Дети Времени всемогущего
Когда-то в этом мире жили титаны, божественно прекрасные и почти бессмертные. Люди тоже жили, но о них не думали, даже когда они подняли восстание. Время шло… Когда-то на этой земле чужаки, отдавая ведомый лишь им долг, заступили дорогу неодолимому врагу, хотя могли уйти. Ввязываясь в безнадежный бой, они думали лишь о том, как выиграть несколько часов, а обрели почти вечность. Когда-то в этой стране безвестный капрал стал величайшим из императоров, удержав свою будущую империю на краю пропасти. Уничтожившие титанов люди захотели возродить величие уничтоженных. Не все люди, но порой хватает и одного. Случайные охотники, сами того не зная, повторили былой подвиг и пали жертвой вечной подлости. Преемники так никем и не побежденного императора объявили войну его памяти. И проиграли. Время идет… Время вечно. Люди и титаны, аристократы и плебеи, воины и щелкоперы, победители и побежденные, герои и подлецы – все они дети Времени Всемогущего и его же покорители, и наездники.
Оглавление
- Стурнийские мозаики. Цикл повестей
- К вящей славе человеческой. Роман
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дети Времени всемогущего предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
К вящей славе человеческой
Роман
Льву Вершинину
Автор благодарит за оказанную помощь Александра Бурдакова, Егора Виноградова, Ирину Гейнц, Дмитрия Касперовича, Даниила Мелинца, Ирину Погребецкую и Михаила Черниховского.
Часть первая
Муэнская охота
Муэна
1570 год
Глава 1
1
Дрожащее марево окутывало полусонную от зноя Муэну, а солнце было белым и злым. Средь выгоревших холмов торчали недвижные руки мельниц. Ветра не чувствовалось, даже самого жалкого. Поднятая множеством копыт дорожная пыль превращала грандов, солдат и слуг в серых мельников. Что поделать, на дорогах в августе все кони сивы, а все всадники — седы. Недаром в эту пору путешествуют ночами, но солдату не ослушаться приказа короля, а любящему мужу — супруги, особенно если та готовится дать жизнь наследнику.
Тридцатипятилетний Карлос-Фелипе-Еухенио, герцог де Ригáско, маркиз Вальпамарéна, полковник гвардии и кавалер ордена Клавель де ла Сангре, выразительно вздохнул и поправил прикрывавший нижнюю часть лица шёлковый шарф. Никто не виноват, если Инес вбила в свою головку, что лишь молитва Пречистой Деве Муэнской спасёт её от смерти родами. И уж тем более никто не виноват, что прошлую ночь они провели не в молитвах. Увы, уступив вечерней звезде и брошенным к её ногам розам, Иньита поутру почувствовала себя дурно.
Объявив себя великой грешницей, дурочка отказалась от завтрака, ограничившись водой из колодца, и потребовала запрягать. Сопровождающий герцогиню врач-ромульянец укоризненно качал лысой головой и предрекал всевозможные осложнения. Инес плакала, Карлос покаянно молчал и вспоминал малышку Ампаро, которой интересное положение не мешало плясать с кастаньетами ночи напролёт. Правда, Ампаро была не герцогиней, а хитаной. Когда плясать стало невозможно, она исчезла, не простившись и не взяв ни золота, ни подарков. Карлос так и не узнал, кому дал жизнь, сыну или дочери. Что ж, не он один. В адуарах[10] голубой крови не меньше, если не больше, чем в жилах самых важных из грандов, а кичливым донам не дано знать, кто же они на самом деле. Сам Карлос, по крайней мере, за добродетель всех своих прародительниц не поручился бы. Может, он и был прямым потомком Адалида, а может, его предок плясал на площадях фламенко, и сеньора в шелках не устояла…
Белая дорога вильнула, огибая очередной холм с очередной мельницей, как две капли воды похожей на предыдущую. Не паломничество, а дурной сон, в котором гонишь коня вперёд и стоишь на месте. Стоять на месте… Этого де Ригаско не терпел с детства, хотя возвращений не любил ещё больше. Карлос со злостью вгляделся в раскалённые небеса, усилием воли спустился на землю и обнаружил, что и там есть место хорошему.
Стройная девушка замерла на обочине, разглядывая всадников. Ей было не больше шестнадцати, и как же она была хороша даже в этой пыли! Герцог оглянулся на карету — белые занавески были плотно задёрнуты. Что ж, богомольцу просто необходимо творить добрые дела. Де Ригаско придержал гнедого и сощурился. Девушка засмеялась. Глаза у неё были чёрными и жаркими, в коротких, словно припудренных кудрях полыхал алый цветок, вместо креста на смуглой шейке серебрилось крохотное пёрышко. Хитана, и как он сразу не сообразил?
— Куда идёшь, мучача[11]?
— На праздник, мой сеньор, — белые зубы, коралловые губки, — в Сýргос.
— И много там ваших?
— Много, мой сеньор. — Быстрый взгляд и улыбка, лукавая и мимолётная, вроде и видел, а вроде и нет.
— Не знаешь ли ты женщины по имени Ампаро? Она из ваших, ей должно быть… — Сколько же плясунье теперь? Не меньше тридцати, а скорее больше. Сын у неё или дочь? Неважно… Хитаны, любившие чужаков, отдают сыновей братьям, а дочерей — матерям.
— Ей около тридцати, — твёрдо произнёс герцог, — она повыше тебя. На левой щеке у неё родинка и ещё одна над верхней губой.
— В нашем адуаре две Ампаро, мой сеньор, но одна старше, а другая младше. И родинок у них нет.
— А в других адуарах? — потянул нить разговора Карлос.
Девушка покачала головой. Она больше не улыбалась.
— Мы здесь чужие, мой сеньор. Мы пришли из-за гор, те, кто уцелел… В Виорне больше не пляшут, а поёт лишь та, что вечно косит. Нас принял адуар Муэны, мы не знаем других.
— Здесь вам ничего не грозит. — Рука Карлоса сама рванулась к эфесу. Война не вино, она остаётся в крови надолго. Навсегда.
— Мигелито так и сказал. — Девушка шагнула назад, она хотела уйти.
Герцог оглянулся — карета с белыми занавесками спокойно катилась вперёд. Две женщины — навеки твоя и чужая…
— Как тебя зовут?
— Лола, мой сеньор.
— Мы ещё увидимся, Лола! — Кольцо с рубином угольком взмыло в горячий воздух и упало в раскрытую ладошку. Зачем он обещает встречу? Почему вспомнил ушедшее? Двенадцать лет — это почти треть жизни, за двенадцать лет можно забыть. И он забыл, а потом встретил белокурую Инес. Они счастливы, они ждут сына, так почему?!
— Да благословит вас Пречистая! — Алый цветок возникает из пыльного омута, рука сама его подхватывает. — Вас и вашу сеньору, если она у вас есть…
2
Белые недотроги клонятся под тёплым ветром, целое море белых недотрог. Топтать цветы нестерпимо жаль, но надо идти… Она не должна, не может опоздать к мессе. Инес сделала шаг и замерла на краю долины, глядя на вырастающий из душистых волн храм. Колокол настойчиво звал вперёд, но недотроги хотели жить, им и так отпущен лишь день, и день этот перевалил за полдень.
— Иньита. — Цветы её знают, знают и зовут… Какой знакомый голос, весёлый, насмешливый. — Иньита, проснись. Приехали!
— Хайме, ты?
— Я, — ответили недотроги ломким юношеским тенорком и исчезли. Стало жарко и тревожно. Почему небо обили алым шёлком? Это не к добру.
— Инья, — не отставал братец, — просыпайся!
Инес провела рукой по лицу. Сон был красивым, странным и не желал уходить, если не из глаз, то из памяти.
— Сеньорита! — Верная Гьомар держала наготове губку с ароматическим уксусом. — Позвольте…
— Да, — рассеянно кивнула герцогиня, — Хайме, мне снились недотроги. Их было так много… Мне было нужно в храм, а я не хотела их топтать.
— Ну и не топтала бы, — фыркнул брат, тряхнув тёмными, не то что у неё, волосами. В последнее время Хайме рвался в полк и во всём подражал Карлосу. Ещё бы, шестнадцать лет!
— Видеть храм к великой радости, — разгадала сон камеристка, — но ради неё придётся терпеть и трудиться…
— Инья, — голос мужа прогнал и воспоминания, и предсказания, — ты хотела успеть к вечерней службе? Слышишь, звонят! Мы успели! Вылезай!
Инес благодарно улыбнулась и, подобрав платье, выбралась на подножку. Муэна била в колокола. Торжественный мерный гул сплетался с весёлой болтовнёй украшавших сбрую бубенчиков. Так ручей встречается с морем.
— Ты хотела, — повторил Карлос. Он был весь в пыли, но на груди у него что-то алело. Цветок. Большой и очень яркий. Откуда он взялся? Красные цветы в обители неуместны, красные цветы не растут в пыли…
— Откуда это? — зачем-то спросила Инес.
— Купил, — усмехнулся Карлос, — на удачу! Нам же с тобой понадобится удача?
— Пречистая Дева защитит нас! — Герцогиня, сама не зная почему, крепко сжала руку мужа. — Убери его… Пожалуйста.
— Как пожелает моя сеньора. — Карлос сунул цветок в карман, бережно подхватил жену, прижал к себе и галантно поставил наземь. — По-моему, нас встречают.
Их и в самом деле встречали. Величественная аббатиса неспешно шествовала от распахнувшихся внутренних ворот. Ворот, в которые не мог войти ни один мужчина, если только не посвятил себя Господу. Почему она не подумала об этом? Неделя без Карлоса — это вечность.
3
Монахини в белых покрывалах и чёрных венках окружили Инью и увели. Смотреть вслед не имело смысла — балахоны святых сестёр загораживали всё ещё стройную фигурку не хуже готовых сомкнуться ворот.
