Восточная сказка

Виктория Волкова, 2022

– Верни мне жену! – кричит Айрат, прорываясь сквозь заслоны охраны. – Амина принадлежит мне! Она моя! – Ты его знаешь? – поворачивается ко мне вполоборота муж. – Нет, – мотаю я головой. И тут же задыхаюсь, встретившись с яростным взглядом Айрата. – Гадина! – ощерившись, рыкает он. – Я нашел тебя! Теперь не отвертишься! – Закрой рот, – не выдерживает муж и, спрыгнув с платформы, бросается к моему обидчику. Замахивается, раскачивая руку, и наносит короткий удар в челюсть. Любого другого такой хук свалил бы на землю, но Айрату удается удержаться на ногах. – Верни мне Амину! – рычит, не скрывая звериную сущность. – Мою жену зовут Алина, придурок. Ты обознался! Содержит нецензурную брань.

Глава 4

«Сотрясение мозга, множественные гематомы», — такой вердикт выносят врачи.

— Слава Аллаху, хоть жива осталась, — квохчет надо мной бабушка, но категорически отказывается дать зеркало.

— Ну, где я его тебе возьму? — ворчит добродушно.

Я могу лишь догадываться о своем состоянии. Лицо, скорее всего, похоже на один большой синяк, равно как и тело. И душа. Трудно смириться с мыслью, что все родные, кроме бабушки и Латифы, восстали против меня. Не защитили, не дали мне оправдаться. Сразу вынесли приговор и привели его в исполнение. Я стараюсь не думать об Айрате и Нур. Чужие, в сущности, люди. Но мой отец, считающий себя аристократом и европейцем. Как он мог позволить другим вершить самосуд? Да еще и сам бил, не таясь. Хочется заплакать от безысходности. Вот только слез нет. И от произошедшего нужно криком кричать, а не плакать.

Домой возвращаться нельзя. Там меня ждет смерть или пожизненное заключение. Я читала о жизни в Саудовской Аравии, когда за простую улыбку или за пару ничего не значащих фраз девушек убивали. Читала и тихо радовалась, что живу в цивилизованной стране, где каждая жизнь представляет ценность. Всхлипываю и даже хочу разреветься, но не могу. Горький ком стоит в горле, внутри все ноет от обреченности. Легко сказать «я поеду к маме», но кто ждет меня там, в России? В холодном и промозглом Петербурге? Женщина, которая сама же вручила меня отцу? И чем она лучше него?

Голова идет кругом от безнадеги и постоянной боли. Под действием препаратов мне становится лучше. Но все равно качает из стороны в сторону, стоит мне только встать с постели. Врачи не пускают ко мне полицию, говоря, что я еще не в состоянии давать показания. Через пару дней в палату приходит следователь, но я даже имени своего назвать не могу. Лежу как овощ и смотрю на него заплывшими глазками.

— Мы накажем всех, кто сотворил с вами такое, — напыщенно заявляет он. — Здесь свободная страна, а не какой-нибудь Сомали.

Следователь кивнул на прощание, а я его даже взмахом руки не смогла удостоить.

— Спи, набирайся сил, — постоянно повторяет мне бабушка. И я послушно закрываю веки и почти сразу же проваливаюсь в глубокий сон, дарящий мне покой и безмятежность. Иногда сквозь дрему мне чудится голос отца. Я вздрагиваю и тут же слышу бабушкино ворчание «Говори тише, Мурат. Ты ее пугаешь!». Обычно после бабушкиных замечаний в палате слышатся шаги, и хлопает дверь. Отец уходит. А я, открыв глаза, не понимаю, приснился ли мне разговор, или отец действительно приходил. Спрашивать бабушку бессмысленно. Старая лиса никогда не скажет, если не захочет. Я с любовью смотрю на пожилую женщину, в одночасье ставшую мне единственной опорой. Прекрасно понимаю, что, не окажи она поддержку, Латифа с Искандером не решились бы в открытую выступить против отца. Да и кто посмеет укусить руку дающего. Бабушка же ничем не рискует. Папа очень привязан к матери и почитает ее как самого важного человека на Земле. А бабушка этим пользуется.

