Калифорнийская тайна Никсона и Громыко

Василий Ананьевич Борисенко, 2016

Это монументальное творение, написанное свободным стихом, можно воспринимать как некую легенду. А можно – как сокровенную литературу из раздела «Обо всем Небывалом на свете». Всю жизнь министр Громыко хранит удивительную тайну – находясь с дипломатическим визитом в США, они с Брежневым в сопровождении Никсона посещали таинственную базу, где хранятся обломки инопланетных кораблей и тела космических пришельцев, и встречались с чудотворцем, постигшим сокровенные таинства потустороннего мира.

Глава 2

Для силы духа и ума, ваш мастер слова будто бы, какая птаха,

И, без сомнения, он поработает языком для вас, как само пряха.

И вот со мной, кто как бы от берега родного, своего всё-таки отплыл,

Тот через миг мгновения уж в мир загадочный, тихонечко подплыл:

А над лесным горельефом в небе один из вертолётов здесь парит:

А в нём, конечно, как полагается: американо-русская делегация сидит.

Нет слов, как намаялись все эти бедолаги в предыдущей той главе;

Рассматривать НЛО, да и внеземных пришельцев, так сказать в натуре.

Пока вертолёт большой на землю калифорнийскую плавненько садится:

Представь себе, мой читатель, всё же, что здесь за ландшафт такой;

Куда приземлись путешественники наши на чудо света поживиться.

Вся эта местность, к сожаленью, же была на вид сильно мрачноватой:

Обычный, одинокий, деревянный домик, в виде пагоды хилой стоял,

И он прижимался сиротливо как бы под большой бутылочной скалой.

Весь дом уже в тени давно, и даже туман его низовья все тут опоясал;

Взяв, несомненно, в плен вот так, своей седой и влажной, пеленой.

Два аиста тут в любезностях курлыча, гнездятся на верхушке крыше:

Багряный свет скользил ещё по ним, из-за того, что были они выше.

Ручей от этого жилища, зигзагами и с брюзгами торопясь бежит,

Куда-то с шумом вниз, но о своём одном бубнит, как дух бурчи вый.

Чтоб через него пройти, горбатый мостик здесь по праву служит:

Он деревянный и резной, а чёрный лак придаёт ему тон отменный.

Ступеньки каменные к дому на подъём всех нас, конечно, доведут;

От не ходьбы по тропке этой, уже зелёный мох им завладел густой.

Как можно не заметить полуразрушенную из кирпичей ограду тут.

Их обвивают сплошь кругом плети дички лишь густого винограда,

А так же у домика углы до крыши: а ещё выступы у скалы крутой.

К сожалению, не весел даже окружающий покой местного пейзажа.

Сплошь вокруг просто страшный чёрный лес и ужасный бурелом;

По-видимому, тут ураганы, смерчи бывают часто, как в самом аду.

И сразу душу гнет, да томит в страхе всех, какая-то тревога колом;

Как будто прилетели чудо искатели к «бабушке Яги» на ворожбу.

И больше здесь не слухом, и не взором просто даже не найдёшь,

Вообще и никогда ни кур, ни коз каких-то, ни псов сторожевых.

И, без сомнения, хоть сотню вёрст иль миль ещё вокруг пройдёшь,

Представь себе, читатель мой, тут не найти совсем следов людских.

И лишь мытари двух супер держав великих, осмотрелись здесь с опаской,

Как сразу ж, с шумом-гамом улыбаясь, озираясь, повылезли из вертолёта.

Как к ним подошел молодой монашек, по виду, как от веры христианской;

С капюшоном, в чёрной рясе и смиренно, из-за разбитого кирпичного пролёта.

Он руки только, для приветствия молча на груди своей сложил, и лишь, затем

Раскланялся чудо искателям, и уж, следовательно, после этого смиренно всем;

Также молча, жестом показал, чтобы они к небольшой пагоде за ним прошли.

