Ночь на Ярилу Мокрого

Вера Попова

У каждого, кто окунулся в наследие своих славных предков, был свой путь. Но этот путь был похож на многие другие. Это всё и описано в данной книге на примере главного героя.

**4**

ОГОРОДНЫЕ ПРЕМУДРОСТИ

Пётр Петрович своё зерно отрабатывал добросовестно: с трёх часов каждые полчаса он предупреждал, что Солнышко уже встало. В половине шестого утра Андрей слез с сеновала. Как ни странно, но он выспался, был бодр и в преотличнейшем настроении, а потому решил осмотреться. Зайдя в сараюшку, он увидел стоящий в углу огородный инвентарь. Выбрав каждый по одному, он вынес его во двор. На крыльце показалась Феклинья Яковлевна. Она несла в миске пшено для гарема Петра Петровича.

— Цып-цып-цып, — позвала она курочек. — Петруша, веди своих подружек завтракать.

Петух, гордый своим разноцветным оперением и властью, важной неспешной поступью направился к кормушке. За ним гуськом вышагивали штук девять курочек.

— Андрюха, подъём! — Крикнула бабка в сторону сеновала.

— Бабушка, я уже встал и до ветру сходил, — раздался голос внука над её ухом.

— Тьфу! Анчутка тебя забери! — во сердцах ляпнула Фёкла, не ожидая появления Андрея. — До инфаркта чуть не довёл!

— Прости, бабушка. Я думал, ты меня видела — больше так не буду. Я вот тут инструмент вынес — ты мне скажи, что из них что.

Бабка даже не нашлась, что сказать, только укоризненно покачала головой и стала перечислять:

— Вот это — вилы. Они нужны при сборе сена, при копке картофеля. Вилами же крестьяне в 1812 году гнали Наполеона с русской земли. Грабли — ими собирают мусор, старые листья, а также сгребают сено. Если ты неправильно их поставишь или положишь, они могут пребольно стукнуть тебя по лбу…

— А как надо правильно?

— Зубьями к стене или на землю.

— Понял…

— Это — тяпка — ею пропалывают траву на грядках, делают канавки, формируют грядки, окучивают картофель. Сегодня я покажу тебе принцип работы тяпки. Вся остальная мелочь: грабельки, тяпочки, лопаточки, рыхлители — для грядок. Но поскольку это женский инструмент, тебя он не касается… Пойдём завтракать — яишенку с салом и лучком приготовила. Ты умылся?

— Нет ещё, не успел.

— Умывайся, а я стол накрою.

Картофельные грядки у бабы Фёклы занимают всего три сотки, остальные две заняты плодовыми деревьями, кустарниками и небольшими грядками под лук, морковь, чеснок да капусту со свёклой.

Ох, и досталось же этим утром Андрею от неё и за «косорукие руки», и за «пижона». Она ни за что не хотела принимать во внимание Андрюшкино городское происхождение.

— Я же тебе показываю, а ты почему не видишь? — ругалась Фёкла.

— Я вижу, но руками землю пока не чувствую. Вот чего ты на меня кричишь, а? Я же не на земле родился, а на асфальте! Но я торжественно обещаю, что к середине августа ты превратишь меня в природного пахаря!

— Андрюшка, а ты что, правда у меня до августа останешься? — с недоверием глянула бабка.

— Правда! Твоя яичница мне очень понравилась!

— Ах, ты шутник! — взмахнула рукой старушка. — И то верно: ты заканчивай грядку, а я пойду похлёбку варить.

Поладили бабушка с внучатым племянником. Феклинья Яковлевна светилась от удовольствия: есть, кого учить, ругать, а главное — кормить. Во время обеденной трапезы Андрей признался:

— У меня такое чувство, что я жил в деревне когда-то, только всё забыл.

— А как же, память предков. Ты ж только во втором поколении городской, а по духу наш, деревенский, — утвердительно кивнула баба Фёкла.

— Спасибо, я наелся до отвала. Давай посуду помою.

— Что ты, что ты! — замахала руками Фёкла, — не мужицкое это дело, сама помою.

— Тогда я побежал на почту, маме звонить. В какую сторону идти?

— А как на дорогу выйдешь, всё прямо, там дальше спросишь. Маме привет передай. Скажи ей, что ты мне понравился.

— Я ей скажу, что ты мне тоже понравилась. А ещё скажу, что женюсь только на такой, как ты, на настоящей доброй, ворчливой и умной.

— Ой, хитрее-е-ец! — протянула умная бабушка, с неподдельной любовью глядя вслед Андрею.

«Какой же я хитрый? Я справедливый, — думал Андрей. — А бабушка оказалась, действительно, непростой — грамотная, мудрая, простая — совсем не такая, какой я её ожидал увидеть: чуть ли не маразматичкой. Вот дурень!»