Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

Вилма Яковлева, 2020

В романе четыре главных героя и четыре сюжетные линии, которые постепенно сходятся в одну. События происходят в начале 90-х годов в Латвии, России, Боснии, Йемене и в середине 10 века до нашей эры в Древнем Египте. Все герои оказываются перед непростым выбором, который делит их жизнь на "до" и "после". Он идут по следам древнего библейского мифа, который превращается в запутанную детективную историю. Кажется, что прошлое может объяснить настоящее. Но прошлое становится настоящим. Роман в двух книгах. В первой книге – две части романа, во второй – третья часть. Содержит нецензурную брань.

Орбаган, Югославия. Апрель 1990 года

Небольшой югославский городок Орбаган был на редкость убогим. Булыжная мостовая во многих местах просела. За чертой города она превращалась в проселочную дорогу и уходила в сторону Такова. Склоны гор вдалеке были покрыты заснеженным лесом.

Вивиан зашла в старый двор и поднялась по засыпанным снегом скрипучим деревянным ступеням. По длинному общему балкону бегали дети. Несколько мужчин, сидя на перилах, о чем-то спорили.

— Можно пофотографировать? — спросила она по-английски.

— Если только вы не мусульманка, — ответили мужчины и засмеялись.

— Я ищу полковника Ако Галича.

— Он здесь, вон в той квартире.

Галич сам открыл ей дверь. На нем был дутый жилет, надетый на рваную футболку, на ногах пятнистые штаны и кроссовки. Жилет сильно оттопыривался на животе.

Он взял Вив за локоть и провел по квартире, показывая фотографии, развешанные на стенах. Над кроватью вместо полога был растянут югославский флаг.

Потом они под ручку спустились вниз по лестнице, сопровождаемые восторженными возгласами сидящих на перилах мужчин.

На другой стороне улицы находилась небольшая кафана, и они зашли в ее полутемное теплое чрево. Низкий деревянный потолок. Меню приколотое прямо к стене. Играл скрипач. Его рука, держащая смычок, летала туда-сюда, как безумная, казалось, он не играл, а отгонял надоедливых мух.

Из окон открывалась диковатая панорама на заброшенный пустырь, покрытый пожухлой травой. За ним на ветру раскачивались серые гладкие буковые стволы.

— Кафана — то же, что кафе? — спросила Вив.

— Это традиционный сербский ресторан, как в Греции таверны, а в Турции мейханы, — ответил Галич. — Здесь много едят и много пьют, слушают живую музыку и танцуют. Наши крестьяне всегда выкроят час, чтобы посидеть здесь, накуриться до одури и обсудить новости.

На столе появилась бутылка вина.

Галич заказал свиные ребрышки, картофельный салат и бобы со специями. Вив ограничилась картофельным салатом.

Перед поездкой она подробно изучила все доступные материалы. Галич родился в Белграде, учился во Франции, в 1932 году закончил Сорбонну. Потом вернулся в Сербию. В 1937–1938 годах воевал в Испании. Перейдя французскую границу, попал в лагерь. Год нелегально жил в Париже. Из Парижа кое-как добрался до Югославии. Воевал в партизанском отряде. В 1944 году находился в Западной Боснии и Далмации. Джерри, который дал ей эту информацию, полагал, что Ако Галич может кое-что знать об Анне Тремайн.

Шеф дал разрешение на эту командировку, но потребовал, чтобы поехала Вивиан, а не Фред. Она согласилась. Журналистское расследование по Анне Тремайн ее не особенно увлекало, но энтузиазм Фреда был заразителен.

— Вы попробуйте, попробуйте, — настаивал Галич на хорошем французском языке, немного обиженный тем, что Вив не спешит есть салат, — это вам не булочка с мясом.

Потом он отговорил ее заказывать темное пиво.

— Это пиво делают из торфа, который ногами давят македонские крестьяне. Выпейте лучше нашего домашнего вина.

