ГЛАВА 2

Виктор Владимирович Бондарюк, 2018

Сможет ли человек, зная что он единственное живое существо на земле, надеяться на то, что его ещё может ждать что-то хорошее? Каково это, живя в обнесённом гигантской стеной, разрушающемся от времени аналоге Эдемского сада, осознавать что для своего создателя ты просто рядовой элемент системы. Об этом расскажет история нашего современника Адама Фёрста. Обычного человека, попавшего в необычные обстоятельства.

7

9 августа 2947 года от Рождества Христова, утреннее солнце, пройдя сквозь вековую грязь древнего окна, пробившись через мятые и погнутые от времени закрытые жалюзи, выхватило из полумрака небольшой захламлённой и давно не прибиравшейся комнаты летающие в воздухе пылинки. Одна из рождённых лучом света полосок, запутавшись в никогда не знавших стрижки волосах, лежала на лице Адама, заросшем длинной неухоженной бородой. Он спал на спине, лёжа на узкой кровати, застеленной ветхим рваным бельём, укрывшись грязной тряпкой, бывшей когда-то простынёй, из-под которой выглядывало уже очень давно не ведавшее мыла тело, а точнее, плечо с шрамом цифры 22.

Пластиковые панели, укрывавшие стены от пола до самого потолка, растрескались от времени, давно поменяв изначально казённо белый цвет на грязно-серый тон многовекового налёта, который придавал итак не самому уютному помещению безрадостный вид совершенного упадка. У открытой, с следами облезлой краски двери висело небольшое зеркало, явно бывшее когда-то частью научного прибора, а ныне прикреплённое к стене обломанным куском провода. Среди разбросанных тут и там одинаковых обёрток питательной смеси, какого-то хлама, пустых склянок и кусков мятой бумаги совершенно отсутствовали личные вещи. Единственным украшением комнаты служило большое количество цветных верёвочек, повязанных на единственном, с кривыми облупившимися алюминиевыми ножками колченогом стуле, что стоял на давно немытом полу, у стола, заваленного грязной посудой с засохшими же остатками питательной смеси.

Висящая под потолком маленькая камера, не отрываясь, смотрела на спящего. В какой-то момент рядом с чёрным стеклом её ока загорелась лампочка, и жалюзи, тут же ожив, пришли в движение. Болезненно зажужжав невидимыми моторчиками, они натужно, со срывами начали открываться, пуская в комнату заливавшее внешний мир солнце, которое постепенно начало заполнять собой все внутренне пространство похожего на мусорную свалку помещения.

Яркий свет, сменив полумрак, высветил лицо спящего, зрачки которого под закрытыми веками тут же начали нервно метаться из стороны в сторону. В надежде укрыться от потревожившего солнца Адам, медленно просыпаясь, рефлекторно зажмурился, а затем, прикрыв глаза рукой, недовольно скривившись, повернулся на бок лицом к стене, с панели которой на него смотрело неумело нарисованное улыбающееся женское лицо, в котором едва уловимо можно было узнать Риту. Приоткрыв веки, он посмотрел на рисунок и через паузу выдавил из себя скрипучим спросонья голосом: “Доброе утро, красотка”. “Доброе утро, Адам”, — произнёс ГОДсис. Не обращая внимания на прозвучавший голос, Адам, погладив пальцами рисунок, проговорил: “Что нового?” “Сегодня 9 августа 2947 года, текущее время 7 часов 3 минуты”, — сообщил ГОДсис. “Да насрать мне”, — не поворачиваясь и все так же глядя на рисунок, равнодушно процедил Адам. “Информация о текущей дате обязательна по информационному протоколу”, — сказал ГОДсис. “А мне плевать на Твои протоколы, впрочем, как и на Тебя, — проворчал Адам, громко испортив воздух, — чего так рано разбудил?” “Я заканчиваю сбор урожая и важную селекционную работу. К тому же ещё двое ангелов вышли из строя”, — ответил ГОДсис. “Вот уж событие века? — сыронизировал Адам. — Кому нужен этот долбаный урожай, который собирают эти постоянно ломающиеся идиоты?” — лениво продолжил он. “Наша задача — делать то, ради чего мы созданы”, — назидательно ответил ГОДсис. Не вставая, Адам повернулся к камере и, постепенно распаляясь, заговорил: “Слушай, когда-то давно, лет так девятьсот тридцать назад, я сам бы мог рассказать Тебе, что такое чувство долга и ответственное отношение к делу. Но тогда в этом был смысл. А сейчас? Его нет! Мне что, одному понятно это? Ты ухаживаешь за никому ненужными растениями, собираешь урожай, которым никто не воспользуется, в месте, которое скоро превратится в руины от старости и постоянных землетрясений!” “Я собираю урожай, потом что в этом моё предназначение, — ответил ГОДсис. — Я создан, чтобы сохранить и приумножить то, что Мне доверено”. Граничащая с яростью злость захлестнула Адама, и он слишком неожиданно бодро для только что проснувшегося человека, рассержено вскочил с кровати. С ненавистью глядя в глазок камеры, спросил: “Ладно, пусть так. Но почему Ты мне не даёшь его есть, ведь я голодаю, а собранное Тобой просто бессмысленно гниёт?” “Потому что это не предусмотрено программой, — спокойно ответил ГОДсис. — Я провожу научные исследования. Работая для поддержания семенного потенциала и воссоздания утерянного, делаю то, ради чего создан. А тебе достаётся то, что остаётся от этой важной селекционной работы”. “Это называется отбросы! — закричал Адам. — Ты отдаешь мне то, что хочешь выбросить! Это унизительно, козёл! К тому же меня достало слушать лекции о Твоём предназначении! И я уверен, что если бы здесь помимо меня был бы хоть какой-нибудь сраный червяк, то и он бы уже понял, что то, чем Ты занимаешься, это тупик! Почему же тебе это до сих пор непонятно, железный Ты чурбан?! — кричал взбешённый Адам. — Там за стеной пустота. Открой ворота, и пусть если не я, то хотя бы эти сраные деревья выберутся отсюда! В этом будет хоть какой-то смысл!” “Это противоречит протоколу безопасности, — все так же спокойно ответил ГОДсис. — Центр 3 переведён в режим автономной жизнедеятельности, и поэтому ничто не может покинуть пределы периметра”. “Но пойми Ты, тупица электронный! — уже не кричал, а, кипя яростью и играя желваками, шептал Адам. — Ты же сам сказал, что мы созданы сохранить и преумножить то, что нам поручено. Но Ты же лучше меня знаешь, что весь периметр держится на честном слове. Время двигаться дальше. Ничто не вечно, и все здесь разрушается. Возможно, там, за стеной, которая тоже рано или поздно падёт, где-то есть жизнь. А ни я, ни мои предшественники не видели ни одной живой души почти тысячу лет. Все они до меня, а теперь и я бессмысленно торчу с Тобой здесь, тупой железякой, которая придерживаясь своих сраных протоколов, медленно убивает весь периметр своей заботой!”