— Спи-спи, — воркует она. Я снова готова провалиться в сон, но от постоянных переживаний мне не спится. Свернувшись клубочком, лежу с закрытыми глазами и пытаюсь подумать о чем-нибудь хорошем. Например, как в последний раз мы шли с Тимуром из лавки Айши и, свернув на аллейку, взялись за руки. Вот только кто мог нас сфотографировать и переслать снимки Айрату? И куда делся сам Тимур? Ему уж точно нельзя возвращаться обратно. Айрат и отец допросят его с пристрастием. Не позвонить. Не написать. Айфон так и остался лежать в моей спальне. А я туда больше никогда не вернусь. Как жить дальше, если оборвалась связь с прежним миром, в котором я внезапно превратилась в отверженную?

Мой организм, устав от постоянных вопросов, уже собирается снова погрузить меня в сон. Но я вздрагиваю, когда открывается дверь в палату, и знакомый голос раздраженно спрашивает у бабушки: «Она уснула, мама?».

— Спит моя перепелочка, — вздыхает бабушка и добавляет сердито. — О чем ты только думал, Мурат? Чуть не убили девку!

— Может, всем бы от этого только лучше было. Она опозорила всех нас, — бурчит отец. А я, прикусив язык, лежу неподвижно. Выходит, умри я, моя семья только бы обрадовалась.

— Чтоб тебе иблисы язык откусили, — недовольно заявляет бабушка. — Говори, зачем пришел, Мурат!

— Я подумал, матушка, над вашим предложением, — официально заявляет отец.

— Посовещался с Нур, — пренебрежительно бросает бабушка.

— Нет, — резко бросает отец. — Моя жена сейчас в ужасном состоянии…

— Но не хуже, чем твоя дочь…

— Я вынужден согласиться, матушка, — вздыхает отец, не обращая внимания на бабушкины попреки. — Но мне нужны гарантии…

— Тебе, Мурат? — усмехается бабка. — На все воля Аллаха.

Из-под смеженных ресниц я наблюдаю, как она поднимает руки к потолку. Наверняка закатывает глаза.

— Приходил большой полицейский начальник. Кажется, генерал. Увидел нашу несчастную Амину и пообещал наказать всех виновных. Интересно, а из тюрьмы можно писать письма?

— Матушка… — тяжко вздыхает отец. Но бабка словно не слушает его.

— Страшно подумать, Мурат, что твой четвертый ребенок родится в тюрьме. Обещаю при первой возможности забрать… Но ты сам знаешь, какие тут законы. А акушерки…

— Матушка, — грозно обрывает ее отец. — Хватит. Я согласен.

— Ты все принес? Или пришел налегке? — спрашивает она полушепотом.

— Да, все, как вы велели. Только прошу вас…

— А-а-а, Мурат, — отмахивается бабка. — Считай, что заключил самую лучшую сделку в жизни. Родной матери условия ставишь. Дожила я!

— Матушка…

— Зачем только тебя в Сорбонне учили, а? Столько денег потратили, а мозгов как не было, так и не прибавилось.

— Матушка…

— Замолчи, Мурат, — резко бросает бабушка. — Я поговорю с Аминой. Она девочка послушная… Но имей в виду, что полиция тоже не даром свой хлеб ест. Если они на Амину надавят, то и я бессильна. Кто меня, старую, слушать станет? Выставят вон из палаты…

— С полицией все решено, — натужно сипит отец, — если Амина не даст показания против семьи, они замнут дело, невзирая на экспертизу.

— А ты, я вижу, уже подсуетился, — презрительно усмехается бабка. — Печешься о себе, Нур, и не родившемся ребенке. И совсем забыл о старшей дочери. Вычеркнул ее из своего сердца.