Вино было рубинового цвета, терпкое и очень крепкое.

Вив терпеливо слушала его рассказы о войне на Балканах. Десятки боевых историй, которые, как ей казалось, он выдумывал на ходу ради того, чтобы ей понравиться. А она делала вид, что совершенно очарована его отвагой.

— Такой страшной войны еще не ведала земля, — рассуждал Галич. — Партизаны, четники, усташи, немцы, русские казаки, мусульмане, итальянцы, все пытались перерезать друг другу глотки. Правильно сказал Тито перед смертью — это была гражданская война. Все резали всех. Даже немцы и итальянцы передрались в 1944-м.

— Англичане тоже участвовали. Вы не слышали во время войны о женщине по имени Анна Тремайн? — прервала его Вив.

Галич молчал. Вив даже подумала, что он не расслышал вопроса.

— Когда наступит время, все документы будут доступны, — очнулся от раздумий Галич.

— Это время уже наступило.

— Откуда вы о ней знаете?

— Просто знаю.

— Анну Тремайн мы расстреляли. В 1944 году.

— В ее могиле лежали трупы мужчин.

— Их расстреляли вместе с ней.

— Но почему ее нет в могиле?

Галич колебался.

— А, да что там!.. В последний момент я ее пожалел. Она была беременна. Но там, наверху, в штабе, этого бы не поняли.

— Значит, она жива?

— Возможно.

Вив тихо присвистнула, хлебнула вина и посмотрела на Галича, словно он совершил подвиг.

«Как сейчас помню, была пятница, — продолжил Галич. — Наш командир по пятницам всегда постился. Штаб бригады находился в одном крестьянском доме. Посередине большой комнаты стоял длинный деревянный стол с лавками по сторонам. Во главе стола сидел наш командир, Он не любил коммунизм, но любил Россию, пусть и красную. И как антифашист, конечно, верил в Красную армию. Справа от него сидел начальник разведки, слева я, а дальше располагались остальные. На нас троих была военная униформа, другие сидели в том, что имели. Как говорится, кто во что горазд.

Мы только что разгромили один из отрядов 13-й горной дивизии Ваффен-СС «Ханджар», сформированной из югославских мусульман-боснийцев, и освободили деревушку. Солдаты этой дивизии носили круглые шапки-фески, в петлицах изображалась рука, держащая над свастикой короткий меч-ятаган или ханджар. Отсюда название дивизии. На окраине деревушки в кузнице лежало несколько зверски изувеченных тел с размозженными головами. Людей подтаскивали к наковальне и ударяли молотом по голове. Мы молча сняли шапки… Наш командир тихо спросил: «Достоин ли фашист пощады?» И сам же ответил: «Смерть за смерть. Кровь за кровь».

И вот привели пленных. Помню среди них были пять боснийских солдат и один офицер, один штатский немец, который назвался археологом, араб и женщина-англичанка, которая назвалась Анной Тремайн. Мы их по очереди допросили, но ничего интересного не узнали. Босняков сразу же расстреляли. Правда, офицера чуть позже. С остальными вышла заминка. Араб оказался из Йемена, совсем еще мальчишка. Он тупо повторял, что является британским разведчиком, путался в показаниях и требовал связаться с его куратором. У нас возникло подозрение, что он из батальона «Свободная Аравия», который немцы собирались перебросить из Северной Африки на Балканы. Немцы называли этот батальон — легионом^[21]. Нам приказали переправить мальчишку в штаб Тито. Археолог был пожилой и совершенно не военный. Мы его пожалели.