Все тоже, разумеется, понимая, закивали головами и сразу за ним заковыляли.

Хотя Громыко шел со всеми, он как-то недовольно и ехидством носом шмыгнул.

По его такой ухмылке можно лишь понять, какую шутку тут с ними пожелали —

Проклятые буржуи разыграть, чтобы опозорить все их идеалы в этой жизни.

Ведь надо ж, в какую трущобу затащили, чтоб уверовали в мистические бредни.

И президент Америки, такое не довольствие его заметил и, конечно же, смекнул:

«Видно этому заму, о «Потустороннем мире», не правдиво, неточно изложили».

И потому от этого уже у дома, на крыльце Никсон всех чудо искателей остановил,

И таким неверующим как Громыко, он настоятельно и серьёзно их предупредил.

«Друзья! — начал наставлять президент. — Я призываю к благоразумию вас сейчас;

Быть осторожными, во всём, ведь за дверьми Новый Мир, открывается для нас.

Оставьте наконец-то здесь на пороге этого дома, все свои вредные привычки:

Такие как гордыня, чванство, а также всякие лихие подковырки — поговорки.

Не дай Бог, к примеру, кто в мире том из вас безрассудно, попробует с хамить;

Тот, к сожаленью, в бездну ада сможет, по-глупому, сразу ж точно угодить.

Прямо говорю: не знаю я, сколько мы будем у этого первоучителя в гостях,

Там не бывает времени никогда: и даже стрелки замирают на любых часах.

Напоминаю: волшебник сам по национальности, по-видимому, азиат китаец.

Ему не нужен переводчик, ни какой, он в жизни нашей пребольшой скиталец.

Подумать только господа: прошел по свету все страны, материки и острова;

Пока не отыскал в горах Калифорнии, вот эти мирные, совсем спокойные края.

И почти один в тиши, и в полном от мира сего уединении в затворничестве

Постиг, возможно, в пещерном храме тут «Истинного ученья» в совершенстве».

И процитировал: «А сердце его оттого, что отверг он ученья иные, схожи с луной,

Чисто и зеркально оно: и на нём, представьте, ни пылинки ереси нет, ни одной».

Закончив так путешественникам говорить, хозяин штатов был просто непоколебим.

Он сразу же рукой махнул всей своей свите, чтоб они, не боясь, пошли за ним;

И развернувшись быстро тут на месте, в избушке ткнул с размаху дверь пинком,

И как бы с провожатым иноком из первых, в сей дом проворно влез бочком.

И чудо искатели все бесцеремонность, проявили и последовали таким Макаром:

Ворвались почти толпой, бегом, в тот скромный, с вида скажем, тайный дом.

Забыв за раз от власти своей греховной, от светских своих всех наслаждений,

Что ждёт впереди таких людей, которых бремя обняла уже, для испытаний,

Где б только ни был путешественник иль странник в чудной стороне,

Такого храма, я ручаюсь, без сомнения, он не видывал вообще нигде.

Внутри жилища тут нет окон, ни комнат, ни дверей, ни перегородок,

А г-образный, длинный, широкий коридор, и пол как лёд был гладок.

Здесь в стенках, как бы по бокам: светильники кувшинчики пылают;

И от них, конечно, всюду благодатные эфирные пары, клубясь, парят.

Но вот прекрасный коридор привёл всех до дугообразного проёма;

Когда прошли их, то открылась взору всем, громадный, странный зал.

А из глубин его доносились тихое, журчание ручейков: начало из начал.

Да, то был действительно, какой-то храм, очень гигантского объёма.

Сам зал, как круглый диск, с радиусом так, примерно, в 100 метров.

Из-за туманности вверху, наверное, потолок был ещё более высоким.

Нашим мытарям, как муравьям сюда заблудшим, не оценить размеров —

Сего крова, потому что им казалось всё тут неосязаемым — далёким.

Ещё отметим мы: в этом храме было множество проёмов без дверей.

