В Дафиаркам. Кетаб первый

Виктор Паршаков, 2023

Путь в далёкий северный Дафиаркам непрост – особенно для юной южанки, ведь север и юг воюют уже много-много лет. Но девушка упрямо верит, что её ведёт Пророчество, способное остановить кровопролитную войну. Жестокие бои, заговоры, удивительные способности, о которых нельзя никому рассказать – что ещё ждёт вас в этом опасном, но увлекательном путешествии? Надежда. Вера в себя и свои силы. И, конечно, любовь.

Нагхаб (Пролог)

Такого большого и гладкого зеркала не было больше нигде в королевстве. Король Дэмиан дер Вэйл заказал его специально для любимой супруги у мастеров соседнего Досдэрра. Жаль, что последние семь лет оно было плотно прикрыто покрывалом.

Но не сегодня.

Сегодня покрывало лежало на полу лазурным ворохом. С годами лазурь почти не выцвела, ведь портьеры в покоях королевы никогда не поднимали. В амальгаме, уже тронутой по краям чёрными оспинами, отражались канделябр и четыре огонька свечей.

Рядом, в неровном круге света — маленькие баночки с пудрами, красками, румянами, духами и притираниями. Кисточки — тонкие, всего в несколько волосков, и широкие, пушистые, похожие на дорогие дафиаркамские муфты. Кружевной батистовый платочек, в уголке сиротливо ютится вышитая анаграмма. Нить жемчуга, дорогого, нежно-розового, с южных берегов королевства Ниэндар. Тяжёлый ключ.

Ключ принцесса незаметно вытащила у отца из нижнего ящика стола, когда накануне посетила его покои для ежевечернего благословения.

Виоланта осторожно подула на кисточку. Голубое облачко взлетело вверх, пламя свечей качнулось. Мир непривычно замер, пристально глядя сквозь огромное зеркало на юную принцессу. Да и она сама никак не могла оторваться от своего отражения, так сильно изменившегося за последние полчаса. Белила спрятали восторженный румянец и россыпи рыжих веснушек, губы запылали ярко-красным пламенем, изумрудные глаза оттенила глубокая синева… Яркость красок, их неповторимый контраст — всё это было прекрасно.

Она была прекрасна.

Как мама.

Девочка находилась в комнате матери третий раз за свои долгие семь лет жизни. Она помнила, как впервые, разыгравшись и убегая от отца, со смехом влетела в поддавшуюся дверь, ведущую из покоев короля. Отец сразу стал серьёзным, поднял её, ещё совсем малышку, на руки и вынес прочь, передав кормилице Антуанетте. Во второй раз она проникла сюда с другой стороны, через комнату прислуги. Долго ходила вдоль стен, трогала портьеры и высокий балдахин над кроватью, затем прилегла на подушки и стала пристально смотреть на огромный портрет на стене. Мама… Девушка на портрете не улыбалась; но даже серьёзная, с недовольно сдвинутыми бровями, она всё равно была самой красивой на свете.

Мама.

Король нашёл Виоланту спящей глубоким вечером, когда прислуга уже с ног сбилась, разыскивая принцессу по всему дворцу. С того дня все три двери, ведущие в покои королевы, были заперты. Но детское упрямство вновь и вновь толкало нарушить запрет.

И вот, принцесса его нарушила. Стащила ключ у отца, тенью прошмыгнула к запертой двери и открыла тугой, еле-еле поддавшийся замόк.

На этот раз Виоланта не спешила. Перебрала платья в огромном шкафу, посидела за столиком для бумаг на аккуратной скамеечке, поиграла писчим пером. Затем подсела к туалетному столику у зеркала, выдвинула верхний ящичек, а там…

Выставляя на столешницу все эти маленькие чудесные скляночки, принцесса чувствовала себя героиней из сказки, нашедшей клад. Конечно, она видела на ярких лицах леди, посещавших дворец вместе со своими благородными мужьями-лордами, следы красок, красиво именовавшихся «косметикой». Если бы мама была жива, она, возможно, уже показала бы девочке премудрости макияжа. Но…

Прошло много времени, наверняка уже подали обед, а Виоланта всё никак не могла оторваться от лица в зеркале, взрослого, нереального, волшебного, ещё более яркого в обрамлении огненно-рыжих волос. Лицо то хмурилось, то подмигивало, то показывало язык, то складывало ярко-красные губы смешным бантиком, то просто улыбалось.

