» — это мифологическая установка. Сказка для наркоманов. Механизм выживания для неудачников.

— Ничего близкого к тому, что происходит в реальности. Нельзя жить «здесь и сейчас», — говорит Лили.

Она наклоняет голову, чтобы проверить, не закатилась ли какая-нибудь маленькая таблетка за шкафчик.

— Что же плохого в том, чтобы попробовать? — интересуюсь я у Лили. А она в этот момент открывает новую бутылку минеральной воды и говорит:

— Я могу провести для тебя лечебный обряд на процветание, — голос Лили звучит заботливо, нежно, без злобы. Она говорит:

— И ты всё сразу поймешь.

Я слышу: «РАЗРЯД!» — и снова оказываюсь в кабинете врача.

Ещё до того, как он рассказал мне про «здесь и сейчас», но уже после того, как глубоко вздохнул и сообщил мой диагноз. Тик! Тааак… Тик! Тааак. Тик! Тик! Тик… Когда узнаёшь о смерти, время перестаёт идти, как прежде. Секундные стрелки скулят и лают, как рок-музыкант со сцены; сталкиваясь друг с другом, стрелки гремят; уходя вперёд, секундная стрелка шепчет, как священник в исповедальной комнате. Реальность воспринимается неадекватно. Всё происходящее кажется неправдой. Всё забывается, все достижения сворачиваются в клочок бумаги и летят в мусорную корзину, и первое, что приходит в голову: «Это неправда!»

Я чувствую себя маленьким, раздавленным и растерянным. Уследить за секундными стрелками не получается. Постоянно хочется вернуться в прошлое. Впрочем, так мы и будем делать — постоянно возвращаться назад, переходить из комнаты в комнату, плыть по кафельным больничным коридорам, навстречу будущему, далёкому и расфокусированному.

— Вам не нужно волноваться. Несмотря на то, что Вирус-44 неизлечим, лекарство от него всё же имеется.

Я слышу «РАЗРЯД!» и оказываюсь в кабинете врача. Он говорит, что некоторые препараты остановят распространение вируса, но не излечат меня от него.

— Это как сахарный диабет или подагра. Понимаете, о чём я говорю?

Это как астма.

Это как некоторые виды рака.

Шариковая ручка, которой пишет врач, похожа на подвыпившую балерину в ночном клубе. Она заигрывает с окружающими, закидывает ногу на барную стойку и прыгает с листа на лист, отклоняясь то вправо, то влево!

Врач смотрит на меня, не отрывая ручку от тетради. Он какое-то время пишет, а потом останавливается — он укладывает пьяную балерину в тетрадную кровать. А потом делает паузу, как написано в инструкции «Помоги своему ближнему пережить утрату». Потом он делает ещё одну паузу. И потом ещё одну.

Он говорит:

— Я посещаю тренинги, организованные неправительственными организациями, и нам рассказывают, что чувствуют пациенты.

Говоря о пациентах, врачу следует добавлять «смертельно больные».

— Медицина совершила большой прорыв! Мы каждый день приближаемся к ответу.

Тик… так… тик… так… тик…

Спрашиваю:

— И сколько нужно ждать?

Врач говорит:

— Поверьте, вы доживёте до старости.

Он говорит:

— Некоторое время у вас точно есть!

Говоря «некоторое время», врач имеет в виду «никто не знает, сколько».

— Психика человека так устроена, что все умирающие люди чувствуют примерно одно и то же. Поэтому я понимаю ваше состояние. Вы чувствуете себя раздавленным, так? Вы пытаетесь ухватиться за секундные стрелки, вы пытаетесь считать. И ещё вам кажется, что эта шариковая ручка над вами издевается. Да?

Врач говорит мне:

— Соберитесь!

Он добавляет:

— Вам нужно сохранять позитивный настрой.

То ли цитируя очередную главу из психологических брошюр, то ли вспоминая какой-то свой личный опыт, он говорит:

— Позитивный настрой — это половина успеха.

На тренингах врачам рассказывают, что сначала они должны оценить реакцию пациента на известие о смертельном диагнозе и дать ему время на осознание. Врачам сообщают, что первая реакция на страшный диагноз — отрицание.

Так… тик… так… тик… так…

— Не падайте духом! — говорит мне врач. Его имя на бейдже написано мелким шрифтом — так, что не разглядеть.

Секундные стрелки… Отрицание… Опухоль в паховой области. Я спрашиваю:

— А вы уверены насчёт диагноза? Может, нужно сдать повторные анализы? Может, это ошибка?

Врач кивает. Вчитываясь в буквы на бейдже, я вижу его имя.

Его зовут Виктор.