Шарль д’Отишамп. Герои Вандеи. За Бога и Короля. Выпуск 26

Виталий Шурыгин

В книге рассказывается о Шарле д’Отишампе, которого справедливо можно назвать «счастливчиком». Шарль прожил довольно долгую жизнь, начав службу при старом режиме», защищал Тюильри 10 августа 1792 года, участвовал в кампаниях 1793—96, 1799 и «ста дней» 1815, поддержал герцогиню Беррийскую в 1832 году, пережил революцию 1848 и Вторую республику, и скончался в возрасте 89 лет 6 октября 1858 года уже во время Второй империи. Подробно рассмотрены кампании 1815 и 1832 года.

Глава первая

8 августа 1770 года в семье профессионального военного, будущего полевого маршала, графа Антуана Жозефа Элалия де Бомон д’Отишампа, в городе Анжере или Анжу (Анже), родился мальчик, названный при крещении Шарль Мари Огюст Жозеф де Бомон д’Отишамп.

город Анжер (Анжу, Анже)

Шарль, именно так, а не полным именем, я буду называть нашего героя, был третьим сыном графа, что женился довольно рано, в двадцать два года и на момент рождения сына ему шел двадцать седьмой год.

Кстати семья мальчика владела обширными плантациями в Сан-Доминго, и граф Антуан входил в совет собственников этого острова.

Род д'Отишампов вышел из древнего города Отишампа или Отишама (сегодня это небольшой городок в департаменте Дром на Юго-Западе Франции), приставка «дэ» означает «из», что на исходе средних веков поселился в Анжере и за несколько столетий стал «своим» в графстве Анжу (ныне департамент Мен и Луара).

герб д'Отишампов

Естественно все мужчины в роду были военными, и Шарль, в двенадцать лет (!) поступил волонтером в корпус Petite-Gеandarmerie (кстати слово «жандарм» происходит от французского gent d’armes «вооруженный человек» или gens d’armes «люди оружия», причем gens сокращенное gentill. т.е. «благородный»), что по сути сначала была королевской лейб-гвардией состоящей из людей благородного сословия, а к 1782 году эдаким аналогом «пажеского корпуса» для детей дворян (потому и рetite). Полицейскими функциями жандармы стали заниматься с 1791 года, после упразнения старой жандармерии и создания новой, «революционной».

униформа корпуса Petite-Gеandarmerie

Спустя три года, в пятнадцать лет, в 1785 году, наш герой поступает лейтенантом в «Полк Дофина», старейший пехотный полк Франции, основанный в 1667 году (службу в «Маленькой жандармерии» можно рассматривать как обучение в военном училище), а уже 20 сентября 1787 года переходит капитаном в Королевский Драгунский Полк, где в течении двух дет служит адъютантом своего дяди маркиза д’Отишампа, носящего воинское звание полевого маршала с 1780 года.

знамя «Полка Дофина»

Маркиз Жан Луи Терез де Бомон был старшим братом отца Шарля, титул «маркиз» наследуется только старшим в роду, сын маркиза носит титул «граф» (как и сын графа, то же будет граф), вплоть до смерти отца, тогда он становится маркизом.

Так и Жан Луи был сыном королевского мушкетера, маркиза Луи Жозефа де Бомона д’Отишампа, что стал маркизом после ранней смерти отца в 1747 году (но если отец прожил на свете всего 31 год, будучи убитым на дуэли, то сын проживет 92 года, в семье д’Отишампа были все долгожители!). Кстати, Луи Жозеф де Бомон, как и д’Артаньян, был лейтенантом королевских мушкетеров.

В 1789 году Жан Луи был назначен генерал-квартирмейстером армии стоящей у стен Парижа, а 20 марта 1790 года пожалован чином генерал-лейтенанта. В след за принцем Конде он отправляется в эмиграцию, и естественно, что вместе с дядей едет и его племянник адъютант, но проведя несколько месяцев в Кобленце, наш герой решает, что он больше нужен во Франции. Он возвращается в Париж и поступает в Конституционную гвардию, которая по декрету Ассамблеи должна была защищать Короля.

маркиз д’Отишамп

В ночь с 28 на 29 мая 1792 года, Конституционная Гвардия, по декрету Ассамблеи, была распущена. Король, в надежде на восстановление гвардии, отдает тайный приказ гвардейцам, оставаться в Париже и продолжать служить ему в гражданском платье, дабы в случае опасности он мог бы призвать их для своей защиты.

Наступило 10 августа 1792 года. Юный Шарль, как и многие будущие вандейцы, Лескюр Боншан, Мариньи, Лярошжаклен, Шаретт, Донисан среди защитников дворца Тюильри. Дадим слово Ламартину, вот как он описывает этот день в своей «Истории жирондистов».