— Сын мой, — пропела задержавшаяся аббатиса, — обитель рада оказать тебе гостеприимство. Дорога мужчинам в святые стены заказана, но здесь, во дворе святого Флориана, есть приют для мужей, отцов и братьев паломниц. Тебя ждут ужин и ночлег, я же, смиренная, после вечерней службы готова уделить тебе время для беседы.
— Благодарю, святая мать, — сколь возможно вежливо откликнулся де Ригаско, — но я должен… Должен переговорить с командором Хенильей и, видимо, объехать приграничные крепости. По дороге я встретил… беженцев из Виорна. Их рассказ настораживает. От Луи Бутóра и его хаммериан[12] можно ждать любого вероломства.
Имя нового лоасского короля, как и рассчитывал Карлос, возымело действие. Аббатиса, призвав на голову нечестивца громы и молнии, благословила гостя на воинские подвиги и отпустила с миром. Правда, сорвавшаяся с языка отговорка обязывала, но Хени́лья подождёт до конца охоты. Встречаться с долговязым занудой не тянуло, но лгать не дело, особенно в святых стенах, а лишний раз объехать крепости не помешает. Герцог подождал, пока аббатиса скрылась за массивными, без тарана не сломать, воротами и обернулся к шурину:
— Нам следует поторопиться. Командор Хенилья ждёт.
— О да, сеньор! — Паршивец не дрогнул и бровью. — Молитесь за наши души, святые сестры, а наши клинки вас защитят.
— Нас защищает Святая Дева, — назидательно произнесла маленькая монахиня, в чью обязанность входило провожать знатных гостей, — но выжечь хаммерианскую скверну — долг мундиалитских[13] рыцарей.
— Мы так и поступим, добрая сестра!
Монахиня опустила глаза, слишком красивые для отшельницы, и, заметая полами просочившуюся в обитель пыль, заторопилась к внешним воротам. Де Ригаско послал гнедого следом, отчего-то стало грустно. Вечер удлинил тени, но воздух продолжал дрожать от зноя, а залитые светом крыши и шпили казались золотыми.
— Молитвы наши да пребудут с вами и со всеми рыцарями Онсии, — глаза привратницы были тревожными, — будьте благословенны!
— Амен! — подвёл итог Карлос, прикидывая, как половчей пробраться сквозь прижавшуюся к воротам толпу. Внутри обители ночевали избранные, паломниц, пришедших к Пречистой Деве Муэнской, было много больше.
— Расступись! — рявкнул рослый стражник, — Дорогу!
— Дорогу! — подхватил и Лопе. Ординарец со знанием дела направил коня в толпу, и люди нехотя отхлынули от вожделенных створок, раздавшись в стороны, словно воды морские. Лошади недовольно фыркали и прижимали уши, скрипела на зубах пыль, женщина в чёрном покрывале лежала ничком прямо на дороге. Невысокий мужчина в потёртой одежде попытался её поднять, она вырвалась и снова уткнулась лицом в сухую землю. Карлос пожал плечами и велел Лопе объехать. Ординарец умело развернул лошадь, паломница и её супруг остались сбоку, женщина так и не встала.
Запахло костром и нехитрой стряпнёй, тявкнула собачонка. Любопытно, сыщется ли в мире хоть один лагерь, где нет ни единого пса? Первый за день порыв ветра взметнул пыль, колокольный звон становился глуше, мешался с шумом толпы. Де Ригаско оглянулся — осаждаемая людским морем обитель на фоне золотящегося неба казалась фреской. Герцог взялся за спасительный шарф и подмигнул шурину:
— Завяжи нос и рот, выберемся на дорогу, пойдём галопом.
— Час с хвостиком, и мы в Сургосе, — проявил осведомлённость Хайме, — а потом? Неужели ты потащишься в пасть к Хенилье?!
— Кого-кого, а тебя бы и впрямь следовало отдать дону Гонсало. На недельку-другую, — протянул Карлос, разглядывая удравшего из отчего дома родственничка. — Такое наказанье даже твоего батюшку удовлетворит.
— Я домой не вернусь, — обрадовал Хайме, — я намерен вступить в твой полк и вступлю, а отец поймёт.
— Роскошно, — выразил восторг будущий начальник будущего же героя, — надо полагать, объясняться с доном Антонио и доньей Мартой предстоит мне?
— Не угадал. — Хайме откровенно потешался. — Инья им написала, что боится отпускать тебя одного и что я готов за тобой присмотреть.
— Ты?! — задохнулся от подобной наглости герцог. — За мной?!
— Я, — подтвердил Хайме. — Если ты каждой встречной хитане будешь бросать по рубину, сестра с детьми по миру пойдут.
— Каналья, — с чувством произнёс де Ригаско, — так ты видел?
— Видел, — хихикнул шурин. — Мучача — прелесть. Скажешь, где найти?
— В адуаре, — пожал плечами Карлос, — а может, в таверне или на ярмарке. Захочешь — найдёшь!
— А ты? — соизволил удивиться Хайме. — Я-то думал…
— А вот думать всяким щенкам не по рангу, для этого полковники есть! — отрезал Карлос, вглядываясь в поредевшую толпу. Впереди была неделя свободы, и будь он проклят, если проведёт её всю в обществе Гонсало. Зануда никогда не поймёт, что жить можно не только на войне, и хорошо жить.
— Ты меня берёшь, — удовлетворённо улыбнулся Хайме, — впрочем, я и не сомневался.
— Помолчи, — прикрикнул герцог, догоняя ординарца. — Лопе, как устроили слуг сеньоры и лошадей?
— Их поставили там, где обычно ставят выезд вашей матушки.
— Хорошо. Помнишь, где «Песня паломника»?
— Да, сеньор. Направо от разрушенной башни, за овечьим колодцем. — Лопе вечно говорил, словно выдавливая слова. Тех, кто видел одноухого гиганта впервые, это пугало, но Карлос не променял бы Лопе на роту султанских телохранителей. И даже на армию.
— Хайме, направо, да поосторожней, не задави какую-нибудь паломницу.
— Сам не задави! — огрызнулся шурин. — Постой, ты сказал направо? Но Сургос налево!
— Спасибо, объяснил, а то я не знал, хотя… Отправлю-ка я тебя к командору засвидетельствовать почтение, а сам — к хитанам.
— Хитаны тоже в Сургосе, — вывернулся шурин, — а ты… Ты что, в горы собрался?!
— Дальше, в Виорн, — свёл брови де Ригаско, — Меня давно привлекают хаммериане и особенно хаммерианки. Я решил послушать парочку проповедей.
— Шутишь? — предположил Хайме, но в смешливых глазах мелькнула растерянность. — С ними же с тоски сбесишься!
— А кто сказал, что мир создан для радости? — пожал плечами Карлос и не выдержал, засмеялся, — Ладно, твоя взяла, проповедей не будет. Для начала завернём в «Песню». Альфорка с Доблехо, надо полагать, уже там, я их пригласил, если ты не знал. Надеюсь, бездельники ещё не все проглотили, а дальше… Лично я намерен нанести визит горным кабанам. Приватный, разумеется.
Глава 2
1
Караван был небольшим, чтобы не сказать убогим — крытая повозка да дюжина всадников. Для приличной охоты мало до невозможности, но Карлос собирался набрать загонщиков в каком-то Тýторе де ла Серрóха. Заехать в городок присоветовал прицепившийся к столичным гостям пожилой дворянин, только откуда в таком захолустье хорошие загонщики? Наверняка какие-нибудь увальни на мулах…
— Надо было взять собак в Ригаско, — проворчал Хайме, разглядывая жёсткие от выгоревшей травы предгорья, — бьюсь об заклад, в этой Туторе нам подсунут каких-нибудь дворняг! И аркебузы у нас не охотничьи, и…
— Помолчи! — огрызнулся Карлос, ещё вчера укушенный дурной мухой. — А ещё лучше, подумай. На кого бы мы походили, заявившись в обитель с гончими и кабаньими мечами? Да ещё накануне праздника!
— Собак можно было сразу в «Песню», — заупрямился Хайме, — и загонщиков туда же.
— А то у Инес с Гьомар глаз и ушей нет? — Муж Инес приподнялся в стременах, обозревая расплавленный горизонт. — Сейчас мы взяли да поехали. То ли в Сургос, к Хенилье, то ли к границе. Ну, погоняли мимоходом кабанов, местные дворяне подбили… А заикнись я об охоте, сидеть бы мне в монастырском приюте до конца празднований, да и тебе тоже.
— Почему? — не понял Хайме, полагавший сидение в четырёх стенах дурной тратой времени. — Нас же всё равно внутрь не пустили бы.
— Женишься — узнаешь, — отрезал герцог и замолчал. Когда Карлос подобным образом обрывал разговор, самым разумным было убраться подальше, что Хайме и сделал, придержав Пикаро. Ссора в планы молодого человека не входила никоим образом, тем более Карлос согласился взять родича в полк. Хайме готовился к разговору всю дорогу от Ригаско до Муэны, а он занял пару минут. Родич сперва ругнулся от неожиданности, потом рассмеялся и, наконец, согласился. Надо полагать, вспомнил, как сам в юности удрал на войну под чужим именем. Конечно, наследника де Ригаско скоро опознали, но Карлос успел прослыть храбрецом и счастливчиком. Товарищи простили ему даже титул, а у Хайме де Реваля особых титулов нет. Дворянин и дворянин, не первый и не последний. То есть пока не первый…
Молодой человек верил в свою звезду и не сомневался, что быть ему новым Адалидом[14], но для начала следовало попасть в армию и на войну. С первым решилось на удивление просто, но войны не предвиделось. Жаль, но ничего не поделаешь! Хайме пару раз щипнул то место, на котором предстояло появиться усам, и присоединился к повозке, вернее, к ехавшим рядом с ней офицерам и местному сеньору. Имя муэнца, как назло, вылетело из головы, но именно он приветливо улыбнулся и заставил солового шагнуть в сторону, освобождая место ещё для одного всадника.
— Вы ведь впервые в наших краях, не так ли? — на правах старшего осведомился муэнец.
