Инквизитор. Божьим промыслом

Борис Конофальский, 2023

Прошло пять лет с тех пор, как Иероним Фолькоф получил от Его Высочества титул барона.Теперь он, как требует вассальная присяга, должен воевать за интересы своего сеньора.Первая книга из новой серии будет интересна тем, кто любит "про войну"

Глава 1

Ледяной дождь с резким северным ветром докучал ему уже не на шутку. Невероятным образом проникая под горжет, дождь намочил верх стёганки под панцирем и холодил плечи и спину, вызывая озноб во всём теле. Отвык он от холода и походов. А тут ещё и нога, куда же без неё, уже начала ныть. Несильная, но тягучая и нудная боль стала донимать его потихоньку под этим проклятым ледяным ветром. Хотелось растереть колено, согреть и хоть как-то смягчить донимавшее его ощущение. Но как до колена добраться, если оно упрятано под великолепным наколенником?

Можно было бы попросить оруженосцев снять эту часть доспеха, но для этого ему придётся слезть с коня, а потом они долго и суетно будут снимать латы в темноте замёрзшими пальцами, ведь начинать нужно будет с наголенника. После ему не захочется опять садиться в седло, а захочется вернуться в шатёр, сесть в кресло, вытянуть ногу к жаровне, попросить Томаса согреть вина, пока Гюнтер собирает на стол какую-нибудь быструю еду. А потом, перекусив, захочется лечь в прогретые грелками перины. Да, ему бы этого… хотелось бы… хотелось бы… но нет… Нет, нельзя, весь этот день ему предстоит провести в седле, и лучше не позволять себе расслабляться. Даже в мыслях. А боль в ноге… Так сколько лет он её терпит? Потерпит и сегодня.

Рудольф Хенрик, возмужавший и заматеревший, с заметной щетиной на породистом лице, ныне близкий, неразлучный приятель Максимилиана Брюнхвальда, держит рядом с генералом лампу, которую дождь и ветер пытаются загасить. Но Хенрик прикрывает лампу от порывов ветра и дождя краем плаща, чтобы не угасла, чтобы идущие из деревни люди видели в темноте хоть какой-то знак на холме, где их ждали генерал и офицер.

— Чёртов холод, даже и не знал я, что в наших местах в ноябре бывает так холодно, — в который раз ругается полковник Игнасио Роха. — И что это за дождь? Это просто ледяная вода! У нас в горах зимой иной раз такой бывает. Но тут-то не горы…

— Так до Рождества уже меньше месяца, откуда же быть теплу, — замечает ему в ответ полковник Рене.

— Всё равно, чёрт бы побрал этот холод! — продолжает бурчать Роха. — Проклятые еретики, будь они, собаки, неладны! Ну кто воюет тогда, когда надо стоять на тёплых квартирах?! Безбожники! Что ещё о них сказать?!

Генерал поворачивается к нему и различает его в блеклом свете заливаемой водой лампы. Полковник кутается в промокший плащ, с его шляпы течёт вода. Игнасио не носит шлема, хотя Волков и напоминал ему про это, просил его носить. Но нет, не носит из глупого бахвальства, как и многие его мушкетёры. Старики, сержанты и корпоралы его полка носят только шляпы. С одной стороны, генерал не одобрял этакой беспечности, но с другой стороны, шляпы с заломанными кверху правыми краями полей стали символом полка, знаком мушкетёров Эшбахта. Которые в окрестных землях, и даже за их пределами стали в последние годы знамениты, а значит, и дȯроги. Сам герцог один раз не погнушался нанять две сотни дорогих мушкетёров во главе с их славным полковником для одного недолгого дела. Нанял их вместо арбалетчиков, всего половину от тех, что жили в землях барона, так как на всех у курфюрста Ребенрее не нашлось денег.

Мушкетёры из Эшбахта. Это название стало таким же известным в верховьях Марты, как и арбалетчики из Ламбрии, или пехота горцев, или жандармы короля. Волков был этому рад, он даже не запрещал людям, что жили на его земле, ходить в чужие походы под его вороном на флаге и называться именем его земли. Пусть зарабатывают, лишь бы драгоценные мушкеты не теряли. Пусть Роха, Вилли и другие офицеры, да и сами мушкетёры побалуют себя серебром. Главное, чтобы потом их жёны тратили добытые деньги в Эшбахте.

