Тайные грехи кроткой голубки

Вера Анатольевна Прокопчук (2024)

Яков Штольман и его супруга Анна, приехав в уездный город Бряхимов навестить отца Штольмана, вступают в конфликт с писателем Горчичниковым, который вскоре после скандала был обнаружен убитым. Местная полиция подозревает Анну Штольман в убийстве писателя. Чтобы восстановить доброе имя супруги и очистить ее от подозрений, Яков Штольман начинает собственное расследование. Сможет ли он защитить любимую жену и разоблачить настоящего преступника?

Глава 2.

Приглашению писателя на ужин в дом мадам Астафьевой предшествовала череда событий, никак с писателем не связанных. Началось все с небольшого разговора в петербургской квартире надворного советника Я.П.Штольмана.

А именно: Анна Викторовна Штольман, супруга Якова Платоновича Штольмана, зайдя в столовую, обнаружила своего мужа сидящим в кресле, с видом весьма задумчивым. На журнальном столике перед ним лежало распечатанное письмо.

— Что-то случилось? — осторожно осведомилась Анна.

Ее супруг рассеянно качнул головой.

— Можно? — рука Анны протянулась к сложенному листу бумаги.

— Да, конечно, — рассеянно кивнул Штольман, — это от моего отца.

Рука Анны замерла. Странно, но за полгода семейной жизни она никогда не спрашивала мужа о его семье. Подсознательно она не желала ни с кем не делить своего супруга, отчего и гнала от себя мысль о его родне…

— Что он пишет?

— Самые невинные вещи, — Штольман улыбнулся. — Выражает очередной раз радость по поводу моей женитьбы — и спрашивает, не выберемся ли мы к нему в гости, по случаю лета, хорошей погоды и большого его любопытства узнать, на ком же я женился, в конце концов!

— То есть, это вроде как смотрины, — пробормотала Анна немного растерянно.

— Если не хотите, можем не ехать, — заметил Яков Платоныч, — хотя вообще-то мой папенька не кусается…

Анна помолчала полминуты.

— А вы ведь хотели бы его проведать? — догадалась она.

— Не скрою, хотел бы, — согласился Штольман.

— Тогда едем! — решила Анна окончательно и бесповоротно, — Где он живет?

— Недалеко от Саратова. Можно по железной дороге от Петербурга до Нижнего, а там уж пароходом по Волге…

И Штольман с удовольствием отметил, что в глазах Анны заискрился жадный огонек острого желания приключений…

… Несколько дней, проведенных на пароходе, были волшебными. Волга оказалась бескрайним зеркалом, в котором отражалось ошеломительно бездонное небо, небо переменчивое, шальное — то раскрашенное в цвета голубиного пуха, сусального золота и розовых клубничных сливок; то прозрачно-лазурное, по которому неслись табуны белоснежно-кисейных облачков. Иногда из пышной зелени, украшающей берега, выглядывала гроздь из пяти золотых куполов, венчающих белоснежную церковку, да шестигранный конус колоколенки. Колокольный перезвон нежно и тихо плыл над водой — а затем церковь уплывала вдаль, и снова была только безбрежность воды и бесконечность воздуха, и в нем, как в котле, клубились тучи, и расходилась сияние, и уходило на покой солнце, рассыпая над рекой золотую пыль, и подсвечивая нижние края облаков золотыми рюшками… По окончании короткого путешествия, Анне казалось, что все это величие, вся красота, все бездонное небо прошло сквозь нее, умыв ей душу покоем и умиротворением. И совершенно счастливая, полная самых лучших ожиданий, подъезжала она в экипаже рядом с мужем к уютному кирпичному дому, что выглядывал из-за прочных, основательных ворот….

— Хороша. Ах, хороша, — Платон Теодорович, тонко улыбаясь, приподнял левую бровь и перевел взгляд на сына. — Ты уже успел подраться из-за нее на дуэли?

Задрожавший от смеха подбородок Анны и тщательно скрываемая, но не до конца все же скрытая, улыбка Штольмана сказали старику все.

— Кто бы сомневался, — заметил он, с важностью подняв палец. — Было бы странно, если бы за такую красоту мужчины не дрались — и дважды странно было бы, если бы ты не влез в эту драку.

— И не поспоришь, — пробормотал Штольман.

— Ну что же — прошу откушать, — старик показал рукой в сторону двустворчатой двери, за которой открывалась взору просторная столовая. Длинный овальный стол был накрыт белоснежной крахмальной скатертью, а улыбчивая горничная в наколочке уже стояла наготове подле дымящейся супницы.

За обедом Анна украдкой разглядывала Платона Теодоровича. Чем дальше, тем больше он казался ей очень похожим на мужа — только старше лет на тридцать, с пышными седыми бакенбардами на старомодный манер, но с той же живой улыбкой, с той же иронией и хитринкой в глазах, отчего Анне было на удивление легко в его присутствии.