— Да, сударь, — подбоченился Хайме, — но, надеюсь, не в последний. Когда дойдут руки до Бутора, Муэны не миновать.
— Вижу, вы жаждете крови? — подмигнул Себастьян Доблéхо. — Со временем это пройдёт. Годам, эдак, к шестидесяти.
— К пятидесяти, — Мануэль Альфóрка не мог не спорить, — в любом случае у Хайме до успокоения прорва времени.
— О да! — Доблехо развернулся к муэнцу. — Дон Луис, да будет вам известно, что сей юнец вступает в наш полк.
— От всей души поздравляю! — Дон Луис был сама сердечность, и юноша едва не кинулся к нему на шею. — Насколько я понял, вы родственник герцога?
— Я — брат Инес! — выпалил Хайме, прежде чем сообразил, что провинциал вряд ли знает сестру.
— Хайме — шурин нашего полковника, — уточнил Альфорка. — Надеюсь, ты знаешь, что с тебя обед персон на двадцать?
— Разумеется, — будущий полководец небрежно пожал плечами, — «Повелитель обжор» подойдёт?
— И давно ты там был последний раз? — вкрадчиво осведомился Себастьян.
Хайме предпочёл не расслышать. Тщательно поправив шейный платок, он повернулся к муэнцу:
— Сеньор, а вам доводилось воевать?
— А что было делать, дон Хайме? — Худое лицо стало грустным. — Нельзя же сидеть дома, когда по соседству умирают, но война — это не праздник. Далеко не праздник. Из Муэнского ополчения вернулась едва ли треть. Хаммериане не боятся умирать, они боятся мало убить.
— Сеньор Лихана, — подкрутил усы Альфорка, — не пугайте нашего героя. Тем паче, лоассцам теперь не до нас.
— Но молодой Бутор стал королём, — дон Луис казался удивлённым, — его единоверцы просто не позволят Лоассу соблюдать договор, подписанный покойным Филиппом.
— Через полгода белолобым[15] конец, — отмахнулся Доблехо, — если не раньше. Сколько в Лоассе хаммериан и сколько добрых мундиалитов?
— Еретики упорны и злы, — поморщился муэнец, — и они не боятся умирать. Мы стояли против полка из Виорна, а в этой провинции хаммериане особенно сильны. Я до сих пор не понимаю, как мы выдержали, и не верю, что остался жив. Они бьют, даже умирая… Нет, сеньоры, Бутор не отдаст корону, а его безумная мать и маршал Танти не успокоятся, пока не навяжут свою ересь всем, до кого смогут дотянуться. Вспомните Кровавую свадьбу! Гостей-хаммериан было две тысячи, хозяев-мундиалитов — десять, и где они теперь? В раю. Вместе с королём и королевой-матерью…
— Я слишком долго воевал с Филиппом Дорифо, чтобы его оплакивать, — Альфорка хлопнул себя по щеке и с отвращеньем поднёс к глазам испачканную перчатку, — но в мир с Луи не верю, хоть режьте! Дьявол бы побрал этих мух заодно с пылью. Далеко ещё?
— Нет, — Лихана как-то умудрялся отличать один холм от другого, — сейчас будет Липкая горка. Тутор де ла Серроха за ней.
2
Это был не город, даже не городок, а городишко, раскалённый, как преисподняя, с узкими улочками, глухими стенами и вездесущей пылью. Впрочем, будь Тутор райским садом, Карлоса и тогда бы передёрнуло от отвращения, уж такой день выдался. Герцог угрюмо вытер вспотевший лоб, сам не понимая, зачем ему понадобились кабаны, которых ещё надо найти. Прошлое не догнать, а вот настоящее убить можно. Не следовало оставлять Иньиту в праздник одну. И не важно, что мужчинам вход в обитель заказан, они бы увиделись во время Крестного хода, а потом Инес изменчива, как апрельское солнышко. С неё станется все бросить и помчаться к мужу, а его нет… А если малышка узнает, что он развлекается?
Проклятье!
— Мой сеньор, — плотный чернобровый мужчина с цепью алькальда на достойных молотобойца плечах заступил дорогу, улыбаясь улыбкой блаженного. За спиной здоровяка топтался похожий на овцу чиновник с чернильницей на поясе и два умудрённых жизнью альгвазила с надраенными алебардами, — Мой герцог, Тутор де ла Серроха счастлив приветствовать вас в своих стенах! Получив письмо синьора Лиханы, я незамедлительно… я тотчас же… я тут же начал искать…
— Благодарю, — перебил Карлос, с трудом сдерживая непонятную злобу. Языческие владыки в подобных случаях удалялись в священные рощи, но у Карлоса де Ригаско под рукой не было ни только рощи, но и приличного дерева. И не будет, пока они не доберутся до Алькóньи с её ущельями и ручьями.
— Я счастлив служить столь высокому гостю, — единым духом выпалил алькальд. И как только он их поймал? Наверняка с утра караулил.
— Сеньор Овехуна, — подал голос подъехавший Лихана, — герцогу де Ригаско, как я и писал, нужны загонщики и проводники. Не позже чем к вечеру. Не волнуйтесь, сударь. Это опытные люди, они в сезон охоты всегда помогают заезжим сеньорам, а сейчас не у дел.
— Им заплатят, — внёс свою лепту Карлос, разглядывая сжатую глухими стенами улочку и вываливших языки собак, не способных не то что лаять — двигаться.
— Загонщики будут счастливы, — воздел руки горе алькальд, — но… Господи! Нас посетил сам герцог де Ригаско! Боюсь, наше жалкое гостеприимство…
— Не бойтесь! — цыкнул упомянутый герцог, нащупывая в кармане влажный комочек. Всё, что осталось от вчерашнего цветка. — Надеюсь, здесь есть таверна?
— «Королевские алмазы», — подсказал Лихана, — через месяц в ней будет не продохнуть, но сейчас для охоты слишком жарко.
— Вижу, — буркнул Карлос. Говорить не хотелось, есть и охотиться тоже, но возвращаться ни с чем глупо, а к вечеру все наладится. Нужно только набрать загонщиков и выехать в горы, где прохлада и тень. В горах можно послать всех к дьяволу, отбиться от кавалькады, разыскать какой-нибудь ручей, сесть на камень и смотреть, как струится вода, ни о чём не думая, не вспоминая, не сожалея.
— Мясо хозяин жарит неплохо, — заверил Лихана. — Я же, с вашего разрешения, наведаюсь домой, посмотрю, чем смогу помочь. В нашей глуши только и забав что охота, так что я собрал сносный арсенал. Конечно, вы привыкли к лучшему…
— Мы привыкли ко всякому, — усмехнулся де Ригаско, — но я предпочёл бы выбрать себе рогатину по руке. После обеда, который вы с нами разделите, как и нашу небольшую экспедицию. Сеньор, я настаиваю.
— Настаиваете? — переспросил Лихана. Он был приятно удивлён. Провинциалу всегда в радость пристать к столичной, но не слишком заносчивой компании. И новости послушаешь, и от местной скуки избавишься.
— Я весьма назойливый гость, — слегка развёл руками Карлос, — и намерен не только выпросить у вас подходящую снасть, но и завладеть вашим временем. Мы, как вы понимаете, не собирались охотиться и плохо знаем местность.
— Мой сеньор, — алькальд разве что не обнимал герцогского коня, и Карлос на всякий случай намотал на руку поводья, — мой сеньор, по счастливому стечению обстоятельств в городе находятся трое из де Гуáльдо. Старейшая фамилия… Лучше их Альконью не знает никто.
— Так пригласите их от моего имени, — распорядился Карлос и, спохватившись, полез за кошельком, — загонщики должны быть к вечеру.
3
Овехуна суетился и заискивал. Он вечно суетился, заискивал и просил, эдакая бычья туша с заячьим сердцем, хотя зайцы умеют сражаться. Когда нет выхода.
— Хорошо! — поморщился отец. — Мы пойдём и поговорим с этим герцогом.
— Пойдём, — повторил дядя Орасио, берясь за любимую шляпу, — и поговорим.
— Я буду счастлив представить вас герцогу де Ригаско, — завёл свою песню Овехуна, — подумать только, родич его величества и в наших краях!.. Такая неслыханная честь, мы должны сделать всё возможное…
Теперь столичные птицы возомнят, что де Гуальдо по первому их слову на четвереньки встанут, но не пускать же в Альконью без присмотра кого попало. И чего их принесло раньше времени, сидели бы лучше в столице. Леон поморщился и сделал знак «рогов», словно отвращая дурной глаз. Отец поднял бровь, но промолчал — завтрашняя охота ему не нравилась.
Пахло дымом и мясом, за забором надсадно завопил осёл. Зной в городе казался нестерпимым, даже странно, что в десятке миль можно свободно дышать. Странные люди: полгода добровольно жарятся, полгода леденеют под пыльными ветрами. Это страшней любых призраков, но Овехуна и иже с ним шарахаются от непонятного и терпят невыносимое. И будут терпеть, глотать пыль, целовать чужие сапоги…
— Де Ригаско очень влиятельны, — продолжал распинаться дурак с цепью, — очень… Нужно, чтоб они остались довольны!
— Сколько их? — перешёл к делу дядя. — Какое у них оружие, свора, на что они похожи?
— Сам герцог — знаменитый воин и родич его величества, — с видимым наслаждением объяснил Овехуна. — С ним — родственник, блестящий молодой человек, двое офицеров и пятеро слуг. Камердинер сеньора — бывалый человек. Он не ниже вас, дон Хулио, и весь в шрамах.
— И всё? — удивился отец, — Они что, кабанам свидание назначили?
— Собаки будут, — на ходу замахав руками, алькальд обрёл сходство с рехнувшейся от жары мельницей, — и загонщики, и оружие. Сеньор Лихана откроет свой арсенал.
— Уже легче, — хмыкнул дядя. — Значит, старина Луис с ними?
— Сеньор Лихана любит охоту, — с подобием достоинства изрёк Овехуна, — ради неё он готов перевернуть мир.