И пока что ни в одном деле солдаты не посрамили цветов его герба. Везде с гордостью и под барабаны они несли его знамя, даже когда дело было проиграно. А знаменосцев полка прапорщиков Франка и Клюгенау с другими офицерами кавалер Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, приглашал к себе за стол на рождественский обед. И только под его знаменем мушкетёры Эшбахта соглашались воевать, даже если нанимавший их военачальник был известен и родовит. Об этом мушкетёры и в своём договоре по найму записали первым пунктом: их знамя — чёрный ворон на бело-голубом поле. И никакого другого. Спасибо за то Рохе и Вилли.

— Кто-то идёт! — прокричал Георг Август фон Флюген; молодой человек спустился с холма и выехал чуть ближе к домам — и первым увидал отряд, который шёл из деревни на север.

— Флюген! — кричит ему полковник Рене. — Спросите, кто идёт.

— Либо это Леманн, либо Циммер! — заметил кто-то из выезда.

— Циммер? — переспросил Рене, и все офицеры, стоявшие подле генерала, кажется, стали усмехаться.

— Это идёт капитан Леманн! — кричит фон Флюген.

— Циммер, — едко замечает майор Дорфус, ставший вторым человеком в штабе генерала, — как нетрудно было догадаться, осчастливит нас своим появлением в последнюю очередь.

Едва различимы в темноте и дожде колыхались ряды пик, под сотнями ног чавкала грязь размытой дождём дороги. Из-за домов наконец вылезла голова большой колонны солдат.

— Капитан Леманн, с ротмистрами Хольцем и Рудеманом и со ста семидесяти двумя солдатами, прибыл, генерал, — громко доложил капитан, подъехав к холму и остановившись у рогаток.

Волков был совсем не в том настроении, в котором опоздание капитана сошло бы тому с рук; генерал довольно едко произнёс:

— Мы признательны вам, капитан, за то, что вы наконец соизволили к нам присоединиться.

— Извините, господин генерал, — отвечал тот чуть сконфуженно, — у выхода из лагеря случилась суета, мои солдаты перемешались с солдатами других рот, их пришлось ждать у входа и строить во второй раз.

— Вы видели капитана Циммера? Где он, где его люди? — спросил у него майор Дорфус.

— Когда я выезжал из лагеря, он уже строил своих людей.

— А майор Пруфф?

— Он завяз с большими пушками на деревенской площади, там огромная лужа и грязь, я его обогнал.

— Я так и знал, — зло буркнул генерал, — это всё из-за…, — он не стал договаривать, нельзя же жаловаться своим людям на маршала, который не дал ему забрать раньше его же орудия.

— Сапёры уже вытаскивают его. Пруфф скоро будет, — сказал майор Дорфус.

Волков только взглянул на него раздражённо, и Дорфус, не дожидаясь едких высказываний от генерала, прокричал Леманну:

— Капитан, ведите людей по дороге, река будет слева, а справа увидите костры, идите на них, там полковник Брюнхвальд укажет вам ваше место в баталии!

— Да, господин майор, — ответил Леманн и ускакал к своим людям.

Оставалось дождаться только капитана Циммера с двумя сотнями его людей и майора Пруффа с его пушками. Опять ему приходится ждать. А ведь ни дождь, ни холод, ни боль в ноге не затихают.

Где-то у околицы деревни, там, где шумно шевелится, уходя по размокшей дороге, солдатская колонна, слышатся голоса, кто-то перекрикивается. А потом оттуда к холму, на свет ламп, приезжает молодой вестовой офицер. Один из сержантов, что стоят внизу, машет ему лампой: сюда, генерал тут. Объехав палисад, весь промокший молодой человек останавливает лошадь у подножия холма перед офицерами. На нём ни шлема, ни шапки, наверное, потерял впотьмах; он кланяется и кричит:

— Господин генерал, вам письмо от маршала!

Вестовой достаёт из-под кирасы бумагу и протягивает её фон Флюгену, а тот уже въезжает на холм и отдаёт письмо Волкову.

Хенрик подносит лампу к генералу поближе, а пока тот распечатывает конверт, майор Дорфус спрашивает у вестового, кричит ему:

— Маршал просил что-то передать на словах?

— Да, он сказал, что будет очень признателен, если генерал передаст две свои тяжёлые пушки ему в центр.

