Дома мы не нужны. Книга седьмая. И все-таки она вертится!

Василий Лягоскин

Таинственные камни-ключи… новая миссия. Хватит ли у Александра Кудрявцева и его товарищей сил, выдержки и знаний, чтобы исполнить ее? Может и не хватить! Тогда на помощь придет второй полковник Кудрявцев, а потом третий и четвертый. Вместе им под силу изменить мир, в одной части которого царит вечное, безумно жаркое лето, а в другой – такая же беспощадная зима…

Глава 3. Профессор Романов. Город двойников

Алексей Александрович уже давно — в первые дни их беспримерной эпопеи вблизи пролива Баб-эль-Мандеб — дал себе слово ничему не удивляться. Даже здесь, в этом новом мире; мире безжалостного солнца, летающих баранов и коров, и почти разумных доисторических ящеров, он вполне спокойно воспринял появление двойников Виталика Дубова, Анатолия Никитина, и многих-многих других. Не было в поселении аборигенов, прозябавших на узкой прибрежной полосе, лишь «его самого», да копий четы Кудрявцевых. И это, как не странно, заполнило его какой-то мальчишеской гордостью. Этого мальчишку, проснувшегося вдруг в душе почтенного профессора лингвистики, так и подмывало выскочить наружу, и завопить на весь город:

— Смотрите, люди, и завидуйте — я, как и Александр Николаевич, как Оксана, исключение из правил! Не означает ли это?…

— Ничего это не означает, — жестко, хотя и достаточно вежливо прервал нить его рассуждений Кудрявцев, — если ты думаешь, что именно мы стояли у истоков этого безобразия (он показал на большой экран, где под камерами наблюдения в изолированном ангаре азартно «болели» за мультяшную мышку аборигены), и почему-то не стали копировать самого себя, то… вот запомни мои слова — история, в которую мы вляпались благодаря сакраментальным словам: «Никому я не нужен в этом мире!», еще не одну подлянку нам устроит. Ну, или просто удивит, если тебе так больше нравится.

В устах полковника Кудрявцева словосочетание: «Запомни мои слова», — прозвучали пророчеством. И вот сейчас это пророчество сбывалось…

Алексей Александрович, конечно же, заметил, что лицо полковника Кудрявцева, вернувшегося из похода в Цитадель, скрывало за обычной невозмутимостью какую-то тайну. Больше того — добрую иронию, которой командир не спешил поделиться. Сунувшегося к нему Анатолия полковник одернул; не строго, но достаточно решительно. Так, что бывший тракторист послушно вернулся на свое место за рулем «Варяга», и круто вывернул его (руль), направляя верный внедорожник от Цитадели — по своему следу, который, впрочем, на идеально ровной и чистой поверхности необозримой площадки разглядеть было проблематично.

— Но это для меня, непрофессионала, — не стал утруждать зрения Алексей Александрович, — а Толик; тем более Александр Николаевич что-то видят. А скорее, Никитин просто рулит прямо на солнце; так же, как недавно мы подкрадывались к Цитадели, догоняя свою тень.

Теперь «Варяг» мчался, выжимая из двигателей максимум мощности, что таилась в них. А было этой мощности…

— Еще и нетерпения, — усмехнулся профессор, — ощущая, как в его груди подобное чувство расцветает буйным цветом, и грозит вырваться наружу.

Как у Анатолия, и Бори Левина со Светланой, которые подпирали своими могучими плечами железные косяки дверной коробки, что вела в салон, и сейчас была настежь открыта. Кудрявцев это ожидание, конечно же, ощущал. Но на безмолвные вопросы, что застыли в глазах товарищей, лишь загадочно усмехался; потом, через полтора часа беспрерывной гонки, в которой он изображал сон человека, уставшего от долгого подъема и спуска по бесчисленным ступеням твердыни («Конечно же, притворяется, — решил сидевший рядом Романов, прислушиваясь в ровному дыханию командира, — хотя кто его знает?!»), полковник, наконец, смилостивился. Он глубоко вздохнул, открывая глаза; картинно зевнул, даже не попытавшись прикрыть рот ладонью, и заявил:

— Расскажу все. Но чуть попозже — в более комфортных условиях.

— Каких?! — невольно вылетело из самого нутра профессора.