О пристрастии дона Луиса в Альконье знали все. Как и о том, что старик кого попало к себе не тащит. Надо полагать, этот Ригаско, хоть и королевский родич, не скотина. Леон глянул на поношенную отцовскую куртку, поднёс к глазам собственный обшлаг, тоже довольно потёртый. Конечно, не в перьях и кружевах счастье, но казаться бедней, чем ты есть, неприятно, только кто же знал, что придётся иметь дело со столичным грандом.
— Добро пожаловать! — лицо трактирщика лучилось счастьем. — Вас ждут! Вас очень ждут…
— Мой сеньор! — возгласил алькальд, пожирая взглядом кого-то сидящего за уставленным снедью столом. — Разрешите представить вам господ де Гуальдо!
— Я рад. — Высокий дворянин с рассечённой шрамом бровью вышел из-за стола, плечом отодвинув услужливого Овехуну. — Я — полковник Карлос де Ригаско. Этот паршивец — мой шурин Хайме, рядом с ним мои друзья — Мануэль Альфорка и Себастьян Доблехо. Сеньора Лихану вы, надо полагать, знаете. Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы?
— Не откажемся, — с ходу принял решение отец. — Моё имя Хулио-Рамон. Мой брат Мартин-Орасио, мой младший сын Леон-Диего. Говорят, вы собрались на охоту?
— Да, — улыбнулся герцог, — надо же себя чем-то занять, пока супруга молится, а охота всяко достойней вина и карт.
— Кабаны и олени с этим вряд ли согласятся, — ввернул горбоносый офицер, кажется, его звали Себастьяном, — но мы спрашивать у них не станем.
— Не станем. — Дядя взялся за кружку, значит, чужаки ему понравились. Война делает людьми всех, даже королевских родичей, жаль, де Гуальдо никогда не покидают Альконью.
— Сеньор Лихана любезно обещал поделиться с нами оружием, — де Ригаско благодарно кивнул дону Луису, — не каждый может похвастаться рогатинами из Миттельрайха!
— Они к вашим услугам. — Лихана отбросил свою обычную церемонность, словно плащ. — Жаль, наши мастера предпочитают ковать клинки иного рода.
— Лично я предпочитаю кабаньи мечи, — сообщил круглолицый офицер, — или аркебузы. У вас есть аркебуза, сеньор Лихана?
— Пять. — Дон Луис был горд и счастлив, как всегда, когда говорил о своих сокровищах. — Кабаньи мечи тоже найдутся. Доньидская сталь.
— Нам повезло, что мы встретили вас, — де Ригаско приподнял кружку с вином, — и нам повезло ещё раз, что к нам присоединились господа де Гуальдо. Чужакам редко улыбается удача.
— Альконья своевольна, — подтвердил дядя, от души хлебнув прошлогоднего красного. — За удачу! Лесорубы говорят, Вальпа-Сердо истоптана вдоль и поперёк. Матки и поросята… Но мы подымем и секача.
— Жаль, — герцог ловко отхватил кусок мяса. Кинжал у него был роскошный, впору королю, — Вáльпа-Сéрдо слишком близко от обители, а моей супруге знать о нашем предприятии необязательно. Рио-де-О́нсас ближе.
— Нет. — Отец стукнул кружкой об стол, словно кулаком. Выплеснувшееся вино попало на кинжал. Будь оно кровью, де Ригаско следовало бы три дня не выезжать за ворота, но это не кровь.
— Рио-де-Онсас не годится для охоты, — пояснил дядя, разглядывая красную лужицу.
— Почему? — не понял родич герцога. Пока старшие говорили, он пил, и он был здесь чужаком.
— Загонщики не пойдут, — нахмурился Лихана, — сколько б вы им ни предлагали. Проливать кровь у реки могут лишь дикие твари.
— Почему? — повторил за шурином де Ригаско.
— Об этом следовало спросить наших предков. Они считали, что тревожить Альконью не к добру. Так ли это, никто не проверял, по крайней мере на моей памяти, а я здесь родился и здесь умру.
— Лет через тридцать, — ввернул дядюшка, — но на ближнем берегу свет клином не сошёлся. За рекой нам не помешают ни духи, ни монахи. Правда, дичи там маловато, не разгуляешься, и повозки придётся оставить. Приличная дорога кончается сразу за Тутором, дальше до самой реки поросшие лесом холмы.
— За Рио-де-Онсас есть пара мест, где могут быть кабаны, — дон Луис не отказался бы от охоты даже в Судный день, — это не так уж и далеко.
Глава 3
1
В тростниках орали лягушки. Разноголосый переливчатый хор не то чего-то просил, не то кого-то оплакивал, а над тёмной иззубренной грядой, за которой бурлила Рио-де-Онсас, вставала ржавая луна, огромная и тревожная. Ещё одна луна легла на озёрную гладь увядающим цветком.
— Я бы советовал вам поспать, — старший де Гуальдо вышел из-за похожих на пьющих быков скал и встал между Карлосом и озером, — не стоит смотреть на воду в полнолуние, да и вставать затемно.
— Вы боитесь луны, — сонно удивился герцог, — почему?
— Я — нет, — покачал головой горец, — но я ни о чём не сожалею.
— Я тоже. Мне не о чем сожалеть.
— В таком случае, почему вы не спите? — муэнец пожал богатырскими плечами и скрылся за палатками, а лýны остались, но теперь они больше походили на костры. Лягушки стонали всё громче, прилетевший с гор ветер коснулся лица, но водное зеркало осталось спокойным. Герцог оглянулся на затихший лагерь, после ужина де Гуальдо залили огонь и все разбрелись по палаткам, но вот уснули ли? Совет лечь был разумным, но следовать ему отчего-то не хотелось. Не хотелось оказаться беспомощным и нелепым… Перед кем? Не перед луной же?! Горцы мирно спят, лошади и собаки — тоже. Твари бессловесные чуют не только врагов и волков, значит, здесь нет никакой погани. Это озеро спокойно, совершенно спокойно, ему нет дела до ветра в вершинах деревьев, до ревущей за холмами реки, оно просто спит под лягушачью колыбельную и отражает звёзды.
— Оно не спит, мой сеньор, оно помнит и боится забыть…
Лола! Пёрышко на шее, в чёрных кудрях — цветок, на этот раз белый…
— Ты мне снишься, мучача? Или я брежу?
— Я не могу сниться, мой сеньор. Ты не бросил мой подарок, а я не брошу твой. Хочешь, я буду с тобой? Хочешь, чтобы я ушла? Хочешь сам уйти? Тогда я оседлаю коня, вороного коня с белой звездой на лбу. Он увезёт тебя к твоей сеньоре.
А ведь оседлает… К утру он будет у стен монастыря, а что дальше? Лезть через стену к Инес, которая может, ждёт, а может, спит или молится? Зато монахини в канун праздника не спят наверняка, увидят, поднимут крик… Хорош родич его мундиалитского величества. Собрался осквернить святыню, как какой-нибудь язычник.
— Я не поеду к своей сеньоре, Лола.
— Ты всё ещё ждёшь Ампаро? Она не придёт, её нет.
— Умерла?!
— Почему умерла? Забыла. И ты забудь. Кто забывает, тот убивает. Она тебя убила, убей и ты её. Не гляди в воду в полнолуние, не оглядывайся назад. Хочешь, я тебе спою?
— Ты разбудишь моего родича, мучача. Он спрашивал о тебе.
— Зачем? — пожала плечиками хитана. — Он должен спросить о другом, и не тебя. И не сейчас. Мой сеньор хочет песню или он хочет большего?
Ампаро не спрашивала. Она просто танцевала, дразня улыбкой, а теперь забыла. Забыла ли?
— Я не верю тебе, мучача. Если помню я, помнит и Ампаро. У её сына мои глаза, она мне это обещала.
— У твоего сына будут твои глаза, — серьёзно сказала хитана, — клянусь тебе. Оседлать коня?
— Не нужно…
2
Вопреки благим намерениям Хайме проснулся позже всех. Даже не проснулся, а был разбужен Лопе. Гигант-ординарец растолкал молодого человека и, как всегда неторопливо, отправился к лошадям. Хайме потряс головой и выбрался из палатки. Лагерь кипел, словно луковая похлёбка, и шумел, как базар. Мёртвый, и тот бы проснулся, а Хайме был жив и голоден. Юноша провёл пальцем по верхней губе — брить было по-прежнему нечего — и сбежал к озеру. Запримеченный с вечера треугольный камень змеиной головой вдавался в прозрачную воду, на самом краю примостилась глазастая стрекоза. Ещё одна пронеслась мимо, Хайме невольно попытался её схватить. Куда там!
— Вижу, вы уже охотитесь? — волосы Маноло Альфорки слиплись от воды, рубаха была развязана.
— Пытаюсь, — отшутился молодой человек. — Хорошо, что мы нашли, где во время праздников погонять кабанов.
— Ещё бы, — подмигнул Альфорка. — Конечно, на причуды Карлоса глаза закроют, но совсем уж наглеть не приходится. Жаль, тайное рано или поздно станет явным, но эта неделя наша.
Хайме кивнул, разглядывая озеро. Утро выдалось прохладным, и купаться не то чтоб вовсе не хотелось, но хрустальные глубины немного пугали. Стрекозе надоело греться, и она отправилась по своим делам. Вернее, хотела, но оказалась в кулаке Мануэля.
— Вода тёплая, — Альфорка с интересом разглядывал добычу, — по крайней мере здесь, но слева со дна бьют ключи. Ты поосторожней, озерцо не из добрых.
Хайме пожал плечами, но купаться расхотелось окончательно. Хорошо, на береговой тропинке показались всадники на мулах. Вчерашние загонщики! Нашли добычу и вернулись, до купанья ли тут!
— Похоже, нам повезло. — Альфорка жизнерадостно подмигнул собеседнику и подбросил стрекозу вверх. — С пустыми руками они бы не вернулись.