Волков даже перестал распечатывать конверт, он, как и все присутствующие офицеры, уставился на вестового. Капли дождя падали на бумагу, размывая чернила. А всё недоумение от этой просьбы озвучивает полковник Рене:

— Но как же так?! Вчера на совете было решено, что все наши пушки останутся у нас на левом фланге, диспозиция была утверждена всеми присутствовавшими генералами!

— У нас люди тащат орудия полночи под дождём, — добавил майор Дорфус с явным негодованием. — И теперь их тащить обратно?

Но все эти вопросы, всё это удивление и возмущение были адресованы не тому человеку, поэтому вестовой только и сказал:

— Господа, мне всего лишь велено передать генералу фон Рабенбургу пожелание маршала.

Волков ничего не сказал, просто развернул бумагу и начал читать. Прочитал быстро и ничего нового из неё не узнал, вся суть уже была высказана словами. Поэтому он ответил в официальной форме:

— Передайте маршалу цу Коппенхаузену, что две мои пушки будут незамедлительно направлены к нему в центр. Но также сообщите маршалу, что из-за дождя и плохой дороги они не прибудут быстро. Тем не менее, я уверен, что майор Пруфф сделает всё от него зависящее, чтобы поспеть на новую позицию до рассвета.

— Я всё передам маршалу, — заверил вестовой и тут же ускакал в темноту, в дождь.

Ну и, конечно же, Волков был вынужден выслушивать брюзжание своих офицеров, среди которых больше иных высказывал своё недовольство полковник Роха:

— Мало того, что он забрал у меня шестьдесят мушкетёров и сто аркебузиров, так он ещё и главные пушки у нас отбирает!

Генерал же ничего не отвечал своим офицерам, он только вздохнул. Конечно, он не собирался отдавать свои пушки в центр, но на конфликт с маршалом ему идти не хотелось. Волков решил, что всё утрясётся само собой. Он чуть повернулся к Рене и спросил его, обращаясь в простой форме, по-родственному:

— Рене, друг мой, напомните, как называется эта деревня?

— Гернсхайм, господин барон, — так же не по форме отвечал ему полковник Рене.

— Кажется, здесь есть колокольня?

— Да, у них здесь есть неплохая кирха с колокольней, а почему вы интересуетесь, господин барон?

— Просто я хочу знать, сколько времени осталось до рассвета. Думаю, мы услышим колокол, зовущий к заутренней молитве.

— Полагаю, что услышим, а до рассвета осталось ещё часа полтора, — заметил майор Дорфус.

— Вот и прекрасно, — отозвался генерал, — а это, — он стал вглядываться в дорогу, что шла между домами, — никак капитан Циммер там показался?

Один из молодых господ из выезда генерала съехал с холма к дороге и крикнул:

— Флюген! Там, кажется, кто-то идёт?

И тот тут же прокричал в ответ:

— Да, идёт колонна!

— Будем надеяться, что это Циммер, — произнёс Рене.

— Ну наконец-то, — бурчал Роха.

— У вас острый глаз, господин генерал, — заметил Дорфус.

Да, глаза его ещё не подводили. Он здесь, на холме, был единственным, кто разглядел в темноте приближающихся солдат. Прошло совсем немного времени, прежде чем генерал и офицеры увидели человека, бегущего к холму от колонны. Волков даже не сразу понял, кто это к нему бежит, лишь когда тот подбежал, всё стало ясно.

— Капитан Циммер прибыл, господин генерал!

— Капитан Циммер, вы прибыли один? — едко поинтересовался у него майор Дорфус. — С вами есть какие-нибудь люди?

— Ах да, простите, — поправился капитан, — со мною ротмистры Пильнье и Бродкуммер и сто шестьдесят семь солдат и сержантов.

— Где ваша лошадь, капитан? — вдруг поинтересовался у него генерал.

— Лошадь? — растерянно переспросил Циммер.

— Да, где ваша лошадь? — продолжал Волков. — Днём, в поле, когда мы с маршалом осматривали местность, вы, если я не ошибаюсь, были на лошади. Почему же вы сейчас без неё?

— Мой денщик…, — начал капитан и замолчал.

— Что ваш денщик? Украл вашу лошадь? Съел её? Потерял? — продолжал генерал задавать вопросы. Казалось бы, вопросы были смешные, как и сама ситуация, но тон командира был таков, что даже нагловатый полковник Роха, и тот был абсолютно серьезен.