— Вы, небось, так не готовите? Свинина, запеченная с яблоками в белом вине… Ничего сложного — надо сделать на противне как бы подушку из обжаренного кольцами лука, помидоров и яблок, на ней расположить мясо, а сверху опять помидорки и яблочки… Конечно, голубушка, дам рецепт — будете муженька баловать, а он в детстве любил очень это кушанье.

— И в самом деле, а я уже и забыл этот вкус, — на лице Якова Платоныча была написана ностальгия.

— А я как раз велел приготовить все то, что тебе нравилось. Вы, душенька Анхен, любите утиную грудку по-мюнхенски? Никогда не пробовали? Много потеряли, но теперь восполните пробел. Тут главный секрет, это розмарин… Вот, с грушевым горячим глинтвейном, прошу вас, очень хорошо…

— Ах, как у вас чудесно, — искренне восхитилась Анна.

И точно, душа ее принимала удивительно спокойное и приятное состояние, когда любовалась она на эту скромную гостиную с треугольными столиками по всем углам — кроме одного, занятого угловой старинной печью. Чисто выбеленные стены были украшены какими-то портретами в круглых темных рамах; особенно одна стена, где этих портретов было великое множество — вероятно, это были предки нынешнего обитателя дома; великолепным было и большое зеркало в деревянной раме, выточенной виноградными листьями. И Анне почудилось — когда-то давно она жила в этом доме, и дивная вереница воспоминаний ей навевается всей этой обстановкой….

Но более всего радовало ее то мягкое радушие и чистосердечие, которое было написано на лице Платона Теодоровича.

— Кстати, настоятельно советую отдохнуть с дороги, — старик опять поднял палец, — ибо экипаж ваш видели все, и уж будьте покойны, к вечеру набегут с визитами. Как тараканы…

— Кто? — удивилась Анна.

— Соседи, душенька моя Анна Викторовна. Вдова Астафьева, например, из дома напротив, с родней, моськой и челядью…

— Как, она еще все тут? — удивился Штольман.

— А куда бы она делась? Это у вас там, в столицах, бурлят события и творятся перемены. Здесь же стрелки часов крутятся по кругу вхолостую — все крутятся, а толку нет. Те же лица, те же моськи… Дочери ее теперь в пожилых девушках ходят, сын, правда, женился… Но еще есть Маевские, Ляхины, Миропольские, Кельнеры, Бабаевы, Блюмеры, Зингеры… они нас тоже навестят, не извольте сомневаться.

— О Боже, — на лице Штольмана отразился комический ужас.

— Провинция-с, одна радость у людей — делать визиты, ибо здешним обывателям развлекаться особенно негде.

— Но ты писал мне, что театр открылся у вас пять лет назад, — заметил Штольман. — Даже очень смешно описывал его антрепренера и его супругу. Помнишь? Такой мелкий, крючконосый человечек, похожий на гнома — и супруга, которая его почитала красавцем и все его слова повторяла за ним, как попугай…

— Помер, бедняжка, — вздохнул Платон Теодорович. — А супруга его с тех пор успела еще раз выйти замуж и снова овдоветь, потом завести любовника, потом этот любовник от нее дважды сбегал, и наконец, она ухитрилась охмурить и женить на себе какого-то писателя — говорят, знаменит в столицах, а вот поди ж ты — не устоял перед нашей неотразимой Олимпиадой Саввишной.

— Она так красива? — заинтересовалась Анна.

— Я бы не сказал — ни то ни се, как говорится. Ни хороша, ни дурна. Но вот чем-то берет мужчин.

— Может, как-то особенно умна?

— Голубушка моя, ну когда же мужчинам был интересен женский ум?! — всплеснул руками старик.

Анна, слегка опешив от такого возражения, повернула голову в сторону мужа, как бы желая спросить его мнения; он же, ничего не говоря, накрыл ее руку своей. Этот жест не укрылся от внимания Платона Теодоровича.

— Хотите сказать, что ваш муж это качество в вас ценит? Охотно верю. Но он скорее исключение из общего правила. Кстати, весь в папу. Я тоже люблю умниц, знаете ли — но большинство мужчин их боятся, так что примите уж реальность как есть…

— А кстати, что за писатель такой? — не без интереса осведомился Штольман.

— Некий Горчичников, — пожал плечами старик, — и должен заметить, что читать его творчество и впрямь, как горчичник жевать — то еще удовольствие.

— Горчичников, — прихмурила бровки Анна, пытаясь вспомнить, — где же я его? а, да! И верно! — и она невольно рассмеялась, настолько забавным и точным ей показалось сравнение Платона Теодоровича.

Она вспомнила, что прочла несколько рассказов этого автора в каких-то журналах, и впечатление у нее каждый раз было отвратительное, а послевкусие и того хуже. Хотелось вымыть руки, и даже зубы почистить.