— Ещё бы! — Хайме повернулся спиной к неприветливой воде. — А говорили, дичи мало…
— Эй! — бегущий к берегу Доблехо призывно махал обеими руками, — Живо сюда! Оба!
— Кабан или олень? — усмехнулся Альфорка. — Что скажешь?
— Кабан! — решил Хайме, полагавший клыкастую добычу более почётной.
— Тогда я за оленя! Десять реалов!
— Идёт, — поддержал пари Хайме. — Кто свидетель? Доблехо?
— Себастьян, — не стал ходить вокруг да около Альфорка, — я ставил на оленя, Хайме — на кабана. Кто выиграл?
— Никто, — буркнул офицер, — загонщики нарвались на белолобых. Сотни две, не меньше… Карлос велел идти к нему.
— Лоассцы? — не понял Маноло. — Этим-то что здесь делать?
— А ты как думаешь? — огрызнулся Доблехо.
Альфорка не ответил, Хайме тоже промолчал. Желания исполнялись стремительно, но замаячившая впереди схватка холодила не хуже подводных ключей.
— Явились? — Карлос быстро обвёл глазами офицеров и шурина. — А у нас тут радость. Негаданная. Повтори, что вы видели.
— Бесноватых. — Загонщик в жёлтой шляпе глядел сразу на Карлоса и на застёгнутого на все пуговицы Лихану. — В колпаках этих… Верхами шли. К Чёртову Зеркалу, больше некуда.
— Брод северней дороги на Сургос, — пояснил дон Луис. — Выше Рио-де-Онсас не перейти, но перед холмами она разливается и теряет норов. Правда, ниже опять скачет…
— Когда белолобые будут там и когда будем мы? — Карлос зачем-то сунул руку в карман, быстро вынул, почти выдернул, и потёр виски. На выспавшегося он походил мало.
— Хаммериане доберутся до Зеркала часа через полтора. — Лихана глянул на старшего де Гуальдо, и тот кивнул. — Нам не обогнать: река изгибается.
— Бесноватые прут напрямую, — горец досадливо поморщился, — чтоб их перехватить, нужно огибать излучину и идти в обход.
— Проклятье! — Альфорка топнул ногой, словно это могло что-то изменить. — Их точно две сотни?
— Не меньше, — Карлос ногами не топал и кулаки не сжимал, — загонщики видели только хвост, голова уже скрылась в зарослях. Их может быть и три сотни, и четыре, и пять. Куда они идут, объяснять?
— В обход гарнизона они идут, — вздохнул Лихана, — иначе не забирали бы так далеко в тылы.
— Праздник решили устроить, — выдохнул Себастьян, — сволочи! Мало им у Сан-Марио было…
— Сегодня Вознесение Пречистой, — напомнил Лихана и поправил шляпу.
— Карлос, где твой полк? — Альфорка все же решил пошутить. — Или хотя бы рота?
— Хватит и гарнизона, — медленно произнёс де Ригаско. — Сеньор де Лихана, сеньор де Гуальдо, вы мне не подчиняетесь, но я вынужден просить вашей помощи. Нужно предупредить командора, а в ваших холмах легко заплутать.
— Леон их знает, — заверил старший де Гуальдо, — и он легче нас всех. К сожалению, мы взяли с собой не самых быстрых лошадей.
— Пи́каро — хороший конь, — услышал собственный голос Хайме, — только слегка тугоуздый.
— Леон отличный наездник, — живо откликнулся дон Хулио. — Сеньор де Ригаско, если вы знаете сеньора Хенилью…
— Знаю, — перебил Карлос, — ему нужен приказ, он будет. Хенилья примет меры, кто бы ни привёз письмо.
— А чем займёмся мы? — деловито уточнил Себастьян. — Кабаны могут спать спокойно, но охота, надеюсь, продолжается?
— Выйдем к броду и пойдём по следу. Солдат на белолобых ещё навести нужно… Хайме!
— Да!
— Черт, ты же теперь на чужой лошади… Бласко, поскачешь в обитель. Предупредишь аббатису и заберёшь Инес.
— Хенилья успеет, — вмешался Мануэль, — должен успеть.
— Не сомневаюсь, но Инес отправится домой. Это война, сеньоры. Неужели непонятно?
— Белолобые ещё не Лоáсс, — напомнил Себастьян. — Или… Неужели у них королевские знамёна?
— Нет, — мотнул головой Карлос. — Белолобые — факел, который летит в соломенную крышу. Если они дорвутся до монастыря, миру конец. Если не дорвутся, то же самое. Сотен убиенных единоверцев Бутор нам не простит. Не сможет простить, иначе свои же сожрут.
— Кто? — не понял Лихана.
— Те, кто втащил его на трон, превратив королевскую свадьбу в резню, — пояснил де Ригаско, — Виорнская Вдова[16] и маршал Танти́. Господа де Гуальдо, сеньор де Лихана, каковы ваши намерения?
— Я остаюсь, — голос муэнца прозвучал буднично и спокойно. — Только пошлю кого-нибудь передать, что свору сюда приводить не нужно.
Дон Хулио переглянулся с братом:
— Мы заедем в замок. Нам нужно кое-что взять…
— И рассказать отцу и братьям. Мы вас найдём.
— Хайме, — Карлос неторопливо опустился на серый обломок, — познакомь Леона с Пикаро, а я напишу письмо. Дон Луис, расплатитесь с загонщиками… С теми, кто пожелает вернуться. Да, и ваша замечательная свора теперь вряд ли скоро понадобится. Пусть возвращаются… Мануэль, будь другом, проверь пистолеты…
— Проверю, — лицо Альфорки стало лукавым, — так ты собрался следить или всё-таки драться?
— Сперва первое, а затем второе. Неужели ты думаешь, что я предоставлю визитёров Хенилье? Это было бы невежливо.
3
Что за сила раздвинула в незапамятные времена горы, выпустив беснующуюся реку на простор, чтобы мильей ниже вновь загнать в каменистую щель? Может, и впрямь чёрт или скорее сам Сатана. Но тогда почему здесь столько света — усыпавшая берег галька, и та слепит глаза белизной… Куда там колпакам развернувшихся в боевое охранение лоассцев. Умело развернувшихся, ничего не скажешь! Лихана не ошибся, хаммериане добрались до переправы раньше и времени зря не теряли.
— Чёрт бы побрал этого черта! — прошипел Альфорка. — Нашёл, где свою образину рассматривать!
— Для своих старался, — шёпотом же откликнулся Себастьян.
Лихана промолчал — шевелил губами, считал переправлявшихся. Хаммериане бойко перебирались через сверкающий плёс, вышколенные кони дюжина за дюжиной разбивали проклятое зеркало, а оно, сверкая, срасталось за их спинами. Обещанные загонщиками две сотни уже переправились, но это было не всё, далеко не всё… У страха на сей раз глаза оказались не велики, а малы: через реку пёр полк, и, судя по тому, как мокрые всадники строились в походный порядок на выровненной все тем же чёртом площадке, полк боевой.
Знамён и кокард не наблюдалось, но сноровка и деловитость говорили сами за себя. Это были солдаты, причём многоопытные, вышколенные и готовые к любым неожиданностям. Правда, всего не предусмотрели и они. Хозяев гости опасались, но заподозрить в груде перевитых ползучими розами камней тайное убежище не сумели. Или, вернее, проводник сплоховал. Должен же у них быть проводник, так просто по здешним тропам не побегаешь. Не обошлось и без предателя в городе или в гарнизоне. Наобум лезут иначе, а этот визит готовили, и готовили тщательно…
— Карлос, — окликнул Альфорка, — видишь? На сером…
Плечистый всадник на высокой серой лошади выбрался на ближний берег и неторопливо поправил колпак. За ним, как пришитые, следовали четверо здоровяков. Плечистый развернул коня и поднёс к глазам руку, разглядывая переправу.
— Полагаю, перед нами начальник, — сообщил так и не утративший церемонности Лихана, — вы не находите?
— Нахожу, — пристрелить бы этого начальника, а ещё лучше на пару с проводником, но далеко. Разве что прорубиться, только Инес рано во вдовы, а Леон уже на полдороге к Сургосу. Коннице, если быстро поднимется, нужно часа два, а белолобые отстают от муэнца часа на четыре, не меньше.
— Хвост! — возвестил Маноло. — Давно пора, дьявол их побери!
— Четыреста восемьдесят два человека, считая начальника. — Лихана, морщась, отполз от щели между камнями, сел и снова поморщился.
— Старые раны? — посочувствовал Себастьян, не имевший обыкновения молчать. Особенно перед дракой.
— Нет, — покачал головой муэнец, — старость и позапрошлая зима… Месяц в развалинах без меховых плащей — это почти казнь.
— Так вы стояли в Сальсá? — оживился Доблехо. — А мы…
— Сейчас мы в Альконье, — напомнил Карлос, — и у нас нет времени для воспоминаний.
— Прошу прощения, господин полковник.
Надулся, нашёл время!
— Ваши слуги смогут прикрыть нам спину? — разрядил обстановку дон Луис. — Ваш ординарец производит впечатление старого солдата, но остальные четверо…
— С какой стороны за наваху хвататься, знают, — да и кто не знает, времена нынче, прямо скажем, весёлые. Адалид и тот бы взвыл. — Здесь, надеюсь, одна дорога?
— Нет. Можно идти берегом до Сургосской дороги, а можно свернуть в холмы и выскочить на тракт ниже Тутора… Если, конечно, им нужен монастырь.
— Боитесь, что они предпочтут господина Овехуну?
— Боюсь, — признался Лихана. — Что поделать, когда речь идёт о твоём гнезде, поневоле начинаешь кудахтать.
— Загонщики предупредили горожан, — не очень уверенно произнёс Альфорка, — люди успеют уйти.
— Никуда они не пойдут, — отмахнулся Себастьян, — непуганая дичь не взлетает, а войны в Муэне не видали лет двести.