Выговорившись и махнув в отчаянии рукой, Адам, тяжело вздохнув, схватил одну из лежащих в стопочке ленточек и начал повязывать её на спинку стула. “Я очень хочу, чтобы этот день был последним на земле”, — шептал он. Затем, взяв простыню, которой только что укрывался, и повязав её через плечо, подошёл к зеркалу и, глядя через него в объектив следящей за ним камеры, прошептал, спрашивая сам себя: “Для чего я Ему это всё говорю?.. — шмыгнув носом, он расстроенно продолжил: — хрен с Тобой. Ничего не делать еще хуже. Где там эти уроды?” “Этот твой ритуал имеет хоть какой-то практический смысл? — спросил ГОДсис. — Интересно, но ты первый, кто стал делать это”. “Если бы я был посмелей, то давно бы уже перерезал себе вены или сделал бы с собой ещё чего-нибудь, — зло ответил Адам. — Но вместо этого уже не помню, сколько лет, загадывая одно и то же желание, я повязываю ленту для того, чтобы видеть его силу, ожидая часа, когда оно сбудется”, — с видимым спокойствие произнёс Адам. “В этом нет логики, — выдержав паузу, проговорил ГОДсис, — ведь рано или поздно настанет твой последний день, и ты обязательно умрешь, вне зависимости от того, повязываешь ли ты эти кусочки ткани или нет”. “Я это и без Тебя знаю. Не важно, чего ты хочешь, важно, как сильно. И эти обрывки ткани напоминают мне о том, что раз я ещё чего-то хочу, значит, пока жив”, — зло ответил Адам. “Странное логическое противоречие. Ты просишь себе смерть, чтобы подтвердить, что ещё жив, — произнёс ГОДсис и, помолчав секунду, продолжил: — Но ты вправе делать то, что не противоречит протоколам…” “ЗАТКНИСЬ! — перебил Адам невидимого собеседника яростным криком, эхом разнёсшимся по пустым коридорам полуразрушенного здания. — Достал уже. Я сыт по горло этими разговорами о протоколах и остальной Твоей херне!” В комнате повисла тишина, которую через время нарушил по-прежнему невозмутимо спокойный голос ГОДсис: “Несмотря на то что твои мысли о необходимости перемен рождают определённое логическое противоречие, они имеют определенный смысл. И Я обещаю подумать об этом. А сейчас будь добр, займись вышедшими из строя ангелами, которые находятся у яблочного дерева, в дальнем круге сектора “Змея”. Тебя проводить?” Адам, тяжело вздохнув и вернувшись к зеркалу, посмотрел на свое постаревшее отражение тоскливыми глазами: “Я здесь столько времени, что, кажется, уже изучил каждую травинку этого зелёного ада… Сам разберусь”. “Это хорошо, потому что сейчас я занимаюсь дефрагментацией дисков и мне нужно будет на какое-то время отключить систему видеоконтроля ближнего круга. Доброго дня, Адам”, — произнёс ГОДсис, и лампочка у зрачка объектива погасла. “Доброго… дня”, — зло передразнив, ответил Адам, выходя из комнаты.