Медведи, самосвалы и ещё много чего интересного. Роман

Вениамин Агнинцкий

Герой данного произведения прекрасно знает, что он – персонаж книги. Так как он находится прямо в голове у автора, он знает всю историю от начала и до конца. Сможет ли герой взять ответственность на себя и полностью изменить свою судьбу? Или всё предрешено сюжетом?

Глава 3

Леопольд

Как-как? Ты там что?

С ума сошёл?

Солнце пробивалось сквозь закрытые веки, делая абсолютно всё вокруг бордово-оранжевым. Моё тело ломило от пяток, проходя через моё уже немолодое тело, отдаваясь гулом тысячи поездов в ушах и разламывая, как эти же тысячи поездов, мою голову.

Я боялся сделать вдох, потому что рёбра мои были, будто бы, полностью переломанными, воздух не задерживался в лёгких и доли секунды, сердце колотилось как бешеное, не оставляя мне и шанса оказаться в данный момент мёртвым. Я был жив, но на какое-либо действие меня смог бы побудить только самый веский повод.

— Ready for some action? — услышал я сквозь гул, распространяющийся внутри моей головы.

— Я дико извиняюсь, господин, но, кажется, вы на мне стоите, — сказал я, еле открывая правый глаз.

Всё это, как ни странно, было правдой. На моей груди красовался чёрный, как сам космос, сапог исполинских размеров.

— Извините, господин, — сказал мне, проявляющийся в пелене моего похмелья, полицейский.

Это был он, тот самый господин полицейский, что интересовался моим именем вчера. В руках у меня находился документ с моей фотографией, который я гордо протянул ему.

— Леопольд! Моё имя Леопольд, мне тридцать семь лет!

Я знал, что без имени мне уготована участь какого-нибудь садовника или почтальона, но теперь я знал, что со мной будут происходить поистине чудесные события. Ведь наличие имени у героя меняет всё.

— Что вы тут делаете, господин? — спросил он, убирая ногу с моей груди.

— Я тут хочу пинту стаута, либо портера, на худой конец, достопочтенный господин, — ответил я ему как можно вежливее.

— Вы знаете, что лежать на улице — это общественно бесполезное действие? — спросил он у меня, нахмурившись.

— Вы знаете, что наступать на человека с утра пораньше — есть дело ничем не лучшее, чем убивать медведя ради чаепития?

— Что? — недоуменно спросил он.

Объяснять что-либо в концепции партнёров по чаепитию в канве медведей было излишним, поэтому я сменил тему.

— Отличный сегодня день, господин полицейский!

— И то верно… Леопольд, — я впервые услышал своё имя из чужих уст.

Я, конечно, слышал его уже миллионы раз от родителей, девушек, друзей, служащих банка, докторов, клиентов, почтальонов, вот и услышал его ещё раз.

Будь ты проклят!

— Я уберусь отсюда в считанные секунды, господин, — сказал я, собрал все силы, встал и почувствовал, как моя голова сейчас взорвётся.

Я знал, что головы не взрываются, особенно в самом начале, но что не придёт тебе на ум, чудовище!

— Хорошего дня, Леопольд! — козырнул мне полицейский и удалился восвояси.

Немного отдышавшись и вновь обретя зрение, я пошёл на автобусную станцию, ведь мне предстоял очень долгий путь домой.

Чёрт тебя дери!

— Привет! — я услышал чарующе знакомый голос за спиной.

Я обернулся, солнце осталось позади для того чтобы выгодно подсветить её. Это была певица из Джонсов, которая вчера почему-то растрогала моё сердце своими бестолковыми песнями про луга, цветы, платья и весну. Внезапно появившийся ветер начал развивать её одежду и рыжие волосы, обнажая красивое лицо. Что может быть чудеснее, чем влюбиться с первого взгляда, обнаружить в себе то чувство, которое могло бы и не появиться в моей груди никогда. Что может быть чудеснее, чем осознать тот факт, что ты сейчас находишься в начале пути, который, возможно, довольно скоро закончится…

Вообще, разумно было бы предположить, что эта девушка — моя настоящая любовь и мы с ней проведём остаток дней вместе, ибо на то воля драматургии. Но, чёрт тебя дери, этот остаток дней наступит сегодня, если я ничего не выпью!

— Ты выглядишь ужасно, — сказала она, улыбаясь.

— Спасибо, я старался, — рассмеялся я, разглядывая её чудесно бледную кожу, веснушки, тонкие губы и прекрасные глаза. — Чувствую себя ещё хуже, если тебе от этого будет легче.

— Я слышала, что ты говорил про пинту портера!

— С чего это? Ты подслушивала?

— А ещё я видела вчера, что ты внимательно слушал мои песни… Леопольд?

— Да, а как же зовут тебя?

— Меня зовут Элла, — сказала она.

Это ужасное имя, честно признаться.

— Очень красивое имя, да чего тут скрывать, кажется, у меня украли все деньги ночью.

— Да, и это была я. Поэтому, я просто уверена, что должна тебя угостить.

