Звонок на экзамен

Вера Лондоковская

История простой преподавательницы колледжа, столкнувшейся с коварными интригами коллег, бессмысленной бюрократией и коррупцией. Вероника Антоновна имеет любимую работу, молодого любовника, пишет научный труд, но в один день привычный мир рушится, и начинаются неприятности по всем фронтам. Теперь героине предстоит не только восстановить свою испорченную репутацию и остаться на плаву, но и воплотить в жизнь все свои мечты, несмотря ни на что.

Глава 2. Будь собой!

В настоящее время

Просыпаться с бодуна всегда отвратительно, особенно если ты не выспалась, да еще и надо торопиться на работу. И уж тем более если ты знаешь, что с самого утра идти на ковер к начальству, и примерно понимаешь, до какой степени разговор предстоит неприятный. А если еще ты знаешь, что из себя представляет это начальство — ну тогда пиши пропало!

Инесса Ивановна со дня появления на посту нашей директрисы настроила против себя весь коллектив, без исключения весь.

Ведь раньше как было, все шло по накатанной примитивной дорожке: директором всегда был какой-нибудь мужчина, а вся администрация при нем состояла исключительно из женщин. И вот его замы-женщины, как и свойственно женщинам, скурпулезно подсчитывают, старательно разгребают, придираются к каждой запятой. То есть выполняют день за днем всю работу. А директор-барин, сидя в мягком кресле добродушно подписывает приказы и другие бумажки своим паркеровским пером стоимостью как зарплата преподавателя. И разумеется, весь он такой хороший, добрый, и все от него в восторге…

И тут приходит на место директора баба, типичная баба, которой самой надо во все дыры свой нос засунуть, самой до всего докопаться, а еще виновных наказать, исполнения и подчинения беспрекословного потребовать. Мало кто смог под нее подстроиться. За годы ее правления у нас несколько раз поменялась вся администрация в полном составе. Кого-то она просто уволила, кого-то вынудила уволиться, кто-то сбежал сам, не дожидаясь инсульта или инфаркта на рабочем месте. Что касается простых преподавателей, на них Инесса Ивановна не обращала никакого внимания. Относилась как к пустому месту. Когда ей задавали вопросы о зарплате, о часах, о стимулирующих надбавках, она просто отворачивалась и уходила, даже во время педсовета.

Я за свою карьеру немало мест работы сменила, и везде замечала одно и то же: директор на предприятии — это директор в жизни, у такого человека всегда крыша, которая его сюда и поставила, деньги, влияние, и ему всегда по барабану как там живут эти нищие простые работники. Они для него — рабочий скот, не сумевший добиться чего-то большего.

Постепенно Инесса Ивановна ввела дистанционный формат педсовета, вопросы стало задавать неудобно, и преподаватели от нее отстали. Некоторые пытались писать на нее жалобы во все инстанции, но никакого ответа на эти жалобы не последовало. А почему? Потому что я повторюсь — директор на предприятии сто процентов директор в жизни. Мажор, олигарх, знакомый олигарха, неважно, — простого человека хоть с улицы, хоть с этого же предприятия, на такую серьезную должность никто не поставит.

Если говорить начистоту, от этой новой метлы был все же результат — в корпусах стали делать ремонт, чистота и порядок в колледже повысились, а в общаге даже началась борьба с дедовщиной.

Все работает как часы — ровно в девять мне позвонила секретарша:

— Инесса Ивановна вас ждет.

Я прижала к сердцу бумагу, которую мне рано утром принесла Ксюша, старшина четвертого курса. В этом рапорте говорилось о том, какой я замечательный преподаватель, как студенты хотят и дальше продолжать со мной работать. Никаких взяток и подарков сроду не было, все сдавали лишь благодаря моим лекциям и учебной литературе, все до единого получали необходимые знания, все понимают, как это необходимо знать и уметь для дальнейшей профессиональной деятельности.

И около ста подписей.

Да, ради таких моментов стоит работать и бороться за свое рабочее место. Если и есть какие-то недовольные, то их единицы. Также как в повседневной жизни — всегда найдется капля дегтя на каждую бочку меда, ну не бывает по-другому! Были и есть комары, клопы, прочая нечисть. Даже один-единственный залетевший комар не даст уснуть, в этом и заключается их гнусность. Однако никому из живущих на свете не придет в голову уйти из жизни из-за одного паршивого комара! Ведь весь окружающий мир со своей красотой и величием стоит того, чтобы жить в нем и каждый день видеть и узнавать что-то новое.