Командир хитро улыбнулся, а потом, сложив правую руку козырьком над глазами — словно далекое солнце, точно на которое правил Никитин, могло обжечь своими лучами сквозь огромное лобовое стекло-хамелеон «Варяга» — ткнул перед собой левой:

— Вон там!

Профессор едва не вскрикнул; Анатолий рядом не выдержал, и коротко матюгнулся. И было отчего! Прямо по курсу на гладкое поле опускался огромный, сверкающий на солнце шар.

— Это уже не площадка, а степь, — поправил его Кудрявцев, словно прочитавший его мысль, — как мы лихо назад промчались. Молодец, Анатолий!

Тракторист выпрямился в сидении, явно гордый нечастой похвалой командира. Но глаз от неведомого объекта он не спускал; а потом притормозил — у самого края площадки; там, где ее серая несокрушимая поверхность сменялась буйными красками трав мандаринового цвета разной степени насыщенности.

— Пожалуй, — Алексей Александрович невольно обратил общее внимание на это буйство, — она тут растет всегда; не зная ни зимы, ни весны с осенью. Мир вечного лета — вот куда мы попали.

Он еще и погордился собой: впереди уже утвердился на мощных коленчатых «ногах» летающий объект из фильмов о пришельцах, а он позволяет себе отвлечься на что-то постороннее, привычное. Анатолий проворчал что-то невнятное, явно намекая на то, что профессор сейчас озвучил очевидное, и не раз обсужденное. А Кудрявцев с другой стороны от Романова рассмеялся совсем по другой причине.

— Вот тут ты ошибаешься, Алексей Александрович, — сказал он, явно позволяя экипажу «Варяга» свыкнуться с фантастической картинкой, — мы просто не доехали до мест, где навсегда задержались милые твоему сердцу весна и осень; и зима тоже. Последняя — я так полагаю — начинается там, где до поверхности земли не достают даже отблески солнца. А вот эти ребята (он опять ткнул рукой перед собой), как раз прилетели из мест, где никогда не кончается дождь. Могу попросить их, Алексей Александрович, взять тебя с собой. Оценишь, где жизнь проще и комфортней — в нашей степи, или в болотах, где хватает своих чудищ.

— Ну, наших летающих монстров, да подземных червяков никто не переплюнет по части кровожадности! — с оттенком гордости воскликнул тракторист.

— Не скажи, Анатолий, — помрачнел командир, — рули прямо на этот «шарик», там тебе расскажут, какие твари водятся… водились в местных болотах. А есть ведь места, о которых мы пока ничего не знаем.

— И куда нам придется идти в разведку! — догадался Романов.

— Да, — кивнул командир, — или на помощь…

Шар, между тем, занимал уже весь горизонт, поражая своими гигантскими размерами.

— Пожалуй, он повыше Цитадели будет, — Никитин махнул рукой назад, не оборачиваясь.

— Выше, — подтвердил командир, на лице которого окончательно утвердилась чуть ироничная улыбка, — Цитадель высотой чуть больше семисот метров. Проверено… вот этими ногами.

Он хлопнул рукой по бедру, и продолжил:

— А этот «шарик» в диаметре чуть больше километра четырехсот метров. Тебе, Анатолий, ни о чем это число не говорит?

Раньше — год назад, в самом начале их беспримерной эпопеи — профессор Романов обиделся бы на это заявление. Может, даже вслух: «Почему это вы, товарищ полковник, с такими вопросами обращаетесь к простому трактористу, а не, к примеру, к профессору, который большую часть своей научной жизни занимался как раз систематизацией знаний? Пусть филологических, но все же!». Теперь же Алексей Александрович, не раз уязвленный, а позже просто пораженный остротой ума Анатолия; той самой смекалкой, о которой говорил почти забытый Михаил Задорнов, повернулся к водителю с ожиданием очередного, быть может, парадоксального вывода. И Никитин оправдал его ожидание.

— Точно! — воскликнул он, в то время, как «Варяг» замедлился почти до критической скорости — прежде чем «нырнуть» в тень, отбрасываемую неопознанным (пока) летающим объектом, — если бы мы с вами, товарищ полковник, задумали поместить в шар наш город, он был бы вот таких размеров. Не больше, и не меньше.

— Действительно, в точку, — рассмеялся командир, не обращая внимания на «мы с вами» тракториста, — в этом шарике как раз город и расположен.

— Наш город?! — вскричал водитель, возбужденно делясь еще одной догадкой, — наша копия?!