Внутри Тюильри остались только семьсот швейцарцев, две сотни плохо вооруженных дворян и сотня национальных гвардейцев, рассеянных по множеству постов; в садах и дворах оставалось несколько расформированных батальонов и пушек, готовых обратиться против дворца. Неустрашимость швейцарцев да еще сами стены дворца — только это внушало народу страх, который замедлял штурм.

В десять минут десятого ворота Королевского двора выломали, и национальная гвардия не сделала ни одного движения для их защиты. Несколько групп проникли во двор, но не стали приближаться к дворцу. Люди наблюдали, обменивались издали репликами, которые не имели в себе ничего угрожающего; казалось, обе стороны ожидали, что Собрание решит с королем. Вестерман первый выехал во двор с пистолетом в руке. Артиллеристы в ту же минуту сняли четыре пушки, направленные на вход во двор, и обратили их против дверей дворца. Народ отвечал на это передвижение радостными восклицаниями.

Швейцарцы в дверях и в окнах дворца оставались бесстрастными: они слышали крики, видели угрожающие движения, но не обнаружили ни малейшего признака волнения. Дисциплина и честь, казалось, заставили этих солдат окаменеть. Их часовые, поставленные под сводом галереи, ходили взад и вперед мерным шагом. Каждый раз, когда караульный, прогуливаясь таким образом, выходил на сторону, где находились дворы, устрашенная толпа отступала за спины марсельцев; потом, когда швейцарцы исчезали под сводами, толпа опять возвращалась. Однако мало-помалу люди приходили в воинственное настроение и подступали все ближе ко входу на главную лестницу. Швейцарцы загородили свой пост на лестничной площадке деревянной оградой. Вне этой ограды они оставили только часовых. Караульный получил приказание не стрелять, несмотря ни на какие оскорбления. Терпение его должно было вынести все.

Эта терпеливость ободрила нападающих. Схватка началась игрой: смех предшествует смерти. Несколько человек из народа, вооруженных длинными алебардами с загнутыми клинками, приблизились к караульному, зацепили его за портупею и, притянув к себе силой, под громкие взрывы веселья, обезоружили и взяли в плен. Пять раз швейцарцы ставили новых часовых, и пять раз народ ими овладевал подобным образом. Громкие восклицания победителей и вид обезоруженных швейцарцев ободрили толпу, которая до тех пор еще находилась в нерешительности; вдруг она всей массой бросилась под своды; несколько неистовых человек вырвали швейцарцев из рук первых нападавших и убили безоружных ударами дубин прямо в присутствии их товарищей. В ту же минуту раздался первый выстрел — по словам одних, из ружья швейцарца, по словам других, из пистолета марсельца. Это был сигнал к схватке.

Первый залп швейцарцев покрыл плиты галереи убитыми и ранеными. Солдат взял на мушку человека гигантского роста и громадной толщины, который один пришиб четверых безоружных часовых, и труп убийцы лег поверх его жертв. Испуганная толпа бросилась в беспорядке к площади Карусель, несколько ружейных выстрелов, выпущенных из окон, настигли народ. Пушка с площади ответила на этот залп, но ее ядра попали в крыши. Королевский двор, усыпанный ружьями, пиками, гренадерскими шапками, опустел.

При виде этой картины швейцарцы сошли с большой лестницы и разделились на две колонны: одна, под началом де Салиса, вышла в садовую дверь, чтобы завладеть двумя пушками, которые находились у ворот Манежа, и провезти их во дворец; другая, в количестве ста двадцати человек, под началом Дюрлера, прошла по Королевскому двору, прямо по трупам убитых товарищей, и завладела оставленными там пушками. Но у швейцарцев не оставалось боеприпасов, чтобы употребить эти орудия в дело. Капитан Дюрлер, видя, что двор очищен, проник на площадь, выстроил там батальон в каре и открыл огонь на три стороны площади. Народ, федераты, марсельцы отступили на набережные.

Пока эти две колонны проходили площадь Карусель, восемьдесят швейцарцев, сотня волонтеров-дворян и тридцать гвардейцев спустились из павильона Флоры на помощь товарищам. Во время их перехода по двору Принцев картечный залп из ворот опрокинул большое число людей из этой колонны, повредив стены и окна в покоях королевы. Численность колонны сократилась до ста пятидесяти бойцов: колонна развернулась, захватила пушки, вышла на площадь, заставив замолкнуть огонь марсельцев, и возвратилась в Тюильри через Королевские ворота. Пушки привезли обратно, и швейцарцы вступили во дворец, перенеся своих раненых на нижнюю площадку…

Если бы швейцарцы тогда имели за собой несколько корпусов кавалерии, то восстание, отраженное повсюду, уступило бы поле сражения защитникам короля. Девятисот жандармов, поставленных с вечера во дворе Лувра, на Елисейских полях, при входе на Королевский мост, было более чем достаточно, чтобы рассеять нестройные и безоружные массы народа. Но этот корпус, на который во дворце больше всего рассчитывали, сам собой потерял энергию. Уже со времени прибытия марсельцев на площадь Карусель пятьсот жандармов из Лувра выказывали все признаки неповиновения. В минуту этого колебания умов толпа беглецов, ускользнувшая с площади под огнем швейцарцев, ворвалась во двор Лувра и бросилась под копыта лошадей с криком: «Наших братьев убивают!» Услышав эти вопли, жандармы выступили из рядов и пустились в галоп по всем улицам, соседним с Пале-Роялем.