Вхожу в кабинет директрисы, сажусь напротив нее на стул.

Холеная обеспеченная женщина смотрит на меня свысока и с легким высокомерием:

— Вероника Антоновна, надеюсь, вы помните, что произошло между нами год назад? Так вот, теперь вам это вернулось.

Что? У меня брови сами собой поползли вверх. Она что, хочет сказать, что отомстила мне? И вся эта история со взяточничеством разыграна как по нотам?

Конечно, я помню ту мерзкую позорную историю, которая произошла год назад. Я выгнала с пары двух детишек, обнимавшихся за партой. Такое часто случается, многие преподаватели, видя такое, бурно реагируют, ругаются, выгоняют. Но до того момента, как на подобное развязное поведение отреагировала я, у нас были заведующими отделением люди, ранее работавшие капитанами на судах в море, и они всегда вставали на сторону старшего по должности, в данном случае, преподавателя.

А мне не повезло — к тому времени нормальные начальники уже уволились, назначить на должность заведующего судоводительским отделением было некого, и назначили кого попало — Говенко, который до этого никогда руководителем не был. Он был простым преподавателем, и то хреновым, — методичек не составлял, на парах раздавал учебники и уходил курить, за дипломные работы не брался.

И он проникся страданиями «обиженных» детишек. Встал на их сторону, говорил им про меня гадости, устраивал совещания с разбором полетов. В итоге донес это все дерьмо до директрисы, при этом выставив меня как неадекватную умалишенную тетку.

Тогда Инесса Ивановна тоже вызвала меня к себе и предложила уволиться. Подвинула ко мне лист бумаги и сказала:

— Пишите-пишите.

— Я не буду ничего писать, — ответила я ей тогда.

— В таком случае я уволю вас по статье, ибо вы нарушили закон об образовании, выгнав студентов с пары.

— Увольняйте, только прошу вас, укажите номер статьи обязательно, и в приказе, и в трудовой книжке.

— Вы что же, в суд пойдете?

— Конечно, я пойду в суд, и любой суд меня восстановит на рабочем месте. А вас обяжет заплатить за все дни вынужденного простоя.

— Вы уверены?

— Уверена. Хотя бы потому что любой судья человек образованный и тоже когда-то учился, поэтому уважает преподавателей.

Я говорила так уверенно не просто так, меня этому научил один студент-заочник с юридическим образованием. Не будь я основательно подкована по этой части, не знаю, что бы я тогда говорила.

Исчерпав свой запас красноречия, Инесса Ивановна не нашла ничего лучшего, чем отчаянно выкрикнуть:

— Уйдите красиво!

Я аж расхохоталась:

— А разве это красиво — уйти со скандалом? И когда тебя попросили?

— Куда вы пошли, я вас не отпускала!

Секретарша Лидочка тогда звонила мне каждый день — «Зайдите к Инессе Ивановне», но я не шла или просто не брала трубку.

В конце концов, директриса отправила ко мне тяжелую артиллерию — своего зама по воспитательной работе, Евгения Владимировича, строго-настрого наказав ему уговорить меня уволиться.

Мы с Евгением Владимировичем проговорили весь день после пар у меня в кабинете, а вечером он мне позвонил и сказал:

— Вероника Антоновна, мне удалось убедить директрису вас не трогать. Мне это было очень тяжело. Поэтому я вас прошу — не косячить больше!

И вот теперь она мне говорит — вам вернулось за события прошлого года.

В ответ на мои приподнятые брови Инесса Ивановна поясняет:

— Вы понимаете, что ваши материалы пойдут в первый отдел? И ваша вина будет доказана?

— Знаете, — спокойно говорю я, — я уже готова уволиться, вы ведь этого хотите?

Вдруг Инесса Ивановна машет руками:

— Нет-нет, я вовсе не хочу, чтобы вы уволились!

— Так вот, — продолжаю я, — если вы передадите в первый отдел сведения про меня, они раскопают все, и не только про меня. Ведь как они будут копать, первым делом они начнут расспрашивать наших студентов, верно? А наши студенты ничего такого не скрывают, отнюдь, они говорят всем и все, не стесняясь. Они расскажут, как они сдавали Говенко, как они сдавали другие экзамены, и тогда полетят со своих мест многие…

Я смотрю на нее, а она на меня, и в моем выразительном взгляде Инесса Ивановна отчетливо читает продолжение моей фразы: «А главное, вы слетите со своего мягкого насиженного кресла!».