Но подсчитать их можно, а таких тут ровно — девяносто одна штука;

И все, как близнецы похожи, в виде дугообразных, выгнутых бровей;

И, несомненно, видно налицо, таится в этом очень хитрая ловушка.

Но, к сожалению, мы об этом не узнаём, а так сам зал почти пустой.

Но не грех тут всем полюбоваться лишь одним драгоценным троном.

Стоял он лицом, зашедшим, посередине зала, для назначения благой.

Но, без сомнения, напоминает в отраженье зеркального пола издали

На божественный, распустившийся цветок лотоса на водяной глади.

В глазах это просто живая картинка, с очень зачарованным видом.

С одного бока сам трон казался путешественникам желто-медовым;

С другой стороны уже, или под другим углом, — багряным — червонным,

В ковровых накидках, в злаченых нарядах и в алмазных подвесках;

Был он высоким, на черепашьем щите, и по праву в царских окрасах,

И, следовательно, вот тут, на этом самом драгоценном троне, лично

Бессмертный и всесильный человек сидит, действительно, привычно.

А рядом, как полагается, склонившись к нему, его послушники стоят.

Благие все подвижники — ученики, одетые по сану в монашеские рясы.

Их восемь молодых ребят, которые искоса на наших мытарей глядят.

На что Громыко за-смеясь, сказал: «Да это явно ряженые лоботрясы».

Никсон сразу побледнел, а генсек сказал, чтоб его заму рот зажали.

В это время ученики внимали, чему прочитанная учителем сутра учит.

А мытари, уняв Громыкина, сейчас глазели тут на необычайное светило.

Которое было вверху над троном и, явно, над головой учителем парило

В метрах так, двадцать пять от пола, без сомненья, а может и более.

Оно было как жемчужина, но освещало весь зал в храме, тем не менее.

Вращаясь там, на месте колесом, оно как солнышко прекрасное, сияло.

Само примерно — так с яйцо, но писк свой однотонный тихо испускало.

И это крохотное чудо даёт неограниченное, неиссякаемое, тепло и свет;

И только людям грешным будет, безусловно, не ласков от неё привет.

Пока, пожалуй, озираясь тихо, вся группа к трону медленно здесь шла,

До греха водных дядек, такая речь от первоучителя — понятная дошла:

«Любое всё, что с виду формой обладает как-то,

В действительности, и по сути формы лишено.

Пустое ж место завсегда и никогда не пусто;

Хоть пустотой одной нам, кажется, всегда оно.

Шум один, иль тишина одна, молчанье и беседа

В действительности меж собой равны всегда.

Бывает иногда в полезном даже деле видно

Лишь только бесполезность скрывается одно.

Причины и следствия бед и несчастья, о которых мы здесь говорили,

Вещают лишь об одном: какую неправду лжецы на земле прославляли.

Когда по неведенью в нашей жизни люди зло вместо блага творили;

Какие народы земли для духа отраву от лживых пророков приняли.

Все наши помыслы, утехи мирские, как и всё тайное с миром родство,

Известно Всевышнему, но не мешает теченью, саму суть к измененью;

Возможно, намеренья для грехопаденья, подталкивает на то божество.

Испытывая так, чтоб жили мы не по своему, а по избранному течению.

Достойные ж, братья мои, по жизненному пути идя, совершайте деянья;

И вы узнаёте последовательность, пророчества от школы созерцанья.

Как трудно очень, пред бездной неизвестности, благочестивым идти:

Всё время, совершенствуясь к перерождению, по неизведанному пути.

Так, вы же изгоните вон, раз и навсегда, в конце концов, из своих сердец

Завистливые, лживые и всякие юродствующие душу, порочащие страсти.

Сумейте, продолжал праведник слова, — сор ереси от истины смести:

Да так, чтоб засиял вовек над вашей головой — божественный венец.

Ведь тлен из жизни, без сомнения, как и вся жизнь, из тлена вытекает

На смертных или на-бессмертных их Нирвана Бога только разделяет!

