Конкурс красоты в женской колонии особого режима

Виталий Ерёмин, 2021

Трагическая мелодрама. Место действия – единственная в нашей стране женская колония особого режима. Участницы действия – особо опасные рецидивистки. Русский криминолог и американка-мастер художественной фотографии приезжают в то время, когда колония готовится к конкурсу красоты. Мероприятие сомнительное – неволя наложила даже на молодых женщин страшный отпечаток. Криминолог решает сделать доброе дело – пытается способствовать освобождению трех участниц конкурса. Самых сохранившихся молодых женщин. И самых достойных освобождения. Но с какой целью сюда приехала американка? Это одна из множества интриг этой редкой истории. Редкой по сюжету и проникновению в преступную женскую психологию. На самом деле повесть отражает реальные события, происшедшие Березниковской женской колонии особого режима. Повесть дополняет психологический этюд «Сумерки души».

Глава 3

Насчет совместной поездки с американкой Леднев договорился довольно легко. Повезло, что шла реорганизация. Места лишения свободы МВД спихнуло в министерство юстиции, а там еще толком не приняли.

Генерал, новый начальник УФСИНа, слыл либералом. Он лично принял Мэри и Михаила, при них позвонил начальнику колонии подполковнику Корешкову и велел не чинить гостям никаких препятствий.

«Хозяин» на другом конце провода был, похоже, не в восторге от такого распоряжения. Генерал выслушал и сказал: «Так надо». И прибавил: «Ну, придумай что-нибудь».

Мэри была приемом довольна. А на Леднева разговор генерала с начальником колонии навевал нехорошее предчувствие. Не могут менты так просто раскрыть свои учреждения нараспашку. А если обещают с три короба, жди подвоха.

Ехали поездом, в вагоне эсвэ. Путешествие с женщиной в одном купе всегда выглядит двусмысленно. Попробуй потом кому-то доказать, что ничего не было. Но подобные тонкости Мэри не смущали. Вагон эсвэ был для нее не более, чем русской экзотикой, на которой она собиралась сделать неплохие деньги. А ради денег можно перетерпеть и некоторые неудобства.

Они ехали туда, где люди страдали за совершенные преступления. А пока видели по обеим сторонам дороги, как страдают обычные простые люди, ничего не укравшие, никого не убившие. Без водопровода, газа, отопления и теплого туалета — разве жизнь?

Мэри фотографировала обшарпанные железнодорожные станции, покосившие заборы, провалившиеся крыши, деревенских мужиков и баб, больше в ватниках, чем в нормальной одежде. «Ее интересует одна чернуха», — злился Леднев.

Хуже было то, что Мэри оказалась совсем не общительной женщиной. Ее не интересовала личная жизнь Михаила. Женат он или не женат. Есть у него дети или нет. И оставляла без внимания его робкие попытки что-то узнать о ней.

Тогда Леднев заговорил о ее работе. Спросил, что она хотела показать в своем альбоме о легионерах. Мэри ответила вопросом: а что он понял? Михаил пожал плечами. Он понял только то, что легионеры никчемные люди, сделавшие убийство своей профессией. Но он об этом и раньше знал.

— Они порочны, — сказал Леднев. — Поэтому у них такие отталкивающие лица, даже у самых, казалось бы, красивых. Тебе нравится снимать порок?

— Напротив, мне нравится красота, — сказала Мэри.

— Но в легионерах нет красоты.

— Как это нет? Тебе не кажется, что ты можешь чего-то не видеть?

— Почему тебя заинтересовала именно эта колония? — спросил Михаил. — Концентрацией порока?

Мэри промолчала, не попыталась даже отделаться общей фразой. Это было, по меньшей мере, невежливо. Стало ясно, что работать в колонии им будет непросто.

Леднев разговорил американку нечаянно. Отметил, как быстро она одевается. Мэри понравилась эта похвала. Она сказала, что это у нее от отца, офицера полиции. А еще она хорошо стреляет, хотя охотой не занимается, и легко переносит голод и физическую боль.

То, чем она гордилась, было странно. Но что еще удивительней, на вторые сутки она перестала скрывать от Леднева свои прелести. То ли от презрения к нему, как мужчине, то ли чувствуя, что ей просто грех стесняться своего красивого тела.

— Ты взяла с собой купальник? — спросил Михаил.

— Я ничего не забываю, — ответила американка. — Мы пойдем в баню, да?

Последний вопрос она произнесла по-русски с сильным акцентом.

— Это русская традиция, особенно в северных наших областях, — пояснил Леднев.

— О, я знаю! — снова по-русски воскликнула Мэри.

Она полезла в сумочку, достала старую пожелтевшую фотографию, витиевато обрезанную по краям. Так обрезали снимки раньше, полвека назад.

— Что бы ты сказал об этой женщине?

Это была, несомненно, мать Мэри, почти одно лицо, только без челки. Тот же прямой взгляд. Та же линия губ. Женщина с твердым характером. Но говорить об этом не стоит. Можно обидеть.

— Я бы сказал, что эта фотография сделана в СССР. Видишь, как обрезана. И платье в горошек. И белый кружевной воротник.

— Раньше во всем мире фотографии обрезали примерно одинаково, — возразила Мэри. — И платья носили одинаковых расцветок и одного фасона. И прически.

Леднев пожал плечами:

— Тогда я так скажу: это твоя мать, она тоже любила затыкать мужчин за пояс, и ты унаследовала ее характер.