Ловец

Василий Владимирович Коростелев, 2015

Приморский край, Маньчжурия, Забайкалье. Конец 1920-х годов. Молодой сотрудник ОГПУ Константин Рукавишников, в силу обстоятельств, направлен в командировку из Москвы во Владивосток. Обстановка в городе напряженная. Банды с Миллионки, имея своих осведомителей в системе госорганов, действуют нагло. Рукавишников принимает деятельное участие в разгроме одной из банд, а затем его назначают командиром ударной группы, действующей против хунхузов и контрабандистов. Немалую помощь ему в этом оказывает проводник-нанаец, местный шаман Суре Гаер. После успешного выполнения задания Рукавишников едет в Москву за новым назначением, где знакомится с личным советником Сталина…

Глава 2

Константин Рукавишников. В путь!

На перроне Ярославского вокзала было необычно людно, хотя до подачи состава транссибирского экспресса оставалось еще не менее часа. По перрону шмыгали лоточники, продававшие взволнованным пассажирам папиросы, выпечку, воду, а кое-кто из-под полы украдкой предлагал «казенку» ^[4]. Публика на перроне была самой разномастной: от небольших вкраплений потускневших дам бывшего полусвета до коммивояжеров и служащих, отдельными группами стояли китайские торговцы и железнодорожные служащие, очевидно, едущие на КВЖД. Но больше всего на платформе было военных. Меж пассажирами и торговцами шныряла группка беспризорников в надежде что-нибудь стырить у зазевавшихся лопухов. Было довольно тепло. Так, что в гимнастерке, галифе и нательном белье было даже, пожалуй, жарко. В фуражке без околыша, петлиц и шевронов я походил на отставного военного, обезличиваясь в этой толпе…

Проходивший с независимым видом мимо меня шпаненок лет пятнадцати, остановился, приподнял кепку, шмыгнул носом и предложил:

— Слышь, солдатик, девочку не желаешь? Небось, пока служил, ни одной кунки не нюхнул?

— Вали отсюда, расслабленный! — вмешался подошедший сзади Дима Знахарев и состроил зверское лицо.

— Ладно, ладно, — шпаненок, засунув руки в карманы холщовых штанов, отошел на несколько метров, оглянулся и, не заметив враждебных действий, насмешливо запел на мотив «крутится, вертится шар голубой»:

Когда я молоденьким юнкером был,

Кресты и медали я очень любил.

Кресты и медали сверкали огнем,

Московских б-дей я имел каждым днем…

Малец затерялся среди оживленно зашевелившейся толпы — к перрону подходил состав транссибирского экспресса Москва-Маньчжурия…

* * *

Начальство расщедрилось, предоставив нам билеты в мягком вагоне. Зайдя в купе, я закрыл дверь, и пока Дима раскладывал вещи, внимательно разглядывал себя в зеркале. А ничего парень. Высок, голубоглаз, крепок физически, волосы темные, короткие, ну, это даже хорошо, гигиену блюсти нужно. Холост, у нас теперь в один день можно поменять свое семейное положение, вот я с супругой и развелся без лишних сантиментов. «Ничего, Костя, бабу мы тебе найдем без фарьи, но работящую». — Подбодрив сам себя, я улыбнулся, глядя в зеркало, и принялся распаковывать свой вещевой мешок.

Наши попутчики заявились буквально за две минуты до отхода поезда. Двое мужчин лет по тридцать с небольшим, в гражданской одежде.

— О, я смотрю, вы неплохо живете! — с ходу заявил лобастый крепыш в костюме из чесучи. — Коньяк шустовский, колбаска. М-мм… — мечтательно завел глаза и, ничуть не смущаясь, предложил: — Сейчас мы к вам присоединимся.

В этот момент поезд дернулся, и «лобастый» невольно повалился на меня, сидящего за столиком.

— Пардон, я извиняюсь, — отрываясь от меня, пробасил крепыш.

Попутчики быстро убрали багаж и выложили собственные припасы. К ночи мы совсем разомлели. Попутчики наши — Леонид Наумов (лобастый) и Николай (так он представился) оказались людьми компанейскими, не дураки выпить, да и собеседники хоть куда. Естественно, политические темы мы с ними не обсуждали.