Я протягиваю ей телефон с избранными сообщениями.

— Вот, читайте.

Читает она долго, потому что не просто читает. Времени подумать у нее достаточно. Отдавая мне телефон, она говорит:

— Ну я много раз слышала, что преподаватели берут деньги за свои зачеты и экзамены. А скажите, есть хоть кто-нибудь в нашем колледже, кто не берет?

— Есть, — твердо и уверенно говорю я, — Ольга Олеговна по истории не берет, ей только знания нужны. И она добивается своего.

Умолчим о том, как дорого это обходится Ольге Олеговне. Как к ней приходят недовольные студенты-неудачники, иногда в компании с мамами, чуть ли не с кулаками набрасываются: «Ребенок не может столько выучить! У него с памятью проблемы!»

— Только она, и все? — сколько же в голосе директрисы растерянности и подавленности.

— И все, — подтверждаю я.

— И как с этим бороться?

Я пожимаю плечами.

— Платить нормальную зарплату, разрешать проводить платные консультации, не нагружать так сильно после занятий.

— А скажите, — осторожно спрашивает Инесса Ивановна, — осталось у современных преподавателей такое понятие как призвание?

— Некоторые на всех углах говорят, что у них призвание. Но при этом они и про свои доходы не забывают.

— А вы сами по призванию здесь работаете?

— Нет, — пожимаю я плечами, — я честно говорю, что работаю исключительно из-за денег.

К концу разговора я подвинула к ней рапорт от студентов.

— А это что у вас, опять рапорт от студентов? Мне это не надо. Я и так знаю, что студенты вас любят, оставьте эту бумагу себе на память.

Ну что ж, как пришла с этой бумагой за пазухой, так и уйду. Положу ее в свою особенную копилку, там у меня уже есть подобные рапорты, стихи с дифирамбами, кружки с моими портретами и трогательными надписями, сердечки с узорами, фотографии…

— Можете идти, — говорит Инесса Ивановна. — Идите и работайте. Когда приедет недовольная мама, вам позвонит Лобанова, будете разбираться в ее кабинете.

— Спасибо, — неловко бормочу я и иду к себе.

По пути в свой кабинет меня угораздило встретить Суходнищеву, куратора двадцать первой группы. Маленькая худощавая женщина процокала каблучками буквально в метре от меня.

Больше всего мне хотелось сделать вид, что я ее не заметила, и я ускорила шаг. Но она сама демонстративно поздоровалась, и мне пришлось поздороваться в ответ.

До самого вечера я не уходила с работы, хоть и пары давно закончились. Все ждала, когда позвонит Лобанова и пригласит в свой кабинет. Представляла эту маму, представляла, что она может мне предъявить.

Что я скажу ей в ответ? Наверно, стоит сказать следующее:

— А все ли вы знаете о своей дочери, может быть, стоит присмотреться к ней повнимательнее? Не может быть такого, что деньги она просит на самом деле на сигареты или нечто подобное, запретное, а вам говорит, что это преподаватель взятку требует? Как думаете? Такие случаи происходят сплошь и рядом…

Но ни в этот день, ни в последующие дни никакая мама не приехала, и в кабинет Лобановой меня так и не пригласили.

В далеком прошлом

В нашей квартире на Карманова одно окно выходило на юг, на море и город, а остальные четыре окна — на запад.

Внизу была двухполосная дорога, по которой ездил автобус и немногочисленные в то время автомобили. Настолько немногочисленные, что папа оставлял там свой «КАМАЗ» и спокойно шел домой заниматься своими делами. Представляю, что случится сейчас, поставь там кто-нибудь такую огромную машину — встанет все движение, на всю улицу не переставая будут гудеть возмущенные сирены, водители с ругательствами выскочат из своих автомобилей.

Через дорогу стояли жилые дома, и в одном из дворов находилась футбольная коробка, которая на зиму превращалась в хоккейную. Иногда туда привозили гигантских размеров экран, и мы из своих окон могли смотреть мультики. Интернета тогда не было, люди общались, и у меня было полно друзей и знакомых как со своего дома, так и из этих домов напротив.

Сразу за этими домами располагался военный инфекционный госпиталь. Это были одноэтажные здания, построенные в годы сталинских репрессий для пересыльной тюрьмы. Людей привозили сюда из Москвы в железнодорожных вагонах, а затем, дождавшись подходящего судна, морем отправляли отбывать наказание на Колыму. Многие из тех людей пытались хитростью избежать отправки на верную гибель и притворялись сумасшедшими. Мнимых сумасшедших было так много, что пришлось построить отдельное большое здание с не менее большой территорией — так называемый дурдом. Но во времена моего детства этого дурдома уже не было, его снесли.