— Ну, кто здесь чья копия, пожалуй, даже ты, Анатолий, не разберешь. Сейчас поднимемся, и оценим.

В сплошной поверхности шара вдруг проявилось темное пятно, которое практически мгновенно обернулось проемом прямоугольной формы. От него вниз протянулась аппарель, глубоко вонзившаяся в землю. «Варяг» осторожно заехал на эту дорогу, ведущую в неведомое. Внутри внедорожник с экипажем ждала поначалу большое, но совершенно пустое помещение. И опять тракторист блеснул догадливостью, опередив тугие струи воды, что вдруг набросились на «Варяг» со всех сторон; даже под днищем:

— Карантин, — торжественно объявил Анатолий, — минут пять можете отдыхать. Оправиться, или как там еще.

Он подмигнул профессору, и продолжил громче — так, что его насмешливые слова вполне могли достичь башни:

— Ну, или губки подкрасить. Это я тебе, Ирина Батьковна, говорю. Сдается мне, что скоро ты познакомишься сама с собой: точнее, с той, с кем уже говорила по рации. Не забыла?

Ильина не ответила; не только потому, что согласно Устава сейчас была обязана все внимание обращать на свой сектор наблюдения. Прежде всего потому, что не успела; раньше скомандовал полковник Кудрявцев:

— Пожалуй, и нам надо душ принять.

Это было командой; для всех без исключения. Тут и профессору не надо было объяснять — он такую картинку уже видел; когда в их родной Город явились гости-аборигены. И вот уже тугие водяные струи скорее ласково, чем безжалостно, окатывают гостей этого города.

— Это ощущение не случайно, — понял вдруг Алексей Александрович, — нас тут действительно ждут; нам тут рады! Вот он, например.

Водяной ливень, запах которого — острый, чуть пахнувший дезинфекцией — каким-то чудом пробивался сквозь камуфляж разведчиков, сменился не менее тугими струями теплого воздуха. А последние — беззвучным открыванием дверей и улыбающейся физиономией полковника Кудрявцева. Командир, вошедший в уже сухое помещение, отличался от стянувшего с головы шлем двойника лишь этим самым шлемом. Встань они рядом, и профессор…

— Нет, — все же признал он, — это не наш командир. Несколько месяцев, что эти два полковника провели в разных условиях, если не сказать, мирах, изменили их. У не нашего, пожалуй, глубже морщины у губ, глаза смотрят как-то… печально, что ли?

— Ну, здравствуйте, земляки.

Полковник шагнул вперед; перед ним оказался Толик Никитин, который почему-то издал какой-то невразумительный звук, и скакнул за спину своего командира, уже там продолжив бормотать что-то об эффекте бабочки, о схлопывающемся пространстве, и о… Профессор было усмехнулся, вспомнив, как тракторист бесстрашно шагнул в объятия своей копии из племени русов. Но то трактористы, а теперь в помещении было два командира! И два профессора Романова!!

Следом за полковником Кудрявцевым вошел второй профессор, тоже замерший в ступоре. Через пару долгих минут Алексея Александровича отпустило; он шагнул вперед с протянутой для рукопожатия ладонью и облегченным вздохом. Еще и потому, что в лице своей копии тоже разглядел вполне заметные различия. В том числе такие же скорбные морщинки.

— Ну что ж, — нарушил долгое молчание хозяин, полковник Кудрявцев-второй (своего командира Алексей Александрович решил называть первым), — давайте-ка знакомиться по-нашему, по-русски.

— За столом! — дуэтом воскликнули Толик Никитин и… второй Толик, которого ошарашенный профессор только что заметил.

— Правильно, — улыбнулся полковник, — посмотрим, чем сегодня нас Зинаида Сергеевна удивит.

Такое знакомое имя вызвало улыбки; прежде всего у Анатолия. «Нашего», — отметил профессор. Улыбка второго тракториста была бледной копией.

— Только уговор, — предупредил гостей полковник-второй, — в ее присутствии никаких шуточек. Особенно насчет доктора Брауна.

— Почему? — вырвалось все у того же Никитина.

— Потому что нет у нас больше доктора, — вздохнул Кудрявцев, — выпили.

— Выпили?! — ахнул Анатолий за всех гостей, — как выпили?!

— Гнус, — еще мрачнее нахмурился полковник, — туча вот такого гнуса.

