Личная слабость полковника Лунина

Виктория Волкова, 2022

О чем я думаю, когда внаглую забираю с собой эту женщину? Присваиваю единым махом. Называю своей и даже настаиваю на штампе в паспорте. Влюбился с первого взгляда? Ерунда! Настоящие полковники не влюбляются. Где я и где эта любовь?

Глава 3

Надежда

К спинке кровати, она же лестница на второй этаж, кто-то из полицейских привязывает швабру.

— А флаконы куда? — чешет репу Дудков.

— Сетка нужна или пакет, — отвлекаюсь на секунду от больного. И снова поворачиваюсь к нему. Закатываю рукав тонкой камуфляжной куртки.

Хотя нет! По-хорошему снять надо.

— Помоги, — прошу Колю.

— Мы сами, Надюш, — добродушно ворчит он. Кивает коллегам. — Пацаны, тут одному с этим кабаном не справиться.

Разматываю прозрачные плети системы, достаю иголки из упаковок шприцов, а сама наблюдаю, как двое полицейских с трудом ворочают задержанного. Пыжатся из последних сил.

Украдкой рассматриваю странного афериста. Крепкий сильный мужчина. В меру накачанные бицепсы, мускулистые ноги. С первого взгляда чувствуется мощь специально обученного человека. Такие даже если падают, успевают сгруппироваться.

— Клиент готов, Надежда Владимировна! — радостно возвещает запыхавшийся Дудков. Надо же, и отчество мое вспомнил!

«Оно же в деле записано!» — легонько бьет по темечку здравый смысл.

Подойдя к кровати, снова осматриваю больного.

— Кто же тебя приложил, родненький? — шепчу под нос. Называю мужчину как толстопузиков в отделении. Слово простое. Незамысловатое. А успокаивает. Лечит.

«Если он с Дроздом подрался, то этот гад мог со спины напасть. Подлая натура и душонка мелкая!»

— Потерпи, родненький. Потерпи, — вставляя иголку в вену, шепчу как мантру. И сама верю, что гептрал и гемодез помогут. Обязательно помогут!

— Надь, ты тут сама справишься? — отвлекает меня от молитвы Дудков. — А то у нас дел по горло.

— Иди спасай мир, — повернувшись, роняю едко.

— Вот ты языкатая, Надежда, — устало вздыхает он. Растягивает губы в улыбке, а в глазах уже мелькает злость и… страх.

Наверняка Морозов позвонил и вставил.

В особо крупном!

Но меня это не касается. Пусть теперь сам расхлебывает. Мне бы человека на ноги поставить и домой уйти. Хоть под подписку о невыезде. А если Тимофей пришлет кого-то из своих адвокатов, те быстро докажут мою невиновность.

В суд бы на Торганова подать… да не умею я судиться. И его, дурака, жалко. Хлебнет еще со своей блондой. Где он ее только выдрал?

Человек на койке тяжело стонет.

— Потерпи, родненький, — аккуратно глажу больного по руке, — Потерпи.

И неожиданно залипаю на широченных плечах, едва уместившихся на топчане.

С таким мужиком ничего не страшно!

Думаю и сама пугаюсь собственных мыслей.

Кто же ты? Почему дал себя обдурить? Не верю я, чтобы кто-то из наших мог бы открыто противостоять такому шкафу.

Заглядываю в лицо, будто высеченное из мрамора. Наверняка этот человек военный. Одна выправка чего стоит. И разворот плеч! А еще твердая линия губ и волевой подбородок. Интересно, глаза у него какие? — размышляю я и, набравшись смелости, открываю веко.

Но ничего не вижу, кроме белков.

Плохо дело!

Снова меряю пульс. Убрав, пустой флакон из-под гемодеза, ставлю гептрал.

— Очнись, миленький, — умоляю чуть слышно.

И словно услышав мои молитвы, человек тихо ведет пальцами. Следом инстинктивно приподнимаются веки. Дергается рука.

Очнулся, слава тебе господи!

— Тихо, тихо, больной! — удерживаю на месте иголку.