И за всеми этими постройками, на сопке, возвышалось вроде бы ничем не примечательное серое здание. Но для меня оно было волшебным — это была школа! И не просто школа, а моя школа, в которую я скоро начну ходить. Иногда во время прогулок я оказывалась рядом с этой школой, видела там замечательных девочек и мальчиков в школьной форме, даже слышала их разговоры, смех, какие-то особенные школьные песни. Сколько во всем этом было бодрости, позитива, как я мечтала поскорее оказаться там, в их рядах!

И вот уже прошел выпускной в детском саду, почти через месяц долгожданное первое сентября, уже куплена замечательная форма с белым и черным фартуком, красивый желтый ранец, новые прописи, тетрадки, ручки, наборы букв и цифр. Я с упоением представляла интересную взрослую школьную жизнь, как я получу в библиотеке учебники, как буду получать одни пятерки. Дедушка приготовил свой выходной костюм, чтобы водить меня по утрам на занятия, и тут… очередная насмешка судьбы.

Кто-то сказал моей маме, что эта школа «с уголовно-хулиганским уклоном». А еще якобы дети ходят в эту школу мимо инфекционного госпиталя и регулярно заражаются всеми известными инфекциями. И на мою беду, мама поверила. И бросилась с мольбами ко всем возможным знакомым, чтобы меня приняли в другую школу. Куда-то она бегала относить подарки, с кем-то договаривалась, тогда ведь по закону ребенок мог пойти только в школу, закрепленную по месту его прописки.

Говорят же — бойся своих желаний. Наверняка мама впоследствии пожалела, что это ее желание сбылось. Путь в другую школу оказался намного длиннее, и все время в сопку, и все время морозный ветер в лицо.

Все классы были уже набраны и переполнены, поэтому меня определили в дополнительный маленький класс с литерой «д», туда угодили все умственно-отсталые и проблемные дети, оставшиеся на второй год. Штатных учителей на этот класс не хватило, и у нас вели занятия студентки-практикантки педучилища, они постоянно менялись. Помню, одна из них называла нас «сбродом» и «лодырями».

Конечно, инфекционного госпиталя по пути не было, зато в первые же школьные дни мы все подхватили вшей от одной девочки из неблагополучной семьи, до сих пор помню, как мама мыла мне голову каким-то специальным вонючим мылом.

Большинство детей были из неполных семей, папа был только у меня и еще у одной девочки. Некоторые из этих семей держались на плаву, а некоторые были откровенно неблагополучными. Помню, однажды один мальчик заплакал, когда учительница при всех сказала ему:

— Что, жалко тебе свою маму, да? Забыл небось когда видел ее без синяков на физиономии? А не будет пить и мужиков всяких водить!

Воровство было на каждом шагу, каждый день всех заставляли выворачивать карманы, чтобы найти пропажу у кого-то ручки или карандаша, или пенала.

Со мной за парту посадили мальчика, который ни с того ни с сего набрасывался на меня с кулаками. Тогда его пересадили к его сестре-близняшке. Сестра с виду была спокойная, но после окончания школы я узнала, что она осталась с братом одна в квартире, после смерти их спившейся матери, и прожила после этого недолго. Очевидцы рассказывали, что она шагнула с девятого этажа с именем брата на устах. Вот серьезно, произнесла «Андрей» и прыгнула. Вскоре этот Андрей женился, у него обнаружили СПИД, и каждый день соседи слышали как супруги выясняли, кто кого заразил.

Вот с такими детьми я училась в одном классе.

И с уголовно-хулиганским уклоном как раз оказалась эта школа, а не та, на которую наговаривали! Про Сеню с ярко-голубыми глазами я уже рассказывала, он из школы ушел в колонию и к учебе больше не приступил. Хотя я была бы не против его возвращения.

Была еще такая девочка, Оксана, которая била других девочек, а мою подругу Верку однажды поймала в туалете, наполнила шприц водой из унитаза и хотела ей вколоть. Чувствовала она себя вершителем судеб и не сомневалась в своей власти и безнаказанности. Но лично мне повезло, однажды она сказала при всех:

— Не бойся, тебя я не трону, ты в третьем классе помогла мне спрятать ручку, которую я украла у того пацана.