Пальцы осторожно прикоснулись к зеркалу. Гладкая, прохладная поверхность отозвалась тихим шёпотом. Это оказалось приятно, нежная щекотка заиграла внизу живота. Принцесса приблизила лицо, приникла к зеркалу лбом. Изображение стало огромным, заполнило собой весь мир. И мир изменился.

Комната исчезла. Удивительные ощущения поднялись откуда-то из глубины, накрыли с головой. Девочка завороженно наблюдала за их игрой. Чувства плавно перетекали одно в другое и становились образами, привычными с рождения. Любопытство пробежало по венам лёгкой поступью, стремительно, щёкотно — словно утренняя роса кольнула босые ступни. Изумление зашептало шорохом листвы на многовековом дереве от едва ощутимого дуновения ветерка. Но вот ветерок окреп, усилился, превращаясь в рокочущую бурю, которая рвёт небо величественными всполохами — так изумление стало восторгом. Затем прохладными струями, несущими свежесть, по телу принцессы разлилось наслаждение.

Никогда прежде она не испытывала подобного. Ощущения и переживания отражались в сознании Виоланты различными красками, звуками, запахами и вкусами. Они заполняли собой всё вокруг. Принцесса, боясь дышать, осторожно слушала их, пила их, любовалась ими, пропускала через себя.

Она уже не могла иначе.

Не могла не Чувствовать.

Это выглядело как настоящее волшебство. Значит, она волшебница? Девочка завороженно смотрела на своё отражение в едва проступающей сквозь кисею комнате, страшась спугнуть удивительные ощущения. Но нет, картинки не таяли, запахи, звуки и образы оставались, наполняя всё вокруг. Да, это действительно магия, как в сказках, что Антуанетта читает ей на ночь. Нужно рассказать папе, вот он удивится!

Виоланта осеклась. Нет. Папа будет недоволен, ведь она снова играет в запретной комнате покойной королевы Арнаэллы. Значит, говорить нельзя. Пусть это будет её тайна, самая настоящая, как у взрослых.

— Виоланта! — раздался голос.

От неожиданности она вздрогнула и не сразу узнала голос отца. Девочка повернулась и взглянула на короля, но вместо него увидела вихрь, грозу, сверкающие молнии и надвигающиеся свинцовые тучи. Нет, это уже не буря восторга, которую принцесса ощущала мгновение назад. Новая гроза была страшной. Боль, страдание, возмущение и злость вырывались наружу, теснясь в серых глазах короля. Принцесса испугалась. Так она Чувствовать не хотела. Но не Чувствовать не могла.

Она невольно попятилась. Чувства не уходили, наоборот — набирали силу. Контраст был слишком велик, стало больно, в висках застучало, голову словно сжал железный обруч. Мгновение назад она впитывала лишь наслаждение, сейчас же на неё обрушилась злость. Отец злился, и чёрная тугая волна беспощадно ударила, закружила, разбрызгивая шипящую ядовитую пену. Девочка зажмурилась, она уже поняла, что сейчас произойдёт: все чувства отца вот-вот прорвутся наружу. Грядущая неизбежность нависла огромным зверем, оскалила клыки и через миг ринулась вперёд.

— Папа, не надо!

Пощёчина больно обожгла щёку.

Виоланта сглотнула комок в горле, приоткрыла веки и робко взглянула на отца, как смотрят на солнце. Боль застила глаза, слёзы сами собой потекли по щекам.