— Кыхмет, матушка…

— Харам… — негодующе бросает старуха и добавляет поспешно. — Уходи, Мурат. Отдай мне, что принес, и убирайся. Хвала Аллаху, твой отец не дожил до твоего позора.

— Отец бы…

— Даже не продолжай, прокляну, — цыкает на отца бабка, и он, закашлявшись, что-то достает из портфеля. Слышится шелест бумажного пакета, а потом снова хлопает дверь и наступает тишина.

— Теперь можешь открыть глаза и повернуться ко мне, Амина, — приказывает бабушка. — Кажется, мне удалось переиграть твоего отца. Шахматист из него, прямо скажем, никудышный. Только в нарды может играть. Пиф-паф, и в дамки.

— Неужели отца и Нур могут посадить? — спрашиваю я изумленно.

— И Айрата с Керимом тоже, — кивает бабушка Зарема. — Но я предложила твоему отцу прекрасный вариант. Он отдает все твои документы, а ты, в свою очередь, не свидетельствуешь против семьи. Расходитесь с миром. Ты согласна?

Всхлипывая, киваю. Не каждый день узнаешь, что твоя семья отказалась от тебя, и мир, все эти годы казавшийся незыблемым, рушится, словно карточный домик.

Бабушка Зарема деловито открывает толстый конверт, туго набитый документами. Выуживает оттуда три паспорта. Турецкий и два российских: внутренний и заграничный. И еще какой-то документ в темно-зеленом коленкоре. Свидетельство о рождении. На основании этой маленькой книжечки мне без проблем дали Российское гражданство. И моему папе тоже. Воссоединение с семьей, мама дорогая.

— Ты как английский шпион, — криво усмехается бабка. — Столько паспортов, и все на твое имя.

Она снова перебирает содержимое конверта и от неожиданности аж вскрикивает.

— А деньги? Твой отец решил обвести меня вокруг пальца, — фыркает она и задумчиво смотрит в окно.

— Бабушка, что? — в нетерпении спрашиваю я, чувствуя, как меня охватывает паника. — Он не дал денег, точно зная, что документы не понадобятся? Я правильно поняла?

— Умненькая моя Амина, — печально улыбается старая Зарема. — Но наверняка ты права. Твой отец отдал тебе документы в обмен на свободу. Свою и Нур. Но он не отпустит тебя. Скорее всего, они с Айратом о чем-то договорились.

— Убить меня? — шепчу я, чувствуя, как цепенеют от страха конечности.

— Мы их обыграем, девочка, — твердо говорит Зарема, и я замечаю, как ее глаза загораются мстительным огнем. — Сейчас поспи, тебе понадобятся силы, — вздыхает она и, поразмыслив с минуту, звонит Латифе.

— Ты мне нужна, дочка.

«Как же, поспи, если именно сейчас решается моя судьба! Да я и глаз не сомкну».

— Дайте мне расческу, бабушка, — прошу Зарему. И до прихода Латифы аккуратно вожу деревянной щеткой по волосам. Больно ужасно, но другого выхода нет.

«В последний раз меня причесывали перед свадьбой. Как же все изменилось за считанные часы. И вместо замужней дамы я в короткий миг превратилась в изгоя. Как еще встретит мать? И нужна ли я ей? Как жить в стране с другими законами и укладом?»

Тетя Латифа приходит не одна, а с дядей Искандером. Тот морщится, глядя на меня. Стискивает зубы, стараясь не выругаться при матери и жене. А затем спрашивает осторожно.

— Ходить можешь, Амина?

— Да, — киваю я. — Я пробовала вставать. Голова кружится. Но я справилась.

— Это хорошо, — скупо кивает Искандер. — Завтра рано утром от нас уезжают туристы. Целая группа. Там есть наши друзья, на которых мы с матушкой и Латифой можем положиться. Единственный твой шанс избежать расправы — уехать с ними. Я бы не стал полагаться на европейские манеры Мурата. Я даже не могу найти хоть один весомый довод в пользу твоего брака с братом Нур.

