Глазами смерти

Виктор Никифоров

Сборник размышлений, рассказов, историй и секрет. Все, что нужно знать об этой книге, прежде чем открыть первые ее страницы – это любовь к секретам. Разгадка очень рядом, но сможешь ли ты ее найти? Книга содержит нецензурную брань.

МЕЧТАТЕЛЬ…

— Я, танцующий бог на земле и мой танец — любовь!

— Но ведь ты совершенно один. Тебя слишком давно не видели в окружении рьяных девиц, чтобы ты на себя примерял этот статус, лишенный всех чувств.

— Разве это мешает быть богом? Иисус не мог доказать пред судом, что он божий сын, от меня ты чего хочешь??

— Да, просто, правды. Признай уже, что ты завернул это все для красивого словца и не более того. Никто не поругает, не осудит, не убьет, в конце концов. Ты ж просто комедиант и танцуешь от слова «паршиво».

— Правды… ну, давай попробуем начать, хоть сегодня.

— Ну, давай!

— Тогда слушай. Я пишу ей каждую ночь, что люблю не за свет невечерний на небе ночном, не за голос, которым и горы можно свернуть и реки против течения повернуть, а за то, что в объятиях ее я свободен от всех. Но ей мало. Она просит чего-то еще. А я не могу дать больше того, что действительно чувствую в этот миг. Не могу, не умею, не буду.

— Эгоист! Любишь только себя одного.

— Погоди судить, выслушай, раз уж начали этот разговор. Она просит, чтобы я никогда больше не трогал ее, а я трогаю будто назло. Не целовал, а я, словно, клещ врезаюсь в губы, что меня не оторвешь. А потом, когда дымка сойдет, и глаза обретут новый цвет, я пойму все и протрезвею. И признаюсь, что понял ее. Признаюсь, в каждом слове, и каждой ее просьбе. Поддержу раз настолько не мил. Раз тошнит от того, что приходится через себя делать шаг. Я ж не делаю, я просто живу. Влюбляюсь, переживаю и отпускаю. На волю птицу выпускаю и не жалею ни о чем.

— Ты же делаешь ей больно, скотный ты двор.

— Больно? А целовать замурованные стены, а обнимать срубленные дубы, а кричать самые нежные стихи, только чтобы пробиться сквозь двери, за коими пустота — это не больно?

— Ладно, черт с тобой, жалься!

— И буду, раз растравил, черт лысый. К другой спешишь, хоть на край земли, через все города, без купюры в карманах, и, зная, что все это нужно только тебе. Но мчишься. Важно. Необходимо. Ест что-то внутри. Хочешь увидеть, обнять, а даст Бог и объяснить еще раз, как это хорошо — спешить без гроша к человеку, который не здесь. Приходить и стоять у дверей, и не знать пустят тебя или нет. И даже если не пустят, возвращаться, но думать о ней.

— А она что же садистка?

— Мазохистка! То откроет дверь, то закроет, играет на нервах своих же страстей. Дура. От таких поворотов раны словно гниют и кровоточат, все никак не могут зажить.

— Ну, может и не дура. Может проучить решила тебя, дурака.

— Да черт ее разберет. Качели. Есть девушки шаг вперед и четыре назад, а есть девушки — качели! Туда, сюда и самой не понять, где ж нормально. А нет, кажется, когда седоков нет в седле все нормально или…

— Примеры у тебя конечно, хоть головой о стену бей…

— Нет. Нельзя. Ведь любишь! Или вот еще, как тебе эта? Та, которая вечно в работе и занята, а, когда свободна, то ты в этом списке свобод априори не значишься, друг. Потому что не вписан в события жизни и рок. Потому что никто. А ты ищешь с ней встречи, зовешь, распыляешься на слова и прощаешь ей память золотой рыбки, и прощаешь ей все, потому что не можешь ей предъявить, что так делают только тупые овцы, да козы, которые сами себя не уважают и других ставят в ноль.

— Ну, а выход какой-нибудь есть?

— Да! Сказать напрямую — нет! Встретиться и сказать напрямую, что не то. Я же не Аполлон, не Македонский, не Ален Делон. Не обязан словить кайф и славу всех этих взглядов. Мне хоть один бы поймать, так словлю, и свалю из сетей интернет, и повсюду закончу свои напевать, бесконечно сопливые, тексты. А зачем? Для кого? Для нее? Так она уже здесь, под рукой и со мной говорит, битый час. А пока… я один, словно цикас, лишенный удачи чувствовать вкус ее губ в эту ночь.

— Эко тебя развернуло. Ты хоть соберешься? Или за сигарету и виски?

— Да я ж не пью, не курю, хоть и чешет под сердцем, вот тут что-то чешет, скребется, возможно — душа.

— Или совесть… стольких попортить в поисках своего…

— Да, что ты знаешь о поисках своего. Когда ты для нее, хоть в огонь, хоть под воду, а она, остолоп, все молчит и молчит, и звезда ей с небес не расскажет, как сложно любить в тишине одному.

— Неужели никто тебя не любил?

— Любил, не любил, я не знаю, а знаю, что в эту конкретную ночь я один, и тебя бы забросил, но ты мой единственный друг на границе путей междуречья.

— Тебе бы книги писать.

— А что толку? Мне бы одну, да скурить лет за 30 — 40 теперь. А уже самому, хоть готовься к поклону земле. И придумали ведь хоронить, лучше б в вечном огне догорать, так как жизнь прогорал я насквозь, и не страшно было огня и развеяться по ветру.

— Кремация, вроде еще в моде.

— Да далеко, сучка крашена, столько ехать, да ради таких услуг, проще уж окапаться в земле. Но устала земля от врагов и поэты ей не нужны. Отдохнуть бы от крови, болезней и мук, а она все в себя, и молчит…

— Вот ты поэт, тоже. А как же прийти, оградку справить, покрасить, вспомнить…

— Да, что ж мне, вспомнить больше негде, что ли?? Да и бог с ним, а нынче бог черт его знает где, кроме меня, что танцует над звездами в ночь. Да и я чересчур человечен.

— Ницше бы тобой гордился, наверное.

— И ты знаешь, что я вдруг понял.

— Что же?

— А вся жизнь бумеранг. Вот ты сделал кому-то плохо. Нагрубил, унизил или просто отвернулся от человека, а оно к тебе прилетит. Годы выждет, а прилетит. За свои проступки, я уже так словил, что сполна, поделиться могу. Ну, а вы дорогие мои, что же думаете, вас избежит? Нет, не будет он мимо лететь, прямо в голову впишет вам суть. А она дорогая — проста! Если шанс не даешь, то сама будь готова к тому, что и ты не получишь его никогда. Коль обидел, так будь волен подставить щеку и в ответ удержать под ударом судьбы свою масть. Не прогнись, да что там, переживи. Я тебе так скажу: бумеранг лучше всякой причины расскажет за то, сколько слез кто, когда проливал. И пускай адресата на нем не найдешь, он нагонит любого всегда.

— Безысходность. Гиена. Трактор…

— Лобода. Компромисс. Суета.

Смех до слез.

— Ну, ты же понимаешь, что на все нужно время.

— Нет, я понимаю только одно — каждому нужно уметь делать шаг, а дальше разбираться по обстоятельствам. Голова в песке и вечные думы за других, за двоих, и вообще за всю вселенную, привести может только к одному: цикас умрет, вот и все…