Не знаю, но мне кажется, что значительная часть работников КВЖД (а они ими и являлись) служащие нашей конторы. Возможно, и они нас раскусили, поэтому болтали больше о бабах, травили анекдоты, рассказывали интересные случаи о жизни. Окна в вагоне были плотно зашторены, так что особо смотреть было не на что. Поэтому, уговорив две бутылки коньяка и залакировав его водочкой, мы до глубокой ночи пели песни, мешая спать соседям. Причем начали с революционных. Пели «Варшавянку», «Наш паровоз вперед летит», «Красная армия всех сильней».

Потом под воздействием коньяка на нас навалилась меланхолия, и песни пошли уже не такие оптимистические: «Черный ворон», «Любо, братцы, любо» и даже исполнили белогвардейский романс «Гори, гори моя звезда». Потом наши попутчики отправились на боковую, а Дима со слезливой гримасой на «будке» все выводил тонким дискантом: «Степь да степь кругом…»

А потом в купе заглянул проводник и вежливым голосом напомнил, что уже третий час ночи и не мешало бы нам наконец заткнуться.

* * *

На седьмые сутки, когда все разговоры были переговорены, а меняющиеся пейзажи за окном уже приелись, наш поезд остановился на станции Даурия. Далее лежала заграница. На станции мы вышли размяться на платформу. Хозяйственный Митя сразу окунулся в ряды торговцев, а я, покуривая, наблюдал, как к составу прицепляют вагон и груженную рельсами платформу.

— Зачем этот довесок? — спросил я Леонида, внимательно наблюдавшего за процессом.

— Охрана, и железнодорожные рабочие. На дороге сейчас неспокойно, — пояснил он и, видимо, далее не желая отвечать на расспросы, торопливо скрылся в нашем вагоне. При проверке документов пограничниками не обошлось без инцидента. С поезда сняли пожилую пару из «бывших», ранее получивших разрешение на выезд, из окна отъезжающего поезда было видно, как они растерянно оглядывали опустевший перрон, стоя в окружении троих моих коллег, наверное, предчувствуя большие неприятности…

Сразу за пограничным пунктом поезд постепенно начал замедлять ход, так мы ехали до глубокой ночи, все снижая скорость, до тех пор, пока состав окончательно не стал. Было слышно, как за окнами, тяжело топая, пробежала группа людей, звеня оружием. Мы переглянулись и в следующую секунду у всех, включая «служащих компании», волшебным образом оказалось оружие. Надо же, такой резвости не от каждого вояки можно было ожидать, а эти гражданские штафирки не хуже нас управились. Мы кинулись к выходу.

— Что случилось? — спросил я проводника, тревожно вглядывающегося в звездную ночь.

— Пути впереди разобраны. Возможно нападение.

Помимо нас около двух десятков вооруженных пассажиров выскочили наружу, и в этот момент впереди состава открылась беспорядочная стрельба. На секунду оглянувшись, я заметил, как проводники торопливо гасили фонари у выходов из вагонов, а в следующее мгновение с правого косогора по нам открыли огонь. Пристрелочная очередь, по звуку, похоже, выпущенная из «льюиса», прошлась над головами. Пули с треском разорвали деревянную обшивку вагона. Пассажиры бросились на землю. Кое-кто открыл ответный, бестолковый с моей точки зрения, огонь. Неужели они всерьез надеялись подавить пистолетным огнем пулеметную точку? К тому же, мне кажется, это отвлекающий маневр со стороны противника.

В этот момент открылась амбразура в вагоне сопровождения, и пулеметчики из взвода охраны вступили в дуэль с вражинами. «Отвлекают», — мелькнула в голове шалая мысль.

— Все на другую сторону! — закричал я и первым полез под вагоны.

К сожалению, мы опоздали. В ту секунду, когда я, выкатившись из-под вагона, с ходу начал искать цели, на меня сверху спрыгнули, а в следующее мгновение в вагоне охраны прогремел мощный взрыв. Напавший на меня боец слегка промахнулся — я не стоял на месте, качал «маятник», чтобы не послужить легкой целью для предполагаемого противника.

Диверсант, забросив гранату через вентиляционную трубу, выстрелил из револьвера и, промахнувшись по мне, кубарем покатился под насыпь. В ответ я дважды выстрелил из нагана и, похоже, не промахнулся. Осмотрелся.