Король вздрогнул, сам не веря в только что случившееся, попытался овладеть собой. Он никогда не поднимал руку на дочь до этого дня, но необъяснимая злость хлестала фонтаном. Сердце билось о грудную клетку, пальцы дрожали. С огромным трудом он заставил себя отвернуться, чтобы не видеть — чего? Слёз? Нелепой косметики на детском лице? Или огромного портрета жены за спиной принцессы?..

— Умойся и уходи отсюда, — наконец сказал он. Тихо и твёрдо. Очень твёрдо.

И вышел, так и не удостоив её взглядом.

Виоланта вновь взглянула на себя в зеркало. Из носа медленно тянулась струйка крови. Мир нехотя проступал сквозь кисею, воссоздавался из осколков. Совсем другой мир. Что-то безвозвратно сломалось в нём, на месте разломов восприятия образовались безобразные рубцы. Натянутые нервы не выдержали. Волшебница исчезла: комната наполнилась громкими всхлипами обиженной и непонимающей девочки. Она была ещё слишком мала, чтобы осознать власть прошлого, в которой безнадёжно долго находился её отец.

Проплакав всю ночь и забывшись под утро, принцесса проснулась абсолютно разбитой. Безразличие ко всему и ко всем сковало её тело. Она лежала в постели почти весь день, не реагируя на людей и еду, и лишь благодаря неимоверному усилию воли к вечеру, наконец, встала. Апатия держала её в своих цепких лапах ещё долго, и только спустя несколько дней постепенно сошла на нет. Но едва это случилось, она снова Почувствовала.

В тот вечер Виоланта незаметно улизнула от кормилицы и сбежала в сад. Заложенный много веков назад, он гордо возвышался над Антарианом, столицей великого Нэскайларда. Девочка сидела на резной белой скамейке, всматривалась в далёкие улочки и болтала ногами. Кованые звери на подлокотниках внимательно глядели на неё, гордо, но без осуждения. Принцессу это радовало, она терпеть не могла, когда её осуждали за ту или иную мелочь, сделанную в несоответствии с положением августейшей особы. А сейчас августейшая особа беззаботно болтала босыми — босыми! — ногами и жадно уплетала огромные сладкие ягоды. Липкий и густой карминовый сок обильно лился по подбородку прямо на платье. Виоланта рукавами размазывала его по щекам и отправляла в рот всё новые и новые ягоды.

Мир вновь был разломлен на части. Оттенки вкуса вспыхивали в сознании девочки словно фейерверки, а тот факт, что никто не упрекает её за совершенно некоролевское поведение, усиливал чувства ещё больше.

Каждое движение — на границе боли и наслаждения. Каждый звук — как мелодия, сладко щекочущая нутро. Все цвета — яркие и резкие, текуче окружающие со всех сторон. А вкус… По телу волна за волной бежали мурашки. Принцесса растворялась в ощущениях, отдавалась им без остатка, тонула в них. И не желала спасения.

Очередной вдох застрял в горле. Внезапная тревога поднялась со дна, подхватила, медленно потянула в бездну. Ласковые волны быстро превратились в водоворот. Девочка забарахталась на поверхности, услышав тихие торопливые шаги и шелест парчи. Сквозь пелену проступил сад, скамейка, головы зверей на подлокотниках, серебряное блюдо с ягодами. Дыхания по-прежнему не хватало, тревога росла: принцесса продолжала тонуть. Она невероятным усилием отставила блюдо в сторону, вскочила на ноги. Мягкая трава резанула босые ступни, словно лезвиями — ощущения были всё ещё очень остры. Виоланта побежала, стараясь скрыться в зарослях от приближающихся шагов и унять эту боль. Однако слух играл в злую игру, шаги дробно отражались от деревьев и кустов, сыпались дребезжащими осколками со всех сторон. Она догадалась, что приближается кормилица, а значит — наказания за испачканное платье и босые ноги не избежать. Девочка бестолково заметалась — и угодила прямо в руки Антуанетте, полной широкоплечей женщине с рыжими от веснушек руками и лицом.