Было множество бандитов с громкими именами, которых знала и боялась вся школа: Салик, Дуля, Нестеренко. Много лет после окончания школы мне снились кошмары с их участием. В этих кошмарах я чувствовала полную незащищенность, жуткий страх, лихорадочные поиски выхода.

Но это только бандиты, а были обычные школьники, которые вели себя с агрессией. Например, когда выпадал снег, к школе невозможно было подойти: перед входом стоял строй пацанов, забрасывавших девчонок снежками. В классах постоянно стреляли из рогаток и других самодельных устройств, даже учителям иногда прилетало. Самыми агрессивными были дети из неблагополучных семей, с самого детства обиженные жизнью. У того родители слепые, а того отец избивает смертным боем. И такой озлобленный ребенок приходил в школу и набрасывался на тех, кто не мог ответить, мог подойти и ударить по лицу ни за что. А учители не вступались, они делали вид, что ничего не заметили. Для меня до сих пор загадка, почему учителя ничего не предпринимали. Сами их боялись, что ли?

Но апогей всего этого безобразия случился классе в восьмом. Тогда неожиданно учителей обязали дежурить в коридорах на переменах и в вестибюле после уроков. С чего вдруг? Вскоре выяснилось, что в актовом зале средь бела дня трое старшеклассников изнасиловали девочку-старшеклассницу. Директора после того случая сняли, но лучше не стало.

Все это привело к тому, что я практически не училась. На уроках сидеть невозможно, еще подстрелят из рогатки, подойти к школе невозможно, на каждом шагу недетская опасность, а учителям все равно.

Вместо школьных занятий мы с подружками, такими же бунтарками против школы, ходили в кино, ездили к кому-нибудь в гости, наведывались в педучилище к моей старшей подруге Лене Свиряевой, либо просто прогуливались по городу.

Я и сейчас, проходя мимо этой школы, смотрю на эти тоскливые стены из красного кирпича с одной лишь мыслью: поскорей унести отсюда ноги.

Но при этом та, другая школа, которая осталась для меня несбывшейся мечтой, всегда привлекала и звала меня. Мне всегда хотелось окунуться в настоящую хорошую школу, в которой посчастливилось учиться большинству нормальных людей. Мне всегда хотелось по-настоящему учить, быть своим ученикам если не другом, то опытным наставником, направляющим в большую чудесную жизнь.

Так и итоге и получилось. И я ни от кого не скрываю, что в школьном аттестате у меня, преподавателя, красуются сплошные «тройки», что все мои школьные подружки работают уборщицами, а меня саму меня ожидал нелегкий и непростой путь.

Меня спасли книги. В то время не так легко было добыть нужные знания, но были книги дома и у наших знакомых, несколько библиотек на районе и в городе. Любовь к книгам дала мне стопроцентную грамотность, умение мыслить, последовательно решать задачи и разбираться в потоке информации.

И как итог — помогли мне закончить сначала колледж, а потом и высшее учебное заведение.

Родители неожиданно оказались против моей учебы в колледже. Они сами были люди простые, папа водитель, мама бухгалтер. Правда, в то нелегкое время, в начале девяностых, они занимались предпринимательством, жизнь вынуждала зарабатывать деньги всеми доступными способами.

— Но я же уже поступила! — убеждала я их. — Я прошла по конкурсу, сдала все контрольные, мне теперь надо ехать сдавать сессию.

Поступила я, конечно, на заочное, так как с моей точки зрения, это был самый выгодный вариант. Никаких тебе колхозов, никакой физкультуры. Раз в год в течение месяца побегала, сдавая экзамены — и ты уже на следующем курсе. Легче все же, чем просиживать за неудобной партой годами. И работать можно между сессиями. Один минус — мало кто из работодателей соглашается отпускать на сессию. Зато студенту очень удобно, устал от работы, пошел поучился. Достала учеба — так вскоре она сменилась работой.

— А какие деньги придется тратить на поездки, на всякую канцелярию? — уточнял папа.

— Мама, но ты же сама училась когда-то в техникуме, как ты не понимаешь, что это необходимый этап? — обращалась я к маме.

— Я училась по вечерам, а днем работала, и так два года, — развела руками мама.

— Но мне на работе сказали выбирать, или сессия, или работа, меня уволят из «Комороса».

«Коморос» — это была южно-корейская фабрика по пошиву кожаных изделий, где я работала на пару с одной из своих подруг.

— Вот и подумай, — сказал папа, — на фабрике ты деньги будешь получать, а на своей учебе наоборот деньги тратить.