Из ночного мрака к поезду выбегали новые враги, из-под вагонов выскакивали пассажиры и с ходу открывали беглый огонь. От частых выстрелов нападавшие, в большинстве своем вооруженные неуклюжими винтовками, стали падать, не успев добежать до вагонов каких-то пару десятков метров. Но их было много, и дело все же дошло до рукопашной.

Из темноты на меня выскочил какой-то здоровяк и пролетел мимо — я вовремя уклонился от нацеленного в лицо приклада, успев при этом впечатать рукоятку нагана в висок противника. Дядя крякнул и угомонился. На секунду я замер, ища следующую цель. Слева от меня катались, рыча и ругаясь два человека, но это не мое дело. Я же не знаю кто из них кто? Да и вообще я несколько растерялся.

Среди дерущихся практически невозможно определить своих, а подкрепления к бандитам больше не подходили. Поэтому я перезарядил наганы (стрелял-то я с двух рук) и стал настороженно ждать, чем дело кончится. Минут через пять схватка стала затихать. Уцелевшие бандиты постарались скрыться в темноте, но не всем это удалось. Четверо убегавших точно были на моей совести. Да еще наши ребята стали палить вдогонку, положив несколько бандитов.

В голове поезда еще стреляли, слышались крики и топот копыт. Очевидно, кавалеристы решили атаковать охрану в лоб. А у нас и с другой стороны поезда выстрелов было не слышно. Даже «льюис» противника стих. Я заметил Наумова, сидящего рядом с неподвижным телом.

— Кончился Николай, — глухо пробормотал Леонид, поднимаясь на ноги. — Пошли, посмотрим, что делается на той стороне, — предложил он и резко нырнул под днище вагона.

На востоке забрезжила легкая полоска рассвета. К этому времени бой в голове поезда прекратился. А через короткое время я заметил характерную фигуру Димы, выплывшего из-за косогора с «льюисом» в руке.

— Ты один, что ли, здесь воевал? — спросил я подошедшего приятеля.

— Ага! — радостно заявил он. — Вы все ломанулись на ту сторону. А тут — взрыв, и я понял, что нашим пулеметчикам хана. Кому-то же надо было с хунхузами воевать?

— Точно знаешь, что хунхузы? ^[5] — спросил я.

— Точно. К бабушке не ходи, одни манзы^[6] нападали, — подтвердил Леонид. — От белогвардейской банды подобной численности мы так легко бы не отделались.

Только через три часа поезд тронулся в путь. Пока восстанавливали пути и грузили на платформу двенадцать убитых пассажиров, два врача, следовавшие в поезде, оказывали помощь раненым. Оказалось, что и Дима победил своих противников не без потерь: один из пулеметчиков располосовал ему предплечье во время скоротечной схватки. Стоя в тамбуре поезда, я тихо пенял, наставительно тыча в грудь своего напарника:

— Кто из нас старший группы? Я. Поэтому, если я приказал лезть под вагон, значит, ты так и должен был поступить.

— Да вышло так, что я поступил правильно! Вы все, как дурни, кинулись под поезд, а если бы хунхузы атаковали с другой стороны состава? — горячо возразил Митька.

— Короче, Дим, пока я начальник — ты дурак. Приедем на место, и если тебя назначат старшим, я буду выполнять твои приказы, а пока изволь слушаться меня.

На этом наша беседа завершилась, и до самого Харбина Димка дулся на меня. Как же, не признал его геройства и тонкого склада стратегически настроенного ума! Но по мне — пускай обижается, отругал я его за дело. По-моему, успех любой операции напрямую зависит от четко скоординированных действий членов группы, а у Митьки пока с дисциплиной неважно.

* * *

В Харбине мы попрощались с Наумовым. Глядя ему вслед, я предчувствовал, что это не последняя наша встреча. Очнулся от дружеского похлопывания — Дима звал меня осмотреть окрестности. Времени на это хватало — поезду предстояло стоять еще не менее полутора часов.

Архитектурным стилем вокзал Харбина напоминал помесь Брестского^[7] с дворцовой пагодой. Несмотря на большое количество ожидающих поезда пассажиров, внутри здания было довольно чисто. По залу важно прохаживались двое китайских полицейских в широкополых шляпах с кольтами в кобуре. Выйдя на замощенную площадь перед зданием вокзала, мы увидели множество пролеток и экипажей.