— Да прольётся нектар мне в рот такой же живительный, как вчерашние песни, что проливались мне прямиком в душу.

— Кадрить меня будешь потом, Леопольд! — сказала она с показной строгостью и мы пошли в Джонсы.

В Джонсах хозяин Джонсов был безумно рад видеть меня. Он так и сказал: «Безумно рад видеть тебя!». Мы прошли за мой любимый столик, присели и увидели перед собой через пару секунд безумно худую и измотанную официантку.

— Две пинты портера и чесночный хлеб, дорогая, — сказала Элла.

— Я очень долго ждал, как выясняется, для того, чтобы сказать тебе эту фразу.

— Какую, Леопольд?

— Давай эта часть будет как любовный роман?

«Что ты имеешь ввиду?» — прочитал я по её лицу и, чуть было, не стал рассказывать, что конкретно я имею ввиду, но она сказала: «Давай!»

К этому я не был готов, но план на такое развитие событий у меня, разумеется, был.

— Я расскажу о себе, — сказала она. Нам принесли два больших стакана, до верхов наполненных портером с минимальным количеством пены. — Я родилась недавно и недалеко, я люблю цветы, что растут в полях, люблю писать картины, люблю настольные игры, люблю внезапность и радуюсь жизни, не люблю котов, не люблю, когда скучно, давай пойдём ко мне?

— Я же ещё ничего не рассказал о себе. Пусть в жизни всё так и бывает быстро, как ты мне повествовала, но в романах, отнюдь, всё гораздо более скучно, Элла.

— Тогда говори же!

Это весьма странно.

Я пересказал ей всю историю своей жизни со всеми взлётами и падениями, что вспомнил. Рассказал про всех своих родственников и их семьи, про всех своих друзей и их семьи, про все места, где когда-либо бывал и когда-либо работал. Про все чудеса, что со мной происходили, особенно в последние два дня, про встречу с Эрнестом, его ловушки на медведей, знакомство с хозяином Джеймсов и хозяином Джонсов, с которыми я спорил так же по поводу медведей, о красоте моего дома и богатстве моего погреба, о том, о чём мог бы мечтать, и о том, чего бы я не хотел ни в коем случае. Только об одном я решил умолчать — это о письме Вениамина, потому что смысла в этом пока что не было решительно никакого.

В свою очередь, Элла не только внимательно слушала, но и на каждую историю приводила свою, в которой она превосходила меня в смекалке, если речь в моей истории заходила о моей смекалке, как она превосходила меня в мастерстве, если история была посвящена, где моё мастерство в том или ином деле разрешило какое-либо затруднение. И, конечно же, когда я говорил о поступках, которые я когда-либо совершал для кого-либо из любви, она находила в своей памяти более искренние, красивые, широкие жесты, до которых, даже опустошив половину бара с портером, мне было не додуматься решительно никак.

— Что ты со мной творишь? — спросила она и багрянец появился на её веснушчатых щеках.

— Что?

И тут мне всё становится ясно, я читаю на её лице искреннюю заинтересованность мной. Она так открыта передо мной. Я вижу, что ей хорошо со мной, весело, свободно. Я могу рассказать всё, что угодно и ей всё понравится. Но что это? Ответь мне! Это подарок? Это отвлечение от моих целей? Сюжетная необходимость или что-то, выходящее за рамки твоего плана? Всё слишком хорошо и складно развивается, друг мой.

И что делать в такой ситуации? Отдаться этому потоку, что несёт меня вперёд? То есть поступить как всегда? Или я могу взять и сделать что-то такое, чего ты от меня не ожидаешь? Я же могу сейчас встать, плеснуть ей в лицо своё пиво и убежать!

Конечно не могу, ведь с каждой секундой я всё больше убеждаюсь, что она — моя судьба. Но разве это я убеждаюсь? Или так нужно? Что делать?

Что?

Со мной всё хорошо, я чувствую воспарение над этим миром. И, чёрт возьми, да! Я боюсь спугнуть эту секунду, этот момент, в котором я, кажется, по-настоящему счастлив.

— Ты очень милый, ты весёлый и история про медведей меня возбуждает, Леопольд!

Я боюсь того, что грядёт, я очень хочу, чтобы это не было твоей очередной шуткой, я хочу счастья! Хотя, разве то, что сейчас происходит — это ли не счастье? Это ли не то, что происходит во благо? Но чем это закончится? Поговори со мной, не оставляй меня одного, я пытаюсь достучаться до тебя, почему ты так поступаешь? Неужели ты хочешь обречь меня на то, к чему я не готов? Или же я готов, а ты просто пытаешься дать мне знак, сказав, что всё хорошо и пусть случится то, что случится. Главное, не отворачивайся от меня, слышишь? Кто бы ты ни был — не отворачивайся, не бросай меня. Не отворачивайся.