Он сжал перед носом тракториста могучий кулак, и жестко добавил:

— Вот так же мы их потом и…

Пальцы сжатого кулака побелели; профессор невольно вспомнил, как перед пещерой тибетских лам сквозь эти сильные пальцы на камни тек песок раздавленного булыжника, и не позавидовал участи гнуса. Не пожалел, а именно не позавидовал; как и тем, кто наслал на город этих безжалостных кровопийц.

Потом было еще потрясение. У входа в цитадель, где, как и в родном городе, размещалась столовая, их ждали женщины. Среди них Таня-Тамара, с коляской. Профессор в замешательстве отступил за спины товарищей; вместе с Никитиным, кстати.

— Наверное, потому, — Алексей Александрович нашел в себе силы усмехнуться, — что рядом с Таней-Тамарой стоит Бэйла. Тоже с коляской. Последние, кстати, совсем другие — не как у нас.

Это обстоятельство заставило профессора успокоиться, и он шагнул в столовую — навстречу еще одному потрясению. Зину Егорову он бы не узнал — если бы прошел на улице мимо в двух шагах от нее. Черный платок на голове главной поварихи города подчеркивал неестественно белый цвет лица, и застывшую в глазах скорбь. Профессор в душе порадовался, что в этот рейд не включили доктора Брауна; что для команды разведчиков вполне хватало Светы Левиной.

— Да, — кивнули оба полковника уже после обеда (как всегда у Зинаиды Сергеевны, великолепного) в штабе, который в этом городе тоже занимал верхнюю часть цитадели, — вот такие проблемы и будут вылезать совершенно невероятным образом — каждый раз, когда наши два мира будут соприкасаться.

— Не спорьте, — осадил вскочившего было тракториста-первого его командир; его копия и Оксана рядом кивнули, — проблем будет немеренно. И чем дальше, тем больше.

Он покосился на Кудрявцеву, и продолжил:

— Мы с Александром Николаевичем (он усмехнулся: «Это я сейчас к себе, в том числе, обращаюсь!») этот момент уже обсудили в той Цитадели. И пришли к выводу, что это все входит в условия нового квеста. Так сказать, чтобы там, — он ткнул пальцев в потолок, — не было скучно.

— Какой квест? — с запозданием выкрикнул Толик-первый.

— Зачем-то ведь нас сюда прислали, — улыбнулся полковник-второй, — и если мы не выполним его, без проблем не обойтись. И не только у нас.

Только теперь Александр Николаевич (свой, родной) рассказал о Цитадели, о том, что, скорее всего, где-то ждут своей очереди выступить в этом «спектакле» еще два города, а значит — два полковника Кудрявцева, два профессора…

Алексей Александрович зябко повел плечами, и понимающе переглянулся со своим двойником, а потом — после вполне понятной паузы — и с Таней-Тамарой.

— И чем быстрее закончится этот «спектакль», — Кудрявцев сделал общий для двух полковников вывод, — тем быстрее разрешатся все наши проблемы.

— И начнутся новые, — неожиданно для себя пробормотал профессор.

Командиры остановили на нем взгляды, понимающе кивнули. А потом Кудрявцев-второй перешел к задачам. Точнее, он принялся ставить их — и своим подчиненным, и гостям. Его двойник кивал с столь же строгим выражением лица.

— Итак, — первое, — начал Александр Николаевич, — сейчас перегружаем в ваш «Варяг» римских детишек. Товарищ полковник (он кивнул двойнику) обещал решить эту проблему. Мы летим строго от солнца. Думаем, именно там находится город, чьим символом стали черные гнезда на столе Цитадели. Ваша задача — искать четвертый город. Судя по его символу, он вполне может быть на побережье. Там, куда вы и направитесь.

— Или в самом океане, — негромко вставил Анатолий (свой), — который, кстати, таит немыслимое зло. Это нам аборигены рассказали.

— Может, в океане, — согласно кивнул уже первый полковник, — значит, и там поищем.

— А не лучше, товарищ полковник, вот на этом… поискать.

«Свой» Никитин, сидевший рядом с профессором, постучал ладонью по столешнице, явно имея в виду весь огромный шар.

— Не лучше, — отрезал полковник (тоже свой), — если ты имеешь в виду, что этот город, и весь шар может развить скорость, не сравнимую с нашим «Варягом», то здесь я поддерживаю Александра Николаевича — рисковать жизнями людей нельзя.

Физиономия тракториста выразила откровенное изумление: «Ну что может случиться с жителями внутри сферы, чьи стены не сможет пробить даже ядерный заряд?».