— Ты посмотри, точь-в-точь, как у нас на Каланчевке! Как будто и из Москвы не уезжали! — восхитился Митя. — Ты смотри, и возницы все русские!

— А что ты хочешь? В городе русских больше, чем китайцев. Говорят, здесь только белоэмигрантов под сто тысяч скопилось, — пояснил я.

Советские деньги здесь были в ходу. Мало того, цены по сравнению с московскими просто смешные. Мы не спеша походили вдоль рядов, купили у лоточника еще теплую жареную курицу, два десятка маленьких пирожков с крольчатиной (во всяком случае, в этом нас уверял торговец), из-под полы взяли бутылку мутного ханшина^[8] и уже решили возвращаться к поезду, когда Дима резко остановился. Затем, не говоря ни слова, резко рванул к только что подошедшему экипажу. Я не услышал, о чем спросил мой товарищ у чернобородого ражего извозчика. Зато расслышал ответ:

— Не знаю, о чем вы говорите, гражданин советский. Вы обознались.

— Я тебя, Федька, во сне ни с кем не спутаю! — шипел мой приятель, стаскивая мужика с козел.

Мужик яростно сопротивлялся, но после мощного удара по уху упал на мостовую, резво откатился и засвистел в свисток, подзывая полицейских. Последние стояли у входа в вокзал и с минуту с интересом наблюдали за дракой, потом, как по команде, сорвались с места, на ходу доставая из кобуры гигантские кольты. На меня они не обратили внимания. А зря! Как только передний поравнялся, я, недолго думая, подставил ему подножку и без промедления засветил кулаком в переносицу второму.

— Бежим! — заорал я, и мы с Димкой понеслись через площадь к вокзалу. Мигом пролетели через зал ожидания и, выскочив на перрон, скрылись в своем вагоне.

— Ты чего, мудак, делаешь?! — едва отдышавшись, спросил я приятеля, а сам поглядывая на часы. До отхода поезда оставалось никак не менее двадцати минут. Димка не успел ответить, как я поволок его в коридор. На наше счастье, проводник оказался в тамбуре и, поняв нас с полуслова, запер обоих в туалете.

— Что же ты делаешь? — повторно спросил я, при этом осторожно поглядывая в закрашенное на три четверти окно.

— Ты бы знал, Костя, кого я встретил! — горячим шепотом начал объяснения Митька. — Это же мой сосед. Когда я записался в Красную армию, он уже у Колчака в каппелевцах служил. — Митя на секунду замер, сглатывая комок в горле. — На побывку приехал, с дружками. Хата моя на отшибе стояла, так он выгнал моих стариков на мороз и на глазах односельчан избу мою спалил. Мать той же зимой и померла…

Внезапно я напрягся и зажал рот своему товарищу — за перегородкой в тамбуре загрохотали сапоги. Кто-то спросил о чем-то проводника, тот ответил, и человек пять или шесть прошли в вагон, явно по наши души. Но все обошлось. Полицейские не имели права задерживать скорый поезд без веских причин. Осмотр вагона длился не более пяти минут. Затем все смолкло, и через короткое время состав тронулся.

Перед границей поезд еще раз подвергся обстрелу. Но как-то несерьезно. Нападавшие не разобрали пути, а скакали на лошадях вдоль состава, как индейцы Дикого Запада. Я такой фильм в кинематографе видел. Правда, это были не индейцы — скорее маньчжурская молодежь баловалась, соревнуясь в скачке на лошадях, заодно из интереса постреливая по окнам до тех пор, пока из вагона охраны по ним не открыли пулеметный огонь. После чего разбойники мгновенно отстали.

Вообще-то вся территория КВЖД контролировалась войсками генерала Чжан Цзолиня, и именно им по договору отводилась охрана путей сообщения, но от нападения мелких банд китайская армия этого правителя нас защитить не могла. А может быть и не особо желала. Отношения у советского правительства со всеми этими богдыханами были, скажем, не очень. КВЖД работала под эгидой Советского государства, которое платило Чжан Цзоллиню за аренду земли, да еще перевозило войска, этого прояпонски настроенного диктатора за полцены, а если учесть взаимообразные платежи, то фактически совершенно бесплатно. Да еще, пожалуйте бриться, такое скотское отношение к партнерам…

* * *

Наконец на двенадцатые сутки нашего путешествия, миновав границу и мой родной город Никольск-Уссурийский, поезд прибыл во Владивосток.