Но посмотрите-ка сюда, — продолжал истолковывать праведник слова, —

К нам в обитель: Девяти истоков пожаловали важные господа снова.

Но запомните, ученики мои, среди них есть один заблудший обманщик.

Он грешен так, как будто выполз к нам из пекла ада бес — приёмщик.

Но, как истинный партиец, обожает сильно злые подковырки и обман.

Такие неверующие в Бога люди, как правило, таскают при себе наган;

И уже сейчас от его ехидной трухлявой оболочки, смрад один идёт;

Но вот таким, конечно, верю, он сегодня к бесам на отмывку попадёт».

Несомненно, дабы лучше рассмотреть наших всех путешественников,

А может, просто из-за приличия, праведник с царского трона встал;

И поэтому на небольшое, некоторое время он, разумеется, замолчал.

А мой дух, так же вместе с дорогим читателем, в группе спутников,

Подошли степенно, почти к этому времени, до самого золотого трона,

И стали разглядывать хозяина храма, которому прибыли неспроста:

Сам он был немножко сухощав и, можно сказать, среднего так, роста.

Наверное, на вид лет шестьдесят, но очень крепкого, волевого стана.

Лицо у него точно и явно не сильно морщинистое и уж совсем не белое;

А цветом, так сказать, скорее так, было восточное, золочёное, желтое.

Ещё нельзя не отметить, широченные брови и зоркие очи, как у орла.

Даже зубы, заметили все потом, были у него чуть-чуть лишь редкие:

Но зато, уж конечно, отменно — крупные и жемчужно — белые — крепкие.

А борода у праведника коротка и редка и трезубцем была вся бела.

Сам праведник замысловато тут одет, как будто с царских он палат:

На нём сидит с большими очень рукавами, китайский шелковый халат.

А на голове его отменно сделанный убор косынкой из дорогой парчи;

И на ногах лишь укороченные, из дублёной кожи, коричневые сапожки.

Он руками, как бы опирался важно на металлическую, в палец, трость;

И со стороны, без сомнения, подчеркивало в нём достоинство и честь.

Такой человек таит в груди, бесспорно, незримый луч сияния святого;

Чтоб побеждать не силой, а молитвой душе губителя врага людского.

И только лишь хозяин храма тут открыл свои уста, как сразу ж снова,

Все чудо искатели вновь поняли без переводчиков такие вот слова.

Господа! Я приветствую вас с прибытием в храм: Девяти источников!

Я знаю также без знакомств, безусловно, все ваши фамилии и имена;

А ещё, что привело вас всех сюда под прикрытием, путешественников;

И в каких познаниях цепи, вам недостаёт, всего лишь одного звена.

По рангу, я Боде-дух Небесный, но вы называйте проще: дед Сун Дин.

Но, к сожаленью, на земле грешной остался я бессмертный лишь один.

Но с вами, господа, мне нужно договориться, как-то раз и навсегда,

Что я исполню вам чудачество любое, коль в этом ваша вся отрада.

Только с носа по одному желанью, от которого волос встанет дыбом;

Но без капли крови, чтоб душа у вас заколыхалось радостным костром.

Но зато взамен, за это, я у каждого из вас засушу кусочек мозга в голове,

Чтобы всё забылось тут для вас, а нас наконец-таки оставили в покое,

Наступило небольшое молчание в храме, а Сун Дин, как бы в забытье;

Заговорил потом тихо — пре тихо, не исключено даже, для себя стихами.

В словах мудрёных, почувствовалось, на мой взгляд, какое-то нытьё;

Вот-те строфы, но их просто трудно передать поэтическими словами.

Вредны бесчисленные снедающие, пагубные страсти:

От их влияния нам суждены всегда — одни напасти.

Однако же природа таковых от них почти едина;

И, кажется, печаль в судьбе опять непреодолима.