А вот с женщиной получился конфуз. Расстрелянный нами боснийский офицер показал, что немцы, прикомандированные к легиону, считали ее своей. Но она это отрицала, тоже требуя с кем-то там связаться. Но как это сделать из леса? Через неделю из штаба Тито сообщили, что англичане женщину заберут. Но самолет прямо над нами был сбит. Немцы наступали. Что было делать? Мне приказали женщину расстрелять. Но она оказалась беременной. У меня не поднялась рука. Надеюсь, вы понимаете. Вместо нее я закопал умершего от ран четника. Во время нашего отступления она вместе с молодым йеменцем и археологом исчезла. Вот и все, что я знаю. Мы вышли из окружения, и я написал рапорт о расстреле с указанием места захоронения. Помню, англичане интересовались ее судьбой, но я решил им не говорить, как все было на самом деле.

— А как звали молодого йеменца и археолога?

Галич надолго задумался, пожевывая губами.

— Археолог был из Риги. Вроде немец — но не немец. Возможно, его звали Карл, фамилию не помню. А молодой йеменец… Если он действительно работал на англичан, то в архивах должны остаться документы. Постойте, постойте… Его звали Халид, но мы прозвали его Муса и издевались над этим именем так же, как над немецкими именами Фриц и Ганц.

— И вы больше никогда не слышали об Анне Тремайн?

— Никогда. А что? Вы ей кто — родня? Лет-то сколько прошло…

— Я хочу написать о ней. О ее судьбе.

Галич опять погрузился в какие-то свои мысли, и Вив терпеливо выдержала его отрешенный взгляд. Наконец он похлопал себя по дутому жилету.

— От Анны у меня осталась небольшая вещичка. Она сказала, что это Древний Египет.

Галич протянул Вив изящный браслет. Она повертела его в руках. Браслет действительно казался древним. Верхний слой золота был неоднородным, местами металл был сильно потерт.

— Возьмите этот браслет себе, — Галич отклонил руку Вив. — Дарю. Мне все равно некому его оставить после смерти.

— Это золотой браслет и, похоже, довольно древний. Я не специалист, но знаю, что по истечении многих веков золото может поменять свой цвет именно так, как на этом браслете.

— Ну и что! Вы славная девочка. Пусть он будет талисманом.

Между столиками с протянутой рукой появилась старуха, с ног до головы замотанная в старую шаль. Охранник деликатно взял ее под локоть и повел к выходу. Вив достала фотоаппарат и сделала несколько снимков.

Галич разомлел от съеденного и выпитого и по-старчески задремал, поникнув головой.

За соседним столиком послышалось недовольное ворчание. Вив обернулась и увидела сербского офицера. Кудрявая шевелюра, сощуренные глаза. Под пышными кавалерийскими усами торчала длинная пыхтящая трубка.

— Журналистка? — спросил он по-английски.

Вив кивнула.

— О чем пишете? Хотя — понятно… О чем еще можно говорить со старым Галичем? Только о войне…

Вив снова кивнула:

— Некрофилия.

— А живыми мужчинами еще интересуетесь?

— Еще как! Особенно теми, которые плохо пахнут.

— Чем пахнут?

— Окопами. Давайте сразу договоримся. Я не ищу приключений. Но если вам есть что рассказать, пожалуйста. Ужин за мой счет.

— Это невозможно. Честь сербского офицера. Плачу я. Полковник Радован Чечич к вашим услугам.

— В России говорят: кто за девушку платит, тот ее потом и приглашает на танец… Да, как-то так. Меня это не устраивает.

— Вы были в России? — Чечич изобразил на лице удивление.

— Да, в Тбилиси в 1989-м. Потом в Азербайджане, в 1990-м. В Карабахе.

— Это все не Россия.

— Да, но там было много русских. Один из них умер у меня на руках.

— Может, вы роковая женщина?

— Нет, все остальные, у кого я брала интервью, — живы. Вы и вправду полковник?

— Не похож? Во всяком случае, я достоин быть полковником.

— Говорят, полковнику никто не пишет…

— Да, я одинок, как и большинство сербов, — согласился Чечич. — Единственное, что мне нужно, — немного тепла.