— Вот вы где, ваше высочество! — воскликнула кормилица, хватая девочку за плечо.

Виоланта вскрикнула и попыталась вывернуться, но Антуанетта держала крепко. Сильные пальцы впились раскалённым железом. Девочка вновь вскрикнула, ей действительно было больно. Острота ощущений не покидала, боль нестерпимо жгла кожу.

— Вы только посмотрите на себя! — ахнула Антуанетта, потащив упирающуюся Виоланту в сторону дворца. — Всё платье перепачкано, а ваши щёки, а ваши руки! Сколько ж мыла-то надо, чтобы это всё отмыть да отстирать?! Ох, дать бы вам ремня, ваше высочество! Будь я вашей матушкой…

Матушка… Мама… Виоланта замерла. Мир резко раздвоился. Мамин портрет висит за спиной и отражается в огромном зеркале. Она снова здесь, в запертой комнате королевы. Но как? Она же волшебница, двери ей не помеха! Мамины брови гневно сведены к переносице, кулаки сжаты.

Мамины? Нет, её, Виоланты.

Антуанетта осеклась и резко побледнела, взглянув на девочку. Невидимый художник в одночасье мазнул по веснушчатому лицу женщины белилами. Ноги приросли к земле, пальцы разжались сами собой. Куда подевалась сопливая и неумытая семилетка, которую она только что тащила через дворцовый сад? Перед ней стояло каменное изваяние с жестоким и холодным лицом, на котором огнём горели изумрудные глаза.

Живое воплощение покойной королевы Арнаэллы, Вергаэльской бестии.

Виоланта ярко ощутила смесь страха, изумления и трепета, наполнивших Антуанетту. Они потянули к ней свои липкие пальцы, но натолкнулись на непробиваемую стену из гнева и злобы.

— Даже не думай об этом, прислуга, — процедила принцесса. — Место своё забыла? Ты никогда не будешь моей матерью! Никогда!

Из носа брызнула кровь. Кормилица в ужасе попятилась, вскинула руки. На неё надвигался комок ненависти. Виоланта сделала шаг, за ним ещё один, и ещё, каждый — словно по лезвию ножа. Антуанетта упала на колени. Дыхание перехватило, лицо исказила гримаса невыносимой боли. Женщина хотела отползти, но не смогла, тело сковали невидимые кандалы.

Девочка приблизилась. Зло посмотрела в испуганные глаза своей кормилицы. А потом — ударила.

Маленькая узкая рука звонко впечаталась в пухлую щёку.

Садовник нашёл их спустя полчаса. Заметался, поднял панику. Принцессу, залитую кровью, тут же отнесли в покои, внимательно осмотрели. Хвала Высшему, ран на теле девочки не было. Скорее всего, просто носовое кровотечение. Король неотрывно сидел у постели дочери, пока она не пришла в себя, затем долго расспрашивал её о случившемся. Но Виоланта так и смогла внятно объяснить, что произошло в саду.

Ран на теле Антуанетты тоже не было. Лекарь лишь развёл руками. Он не знал, отчего умерла кормилица её высочества.

Дэмиан дер Вэйл нашёл единственное логичное объяснение: на принцессу было совершено покушение. Заговорщики — или дафиаркамцы! — каким-то образом проникли во дворец, подкараулили Виоланту и попытались убить. Но храбрая женщина заступилась за неё и сама пала жертвой негодяев. Возможно, они использовали неизвестный яд. А затем их спугнул садовник.

Гвардейцы осмотрели каждый куст в саду, каждый уголок во дворце. Король усилил охрану, лично отобрал для защиты дочери самых надёжных людей.

Ничего не происходило несколько дней. Преступники или затаились, или решили оставить свою опасную затею. Однако вскоре серия допросов с пытками выявила среди слуг предателя — дафиаркамского шпиона. Дэмиан рвал и метал. Шпион сознался, что наблюдал за дворцом, но к покушению на принцессу он не причастен. Впрочем, его никто не слушал. Король хотел найти виноватого — и он его нашёл. Показательная казнь на главной площади Антариана собрала сотни зевак.