Но это всё, увы, от тысяч дум, волнений и забот,

С которых нас затянет в свой гибельный круговорот,

И им уж здесь не будет никогда, ни края, ни конца:

Раскрытые, растерзанные, смутьянские, гиблые сердца.

Но всё — таки настанет день, когда всему предел,

Положен будет нашим тяжким сильно испытаньям:

Лавине всяких пустотелых, столь неотложных дел,

Всем суетным мечтам, а также суетным дерзаньям.

Прибудет всё же день, когда к земным страстям

Дух человеческий, неугомонный разом охладеет,

Тогда душа, ослепшая на веки — вечные прозреет;

И, образ, взяв нетленный, вознесётся к небесам!

«И так, гости дорогие, — к пришедшим обратился вновь волшебник, —

Моих стихов вам не понять, хотя вас ровно здесь восемь человек.

Но вы летели столько времени ко мне, как на какой-то праздник:

Хотите истину узнать про этот, ну и, конечно ж, про грядущий век.

Что ж! Для вас готов любое сделать чудо, лишь от души пришло оно.

Но, как я и говорил, по одному желанию, это есть условие моё одно.

Пусть даже бредовая или мудрая идея, её исполню враз к примеру;

Притом, что в голову при этом, к сожаленью, вам не ёкнула сдуру.

И вот теперь, когда моё желание вам тоже, как говорится известно,

Скажите прямо, без кривляк: на моё условие сие вы согласны честно?»

Тут наши путешественники дружелюбно дружно, конечно, пошептались,

И сразу одобрительно после закивали головами, то есть согласились.

Тогда Сун Дин похлопал вмиг в ладоши, как истинный владелец дома,

Перед приверженцами — послушниками своими, и тут же распорядился:

«Сию минуту: накрыть в этом зале стол, для самого высшего приёма!»

Но сразу после слов своих, почему — то, от чего — то тут же испарился.

Но ненадолго, примерно, через одну минуту он снова появился здесь.

Прямо пред ошарашенными чудо искателями, просто как-то извиваясь;

Но за такой поступок свой он поклонился им, и этим извинился всем.

И сразу же потом Сун Дин забормотал губами заклинание своё затем.

И чудо! Из ничего появился на полу прямоугольный деревянный стол.

И он расположился там, где находился у чародея его золотой престол.

И как ни странно, уже напичкан был разными, изысканными яствами;

А запах с этих блюд, заставил всех гостей уж предвкусить слюнями.

Все ученики чародея, разбежались по дверным проёмам кто куда.

Но ненадолго, и вот уже к яствам на столе, несут и добавок уж сюда,

А также принесли послушники ещё обтянутые в кожи кресла-стулья,

И сразу ими, естественно, обставили богатый стол со всех его сторон.

И вот как в ресторане уж, шум да гам и разный посудный перезвон.

Теперь подробней, что из блюд с яствами тут увидел восхищённо я.

На столе большом, покрытом строго — чёрным лаком

С тонким, врезанным, замысловатым в нём рисунком

Разложены сотни лакомств — много рядно — ловко тут.

В чашах, вазах дорогих к искушенью сразу вовлекут.

А сколько в них плодов румяных или изумрудных;

Груши с заячью головку или мясистый виноград,

Груды яблок, персиков, бананов, ананасов сочных;

Радующий на вкус любой и на искушенный взгляд.

Ну и, конечно, здесь закусок просто море свежих:

Это рыба и икра, всякой масти видов осетровых,

Тут заправленные блюда лишь с подливкой острой.

Здесь с горошком вся, а вот уже под сладкой соей.

Безусловно, есть и с мясной начинкой баклажаны —

Будто только что с плиты горячей сразу принесены.

Есть даже шашлыки тут, а также всякие балычки;

В закопченном виде ещё дичь: утки, гуси, куропатки.

А сколько на столе колбас, это просто туча блюд:

А к ним томаты, и на их основе перчик и аджика

Почитателей своих, бесспорно, уж давно тут ждут.

