Обрести себя

Виктор Родионов, 2022

В этой истории – путь обретения мужского начала неуверенного в себе мальчика, путь осознания мужской роли в отношениях между мужчиной и женщиной.Герой повествует о своём детстве и юности, прошедших в подмосковном дворе середины шестидесятых годов прошлого столетия.Росший в семье без отца, он с особой теплотой вспоминает свои отношения со старшей сестрой, которая в детстве была для него лучшим другом и опорой.В его воспоминаниях – детский ужас встречи с негодяем, шалости, юношеские открытия, – обо всём герой рассказывает откровенно и с юмором.С иронией он вспоминает интимные подробности первых проявлений своей сексуальности, связанные с этим заблуждения, страхи и забавные случаи.Параллельно с этим, герой повествует о свой бабушке – враче с нелёгкой судьбой, и о почти детективной истории её рукописи.В повествовании содержатся сцены, которые кому-то могут показаться жестокими или излишне натуралистичными; если Вы к этому не готовы, – пожалуйста, воздержитесь от чтения.

Семья

Отца своего мы не помним. Он пропал, когда мама забеременела Ленкой. Когда Ленка родилась, он ненадолго появился, а когда мама ещё раз забеременела, — на этот раз, мной, — отец пропал навсегда.

Мама пыталась его искать, но бабушка была гордой и сильно возражала против этих поисков. И мама, наконец, сдалась.

Соседки судачили, что он «завербовался на Север», да там и сгинул. «Такого шикарного мужика Галька упустила. Сама виновата, дура».

Меня они за глаза называли «нагулянным». Когда я спросил у бабушки, что это значит, она сильно рассердилась и сказала, чтобы я не говорил ерунду. С соседками она потом «убедительно поговорила» и они прикусили языки — некоторые считали её ведьмой и откровенно боялись.

Дедушку я помню плохо — он умер, когда мне было около четырёх лет. Ленка его помнит получше. Он был инженером в «почтовом ящике» и его ценили. Бабушка говорила, что карьеру он сделать не смог «по некоторым обстоятельствам», но зато дали эту квартиру.

Мы с Ленкой думали, что дедушка на работе делал почтовые ящики, и они у него получались хорошие. А эта самая «карьера» — у него никак не получалась. Лезть во взрослые разговоры у нас в семье не разрешалось: бабушка за это могла отчитать строгим голосом — в такие минуты мы её боялись.

Мама в то время была акушером и работала в нашей больнице на две ставки, по сменному графику. Из-за этого её часто не было дома. Когда она была уже в возрасте, она шутила:

— Я, наверное, полгорода на руках держала!

Бабушка тоже была врачом. У неё была редкая специальность — психиатр-сексопатолог. Она работала в клиническом институте, в котором лечили только «ответственных товарищей». Бабушка была остра на язык и имела непростой характер. Когда подружки её спрашивали, чем же она всё-таки занимается, она смеясь отшучивалась:

— Поднимаю члены руководящим членам!

Карьеру бабушка тоже не смогла сделать, и по тем же обстоятельствам, что и дедушка: чтобы сделать карьеру, надо было вступать в Партию, но ни дедушка, ни бабушка этого не хотели. Да и кто бы их туда принял — Августа Карловича и Розу Фердинандовну, поволжских немцев, к тому же, не скрывающих своей лютеранской веры.

Да, они были российскими немцами, потомками чуть ли не первых немцев на Руси.

Поэтому, и русский, и немецкий языки в нашей семье были одинаково родными. Мы с Ленкой не чувствовали границы между языками и часто говорили, как это называла бабушка, «по-тарабарски»: в одной фразе смешивали оба языка.

С мамой это было можно. Бабушка говорила с нами либо только на русском, либо только на немецком языке. Если мы «включали тарабарский», бабушка переспрашивала: «Что?» или «Wie bitte?», в зависимости от того, на каком языке она желала с нами говорить. Так бабушка боролась с нашим «тарабарским».

Окончательно эта проблема решилась сама собой, — мы стали играть с соседскими ребятами, а они говорили только по-русски. А потом школа поставила на этом жирную точку.

Пока мы сами не научились читать, бабушка читала нам много книжек на русском и на немецком, — сначала это были сказки, а потом, и что-то посерьёзнее, — стихи Пушкина или Гёте, — а позже, повести и романы, по возрасту. Читать в нашей семье любили.

Бабушка пыталась читать нам Библию Лютера, но когда действия сюжета дошли до бегства святого семейства в Египет, мы с Ленкой испугались и расплакались; бабушка отложила эту затею на потом, пока не подрастём, да так и забылось.

Кроме родных для неё русского и немецкого, бабушка свободно владела английским и французским языками, а также латынью, которой она увлекалась в юности.

Её потребность в иностранных языках объясняется очень просто: в стране, где, как известно «секса не было», трудно было найти научную литературу по бабушкиной тематике. В её библиотеке, в основном, были иностранные книги, часть из которых ей «прямо оттуда» привозили её высокопоставленные пациенты.

Были и переводные книги, но чужие переводы бабушка не признавала:

— Если даже Лютер при переводе Библии сделал ошибки, то что говорить о другой литературе!

Да, авторитетов у бабушки не было. В Бога она верила, но говорила, что «храм у каждого в душе свой», и священникам не доверяла: посредники ей были не нужны. Одной из главных ценностей для неё была независимость.

Лет в шесть мы уже неплохо читали.

Первым иностранным языком для нас с Ленкой была латынь. Бабушка говорила:

— Если хотите много знать, читайте старинные книги!

Большая часть античной и средневековой литературы написана на латыни и многие из них были в бабушкиной библиотеке, часто в виде фотокопий.

Латынь завораживала нас… В её звучании нам слышалась особая музыка и казалось, у неё был даже свой «запах» — запах старины. Она казалась загадочной…

Вначале, этому языку учила нас бабушка, для чего сама переводила на латынь уже знакомые нам детские сказки: детской литературы на латыни не было. Знакомый текст позволял быстро догадываться о смысле слов. Правила и грамматику мы учили уже самостоятельно, когда стали постарше.