Пешеходное море

Виктор Васильевич Кабакин

Спустя много лет после гражданской войны четверо молодых людей ищут клад, который закопал сбежавший из России белогвардейский офицер. При этом им приходится преодолевать много трудностей, в том числе встречу с опасным преступником, сбежавшим из тюрьмы.Повесть в 2015 году получила диплом литературного конкурса «Золотое перо Руси» и заняла первое место в конкурсе МВД России «Доброе слово».

© Виктор Васильевич Кабакин, 2020

ISBN 978-5-0051-7030-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор Кабакин

Пешеходное море

(остросюжетная повесть)

Николай брел по дну студеного моря уже минут сорок, крепко стиснув зубы от почти нестерпимой боли в окоченелых мышцах. Иногда ему казалось, что он не сделает больше ни одного шага — холодная, почти ледяная вода, доходившая ему до груди, словно стальным панцирем, сжимала все тело. Тяжеленный тулуп давил на плечи, болела не совсем зажившая от раны рука. Однако он упрямо шел, не оборачиваясь назад. Там, за спиной остался город, и до него изредка доносились звуки винтовочных или пулеметных выстрелов. Это был теперь для него чужой город.

Впереди в предрассветной мгле появился смутный силуэт лодки. Дважды мелькнул неяркий свет фонаря.

— Это вы, Николай Сергеевич? — послышался с лодки приглушенный женский голос.

Он попытался было ответить, но вместо звуков из онемевшего от стужи горла и неповоротливых губ вырвался только хрип. Тем не менее молодая женщина, сидевшая в лодке, узнала его и обрадовано вскрикнула. Лодка развернулась и быстро стала приближаться к Николаю. Женщина крепко схватила мужчину под мышки и, напрягая все силы, помогла ему выбраться из воды.

— Боже, миленький мой, да вы совсем закоченели, — нежно лепетала она, освобождая Николая от тяжелой и мокрой одежды. Обессиленный, он почти не протестовал, даже когда она оставила его полностью обнаженным. После студеной воды он перестал ощущать холод. Женщина достала из мешка бутылку самогона, зубами вытащила пробку и, наполнив жидкостью ладони, энергично растерла тело мужчины. При этом она не переставала приговаривать.

— Сейчас, сейчас, любый ты мой. Я не дам тебе захолодеть…

Она переодела его в сухую одежду, которая была у нее в лодке, налила ему полный стакан пахучего спирта. Мужчина залпом выпил, едва не поперхнулся, поморщился и с наслаждением ощутил, как жгучее, блаженное тепло, образовавшееся внутри живота, стало медленно расходиться по телу, достигая самых кончиков ног и рук.

— Надо плыть, Мария, — тяжело ворочая языком, проговорил он.

— Сейчас… Сейчас, миленький вы мой. Ты лежи, я сам буду грести. — Она не замечала, что перескакивала то на «вы», то на «ты».

— Я чуть отдохну, потом сменю тебя. Скоро начнет светать.

Он оглянулся на далекий Ейск, который медленно проплывал слева от него. На другой стороне города бушевал сильный пожар. В морском порту, похоже, горели склады с углем и зерном. Он представил, какая там сейчас творится суматоха. Потом с каким-то тупым равнодушием подумал, что население может остаться без топлива и хлеба. До настоящей теплой погоды и нового урожая еще далеко. Однако какое, собственно, ему теперь до этого дело, если в России фактически рухнула цивилизация.

…На просторах страны кипела гражданская война, и город два года был в руках Добровольческой белой гвардии. Потом в начале февраля 1920 года, незадолго до прихода Красной армии, в Ейске началось восстание большевистского подполья. За пару дней восставшие разоружили стоящий в городе трехтысячный гарнизон. Когда он, капитан Арсентьев — деникинский офицер, узнал об этом, то был возмущен тем, что хорошо вооруженный гарнизон сдался горстке мало обученных людей фактически без боя. Он называл сдавшихся солдат и офицеров предателями и требовал расстрела военного коменданта города. Капитан Арсентьев командовал одной из рот марковской дивизии, направленной по указанию Деникина на подавление большевистского восстания. Казалось, власть в городе снова перешла к «белым». Но спустя несколько дней полки Красной армии, прорвав фронт, неожиданно очутились в Ейске.