Спустя две декады после случая в саду Дэмиан дер Вэйл облегчённо выдохнул, радуясь, что всё наконец закончилось.

Король ошибся. Всё только начиналось.

***

Кастэр долго смотрел на рыжую девочку. Она смотрела на него, с тем же интересом и вниманием. Мужчина доброжелательно улыбнулся.

— Ваше высочество, разрешите осмотреть вас, — сказал он.

Принцесса кивнула, опустилась на стул. Кастэр подошёл, сел напротив, взял тонкое запястье. Пульс мерно забарабанил под нежной детской кожей.

— Откройте, пожалуйста, рот, — попросил лекарь.

Девочка задрала подбородок, открыла рот, громко сказала «А-а-а». Горло чистое, строение носоглотки нормальное. Проблема явно носила нефизиологический характер. Впрочем, именитый врачеватель понял это с самого начала, просто должен был убедиться.

— Благодарю вас. А сейчас закройте, пожалуйста, глаза, разведите руки в стороны, — попросил мужчина. — Теперь дотроньтесь указательным пальцем правой руки до вашего носа. Отлично, ваше высочество, а теперь указательным пальцем левой руки.

Координация также в норме, как он и ожидал. Кастэр улыбнулся, огладил свою пышную бороду. Девочка приоткрыла один глаз.

— Как вы себя чувствуете, ваше высочество? — спросил лекарь с улыбкой.

Она открыла второй глаз, тоже улыбнулась.

— Хорошо.

— Вы знаете, зачем я здесь?

— Да. Вы хотите узнать, почему у меня возникают приступы.

— Это из-за покушения? Я прав?

Принцесса смущённо опустила голову. Мужчина осмелился прикоснуться к её подбородку, приподнять его и заглянуть в изумрудные глаза.

— Вы не хотите говорить об этом? — тихо спросил он.

Девочка молчала. Кастэр убрал руку, улыбнулся. Ладно, зайдём с другой стороны. Лучшее лекарство — это хорошее отношение к пациенту. Главное, чтобы она стала ему доверять.

— Может, вы мне расскажите, как вы себя ощущаете во время приступа?

Виоланта вновь опустила глаза.

— Это секрет.

Секрет.

Лекарь еле сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Всё указывало на то, что он прав. Наверняка она понимает, что с ней происходит, просто не может объяснить — ни себе, ни окружающим. Или её попросту не слушают? Кастэр наклонился вперёд.

— Я никому не скажу, — доверительно шепнул он. — Честное слово.

Принцесса внимательно посмотрела на него. Лекарь ощутил, как внутри зашевелилась тревога. Мужчина поборол странное чувство и снова улыбнулся.

— Клянусь вам, — сказал он.

— Хорошо, — кивнула Виоланта и тоже наклонилась вперёд. — Во время приступа я знаю, что чувствуют другие люди, — прошептала она.

Вот оно. Как Кастэр и предполагал.

— Как это? — шёпотом спросил лекарь, с трудом уняв волнение и вновь накатившую тревогу.

— Я вижу, если кто-то злится, даже если он это скрывает, и тоже начинаю злиться. Я вижу, если кому-то приятно, и мне тоже становится приятно. Я начинаю бояться, если рядом кто-то боится, или радуюсь, когда рядом радуются.

Она вздохнула.

— Только радуются люди очень редко, а боятся, злятся и ненавидят часто, — тихо закончила она и опустила глаза.

— Понимаю вас, — кивнул Кастэр.

— Да? — Виоланта удивлённо подняла брови. Тревога моментально растаяла. — Вы тоже видите, что чувствуют другие?

— Конечно, это моя работа, — ответил мужчина.

— Значит, это не болезнь?

— Болезнь? Ну что вы, ваше высочество. — Он осторожно взял её за руку, понизил голос. — Но вы правильно делаете, что держите это в секрете.