— Хватит! — прикрикнул Карлос. В Туторе у него никого не было, но Инья оказалась слишком близко от белого полка. Слишком! — Дон Луис, успокойтесь. К нам пожаловали не грабители, не насильники и не мародёры, а убийцы. Причём опытные. Им нужна обитель…
Сверху конные белоголовые фигурки выглядели мелкими, нелепыми и безобидными. Хаммериане со своими песнопениями, бритыми лицами, колпаками и усами были бы смешными, не будь они страшными. Бедняга Филипп это знал, но решил покататься на драконе. Виорнцы помогли умнику не проиграть войну, а потом маршал Танти предложил скрепить союз хаммериан и мундиалитов браком. Король согласился отдать сестру сыну одержимой Иоанны, а что ему было делать? Только позвать Ротбартов… Волки Миттельрайха перервали б наследникам Хаммера глотку, но что бы осталось от Лоасса?
— Построились, — Лопе тихонько тронул господина за плечо, — сейчас двинутся.
— В холмы наладились, — на скулах Альфорки заходили желваки, — торопятся, черти белолобые! Ничего, Гонсало их приветит.
— Будем надеяться. — Белочешуйчатая змея дрогнула и неспешно поползла прочь от равнодушного Зеркала. Впереди кузнечиками прыгал дозор, вокруг труси́ли всадники охранения. Всё верно — холмы вдоль дороги нужно прощупывать.
— До главного не добраться. — Доля наблюдателя Маноло явно тяготила. Ещё бы, меткость Альфорки давно вошла в поговорку. — Разве что обогнать и обстрелять. Лучше сверху. Дон Луис, место для засады не подскажете?
— Засады не будет. — Карлос смахнул с рукава какую-то пушинку. Интересно, почему хитаны таскают на груди пёрышки? Надо было спросить Ампаро, да в голову не пришло.
— Ты бы ещё ультиматум им предъявил, — поддразнил стрелка Себастьян, — дождёмся Хенилью, стреляй, сколько душе угодно.
— Глупо ждать, — Альфорка только что не кусался, — я среди белолобых одного в берете приглядел. Похоже, проводник. Вот его бы…
— Обойдёшься, — отмахнулся де Ригаско, — незачем их раньше времени полошить.
Куда двинется Гонсало, сразу к монастырю или наперерез? Если поторопиться, гостей можно не выпустить из холмов, но Гонсало никогда не спешит и всё по десять раз проверяет. Значит, это будет монастырская дорога, и дай Боже, чтоб хаммерианам не пришло в голову по пути «проповедовать». На что похожи деревушки и городки после визита «бичей Господних», Карлос не видел, но слышал довольно, чтобы бояться за смешной Тутор, одинокие мельницы, адуар, в котором нет Ампаро и его ребёнка, но есть другие женщины и другие дети.
Лола однажды уже бежала от белолобых. «Здесь вам ничего не грозит…» И кто только за язык тянул?! Выходит, не ждать? Броситься на дракона с вилкой? Четверо вояк, Лихана с больной спиной, дуралей Хайме и слуги с увязавшимися загонщиками… Это даже не смешно, хотя прикончить главаря с проводником можно. Если повезёт. Только потом не будет ничего — ни Инес, ни войны, ни ночного озера с его снами…
— Спокойно, — медленно произнёс де Ригаско, — пока от нас мало что зависит, но господ хаммериан мы проводим. Хенилья должен знать о них всё.
Глава 4
1
Сеньор Хенилья и в обычный-то день казался застывшим, а узнав про белолобых, и вовсе закаменел. Леон командора не торопил — слишком устал. Хорошо, конь герцогского родича и впрямь оказался отменным: другой бы уже десять раз упал, а Пикаро бежал. Конюх обещал поводить беднягу, но вот поводит ли?
— Пить хотите? — Хенилья кончил буравить взглядом увешанную оружием стену и уставился на дурного вестника. — Садитесь.
— Спасибо, — Леон рухнул в кресло прежде, чем сообразил, что отдаст за кружку воды половину оставшейся жизни, — пить я хочу.
— Так пейте! — Хенилья сам плеснул в высокий кубок чего-то красного. Вина, но сейчас уже можно. — И расскажите все подробно. Полковник де Ригаско слишком краток, что, учитывая случившееся, объяснимо. Не бойтесь, не опоздаем.
— Я не боюсь, господин командор. — Как трудно оторваться от вина, но от воды было бы труднее. — Хаммериане сейчас или уже переправились через Рио-де-Онсас, или вот-вот переправятся. Если выступить немедленно…
— Мы выступим, как только капитанов вытащат из таверны и оседлают коней. Вы лично видели хаммериан?
— Их видели загонщики. Ошибиться они не могли.
— А солгать? — подался вперёд Хенилья. — Будь это люди полковника де Ригаско или хотя бы ваши доверенные слуги, я бы не сомневался, но весть принесли горожане. Вы их раньше видели?
— Нет, но сеньор Лихана их, кажется, знает…
— Лихана — странный человек. — Командор задумчиво пожевал губами. Точно так же он жевал прошлым летом, когда привёзший письмо деда Леон в первый и последний раз был в этом кабинете. — Лично я не знаю, почему дон Луис осел в Туторе, если он может жить в более приятном и приличествующем его положению и здоровью месте. Скажу больше. Появление этого человека рядом с герцогом де Ригаско вызывает у меня определённые сомнения.
— Мой отец и мой дядя там тоже появились. — Пустой кубок мешал, и Леон, поколебавшись, поставил его на стол. — Сюда идут хаммериане, сеньор Хенилья. Идут убивать.
— Или не идут, — уточнил командор, — впрочем, значения это не имеет. Нужно ехать. Если никаких хаммериан нет, придётся заняться загонщиками и сеньором Лиханой. Если есть, отправить еретиков к Дьяволу, который их и породил.
— Они есть. — Выдержать чужой пристальный взгляд было непросто, но скачка через раскалённую Муэну прикончила все страхи, кроме одного — опоздать.
— Возможно, — на этот раз Гонсало Хенилья наполнил два кубка, — и всё же я предпочёл бы говорить с непосредственным свидетелем вторжения.
— Свидетели ездят на мулах, а хаммериане на лошадях. Их не менее двух сотен.
— Если они вообще есть, их будет не меньше полка, — буркнул командор, разворачивая свиток, оказавшийся картой. — Какой дорогой вы ехали? Через Тутор?
— Нет, через холмы. Так быстрее.
— Кого-нибудь встретили?
— Нет.
— Ваше счастье. Лоассцы, не оглядевшись, голову в петлю не сунут, особенно эти… Кто-то должен был проследить за гарнизоном и дать знать, что путь свободен. И этот кто-то, надо полагать, воспользовался короткой дорогой. Вашей дорогой. Мы пойдём ей же.
— В холмах коротких дорог много. — Какое мягкое кресло, но придётся вставать и идти. Хуже, чем идти, — лезть в седло. Всё начнётся сначала — стук копыт, жара, разноцветные круги перед глазами, жёсткая от высыхающего прямо на тебе пота рубаха…
— Я готов, — выдавил из себя Леон, — но мне нужна свежая лошадь.
— Она у вас будет. — Командор усмехнулся впервые за время разговора. — Даю вам час, молодой человек. Отдыхайте и наслаждайтесь жизнью, пока можете. За вами придут.
— Благодарю вас, дон Гонсало.
— Благодарить надо вас. Никогда не думали вступить в армию? Я бы вас взял.
— Де Гуальдо не покидают Альконью. — Но как же хочется покинуть и стать капитаном, командором, маршалом, наконец! Родственник де Ригаско наверняка станет, а ты сиди в своих предгорьях, куда после сегодняшнего никто не сунется ещё лет сто!
— Я слышал о вашем семействе и не смею настаивать. Жаль, из вас бы получился хороший офицер. Я редко кому это говорю.
2
Если в здешних предгорьях что и было хорошего, то это тень и несколько попавшихся на глаза родников. Альконья защищала от солнца всех своих гостей, с чем бы те ни явились, и ещё вопрос, кто был ей приятней — замахнувшиеся на местных тварей охотники или чужаки. Хаммериане не собирались проливать кровь на заповедном берегу, они вознамерились пролить её дальше. Альконья могла спать под горячим предосенним солнцем, что она и делала. Не шумела тёмная жёсткая листва, молчали отпевшие и оторавшие по весне птицы, попряталось по своим убежищам зверьё. Послеобеденная одурь обошла лишь ящериц да мелькавших сквозь разрывы в пропылённой усталой зелени коршунов. И ещё она не тронула людей в колпаках, грязно-белым потоком струившихся каменистой дорогой. Это над ними скользили падальщики, дожидаясь поживы. И как только догадались?
Пильо испуганно фыркнул и попятился. С причудливо изогнувшейся коряги стекла внушительная желтоголовица, тускло сверкнула возле обмотанных обрывками плаща копыт и юркнула под камень. И вновь ничего и никого. Лишь отдалённый цокот чужих подков да назойливое гудение и стрекот всякой летучей мелочи. Два отряда, большой и крохотный, тонули в часах и минутах, как в сонной озёрной воде. Где-то за очерченным коршунами кругом просили Пречистую о ребёнке сотни женщин, садились на коней солдаты Хенильи, прятали нехитрый скарб обитатели Тутора. Они были, и их не было…
— Сеньор, впереди прогалина. Этих… видно, как на ладони. Глянете?
— Гляну! — Карлос, словно очнувшись, уставился на хмурого Лопе. Великан был таким, как всегда. — Ну и духота… Не поймёшь, то ли лоассцы и впрямь здесь, то ли снятся.
— Тут они, уроды белолобые, — заверил ординарец, — а вы б лучше шляпу надели. Лес лесом, а голову печёт.
— Нет у меня шляпы, — признался де Ригаско, — потерялась.
Такое с ним бывало, особенно перед боем. Судьба требовала дани и получала её позабытым плащом, пустым желудком, лопнувшим не ко времени ремнём. Карлос де Ригаско был суеверен, как любой солдат, и знал, что пакость своё возьмёт. И лучше ерундой, чем кровью.