Почти четыре недели Николай Арсентьев прятался в хате молодой одинокой вдовы — казачки Марьи, у которой снимал комнату на краю города возле лимана и которая старательно ухаживала за его раненой рукой. Удивительная метаморфоза произошла в их взаимоотношениях. Черноокая казачка влюбилась в молодого офицера со всей пылкостью своего горячего, истосковавшегося сердца. Да и он не остался равнодушным к пышным прелестям хозяйки. Вспыхнула жаркая страсть. Влюбленные словно не замечали бушевавших в городе кровавых событий, торопливо и жадно упивались давно забытыми чувствами нежности и любви.

Сначала Арсентьеву казалось, что новая власть ненадолго установилась в городе. Однако «красные» действовали энергично и решительно. В поисках прятавшихся контрреволюционеров беспрерывно проводились в домах обыски. Чередой шли расстрелы. Железная и мускулистая рука революции с беспощадной неумолимостью нажимала на спусковой крючок винтовки. И однажды вечером Николай сказал Марье:

— Я должен уходить, Марьюшка. Если меня найдут, то расстреляют. Да и тебе не поздоровится.

Марья застыла, глядя на него так, словно впервые увидела. Совсем недавно она получила свой кусочек неведомого ей до сих пор счастья, и теперь вдруг все должно рухнуть. Какое ей, собственно, дело до того, что творится на улицах, если любимый уйдет навсегда? Она не заметила, как плошка в руках наклонилась, и из нее посыпалась мука. Миска выскользнула и с громким стуком упала на пол. Марья очнулась, осознав, наконец, смысл услышанного, бросилась на грудь Николая и запричитала:

— Не пущу. Никуда тебя не отпущу. Лучше умру вместе с тобой.

Капитан, ласково гладя ее плечи, осторожно усадил на скамейку и сел рядом сам.

— У меня есть план, Марьюшка. И если ты согласна, то мы вместе его осуществим.

Вытирая кончиком платка слезы, она покорно кивнула головой. Николай рассказал ей свою задумку. Марья днем должна будет на лодке добраться до Глафировской косы, что на том берегу Ейского лимана. Там запастись продуктами и ждать его. А он ночью по мелкому лиману выберется из города. Еще летом, купаясь в заливе, он уходил по ровному илистому дну на километр и дальше от берега. Ему было интересно узнать, как долго тянется мель. Из-за мелководья он прозвал залив «пешеходным морем».

— Как же я найду в темноте тебя? — прошептала Марья, глядя на Николая широко раскрытыми глазами.

— Ты будешь время от времени дважды мигать фонарем. Я сам подойду к тебе.

— Но ведь ты замерзнешь, миленький.

— Не замерзну. Ты ведь знаешь, что я, как Суворов, каждый день обливался студеной водой. Да и море уже не такое холодное, как зимой.

— Кто такой Суворов?

— Был такой великий русский полководец, — усмехнулся Николай.

Марья задумалась, потом тихо спросила:

— Почему мы не можем уплыть сразу вместе?

— Не можем, моя ейская Афродита, — ласково проговорил

капитан.

Кто такая Афродита, Марья не знала, но от неведомого слова на нее вдруг повеяло дыханием чего-то древнего и прекрасного. Она произнесла про себя звучное и красивое имя, как всегда повторяла новые, незнакомые понятия, услышанные от Николая.

— Нам нельзя уходить сразу вместе, — снова сказал Арсентьев. — Если нас увидят, то тотчас поймут, что мы решили убежать. Если же ты поплывешь одна, то люди подумают, что ты собралась ловить рыбу.

— А дальше?