— Ну вы же все равно так или иначе деньги на меня тратите, — совсем уже отчаялась я, — вы покупаете еду, одежду, платите за коммунальные услуги, телевизор вон японский купили с видиком, на машину какие деньги уходят. Не покупайте мне тогда никакую одежду, ограничьте в еде! Я согласна, пусть у меня не будет печенья, конфет, чем-то же можно компенсировать расходы на дорогу!

Да, многие из моих студентов не поняли бы такого рвения к учебе! Многие из них не хотят учиться, отсюда и все проблемы. Таких сразу видно — на парах сидят со скучающим видом, часто прогуливают, задачи и практические не выполняют, чуть что грубят старшим. Спрашиваю такого студента:

— Зачем ты сюда тогда ходишь? Займись более интересным делом.

Ответ всегда один и тот же:

— Мама и бабушка хотят, чтобы я учился.

Было несколько случаев, когда мама привозила такого недоросля к колледжу на своей машине, а он, дождавшись, пока автомобиль скроется из виду, шел куда-нибудь в другую сторону, подальше от колледжа.

Подавляющее большинство таких студентов не доходят до диплома. Вроде все понимают, и маму жалко, а смысла в такой учебе все равно нет. Я пытаюсь таким мамам объяснять:

— Прислушайтесь к своему ребенку, поймите, ему нужно что-то другое, свое, не заставляйте учиться из-под палки!

Есть еще одна категория студентов, которые так и не заканчивают курс обучения — это молодые родители, и неважно, мальчик это или девочка. Оказывается, совместить родительство и учебу молодым людям не под силу, и я ни разу не видела, чтобы студент с ребенком доучился. Даже на заочное потом не возвращаются.

Моя учеба в колледже напоминала стихийное бедствие, ледовое побоище, шквал и ураган одновременно.

В шесть утра я уже сидела в холодном автобусе (сессия традиционно приходилась на январь месяц, самый холодный в году), ноги замерзали напрочь, никакая зимняя одежда и обувь не помогали. Два часа езды, и я успеваю на первую пару. В перерывах между парами беготня по библиотекам, кабинетам, по делам. Пара полтора часа длилась так долго! А после занятий ближайший автобус был только на шестнадцать часов. Поэтому домой я приходила ближе к вечеру. И почти сразу садилась за всякие чертежи, задачи, рефераты, разные другие задания. Просиживала до двенадцати ночи, а утром опять вставала в пять утра, чтобы успеть на первый автобус. И так полтора месяца.

Каждый экзамен я называла «самый ответственный день в моей жизни». И неизменно получала хорошие оценки, «четверки» и «пятерки». И я каждый раз по окончании сессии чувствовала себя таким профессионалом, такой информированной и успешной, так была уверена в своих силах. Но, конечно, на работу после каждой сессии приходилось устраиваться заново. Никто ведь не хотел отпускать работника на очередную сессию, а уже тем более ее оплачивать.

Сколько я за время учебы сменила мест работы, сейчас даже не все могу вспомнить. Может, оно и к лучшему, насмотрелась всякого, получила громадный опыт.

Самое главное, что я поняла — не так важен твой уровень знаний, сколько требуется умение ладить с людьми. А это самое трудное, хоть в женском коллективе, хоть в мужском, хоть в смешанном.

Самое невероятное открытие для меня заключалось в том, как же много вокруг недоброжелательных людей, которым новый и молодой сотрудник буквально поперек горла. И даже, заручившись поддержкой людей хороших, победить зло трудно, а иногда невозможно. И что один и тот же человек (из числа злых) дома и на работе — это разные люди. Дома он такой добрый, компанейский, свой, и улыбается, и ямочки у него на щеках, а на работе тот же самый человек — это коллега-интриган, начальник-деспот, завистник, подлец и предатель.

Если это мужчины, то они стараются завязать с тобой интрижку. Совершенно не осознавая, что мне, молодой привлекательной девушке, никак не сдался старый сивый мерин, хоть он простой рабочий, хоть при должности. Ты думаешь, что человек хорошо общается исходя из рабочих интересов, а потом вдруг оказывается, что он преследует похабные цели.

Это я так в жилищной конторе работала. Все слесаря возрастные, семейные, а туда же.

— Ой, я наверно сегодня к тебе в гости зайду!

— Тогда я тоже к тебе зайду, — отвечала я таким, — с твоей женой чаю попить.

Или смотришь, весь седой, старый, и заявляет тебе:

— А я может жить с тобой буду.