Второй Кудрявцев вздохнул, и объяснил — и ему, и остальным гостям:

— Сфера влетела в поле, защищающее Цитадель на самой малой скорости. Итог — один погибший. А если бы мы вот так сразу, с маху?

Алексей Александрович с содроганием вспомнил то непередаваемое чувство животного ужаса, в которое он окунулся, лишь только переступив черту защитного поля; Анатолий рядом тоже побледнел.

— Все, — встал Кудрявцев-второй, распоряжавшийся здесь на правах хозяина, — дискуссии окончены. Мы, конечно, рады гостям, но… как говорил когда-то Джек Лондон; «Время-не-ждет!». Есть такое смутное ощущение, что надо спешить, друзья.

Как оказалось, два командира все продумали заранее. К тому времени, когда экипаж «Варяга» вернулся в свой внедорожник, в его прицепе, который все последние дни был домом для разведчиков, уже появились новые жильцы. Алексей Александрович сунулся ненадолго в этот уютный мирок. Не только из любопытства, но и преследуя вполне практические цели. Ведь он, профессор Романов, вел официальную хронику города; начиная с первого дня, с той самой фразы «Никому мы здесь не нужны», произнесенной им самим, и его товарищами еще в родном мире.

— Родном? — невольно усмехнулся он, — пожалуй, родной мир для меня теперь — Город. И не только для меня.

Он склонился над тельцем ребенка, лежащим на ближайшей кровати. Это походное ложе могло дать сто очков вперед самому навороченному матрасу того самого, покинутого навсегда мира; в том числе производства фирмы «Аскона», который и послужил моделью, или прообразом первых образцов. Изготовленный из чудо-пластмассы, он учитывал не только анатомические особенности тела, которое намеревалось отдохнуть на нем, но и неосознанные желания организма; даже те, о которых этот «организм» и не подозревал. Профессор попытался заглянуть в глаза ребенка, и отшатнулся в ужасе. Те желания, к самому краешку которых успело прикоснуться сознание Алексея Александровича, не имело ничего общего ни с негой, ни с обычной расслабленностью уставшего тела.

Мозг сам, без всякой команды оторопевшего ученого проанализировал причудливую смесь эмоций, раздиравших два разума — детский, смертельно уставший, практически сдавшийся воле обстоятельств, и чей-то безгранично чуждый и злой; тоже почти смирившийся с неизбежной гибелью.

— Ну, уж нет! — выпрямился профессор Романов, обращаясь именно к первой, детской ипостаси юного римлянина, — его мы тебе не отдадим.

Сразу же пришло понимание; точнее узнавание — силу взрослого взгляда, сейчас приглушенную, почти побежденную каким-то снадобьем, или более могучей волей, он уже ощутил на себе. На плато, где злой воле, и оружию двадцать первого века американской команды капитана Джонсона противостоял татарский партизанский отряд.

И опять Алексей Александрович невольно поежился, вспомнив давний разговор в кабине «Варяга». Тогда, с подачи Толика Никитина, они с командиром пришли к единому мнению — к созданию нового мира, по крайней мере, его разумных обитателей, приложил руку профессор Романов. Знал ли об этом другой Алексей Александрович; тот, общение с которым было сведено практически к нулю? Наверное, знал. Не потому ли они — два бывших профессора Санкт-Петербургского университета, обменялись лишь парой коротких взглядов. Чувство вины, которое прочел в глазах своего двойника Романов, было обоюдным.

— Легкий наркотик из запасов местного шамана, — объяснила из-за спины Света Левина, ловко скользнувшая в дверцу прицепа, — это мне другая Света рассказала. После того, как эти… ребятишки голыми руками и зубами разорвали на части человека. Болотника, как называют их римляне.

В углу помещения шевельнулись две фигуры, до того бесстрастно наблюдавшие за вошедшими. Профессор уже знал, что это — высокопоставленные представители осколка римского мира; что среди детей, лежащих на кровати и бездумно уставившихся в потолок, есть и их ребенок. Прекрасно владея латынью, он мог сейчас поговорить с римлянами; быть может, даже узнал бы для себя что-то новое. Но заставить себя заглянуть им в глаза, ощутить еще раз потрясение — уже от родительской тоски, и ожидания чуда (в том числе и от него, профессора филологии) — Алексей Александрович так и не смог.