— Дальше? — повторил Арсентьев и, подумав, пояснил: — За два-три дня доберемся до Крыма, а там — наши войска. Надеюсь, что скоро мы снова возвратимся сюда.

Последние слова Николай произнес не только для того, чтобы успокоить Марью. Хотя он понимал, что война проиграна, тем не менее, в душе надеялся, что еще вернется обратно. Не собираются же большевики воевать вечно. Ведь когда-нибудь должно все успокоиться и восстановиться нормальное, цивилизованное течение жизни. К тому же для возвращения в город у него были свои личные и очень веские мотивы.

Все ночь Марья не смыкала глаз, то ненадолго всплакивая, то жарко и ненасытно лаская капитана, а рано утром уплыла, взяв с собой кое-какие вещи и еду. Оставшись один, Арсентьев достал из штабного планшета подробную карту Ейска, развернул ее на столе и стал внимательно рассматривать. Он нашел на карте точку, где был расположен дом Марьи, и от нее под прямым углом провел карандашом вертикальную и горизонтальную линии. Затем циркулем нанес несколько кругов, тщательно замерил расстояния от дома до приметных и хорошо ему известных на местности ориентиров. Полученные данные он записал на обороте карты, а саму карту аккуратно свернул и положил в непромокаемый чехольчик.

После этого Николай вытащил из-под лежанки небольшой походный саквояж, поставил на стол, раскрыл и высыпал его содержимое на поверхность. На столе оказались разные коробочки и сверточки. В задумчивости капитан взял одну из коробочек, открыл ее. На его ладони словно вспыхнул яркий огонек. Капитан повертел кольцо с бриллиантом перед глазами, любуясь им. Затем снова положил его обратно. Так же внимательно он осмотрел все остальные сверточки и коробочки. Здесь было много чего удивительного: кольца, ожерелья, бусы, браслеты, цепочки, крестики… И все эти изделия — изысканной, роскошной работы — сверкали и переливались в свете керосиновой лампы.

В саквояже находилось его сокровище — старинные фамильные драгоценности, единственным наследником которых он стал после смерти матери буквально за несколько дней до Октябрьской революции. Сколько приключений и опасностей в лихую годину гражданской войны ему пришлось преодолеть, чтобы выполнить ее последнюю волю — во что бы то ни стало сберечь драгоценности. И вот теперь, он вынужден будет с ними расстаться. Взять их с собой в опасное путешествие он не осмелился, поэтому решил закопать возле дома. Позднее, когда в России установится порядок, он найдет возможность вернуться сюда.

Арсентьев вышел во двор, достал из-за поленницы металлический ящик, который припас заранее, вернулся обратно и аккуратно сложил в него драгоценности. Написал какую-то записку и тоже положил в ящик. Долго глядел на его содержимое, что-то шепча и шевеля губами, затем три раза перекрестил, вздохнул, решительно и со стуком захлопнул крышку. Обернув ящик рогожкой и взяв его под мышки, снова вышел на улицу. Во дворе росло огромное дерево — старый грецкий орех. Он отмерил от дерева строго на север ровно пять шагов, выкопал яму глубиной метра полтора, положил туда ящик, зарыл и тщательно утрамбовал землю.

— Кажется, все, — тихо сказал он.

Вернувшись в комнату, Николай вытащил из саквояжа несколько длинных цилиндриков, обернутых плотной тканью. Развернул, и на стол выкатились золотые монеты — николаевские десятирублевки. Он пересчитал деньги, потом, не торопясь, зашил по одной монете в полы френча и в широкий пояс. К внутренней стороне куртки он прикрепил и чехол с картой. Теперь Николай был полностью готов к дальнейшим приключениям.

…Арсентьев снова поглядел на удаляющийся город, и вдруг его сердце сжала такая глубокая и острая тоска, что он чуть не приказал Марье поворачивать обратно. Но тут же спохватился и больше уже не оборачивался назад. В утреннем тумане лодка все больше теряла свои очертания, пока, наконец, не исчезла в морском просторе.