Или:

— А может мы с тобой детей в садик водить будем.

Или ничего такого не говорит, а норовит приблизиться, схватить, обнять, поцеловать.

Я в таких случаях не скрывала своего отвращения, отталкивала, с брезгливостью напоминала нахалам про их возраст. А потом попросила Мишу прийти ко мне на работу и дать понять, что мы вообще-то пара. После этого поползновения прекратились.

На заводе работала, и там так себя вели начальники. Когда я их послала, мне организовали сокращение штатов.

Я, конечно, понимала, что мне все равно скоро на сессию, и не особо расстраивалась.

В женских коллективах не лучше. Самое первое, с чем сталкиваешься — это ничем не прикрытая зависть. Иногда вроде и завидовать нечему, а несчастные женщины все равно завидуют.

Вообще адекватных женщин я видела в коллективах крайне редко, женщины часто эмоциональны, обижаются по пустякам, склонны видеть проблемы там, где их нет, любят дружить против кого-то, а нормально будут с тобой общаться только если вам нечего делить.

Устроилась в одно место, и нечаянно намекнула на возраст непосредственной начальницы. Она рассказывала про своего сына, а я удивилась, что он такой молодой.

— Так он такой молодой у вас, всего двадцать лет?

— Так ведь и мне всего сорок, — с обидой сказала она, — а я что, выгляжу не на сорок?

Там я даже до сессии не доработала, эта женщина приложила все усилия, чтобы меня уволить.

В другом месте я даже не поняла, чем обидела, помню только вопли:

— За что вы меня так обидели?

Еще в одном месте начальница обиделась на то, что я на праздник восьмое марта решила сказать тост и пожелание всем женщинам:

— Желаю всем вам, чтобы ваши дети вас только радовали!..

После этих моих слов вдруг установилась напряженная зловещая тишина, и все резко замолчали.

Я не могла понять, что я не так сказала. А вскоре случайно услышала из разговоров, что у начальницы сын не в первый раз сидит в тюрьме за наркотики. То есть мою фразу восприняли как обидную насмешку.

Надо ли говорить, что и оттуда меня вскоре попросили? И никто не сделал скидку на то, что я просто-напросто не знала о проблемном сыне начальницы.

Был еще один курьезный случай в детском саду, где я работала заместителем заведующей. Однажды в кабинет заведующей, где мы обсуждали текущее положение дел, зашла заведующая из другого садика.

— Это ваш заместитель? — сказала она, взглянув на меня. — Я думаю, она скоро сама станет заведующей, очень уж презентабельно выглядит.

После этого начались придирки, бесконечные дурацкие приказы, заведующая ставила меня в неловкое положение, даже произносила мое имя-отчество неправильно. Ожидаемая в общем реакция.

Довелось мне поработать даже в двух кинотеатрах нашего огорода, билетным кассиром.

В одном кинотеатре меня выгнали после первой же смены. Был поздний вечер, и вдруг объявили, что зал заминирован, просьба всем покинуть здание. Ну я и вышла вместе со всеми остальными людьми. А здание кинотеатра оцепили омоновцы, и назад меня уже не пустили, так и ушла домой. А наутро на меня наорала начальница:

— Ты испугалась, вот признайся честно, что ты испугалась и убежала на улицу! А должна была оставаться на своем рабочем месте и охранять деньги! Все, больше не приходи!

Через много лет в нашем городе произошел пожар в здании банка, и несколько сотрудниц погибли. Вполне возможно, что они не вышли вовремя, потому что охраняли чьи-то деньги. Там ведь тоже был женский коллектив и такие звероподобные начальницы.

В другом кинотеатре мне удалось проработать полгода. Там у меня был удобный график работы, два дня через два, и много свободного времени. В перерывах между сеансами я увлеченно занималась своими контрольными.

И женщины оказались хорошими, научили меня, как делать «шару». Точнее, они не учили, я просто поняла, как они это делают, и стала делать так же. Пишешь в отчете, что продала, скажем, десять билетов на утренний сеанс стоимостью тридцать рублей. А потом берешь эти десять билетов, стираешь цену, и вместо тридцати рублей шлепаешь цифру девяносто рублей, и продаешь эти билеты во время вечернего сеанса. Разница шестьдесят рублей с каждого билета идет тебе в карман.

Работала в табачном киоске и не могла ничего заработать, ползарплаты уходило на покрытие недостачи. Сменщицы опытные, ушлые, переворачивали все в свою пользу. Сейчас я иногда захожу в продуктовый магазин, где работает одна из тех сменщиц. Наверно, по-прежнему обсчитывает покупателей и доверчивых новеньких сотрудников. Только я давно уже преподаватель, а она даже администратором магазина не стала.