Марсельцы, узнав об отступлении части швейцарцев и видя удаление жандармов, вторично пошли вперед; вид мертвых товарищей, распростертых на площади, пьянил их жаждой мести; они ворвались под широкие своды галереи. Другие колонны, обогнув дворец, проникли в сад со стороны Королевского моста. Шесть пушек, привезенных из ратуши, обрушили на дворец ядра и картечь. Швейцарцы медленно отступили, оставляя ряды убитых, огонь их ослабел вслед за уменьшением численности. Последний ружейный выстрел прозвучал только вместе с последней угасшей жизнью. С этой минуты сражение стало просто резней. Марсельцы, жители Бреста, федераты, народ заполнили комнаты. Неистовая толпа устремилась к трупам, которые ей бросали с балконов, срывала с них одежду, тешилась их наготой, вырывала у убитых сердца, заставляла струиться кровь, как воду из губки, отрубала головы и выставляла свои позорные трофеи на потеху уличных мегер. Вооруженные шайки жителей предместий обезоруживали всех из ненависти, добиваясь не добычи, а разорения. Этот общий разгром дворца даже нельзя было назвать грабежом, а скорее опустошением. Целью восстания оказалась кровь, а не золото. Народ открыто показывал свои руки — окровавленные, но пустые. Несколько обычных воров, пойманных на желании присвоить вышвыриваемые вещи, были немедленно повешены теми же людьми из народа….

Преследование жертв, старавшихся укрыться от смерти, длилось три часа. Несколько швейцарцев, спрятавшихся в конюшнях под кучами фуража, задохнулись там от дыма или были сожжены заживо. Народ как будто стремился превратить Тюильри в громадный костер. Уже конюшни, караульни, службы, окаймлявшие дворы, оказались охвачены пламенем. На площади Карусель пылали костры из мебели, картин, книг. Депутации от Собрания и Коммуны с трудом сохранили Лувр и Тюильри. Народ хотел стереть дворец с лица земли, чтобы в будущем королевский сан не смог найти себе пристанища в городе свободы. Не имея возможности сжечь камни, народ обратил свою месть на граждан, известных приверженностью ко двору или заподозренных в сострадании к королю. Самой невинной и самой знаменитой из этих жертв оказался Клермон-Тоннер.

Один из первых апостолов политической реформы, красноречивый оратор Учредительного собрания, он остановился в деле революции только на границах монархии. Он желал того идеального равновесия трех властей, которое считал осуществленным в британской конституции. Революция, которая хотела не уравновесить, а сместить прежние власти, отвергла его, подобно тому как пошла дальше Малуэ и Мирабо. Утром 10 августа Клермон-Тоннер был обвинен в том, что держал в своем доме склад оружия. Дом окружила толпа, его отвели в отдел Красного Креста, чтобы он дал отчет в засадах, какие будто бы устраивал народу, но обыск в доме доказал его невиновность. Народ, выведенный из заблуждения голосом честного человека, легко перешел от несправедливости к благосклонности: он рукоплескал обвиненному и с триумфом возвратил его домой. Но убийцы, которым уже указали жертву, опасались, что она ускользнет. Уволенный Клермон-Тоннером слуга собрал против своего бывшего господина неистовствующую толпу. Клермон-Тоннер устремился в особняк на улице Вожирар и успел добраться до четвертого этажа; убийцы следовали за несчастным, убили его на лестнице, выволокли окровавленного на улицу и оставили друзьям убитого обезображенный труп. Молодая жена Клермон-Тоннера только по платью смогла опознать тело своего мужа, так оно было изуродовано.

Нашему герою удалось скрыться в саду Тюильри, откуда смешавшись с толпой, он вышел на улицу Сент-Онор. Пересекая Гревскую площадь, он видел толпу с головами швейцарцев насаженных на пики, дальше улица Карусель и д’Отишамп запирается в комнате отеля дю Марэ, где он проживал в Париже.

Оттуда он пишет письмо Лярошжаклену и другим роялистам, договариваясь о совместном возращении в Пуату. Переодетые клошарами, они покидают столицу и идут в Орлеан, оттуда по Луаре в замок Сен-Жем, собственность семьи д’Отишамп.

Лярошжаклен продолжает путь, а Шарль остается в замке, вновь они встретятся уже после 10 марта 1793 года в Королевской и Католической Армии Вандеи.