— Деньги, — шепчу я.

— Наверное, ты права, — кивает Искандер. — Айрат богат и обещал вложиться в строительство новой гостиницы. Твой отец, чтобы добыть деньги, пойдет на все. Хотел бы я ошибиться, — вздыхает он и смотрит на меня внимательно. — Как ты, Амина? Это единственное, чем я могу тебе помочь. Документы у тебя есть. Деньги я дам, а мои друзья доставят тебя в Россию. Думай быстрее. Если о нашем плане узнает или догадается Мурат, никто из нас не сможет заступиться за тебя. Понимаешь?

— Да, — киваю я и добавляю поспешно. — Я согласна.

— Отлично, — скупо кивает Искандер и поворачивается к жене. — Помоги ей одеться, Латифа.

Он быстро выходит из палаты. А тетка протягивает мне пакет с вещами.

— Давай помогу.

— Я сама.

Кружится голова, и тошнит, но я, превозмогая собственную слабость, надеваю длинное платье Латифы и повязываю на голову пестрый шелковый платок.

— Потом сними, чтобы не выделяться, — тихо предупреждает меня тетка.

— Пойдем, — нетерпеливо говорит бабушка и, взяв меня по коридору под руку, ведет вслед за Латифой и Искандером. Но к моему изумлению, мы спускаемся в грузовом лифте вместе с небритым стариком и тюками грязного белья. Дав санитару несколько купюр, дядя Искандер ведет нас мимо огромного трубопровода, занимающего почти всю ширину подземного перехода. Когда мы выходим на улицу, я чуть не валюсь с ног. Бабушка и тетка помогают мне забраться на заднее сиденье дядиного джипа.

— Ложись, — предупреждает он.

— А как же бабушка и Латифа? — спрашиваю я удивленно.

— Они поедут в другой машине, — улыбается мне младший брат отца. — Ничего не бойся, — бурчит, наблюдая в зеркало заднего вида, как я укладываюсь на оббитом светлой кожей сиденье. На автомате провожу рукой по мягкому на ощупь материалу и замираю, словно испуганная птаха. Как там бабушка меня назвала? Перепелочка? Пытаюсь собрать все мужество, и ничего не выходит. Отец. Нур… Я же любила их, как своих единственных родителей. Их дом всегда считала своим. А теперь… Может, не стоит трепыхаться? Убьют или запрут в комнате до скончания века… Значит, сама виновата. Зачем позволила Тимуру прикасаться к себе? Почему не пожаловалась отцу и матери, когда он только в первый раз дотронулся до моей руки?

«Но в этом же нет ничего постыдного, — увещевает меня внутренний голос. — Вон, в сериалах показывают более вольные отношения. И та же Нур смотрит с придыханием, а после обсуждает героев с Нергиз».

Замираю, когда машина внезапно останавливается, а потом снова трогается.

— Светофор, — словно поняв мои страхи, поясняет Искандер. — Скоро приедем. — И буквально через минуту резко поворачивает налево. Представляю, как он уверенно вводит машину в высокие кованые ворота, как останавливается около входа. Но я ошибаюсь, Ауди А6 Искандера уверенно скользит по наклонной. А это значит, он ставит автомобиль на подземную парковку, расположенную под гостиницей. Обычно тут оставляют машины гости, а дядин внедорожник красуется под окнами дома. Немногим позже, когда я ступаю на бетонированный пол парковки, до меня доходит истинное положение вещей. Даже в доме дяди я нежеланная гостья. Он помогает мне тайком, но никогда в открытую не встанет на защиту. И он тоже боится старшего брата. Еще как боится! Отель оформлен на отца, и ему не составит труда в порыве ярости вышвырнуть на улицу Латифу и Искандера. Разве что бабушку побоится.

Осматриваюсь по сторонам в полутемном помещении. Где-то мигает тусклая лампочка и через узкое окошко пробивается солнечный свет.