Вив прекрасно разбиралась в мужчинах и сразу отбила все пробные шары заигрывания. Полковник понял ее и серьезно сказал:

— Хотите знать самое важное? Будет война. И очень скоро. Долгая, кровавая война. На Балканах по-другому не бывает. Но я не хочу видеть в своем доме американцев. Без них разберемся.

— Чем они вам так досадили? — удивилась Вив.

— Из-за них война продлится еще дольше. И еще. Они хотят, чтобы все жили так, как они.

— Они вроде неплохо живут. Вы разве не хотите так жить?

— Нет, не хочу. Они отнимут мою винарню.

— Что такое винарня?

— Винный погреб.

— А-а. Полковник, вы очень забавны. Зачем американцам ваш винный погреб?

— Чтобы продавать там виски. Или гамбургеры. Не хотите завтра на рыбалку? Здесь отличные места. Пенистые реки, против течения стоит форель.

— Я ничего не понимаю в рыбной ловле.

— Я вас быстро научу.

В кафане уже было не протолкнуться. Люди ели, пили и обнимались, переходили из угла в угол, держа в руках плоские тарелки и широкие бокалы. Сквозь шум пробивались обрывки песен. Кто-то сунул в руки Вив бокал, в котором поблескивало рубиновое вино, пахнущее гвоздикой. Она уронила вилку, испачкав свитер картофельным салатом, и небрежно смахнула его на пол.

К полковнику через толпу протолкнулась полная девица с теплыми глазами, одетая в платье с большим декольте.

— Радован, дорогой! — произнесла она низким, волнующим голосом, склонившись к нему так низко, что у нее вывалилась грудь, и целуя его в щеку.

Когда девица отошла, полковник развеселился.

— Знаете, что она мне сказала? Что ты слишком худа, чтобы согреть меня в объятиях.

— И что вы ей ответили?

— Я лучше промолчу.

Все запели одну песню. Вив попросила полковника перевести. Но куплеты были переполнены жаргонными словечками, и он, смеясь, поднял руки в знак полного поражения. Но с горем пополам перевел название песни. Вив поняла, что в песне поется о «шести ночах пьянки».

Галич проснулся и взгромоздился на стул, призвав всех к молчанию.

— Как ветеран войны, трижды раненный, я предлагаю спеть всем вместе нашу партизанскую песню.

Он махнул аккордеонисту. И запел. Вив пыталась вникнуть в ритмику сербских слов и опомнилась только тогда, когда Чечич поцеловал ее в шею. Его длинные кавалерийские усы были жесткими, как проволока.

— Полковник, вы сильно рискуете.

— Это дружеский поцелуй. Что скажете?

— Дрожь по спине… нет, не от ваших усов, от песни. По-моему, в ней прозвучала угроза.

— Это самая популярная песня партизан той войны — «Мы молодое войско Титово». Первые три строчки можно перевести примерно так:

Через реки, через села и дубравы

Наступают партизанские бригады.

Против швабов, против воронов кровавых,

Мы идем, не зная страха и пощады…

Чечич обнял Вив за плечи и последний припев проорал так, что у него на шее вздувались жилы. Вив закрыла глаза и, когда песня кончилась, резким движением вырвалась из его объятий.

— Все, полковник, мне пора идти. Я вам очень благодарна.

— Вы обиделись?

— Ничуть. Более обходительного боевого офицера мне еще не приходилось встречать. Все в порядке.

— Простите старого вояку… Когда я вас снова увижу?

— Если у вас будет большая война, то очень скоро. Я найду вас. Обещаю.

Ако Галич слез со стула, поднял стакан и предложил тост: «За нашу победу!»

Чечич одним глотком выпил все до дна и вытер ладонью усы. После чего повернулся к Вив и сказал:

— Да ладно, не обещайте. Но если меня найдете, я всегда помогу, можете на меня рассчитывать! — он встал со стула и щелкнул каблуками. — Честь имею!

Примечания

21

Военное подразделение вермахта, состоявшее из арабских солдат. Воевало на Балканах и в Северной Африке.