— Почему? — шёпотом спросила девочка.

— Потому что людей часто пугает то, чего они не понимают. Я, например, много занимался, чтобы научиться угадывать чувства других, прочёл гору книг, принял много-много пациентов. А вы умеете это делать без всякого обучения. Это странно, верно?

Она кивнула.

— Вы принцесса, ваше высочество, а я — лекарь. Вы тоже хотите стать лекарем?

Она задумалась на миг, затем покачала головой. Кастэр улыбнулся.

— Я так и подумал. Поэтому давайте и дальше оставим это в секрете, хорошо?

— Но… — Виоланта опустила взгляд, свободной рукой принялась нервно теребить край платья. — Это так тяжело… Все эти чувства, они такие… такие сильные… мне потом становится очень плохо. Особенно когда я Чувствую гнев, страх и боль…

Слово «чувствую» она произнесла по-особенному. Лекарь мягко поймал её вторую руку, дружелюбно сжал:

— Тут я постараюсь вам помочь, ваше высочество.

Да, он действительно хотел помочь. Кастэр пока не знал, как, но очень хотел. А, значит, он найдёт способ.

— Вы научите меня не Чувствовать? — девочка с надеждой вновь подняла на него изумрудный взгляд. Тот же необычный нажим на слове «чувствовать». Она всё понимала, искала подходящее слово — и не находила.

Невероятно!

— Нет, ваше высочество. Любой человек, пока он жив, испытывает чувства. Это нормально, только для вас они острее, чем для других.

— Что же тогда делать? — спросила она.

Лекарь встал, не отпуская узкие детские ладони. Она поднялась следом — рыжая семилетняя девочка, маленький напуганный зверёк.

Он поможет ей. Обязательно.

— Не беспокойтесь, ваше высочество. Я что-нибудь придумаю.

***

В зале царил полумрак. Король сидел в высоком кресле у окна, изучая какие-то бумаги и делая короткие замечания. Министр, почтительно склонив голову, стоял рядом и часто кивал. Кастэр усмехнулся: тот был похож на нерадивого ученика, плохо выучившего урок, а седые виски и круглый живот добавляли ему не солидности, а, скорее, комизма.

Справа и слева от высокого кресла стояли несколько придворных. При появлении лекаря они переглянулись. Король поднял голову, слегка кивнул, дозволяя тому приблизиться.

— Ваше величество, — поклонился Кастэр. — Я бы хотел поговорить с вами наедине.

Дэмиан дер Вэйл взмахнул рукой, и придворные, бросив на лекаря любопытные взгляды, молча удалились.

— Слухи о недуге принцессы, — сказал Кастэр. — Они у всех на устах. Они не дают никому покоя, мечутся по столице. Возможно, даже по всему королевству. А это плохо. С этим нужно что-то делать.

— Ты здесь для того, чтобы напоминать мне очевидное? Как вылечить последствия пережитого шока у моей дочери, вот что меня интересует!

— Боюсь, ваше величество, это не лечится.

Король помрачнел. Лекарь поспешил продолжить:

— Я имел в виду, что медицина не поможет, потому что это не недуг.

Дэмиан дер Вэйл поднял удивлённый взгляд:

— Что? Ты смеёшься надо мной? Что это тогда?

Кастэр выдержал паузу. Он не знал, стόит ли говорить правду. С другой стороны, если он не скажет хотя бы часть правды, поток лекарей и врачевателей не прекратится. Тогда он не сможет остаться при дворе и дальше наблюдать за принцессой.

— Говори! — Дэмиан повысил голос.

— Похоже, покушение спровоцировало пробуждение Дара.

Король замолчал, пристально глядя на Кастэра. Другие лекари плели о недуге Виоланты не пойми что. Некоторые честно разводили руками, кто-то называл диковинную сложнопроизносимую хворь и требовал серьёзного задатка на лечение. Но Дэмиан чувствовал: с его дочерью происходит что-то необычное. И тут он получил подтверждение. Наверно, именитый врачеватель прав, иначе не попросил бы короля остаться наедине.