С другой стороны, почему люди всегда на что-то рассчитывают? Пытаются предсказать будущее. Хотя знают, что это невозможно. Что ж, кто бы ты не был — я в твоих руках. Неси меня вперёд по строкам и по сюжету. Честно сказать, лучшее, что ты можешь для меня сделать сейчас — это оставить меня в покое, но этого не произойдёт. Или я уже один?

— Ты в порядке? — Элла погладила меня по руке.

— Что такое? Что ты имеешь ввиду?

— Ты задумался на несколько минут, не слушал, что я говорю.

— Такое бывает, Элла, такое бывает, я сейчас понял, что мне нужно встретиться с одним человеком.

— Сегодня? Сейчас?

— Нет, Элла… а может и сегодня. Я не знаю, но я понял, что встретиться мне с ним жизненно необходимо.

— Кто это?

Тут я вспомнил про письмо ещё раз, я вспомнил, что он даст ответы на все вопросы, что он знает всё, он богат, крут, красив и стар. Или в другом порядке. Наверное, это портер, излечив меня от жуткого похмелья, ударил в голову и перепутал в ней все мысли.

— Уходим! — громко крикнула Элла, встала, накинула на себя свой жёлтый жакет и ушла по направлению к выходу.

Это значило одно — за выпивку плачу я. Сунув руку в карман, я почувствовал, что мой бумажник полон денег. Это был чудный подарок сегодняшнего дня, притом, уже второй! Я кинул несколько купюр на стол и помчался за ней.

Мы гуляли. Осенний воздух был прохладным и ложился освежающим слоем на мои хмельные внутренности. Ослепляющие виды города, из которого я не так давно уехал в своё родовое гнездо, забытыми картинками из открыток отражались в моих глазах. Однако, это были всего лишь декорации для главного экспоната — для неё. Она была летящим листом, который, вкупе с остальными листьями, рисовал мне целую картину. Увядающий мир природы рождал нечто безумно прекрасное и весеннее. Что-то зарождается в этот момент на фоне умирающего мира. Этот вздор мог бы литься из меня часами, абзацами, километрами, если бы я не остановил это своей волей. Или же не своей?

— Посмотри, какое раскидистое дерево! — крикнула мне Элла, вскочив на высокий бордюр, встав под шапку зелёно-жёлтого оперения этого замечательного растения.

— Оно действительно прекрасно и раскидисто! — крикнул я в ответ и заскочил вслед за ней.

Её губы были наполнены жаром, хмелем и вишней. Вдруг я понял, что мне уже всё равно, по чьей воле это происходит.

То был поцелуй, подаривший мне ощущения, чувства, которые распространялись от губ до самых ног, подкашивая их и немного разогревая моё слегка озябшее от ветра тело.

— Ни слова больше! — сказала она, отвлёкшись от поцелуя.

— Хорошо! Я не против! — вскрикнул я.

— Следующий автобус в твоё родовое гнездо отходит через пятнадцать минут, нам надо торопиться.

Я взял её за руку и повёл за собой к обочине. Проезжающий таксист всё видел и всё понял. Он остановился, улыбнулся и кивком головы пригласил нас внутрь машины. Всю дорогу, что мы ехали до автобусной станции, мы страстно целовались, а таксист, посматривая на нас через зеркало заднего вида улыбался и глазами желал нам счастья.

Уже совсем скоро мы были на станции, я купил билеты и мы сели на платформе в ожидании посадки.

— Что я делаю? — спросила Элла.

— То, что нужно, — ответил я.

Автобус подошёл ровно в пятнадцать ноль ноль. У нас были билеты в разные ряды, поэтому я остался наедине с собой и со своим соседом Иосифом. Он рассказывал, что нынче животные неспокойны и стоило бы возобновить традицию охоты на них, чтобы знали своё место. Не стоит им докучать честным и спокойным жителям, например, таким как он и я. Им стоило бы вспомнить те столетия, что мы охотились на них ради забавы, говорил он, чтобы успокоиться и остаться в своих норах, берлогах, на деревьях и так далее. Затем он заснул, а вслед за ним уснул и я. День выдался очень выматывающим.

Заткнись!

— Леопольд! — донеслось откуда-то сквозь сон. Это была она.

— Да! Я тут! — я открыл глаза, моему взору, через окно автобуса, предстал мой дом за желтизной осенних деревьев.

Это была моя станция. Попрощавшись с водителем, мы с Эллой вышли. Я взял её за руку, очень крепко, чтобы она точно не ушла куда-нибудь за Иосифом. Мы шли через мой двор. Садовые гномы своими большими колпаками провожали нас ко входу. Я открыл дверь, мы зашли.

— Мне нужно в душ, — сказал я. — вдруг я прочувствовал, что валялся на грязной улице.

— Понимаю, у тебя есть что-нибудь выпить?

Тут я вспомнил про свой погреб.

— Немного в верхнем шкафчике, — сказал я и отправился в душ.

— Мы пили виски, общались, держались за руки, целовались. Так прошёл день до самого заката, который мы встречали в моём каминном зале.

— Я останусь у тебя, — сказала она.

Конец ознакомительного фрагмента.