— Потерять шляпу — к удаче! — с готовностью объявил Лопе. Ординарец знал своего господина, как облупленного. Ещё б не знать вздорного мальчишку, в один прекрасный день влезшего на самого строгого жеребца в конюшне… Шрам остался до сих пор памятью о наглости и удаче. И о том, как отец велел стереть кровь и идти на барьер. На своей лошадке. До строптивого жеребца дело дошло через два года…
— Дьявол и все его мухи! — подъехавший Альфорка от злости разве что искры не пускал. — Ну почему эти твари так далеко?
— Объяснить? — предложил не отстававший от приятеля Доблехо. — Или сам догадаешься?
— Не догадаешься, Хайме спроси, — посоветовал Карлос, — или Хенилью, когда явится. Он тебе объяснит. В подробностях.
— Спасибо, не надо, — поблагодарил Маноло и погладил пистолет, — у него курок чешется.
— Так почеши! — не выдержал де Ригаско, притворяясь, что считает давно пересчитанных хаммериан. Белолобые шли уверенно и деловито. Проводник проводником, но без глаз в Сургосе не обошлось. Кто-то заверил гостей, что их не ждут, и этот кто-то вряд ли был чужаком.
— Карлос, — раздалось под ухом, — Карлос!
Герцог рывком обернулся, но это был всего лишь Хайме.
— А ты что тут делаешь? Твоё место с Лиханой и загонщиками.
— Господин полковник! — отчеканил обиженный родственничек. — Сеньор Лихана велел доложить, что к нам присоединились господа де Гуальдо во главе с бароном. Числом семеро. С ними отряд из числа слуг, числом шестнадцать, и вьючные лошади, числом семь.
— Числом, говоришь? — усмехнулся Карлос. — Очень мило с их стороны. Что-нибудь ещё?
— Нет, господин полковник, — начав дуться, Хайме становился краток и деловит. Вот и славно.
— Передайте господам де Гуальдо мою благодарность, но они зря беспокоились. Хенилья подойдёт через два или три часа. Впрочем, при желании они могут принять участие в охоте. В какой-нибудь из охот…
3
Ветер дул с гор, дул неистово, будто задавшись целью отбросить от усталой крепости вонь чужого лагеря. И так же неистово билось в звёздном небе ставшее чёрным знамя, словно хотело что-то сказать, объяснить, предупредить… Утро вернёт миру краски, и с лазоревого полотнища вновь глянет золотая яростная птица. Что она увидит? Доживёт ли до нового вечера или захлебнётся кровью вместе с безумцами, сказавшими «нет» тем, кто не знает такого слова…
— Мой сеньор, что с вами?
Звёзды заволакивает дымом, губы солоны от крови, но ветер всё ещё рвёт тёмное полотнище. Его не спустят, пока жив хоть один…
— Мой сеньор!
Что-то кисловатое и холодное смывает соль с губ, мгла рассеивается. Ночь давно прошла, над головой белёсое, обжигающее небо, но кровью и пылью пахнет всё равно. А знамя?! Где знамя и почему он лежит?
— Я ранен? Был штурм?
— Вы упали, мой сеньор. Ваш конь оступился и сломал ногу.
Он куда-то ехал? Невозможно! Крепость обложена так, что ласке не выскочить, но если он всё же выбрался, почему за ним не гнались и где письмо?! Он вёз письмо…
— Где письмо?
— Не знаю, мой сеньор. Я помогу вам сесть. Я смотрела, кости целы. У вас, не у коня.
— Но я должен ехать! Мне надо… — А куда он едет и почему так жарко? И так светло? — Где мы?!
— Возле Сургоса, мой сеньор. Вы ехали на праздник?
Сургос? Он слышал это слово или оно ему снилось? Конь покалечился, придётся идти пешком хотя бы до Сургоса. Он не может здесь валяться, нужно идти… Нужно доставить письмо!
— Помоги мне!
— Сейчас, мой сеньор.
Девушка. Из простых… Босая… Проклятые круги перед глазами, никак не разглядеть лица. Все кружится…
— Они ушли? Где они?
— Кто? — Овальное пятно цвета слоновой кости обрамлено дымом, в дыму что-то краснеет. Кровь? Нет, это цветок в волосах, в чёрных волосах, но это неправильно… Неправильно всё!
— Выпейте, вам будет легче!
Снова дешёвое кислое вино пополам с водой. Бледное пятно превращается в лицо — юное и встревоженное. Дешёвые серьги, спутанные кудри, пёрышко на шее.
— Ты хитана?
— Да, мой сеньор. Я шла на праздник, сегодня большой праздник… Сеньор искал письмо? Вот оно… Оно помялось!
Грязный надорванный лист, смазанная печать… Половина леопарда с крестом и надпись «…гаско». Что она значит? Что-то заливает глаза, но он не ранен, иначе б хитана измазалась в крови. К горлу подступает комок, звон в ушах становится нестерпимым.
— Ты умеешь читать?
— Нет, мой сеньор.
— Ты видишь, я открываю это письмо. Я прочту его вслух. Ты запомнишь?
— Я запомню.
Глава 5
1
Высоченный лохматый хитано протянул руки ладонями вперёд, а потом неторопливо скрестил их на груди. Непонятный гость был выше и Лопе, и старших де Гуальдо, не говоря о самом Карлосе, смотревшем на появившегося из зарослей бородача снизу вверх.
— Мы пришли к вам, — спокойно сказал хитано.
— Вы? — не понял де Ригаско, — Зачем?
— Праздник, — холодно произнёс гость, — слишком много женщин. Бесноватые хотят крови. Мы — мужчины, у нас есть навахи.
— Постойте! — Сеньор Лихана отстранил потащившего из ножен шпагу Себастьяна. — Это Мигелито, вожак здешнего адуара. Хитано пришли ещё при моем отце и остались… Мигелито, как ты узнал? Где Хенилья и его солдаты? Ты их видел?
— Солдаты в казармах, — Мигелито был немногословен, — офицеры в таверне, за ними пошли. Антоньито пошёл, а Хенильи в городе нет.
— Дьявольщина! — Себастьян топнул ногой, словно желая пробить покрытый трещинами камень. — И куда этого ящера унесло?!
— Командор уехал, — повторил хитано, — он и десять солдат. Их видели, а ваш человек разбился. Лошадь упала, её не поднять. Выбоина и неудачный день. Не нужно садиться в седло, не нужно брать нож…
— Он жив хотя бы? — Карлос с тревогой оглянулся на старшего из де Гуальдо.
— Конь упал по вине моего внука? — соизволил изречь патриарх. — Если это так, его стоимость будет возмещена.
Карлос провёл рукой по лбу, переводя взгляд с лица на лицо. Маноло с Себастьяном, старик в допотопных одеждах, его до одури похожие сыновья и внуки, лохматый хитано, растерянный Хайме… Люди замерли средь рыжих, пронизанных солнцем стволов, словно сами стали деревьями.
— Леон де Гуальдо жив? — Время потеряно безвозвратно и глупо, а как просто было отправить двоих. Того же Хайме на Пильо, да что теперь за ветер хвататься, тем паче ветра-то как раз и нет.
— Гонец жив, — разжал губы хитано, — я оставил его с женщинами. Письмо повезли в город, но мы не стали ждать. Гонец сказал, вы идёте от брода вдоль дороги. Нас три десятка. Все, кто шёл в Сургос. Мы вели коней и шли танцевать, мы повернули.
— Спасибо, Мигелито. — Три десятка хитано с навахами и кнутами, дюжины полторы горцев, столько же загонщиков со своими мулами… Вот тебе и полк, счастливчик де Ригаско, а крепости или хотя бы бастиона тебе не построили. Ты сам теперь крепость. Ты и эти люди, большинство которых видишь первый и, очень может быть, последний раз. По крайней мере на этом свете.
— Сеньор Лихана, — уточнил де Ригаско, — я правильно понимаю, что хаммериане будут у монастыря раньше солдат, даже если офицеры гарнизона рискнут выступить, не дожидаясь командора?
— Капитан Бертильо рискнёт, — голос муэнца был не менее ровен, чем голос герцога, — я его хорошо знаю. Бертильо ранили под Сан-Марио на моих глазах. После выздоровления его перевели в Сургос. Он не станет мешкать и пойдёт галопом… Солдаты могут успеть, особенно если хаммериане… отвлекутся.
— То есть? — Себастьян опять теребит перчатки, дурацкая привычка. — По дороге же ничего нет, Тутор ведь не тронут? Уже не тронули.
— Дальше — адуар, сеньор Доблехо, — объяснил Лихана, — а ещё гостиницы для паломников и лагерь тех, кому гостиницы не по карману. Грабить нечего, но хаммериане не грабят. Они, как бы это сказать… ересь искореняют.
— Мы знаем, — прорычал Альфорка, — видели!
— Прошу прощения.
Муэнец замолчал, и разговор оборвался. Вот так и бывает — трещина в камне, немного глупости, и всё летит в тартарары. Гонец валялся без памяти, а хаммериане шли вперёд, минуя место за местом, где можно было их придержать, отступив затем к следующей узости. Четыре задержки, и Хенилья бы успел. То есть не Хенилья, а какой-то капитан, воевавший вместе с Лиханой и получивший на старости лет тёплое местечко. Только тёплое вдруг стало горячим! Муэну защищает Пречистая Дева… В Муэне нечего бояться ни паломникам, ни хитано…
— «В Виорне больше не пляшут, а поёт лишь та, что вечно косит…»
— Ты о чём? — Маноло не понял, а ты сам понимаешь?
— Ни о чём! — Лола избежала хаммерианских лап в Виорне, повезёт ли девочке снова? Хитана сказала, что идёт в город, её не будет в адуаре. В праздник палатки стерегут старики да детишки… Ампаро там тоже нет, нет и твоей дочери или сына, а Иньиту Бласко давно увёз. Два коня в один день ноги не сломают…
— Сеньоры, прошу подойти ближе. Нам следует обсудить наши действия.