— Пойдем-пойдем, — причитает тетя Латифа, появившись из неприметной деревянной двери. За дверью лестница, ведущая в холл гостиницы, где установлена стойка администратора. А там уже высятся мраморные ступеньки, ведущие в номера постояльцев. Куда меня привезли, и где я буду сидеть до рассвета, не знаю. Хоть здесь, на голом полу. Обнимаю себя обеими руками, трясясь то ли от холода, то ли от нервного озноба.

Латифа споро накидывает мне на плечи широкое махровое полотенце, водружает на голову шляпу с широкими полями и шепчет еле слышно.

— Спрячь руки в карманы.

Гляжу на кисти рук, расписанные теткой. Не принесли мне ее узоры счастья. А может быть… Дыхание сбивается от догадки — я родилась под счастливой звездой. И пусть таким страшным образом, но Аллах не допустил нашего воссоединения с Айратом.

«Ты же сама молилась об этом», — вздыхаю украдкой. И таким вот экзотическим чучелом поднимаюсь по лестнице. Быстро прохожу мимо ресепшена и вслед за Латифой поднимаюсь на второй этаж. Невидящим взглядом смотрю на акварели, написанные мною специально для этого отеля. Пальмы, море, кипарисы. Стандартный пейзаж. Но почему же так щемит сердце, как будто бы я увидела призрака?

— Все будет хорошо, — украдкой гладит меня по руке Латифа. А я мысленно усмехаюсь, в этой части холла нет ни одной камеры наблюдения.

Тетка стучит в какую-то дверь и сразу же открывает.

— Можно-о? — спрашивает по-русски.

— Да-да, входите! — отзываются два женских голоса, и в небольшую прихожую выбегает девушка чуть старше меня в шортиках и коротком топе. За ней выходит вторая. В рваных джинсах и узкой черной майке, сквозь которую выпирает высокая грудь в кружевном белье. А распущенные белые волосы придают сходство с феей из сказки.

— Вот, Софья, это Амина, наша племянница. Искандер заплатит тебе за услугу. Нужно отвезти девочку в Россию к матери. Адрес Зарема даст.

— Ничего себе, — ухает Софья и смотрит на меня внимательно. И я неожиданно понимаю, что это не молодая девушка, а взрослая женщина, ровесница Латифы или старше. — Постарались твои родственники, — хмыкает сердито. И я понимаю, что обе женщины прекрасно знают мою историю.

— Увозить нужно. Срочно, — вздыхает Латифа.

— Мы поможем, — серьезно кивает Софья. — Пусть Искандер купит Амине билет и даст денег на первое время. Нам с Олеськой ничего не надо. Постараемся помочь. Ты проходи, — кивает мне она. — А ты, Латифа, не маячь. Не привлекай внимание к нашим скромным персонам.

Тетка кивает и, чмокнув меня в щеку, уходит.

— Мы с бабушкой еще придем, — говорит напоследок.

— Проходи, девочка, — ласково улыбается мне женщина. — Меня зовут Софья Петровна Кузнецова, а это Олеся — моя дочка. Мы приезжаем к Искандеру и Латифе много лет подряд. Привозим группы. Здесь проводим занятия йогой.

— Да, я видела вас, — шепчу, превозмогая боль. — Для ваших занятий дядя Искандер специально шатер построил.

— Боже, — неожиданно вскрикивает Софья, — я знаю, кто ты! Та самая девчонка в платке, которая подглядывала за нами.

— Ничего я не подглядывала, — огрызаюсь спонтанно. — Просто смотрела, — говорю, вспоминая, как на дощатом помосте невдалеке от моря застыли в разных позах девушки в купальниках. — Подождите, — охаю, осененная догадкой. — Лариса Петровна Кузнецова кем вам приходится? Сестрой?

— Нет, милая, — улыбается мне Софья и, взяв за плечи, подводит к дивану. — Однофамилица. У нас с Олеськой такой родни нет. Слишком распространенная фамилия. Тяжело с такой отыскать человека.