Кстати, был в табачном киоске один показательный случай, после которого я поняла, что надо всегда оставаться собой.

Однажды к киоску приблизился страшненький косой мальчик. И начал канючить:

— А покажите карточку.

Я сидела злая и нагрубила ему:

— Я тебе что тут, клоун? Покажите, расскажите…

Он так смутился, что аж отпрянул от окошка. Но быстро пришел в себя и опять заныл, да так жалобно:

— Ну пожалуйста, ну покажите.

Тогда продавались такие карточки для звонков по сотовому телефону, достаточно дорогие.

— Они на витрине висят, через стекло все можно рассмотреть.

— Ну мне надо серию посмотреть, — не отставал он.

— Все, разговор закончен, — и я захлопнула окошко.

До самого вечера ругала себя. Какая же я злая, обидела ребенка, еще и косого.

А вечером приехала администратор и рассказала такую вещь:

— Вы знаете, будьте осторожны, тут по нашим киоскам бегает такой мальчик странный, косенький, просит показать карточку. Так вот во всех киосках, где он появлялся, продавцы протягивали ему карточку, а он ее хватал и убегал.

Вот так моя грубость и злость меня оберегли. И я тогда поняла, как важно быть самой собой.

В смешанных коллективах свои погремушки. Там обычно женщины побойчее прибирают мужчин-начальников к своим рукам, стараются других женщин выставить в невыгодном свете, суетятся облить тебя грязью, и когда ты пытаешься подойти к начальнику со своим вопросом, то по его виду легко замечаешь, что его уже обработали и смысла разговаривать никакого нет.

Мой папа всегда говорил:

— Я не признаю людей, которые подолгу на одном месте работают.

И предпочитал не вспоминать всю эту грязь.

А я, наоборот, люблю вспоминать все эти моменты, хотя бы для того, чтобы проанализировать и попытаться уберечь себя от подобных ошибок в будущем. И своим студентам я всегда говорю: не бойтесь менять много мест работы, для начала карьеры это нормально, приобретете опыт, и в конце концов, найдете работу, подходящую именно вам.

Учебу в колледже я благополучно закончила. Родители со временем приняли мой выбор, деньги на проезд, конечно, давали. Иногда даже возили меня на учебу на нашей машине.

И день, когда состоялся наконец выпускной, стал одним из самых счастливых дней в моей жизни.

Это как на заказ был день моего рождения, мне исполнялось двадцать лет. И в дипломе стояла именно эта дата.

В самый разгар нашего веселья, когда мы со всей группой пели, танцевали, выпивали и закусывали, в зал вошла моя мама.

— Мамочка, ты приехала? — радостно удивилась я. — А у нас выпускной. Мама, вот мой диплом с одними «пятерками» и «четверками»!

— Мы вместе с папой приехали, купили сегодня новый микроавтобус. И решили на нем прокатиться, за тобой съездить, да заодно проверить машину на дальнем расстоянии.

Все наши девчонки и преподаватели кинулись к моей маме поздравлять ее с моим днем рождения и с покупкой машины. Мы все были такие счастливые в тот день! Со многими моими однокурсниками мы долго потом общались и дружили после выпуска, помогая друг другу по жизни и словом и делом. Мы все вместе прошли такое испытание с этой учебой, мы вместе сдавали экзамены, защищали диплом, часто вместе добирались на учебу и обратно, и главное, благополучно добились своей цели, пришли к такому желанному финишу!

Мы с мамой тогда долго задерживаться не стали, в машине нас ждал папа, поэтому мы сели и поехали, на прощание с благодарностью помахав моей альма-матер.

И так приятно было ехать не в общественном транспорте, а в собственном автомобиле. И так радостно было от того, что все трудности позади, и я так надолго не буду уезжать из дома.

На наш звонок дверь открыл Миша с букетом цветов — моих любимых пионов, с подарками, веселый, красивый, влюбленный! Это был заключительный прекрасный аккорд того счастливого дня.

И разве можно после этого назвать меня непорядочным человеком или непорядочным преподавателем? Ведь я так хорошо понимаю своих подопечных, которые, как и я когда-то, учатся в колледже, преодолевают те же трудности, испытывают тот же страх и смущение, надеются по мою помощь и понимание, ждут своего счастливого дня защиты диплома.