Подошли. Встали. Дон Луис держится за эфес, Себастьян зачем-то задрал голову и сразу же опустил, Маноло морщит нос, сейчас чихнёт, у Хайме горят глаза, хитано наклонил голову, старик де Гуальдо смотрит на детей и внуков, словно пересчитывает. Он привёл всех или кто-то остался в замке? В странном замке, как сказал Лихана.
— У нас есть выбор, — на самом деле его нет, по крайней мере нет у тебя и Мигелито, — мы можем уйти, а можем задержать хаммериан своими силами. Сколько сможем, столько и задержим, а дальше… Господу виднее.
2
Проводника звали Хиронимо, но Матье Лабри́ звал его Жеромом. Онсиец терпел — пять сотен золотых: две у перевала, три у монастыря — своё дело сделали. Жером казался надёжным, и все же Лабри предпочёл бы подкупленному еретику собрата по вере. Увы, к югу от Сьерра-де-Онсас все тонуло в папистском мраке[17], что не мешало пособникам дьявола воевать, и воевать неплохо. Лабри досадливо дёрнул головой, та не замедлила откликнуться тупой болью, напоминая о старой ране и о том, что самая спокойная дорога может вести в ловушку. Если они до сих пор не встретили солдат, это не значит, что встречи не случится вообще, а проводник и его пока неведомый свояк не окажутся предателями.
— Жером, когда мы выберемся из этой ловушки?
Проводник оглядел похожие друг на друга и на столпившихся серо-зелёных ежей горы и неторопливо объявил:
— Через час, сеньор. Да вы сами увидите. Холмы на север сдадут, а нам — на восток.
— Ты уверен в своём родственнике?
— А куда он денется? — удивился онсиец и замолчал. Болтуном он не был, что не могло не радовать. Простучали копыта — подъехал граф Крапý и сообщил, что петляние по запутанным тропам ему порядком надоело.
— А вы, я вижу, рассчитывали на парад? — поморщился Лабри, глядя на украшенные тонкой вышивкой графские перчатки. Хорошо, не золото, но дойдёт и до этого. Роскошь и похоть — оружие дьявольское, а девка Дорифó не просто хороша, как десяток суккубов. Шлюха умна, недаром она дочь проклятой ромульянки![18] Королева надела белый чепец, но рубашки у неё шёлковые, а Луи падок на женщин. Слишком падок для достойного государя…
— Я рассчитывал и рассчитываю на успех, полковник, — Крапу и не подумал отвести взгляд. Любимчик короля слишком быстро позабыл, кто превратил молодого Бутора из жениха Дианы Дорифо в повелителя Лоасса. Хочется верить, у самого Луи память длиннее.
— Господь нас не оставит, — желание отхлестать наглеца по щекам было острым до мучительности, но Лабри в очередной раз сдержался. — Но раз вы проявили беспокойство, ведите колонну. Дорогу покажет Жером.
— Слушаюсь, полковник! — почтительные слова и насмешка в глазах. Луи такой же. Маршал считает, это пройдёт. Во время войны. Значит — да здравствует война, и смерть папистам!
Лабри придержал жеребца, пропуская колонну мимо себя. Солдаты шли рысью, в хорошем порядке, никто не отставал, ни у кого не захромала лошадь, все были должным образом вооружены и одеты. Братья по вере, не раз проливавшие за Господа свою и чужую кровь, они были готовы к тому, что предстояло. Ветеран пяти войн, воин до мозга костей, Лабри мог по праву гордиться своим отрядом, и он им гордился. Собой полковник тоже был доволен — подобрать людей для столь важного дела непросто, но он не ошибся ни в ком. Недельный марш через горы это подтвердил.
Нахлынувшее раздражение понемногу стихало, уступая место уверенности, что приказ маршала Танти будет выполнен с блеском. Нельзя позволять королю заключать мир с еретиками, нельзя оставлять молодёжь без дела. Праздность для души человеческой страшнее вражеских армий и злее чумы. Не зря Господень Молот[19] называл безделье ржавчиной, разъедающей железо, и гнилью, подтачивающей стропила…
Сухие знакомые хлопки донеслись из-за очередного холма, за которым скрылся авангард. Привычные ко всему ветераны не попёрли вперёд и не заметались, как бараны, а замерли, ожидая приказа. Солдаты своё дело знали, как и офицеры. Капитан Пивонé обернулся и поднял руку, Лабри кивнул. Вооружённые лучшими виттскими аркебузами стрелки стремительно спешились и рассыпались по сторонам, беря на прицел ближайшие склоны. Остальные ждали, стискивая рукояти шпаг и беспокойно оглядываясь.
Новый залп не заставил себя ждать, его слитность и мощь подсказывали — бьют свои, авангард. В ответ раздалось несколько разрозненных выстрелов. Лабри неторопливо поправил пороховницу, погладил коня и шагом направился в голову колонны. Пусть видят, что ничего особенного не произошло. Полдюжины стрелков в холмах — не повод махать руками и скакать галопом, но кто же всё-таки стрелял? Гарнизонный дозор, кознями дьявола оказавшийся на дороге? Или, того хуже, засада? Задержали в этой узости и сейчас окружают колонну, чтобы обрушиться сверху? Если Крапу с его перчатками не озаботился проверить, ему будет очень невесело. Очень.
Крапу озаботился. Не успел полковник обогнуть предательский холм, как прискакал молодой Шетэ и доложил о том, что авангард обстрелян.
— Сколько их, Роже? — для порядка уточнил Лабри, не столько желая знать, сколько проверяя графа.
— Пять или шесть аркебуз и несколько арбалетов. Солдаты стали стрелять в ответ, а два десятка сейчас обходят засаду.
— Потери есть?
Сын покойного друга нахмурился:
— Убит один, и ранено двое. Господин полковник, мне очень жаль, но ранен проводник.
— Тяжело?
— Боюсь, да.
То, что вырвалось из уст полковника, вряд ли бы понравилось пастору, но тот отвечал всего лишь перед Господом, а Матье Лабри ещё и перед маршалом. Малыш Шетэ потупился, словно был виноват. Матье потрепал его по плечу и, плюнув на осторожность, поскакал к авангарду.
Жером лежал на земле, рядом скрючился солдат, над которым хлопотал Дени-мясник, лет десять подменявший убитых или сбежавших лекарей. Крапу и двое офицеров замерли возле мёртвой лошади, вглядываясь в молчащие заросли. Громко, словно перед грозой, трещали цикады.
— Откуда стреляли? — осведомился Лабри. Крапу носил поганые перчатки, лез не в своё дело и слушал не маршала и мадам Иоанну, а Луи, но в том, что случилось, был неповинен.
— Оттуда. — Граф махнул рукой и поморщился, на колете расплылось тёмное пятно, которое могло означать лишь одно.
— Вы ранены?
— Царапина… Стрелки удрали, не дожидаясь, пока их окружат. С другой стороны холма их ждали лошади. Сержант Клеро нашёл следы.
— Куда смотрел боковой дозор? Они вообще живы или нет?
— Неизвестно. Донесений от них не поступало. Я отправил на поиски Матý. Дал ему два десятка солдат и отправил…
Всё верно и держится молодцом, но от царапины таких пятен не бывает.
— Покажите рану!
— Она перевязана, — запротестовал Крапу, — мне бы не хотелось вновь снимать и надевать колет. Клянусь честью, ничего страшного! Бок задело.
— Вам виднее, — напросившийся в поход граф не так плох, как казалось, а от вышивок и оборок война отучит. — Что с проводником?
— Две пули. В плечо и в грудь. На ладонь ниже сердца… Я мало в этом разбираюсь, но…
Лабри разбирался лучше, но толку от этого было немного. Опыт подсказывал, что больше Жерому никого через горы водить не придётся. Вздох Мясника лишь подтвердил неутешительный вывод.
— Час протянет, — объявил самозваный лекарь, бросая наземь что-то измазанное в крови и вырывая у стоящего рядом солдата кусок полотна, — ну да все там будем, а этому ещё повезло! За святое дело прибили, так что спасётся… Да не дёргайся ты! Будешь подыхать, скажу…
Мясник колдовал над солдатским предплечьем, а проводник глядел вверх, на зависших над отрядом коршунов, и было их до странности много. Ничего, лошади да пары двуногих для начала хватит, а потом могут лететь к монастырю. Лабри перешагнул через ещё живого Жерома и нагнулся над лежавшим чуть дальше мертвецом. Ему не почудилось — в шее покойника торчал арбалетный болт. Такой же швырнул в пыль Мясник.
— И здесь тоже. — Догадливый Роже тронул сапогом труп лошади. Бедная животина получила две пули и болт. — По проводнику били.
Нужно было надеть на онсийца плащ и колпак, ну да все мы задним умом крепки. Уповайте на Господа и готовьтесь к худшему, но болты… Два из трёх — грубая деревенская работа. Ополченцы?
Вверху зашумело, раздались голоса и шаги, шорох осыпающихся камешков.
— Господин полковник, вернулся Мату. Они встретили дозор, все целы.
— Вижу.
Ни убитых, ни раненых, но морды кислые. Боятся если не Господа, то полковника. И правильно боятся.
— Говорите. Быстро и самое главное.
— Парням не повезло, — закрыл грудью провинившихся Мату, — пришлось обходить склон… Я там был, по откосу в самом деле не пройти. Выстрелы раздались, когда дозор был по ту сторону гряды. Пока повернули, пока карабкались вверх, еретики успели уйти, но их удалось разглядеть. Это не военные.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Стурнийские мозаики. Цикл повестей
- К вящей славе человеческой. Роман
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дети Времени всемогущего предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
12
Хаммериане — последователи Томаса Хáммера, мещанина из Миттельрайха, создателя наиболее сильной из реформаторских церквей.
15
Белолобые — презрительное прозвище хаммериан, носивших белые головные повязки с крестами, поверх которых надевались суконные или полотняные белые же шляпы-колпаки.