— Что это значит? — тихо спросил Дэмиан дер Вэйл.

— Такой Дар — большая редкость, однако я немного слышал о нём. Её высочество принцесса Виоланта-Иола, кажется, остро чувствует, что испытывают окружающие люди — и начинает испытывать то же самое: гнев, страх, боль… Это объясняет резкие перепады настроения, неадекватные реакции, странные высказывания, агрессию, слёзы…

— А носовые кровотечения?

— Это очень большая нагрузка на её организм. Она просто не справляется.

Король нахмурился. Опёрся о подлокотники кресла, положил подбородок на сцепленные руки. Не справляется. Она не справляется…

— Твои рекомендации. Как с этим бороться.

Кастэр тяжело выдохнул.

— Как я уже сказал, медицина не поможет, ваше величество. Принцесса должна научиться этим управлять.

— Ты можешь научить её этому?

— Я — нет, увы. Но я слышал, что способ есть. Однако…

Врачеватель замялся.

— Что? Говори! — приказал король.

— В Антариане это сделать невозможно, — проговорил Кастэр, тщательно выстраивая фразы. — Принцессе придётся уехать и несколько лет обучаться в… особом месте. Я не знаю, где, я лишь слышал, что дети с похожей м-м-м… симптоматикой часто не возвращаются после такого обучения. Если ваше величество соизволит, я могу попытаться узнать больше, но…

Он замолчал, глядя на короля. Дэмиан поднялся, прошёл по залу вперёд-назад, вернулся к креслу, но садиться не стал.

— Исключено, — произнёс он, глядя в окно. — Принцесса никуда не поедет.

Врачеватель поклонился. Принцесса никуда не поедет, это хорошо. Теперь нужно лишь убедить её отца оставить его, Кастэра, при дворе, чтобы он смог наконец понять, как развивается Дар. К тому же, ему на самом деле было искренне жаль девочку.

— Ваше величество, — осторожно начал он. — Скорее всего, с возрастом принцесса сможет справиться с этим сама. А пока я бы порекомендовал тщательно подобрать для неё круг ближайшего окружения.

Король посмотрел на него в упор.

— Что ты имеешь в виду?

— Принцесса остро чувствует то, что испытывают окружающие её люди. — Кастэр взвешивал каждое слово, боясь сказать лишнее. — Нужно подобрать таких людей, которые будут дружелюбны, миролюбивы, высокоморальны, эрудированы… Разумеется, надёжны: информация о странном поведении принцессы не должна просочиться дальше этих стен. Это касается всех контактов. Учителя, служанки, охрана, придворные. Нужно отказаться от поездок принцессы за пределы Антариана, в идеале — за пределы дворца. Полностью исключить все возможные встречи с агрессивными и неуравновешенными людьми. Тогда, во всяком случае, она не сможет причинить себе вреда.

— Ты можешь из окружения моей дочери выбрать подходящих людей? — спросил Дэмиан дер Вэйл.

— Да, ваше величество, несомненно.

— Хорошо. — Король сел в кресло. — Об этом Даре никто не должен знать. Никто.

— Согласен с вами, ваше величество. Подобная новость — или даже слух — вызовут кривотолки.

— Останешься при дворе. Однако не в качестве врачевателя, не в качестве советника. Это будет подозрительно.

— Я мог бы предстать перед принцессой как её шут.

Король удивлённо поднял брови:

— Шут?

— Да, ваше величество. Это идеальная должность. Я смогу присутствовать на церемониальных мероприятиях, чтобы наблюдать и оценивать, с кем из знати может общаться принцесса. Я смогу быть возле неё практически постоянно, и в случае чего предупредить новый приступ, переключив внимание на шутку. Будем надеяться, что с годами её высочество научится контролировать себя.

— Но многие лорды и придворные отлично знают тебя. Имя лекаря Кастэра гремит далеко за пределами Нэскайларда.