Мужчина распахивает глаза. Карие. Колдовские. Обводит камеру мутным взглядом и снова прикрывает веки.

Красивый мужик. Никогда таких не видела.

Внутри что-то торкает. Даже с Витей такого никогда не было. Поспешно отхожу к окну. Сквозь толстую решетку смотрю на голубое небо и стайку птиц, поднимающихся в вышину.

«Выдыхай, девочка! Выдыхай. Это какой-то сказочный персонаж. Пришелец из другого мира. У нас в окрестностях такие особи не водятся».

Жду минуту-другую, пока сердце успокоится, и на ватных ногах возвращаюсь обратно.

— Просыпаемся, больной! — велю чуть громче.

Мужчина открывает глаза и впивается в меня требовательным взглядом. По спине бегут мурашки, а ноги подкашиваются.

— Как вы себя чувствуете? — придаю голосу нужную деловитость.

— Бывало и хуже, — усмехается он, пожирая меня глазами, и добавляет требовательно: — Где я?

— В полиции города Шанска… — вздыхаю устало.

— Никогда не слыхал о таком, — дергает он плечом. А взгляд так и проваливается ко мне в декольте.

— Я бы тоже вовек не слыхала, — признаюсь скупо. Внутри поднимается злость на больного. Не фиг меня так разглядывать!

«Вот же гусь! — закипаю от злости. — Только в себя пришел, а уже раздевает взглядом».

— Сколько пальцев видите? — отвлекаю внимание от собственного декольте.

— Восемь, — хрипло смеется он.

А у меня по коже бегут мурашки. Дрожу от одного только голоса.

«Ох и не нравится мне это!» — прикусываю губу и с тоской гляжу на дверь камеры. Где ты, Дудков?

— Телефон есть? Давай, — снова сыплются приказы.

Безропотно отдав трубку, подарок Морозовых, отхожу в сторону. Даже не прислушиваюсь к разговору. Больной, кажется, с отцом разговаривает. Просит вытащить отсюда. Значит, не первый раз попадает, если родители в курсе.

«А мои-то не знают ничего!» — спохватываюсь я. Но и звонить им не собираюсь. Родители занервничают, деда и бабушку разволнуют. А старики…они же как дети малые. По любому поводу переживают. А им нельзя. Глупая Витина подстава рассосется, а у деда от расстройства сердце может не выдержать. Шутка ли, любимая внучка в тюрьме.

Пусть лучше так. Если до мамы слушок дойдет, сама позвонит. А если нет… ничего не скажу.

— Пусть пока побудет у меня, — заявляет больной, закончив разговор. Кладет сотовый себе под бок. — Когда буду уезжать, отдам.

Ну и наглый же тип!

— Потом только верните, — роняю тихо. Может, так удержусь и не позвоню маме. — Мне все равно звонить некому, — добавляю, напоровшись на темный взгляд.

Нормальная ситуация! Голодный он, что ли? Не мое это дело. Но тут с ним оставаться опасно.

Мысли лихорадочно вертятся в голове. И я сама не пойму, что испытываю в данный момент. Страх? Желание? Или это первые признаки Стокгольмского синдрома?

Но что бы это ни было, мне лучше держаться подальше от этого мужчины.

«Что там капельница? — перевожу взгляд на пустой флакон и выдыхаю с облегчением. — Уже докапала!»

На негнущихся ногах подхожу к кровати. Достаю иголку. Залепляю пластырь на месте инъекции. Обычные действия, доведенные до автоматизма. Но в этот раз все иначе. Пальцы дрожат, а сердце бьется как сумасшедшее. Всему виной дикая энергетика пациента. Нужно уйти. Чем скорее, тем лучше.

— Ну все, больной, выздоравливайте! — прощаюсь поспешно.

Главное, сбежать! В своих мыслях и чувствах я потом разберусь. Одна.

— Погоди. Ты куда? — Цепкие пальцы обхватывают мое запястье. — Я тебя не отпускал, — хрипло заявляет нахал.

От легкого прикосновения по коже рассыпаются электрические разряды, а внизу живота плотным коконом закручивается желание.