А бедный капитан пыхтел и заикался:

— Мой денщик… В лагере такая сутолока, суета… Мой денщик пошёл седлать коня, но не нашёл седла…

— Что? Не нашёл седла? — удивился Волков.

Тут уж Роха не сдержался и начал смеяться, а за ним и другие офицеры стали тихонько посмеиваться.

— Да… Он не нашёл седла… Говорит, что оставил его возле палатки, а когда пришло время седлать коня, его там не было. А солдат нужно уже было строить… Вот я и пошёл без лошади, а ему сказал искать седло… А как найдёт, ехать ко мне.

Офицеры, и особенно молодые господа из выезда генерала смеялись над болваном уже в открытую. А вот генералу было не смешно.

«Несуразный человек». Волков смотрел на этого молодого офицера и повторял про себя эти слова. Даже вид его был несуразен. Даже шлем… Он ему, кажется, мал. Шлем так нелепо, чуть криво сидел на голове капитана, из-за чего Циммер выглядел скорее комично, чем основательно.

«Ну какой из него офицер; над ним, скорее всего, за спиною потешаются его же собственные нижние чины».

***

Верные люди в Фёренбурге сообщали курфюрсту ещё летом, что местные общины еретиков грозятся открыть городские ворота, если прославленный маршал еретиков ван дер Пильс придёт к городу. А ван дер Пильс и вправду стоял на реке Марте, у местечка Санкт-Гоар, лагерем, в котором было не менее семи тысяч человек пехоты. Он собирал провизию и зачем-то лодки. Просто так такое не делают. Особенно герцога и его людей волновали лодки. К чему ему они? Было ясно, что он что-то замышляет. Но время шло, а ван дер Пильс не двигался с места. А вот общины безбожников в Фёренбурге вооружались — и обнаглели настолько, что стали ходить по городу вооружёнными отрядами и даже подходить с оружием к храмам и грозить отцам Истинной Церкви, требуя от них какого-то сатанинского покаяния. Идти в город и перерезать нечестивых герцог всё никак не решался, город был в своём праве и не был в сеньорате герцога, поэтому Его Высочеству приходилось проявлять щепетильность, чтобы не поссориться с городским советом. И не подбить город на прямое противодействие и отказ выплачивать так нужные герцогу сборы за дороги, торговые пошлины, пристани, рынки и за прочее.

И поэтому герцогу приходилось содержать на севере своей земли немалые силы и, плача вместе со своим казначеем над расходами, платить добрым людям немалые деньги.

А время шло, миновало лето, а за ним ушел и сентябрь. Ван дер Пильс так из лагеря и не вышел, а в начале октября купчишки ушлые сообщили герцогу, что проклятый маршал безбожников, оставив в лагере своего заместителя, отбыл на север с малой свитой. Стало ясно, что в этом году кампании не будет. Курфюрст перекрестился, облегчённо вздохнул и распустил нанятых солдат, а своих солдат и вассалов отправил на квартиры и по домам. А сам предался размеренной жизни без волнений. А уже в начале ноября ему донесли, что проклятый безбожник ван дер Пильс вернулся в лагерь и привёл с собой ещё около тысячи человек, набранных на севере. Говорят, что это были аркебузиры. И много кавалерии. А что было ещё хуже, так это то, что через пару дней к Санкт-Гоару подошли три небольшие галеры. И видевший их купец божился, что у тех на носах видны пушки. Вот тут-то всё окончательно прояснилось. Ван дер Пильс вовсе не отказывался от похода на земли герцога, просто для этой цели он набрал лодок, барж и галер. Это чтобы не тащить по осенним, раскисшим от непрерывных дождей дорогам большой обоз десятитысячного войска. Теперь он всё, что ему нужно, повезёт по реке. По славной реке Марте, а из неё войдёт в реку Эрзе и поднимется до самого Фёренбурга, и при этом ему не придётся биться насмерть за мосты и переправы, чтобы подойти к Фёренбургу. Зачем ему эти мосты, зачем переправы, если у него столько лодок, барж и галер? Только тут герцог и его двор поняли, какая опасная ситуация складывается вокруг столь важного и в военном, и в финансовом отношении города. Герцог был вынужден срочно занимать деньги на новое войско. А срочно — значит дорого, но у него не было выбора. Фёренбург стоил дороже.