— Всего лишь имя. Не волнуйтесь. Уверяю: если вы дадите согласие, меня не узнает даже родная мать.

Дэмиан дер Вэйл задумался.

— Хорошо, — наконец произнёс он. — Оставайся как шут. Свободу перемещений и действий я тебе предоставлю. Но твоё поведение должно быть в рамках приличия.

— Несомненно, ваше величество.

Кастэр поклонился и вышел из зала.

Он был хорош в том, что делал. Коллеги часто обращались к нему за советом, иногда самых безнадёжных пациентов, наплевав на гонорары, отправляли к нему напрямую. Врачеватель не отказывал почти никому, деньги брал с удовольствием, и его имя уже вовсю гремело в столице, а также в других крупных городах — Орниане, Форниэле — и на северо-восточном побережье. Многие набивались ему в ученики, но тут Кастэр был непреклонен. «Жадничает, — шептались за его спиной коллеги. — Какой-то секрет у него есть, которым никак не хочет делиться». И были правы.

Не один — целых два секрета скрывал Кастэр от любопытных глаз.

Первый прятался у него дома, в тёмном чулане — это бережно хранимые фолианты, надиктованные дафиаркамским лекарем и собственноручно записанные Кастэром во время затяжной рахтаэльской битвы. Вряд ли кто-то ещё мог похвастаться подобным богатством: в Нэскайларде лекарское мастерство передавалось от врачевателя к преемникам, многие из которых даже не умели читать. В то же время в Дафиаркаме медицина преподавалась в имперской Академии, была сформирована целая наука, премудрости которой случайным образом однажды попали и в руки Кастэра.

Второй же секрет, куда более важный, заключался в тайной специализации умелого лекаря на уникальных случаях. Случай, что он наблюдал сейчас у принцессы, не имеющий к медицине ни малейшего отношения, был как раз таким.

Одарённые, особенные дети, способные улавливать чувства других, а также транслировать эмоции окружающим… Похоже, Виоланта-Иола дер Вэйл была именно таким ребёнком. Возраст спонтанного проявления Дара совпадал, симптоматика тоже: носовые кровотечения, синяки на теле, истерики, слёзы, увечья себе — обычные врачеватели усматривали в них лишь буйное помешательство на фоне падучей. Но Кастэр знал, что скрывается за этими проявлениями на самом деле: власть над сознанием людей, подчинение своей воле, сильная, на грани возможного, связь друг с другом.

Неудивительно, что рано или поздно за такими детьми приходили служители культа Высшего в особых, тёмных мантиях и увозили их в неизвестном направлении. Родители спокойно отпускали своих отпрысков с незнакомыми людьми, когда те забирали детей с собой. Это могло означать лишь одно: тёмные служители обладали ровно теми же способностями, многократно усиленными годами тренировок.

Кастэр свято хранил свою тайну. Он вёл обычную практику, продолжая то и дело встречать Одарённых детей по всему королевству и делая для себя зашифрованные пометки. Когда король Дэмиан прислал именитому лекарю официальное приглашение во дворец, чтобы исцелить принцессу Виоланту-Иолу, пережившую покушение и теперь пребывающую в состоянии шока, он быстро собрался и выехал в столицу. Он не собирался задерживаться во дворце: декада-другая, размышлял Кастэр, и девочка поправится. Работа пустяковая, а деньги серьёзные — кто ж от такого откажется? Но едва король озвучил, как ведёт себя принцесса, он сразу понял, что останется с ней надолго.

Карта симптомов полностью отражала первичное возникновение Дара. Лекарь не мог упустить такой шанс: служители вряд ли проникнут во дворец и заберут принцессу, а значит, появляется возможность наблюдать развитие уникальных способностей, тех, что будоражили сознание Кастэра уже несколько лет, с самого начала. Это настоящий подарок судьбы. Лекарь понял, что пойдёт на всё, лишь бы остаться около девочки, не допустив к ней ни других врачевателей, ни служителей Высшего — никого.

И он пошёл.