Стояло ранее теплое, июньское утро. Океанский ветер с бухты Золотого Рога доносил специфические запахи морского порта. Признаться, я от них слегка отвык, а мой приятель, впервые вдохнув «свежего» воздуха, сразу сморщился. Мы не стали нанимать извозчика, тем более лезть в трамвай. За одиннадцать дней вынужденного сидения в четырех стенах наши мышцы соскучились по движению и, подхватив свой багаж, мы бодро пошагали в сторону Алеутской улицы.

Четырехэтажное здание Приморского управления ОГПУ располагалось на Алеутской, 44 и охранялось очень серьезно. Помимо пары часовых у входа я заметил еще троих прохаживающихся перед зданием молодых людей в штатском. Предъявив предписание у входа, мы с Димой еще дважды подвергались проверке: в холле первого этажа и на третьем, где в одном из кабинетов и заседал наш новый патрон — Буренко Станислав Николаевич. Лысый крепыш средних лет в темно-синей гимнастерке и с одним ромбом в малиновых петлицах. Ого, большая шишка! Наш куратор являлся одним из заместителей начальника особого отдела ОГПУ Дальневосточного края!

— Заходите, заходите, — сказал он, отрываясь от трубки телефона. — Значит, прибыли, товарищи, — бодро начал он и, слегка потерев руки, как бы говоря, мол, с вами мы теперь дел наворочаем. А вслух он сказал: — Светиться в управлении по некоторым соображениям вам не стоит. Поэтому предлагаю: сейчас погуляйте по городу, осмотритесь, на Семеновский базар загляните, а к вечеру явитесь по адресу Первая Морская, дом… Дом частный. Наш человек будет предупрежден. Думаю, там и поселитесь. Все подробности объясню вечером. А пока — свободны. Надеюсь, деньги у вас с дороги еще остались?

Мы утвердительно покивали и в некотором недоумении покинули здание ОГПУ.

Семеновский базар представлял собой целую улицу, во дворах которой велась активная торговля. Ближе к порту улица переходила в китайский квартал или попросту в Миллионку. Здесь уже Россией и не пахло. Здешние запахи непривычного человека могли не раз вывернуть наизнанку, прежде чем он сможет как-то приспособиться дышать местными миазмами.

На улицах, во дворах-базарчиках, заполненных мелкими лавочками, наспех сколоченными из досок, кипела торговля разными мелкими товарами, съестными припасами и безделушками, золотом, тряпками. Дымились переносные кухни, распространяя ужасный запах соевого масла и жаренной в нем тухлятины. Массы китайцев постоянно сновали в проходах, по лестницам домов, кричали, торговали, что-то ели, а в грязных и душных театрах, в густом дыму над небольшими столиками различной конфигурации, расставленными в партере, без умолку звучала китайская музыка, резавшая слух. Из харчевен доносились песни русских посетителей с утра уже отведавших ханшина. В отдельных забегаловках подобного рода стояла тишина, но оттуда тянуло сладковатыми запахами опиума. Во второй половине дня вдоволь нагулявшись по улице, и даже не дойдя до Миллионки, мы повернули назад. Правда, Дима с некоторым сомнением в голосе предложил отведать местной кухни, но зайдя в первую же попавшуюся харчевню, через секунду выскочил, зажимая нос.

— Хорошо, что трупов на улице не валяется, — пробурчал он.

— Да их нет. Манзы — народ предприимчивый, трупы на мыло или в пирожки пускают, — полушутя ответил я, после чего вопрос о дегустации местных деликатесов как-то сам собой отпал.

Примечания

4

Казенка — водка промышленного производства.

5

Хунхузы — «краснобородые» (кит.) — бандиты.

6

Манзы — так называли китайцев в Уссурийском крае.

7

Старое название Белорусского вокзала Москвы.

8

Ханшина (или ханшин) — спиртной напиток, «китайская пшеничная водка». Имеет мутноватый цвет и специфический запах. Для её приготовления используется спирт, изготовленный из проса.