Золотые сыры везде, а ещё со сливками клубника.

Здесь и рис отварной, со специальной приправой,

От него распространяется пар аппетитный такой.

А сколько хлебных пирогов воздушных и сдобных:

Столько же было пампушек солёных и медовых.

Сколько из рассола здесь нежно сладких грибов,

Или ряды салатов из хрустящей капусты да огурцов.

Яств и кушанья, различных валом, просто вдоволь,

Перечислить о застолье этом точно болей не берусь.

Без сомненья, все там были вкусовые сочетанья:

Винов вдоволь всех и всё, для такого угощенья.

И вот лишь под попечительством кудесника, за угощением расселись,

Глаза чудо искателей вмиг невольно жадно по застолью разлетелись.

Сун Дин тоже сел к столу, но перед едой расслабиться призвал.

Затем опять привстал и без церемоний, отведать пищу наказал.

А дальше по-простецки, всем гостям сказал лишь напоследок:

«Вы ещё не знаете, но перед вами я очень даже старый предок.

Сейчас за застольем всё, что вы будете, несомненно, пить и есть

Является тут божественным волшебным питанием, что ни на есть;

И, следовательно, если вы, господа, каждый день такую пищу ели,

То, без сомнения, тогда три столетия, без болезней вы б прожили!

И уж после этого моего скромного и чудодейственного угощения

Три дня не будете справлять свою нужду от благого причащения.

Столько времени, потом забудете ощущать ещё и чувство голода.

И потому тревожится затем, вам нет никакого от этого повода».

И лишь после этого кудесник сел, а его гости кушать принялись,

У многих путешественников от нетерпения даже руки затряслись.

Но всё же все здесь они свою бесцеремонность дружно проявили:

Набросились, как голодные волки, на еду и почти всё употребили.

Но волшебник распорядился, и сызнова накрыли так же этот стол.

А гости, поедая всё за обе щеки, говорили, чмокая, все до одного:

«Что за вкус и аромат? И что за дух в нас божественный зашел?!

Признаться честно, никогда и нигде мы не ели ничего подобного!».

А дальше здесь всё, может было бы за застольем таким отлично;

Но вот когда изрядно гости все до отвала тут наелись и напились,

Как бы из-за барского стола Громыко вышел дерзко непристойно.

И обратившись до Сун Дина, сказал ему, зловеще ухмыльнувшись:

«Владыка! Вам нужно знать, что не для того в гости едут далеко,

Что в своём родимом доме кушать, может, нет совершенно ничего.

Хотелось бы убедиться в вас на самом деле, какой бессмертный вы?!

Или, к сожалению, такая же труха, как все собравшиеся здесь мы?!

А в ваши фокусы не верю, и, следовательно, не желаю их я знать,

И в ваш капкан гипноза не позволю, своим товарищам попасть?!».

Лишь Громыко смолк, волшебник из-за стола к трону чинно вышел

И, развернувшись до гостей, сказал, как будто всё уже предвидел:

«Есть у русских поучительная поговорка: «от волка оборонишься,

А вот от злого ненавистного человека уже никуда, не упрячешься?!»

И только после этого он Громыкину здесь на заданный вопрос сказал.

«Ну что ж, герой, гляди сюда, — и палец кверху, говоря ему, поднял, —

Сейчас ты и все, безусловно, видят надо мной крохотное светило,

Но это, скажу так: внеземная сфера, чтобы моя душа в ней царила!

И чтобы разум твой и моих гостей в догадках сердце не томило,

Скажу вам по секрету лишь одно: в этой оболочке вся моя сила!

Но именно из-за неё я смог однажды бессмертие в себя вдохнуть!

А чтоб оно светило эдак?! Я в тигле золотом покорил живую ртуть!»

Здесь все головы приподняли и бросили окончательно пить и есть,

И к бровям приставили ладошки, чтоб вновь светило рассмотреть.

А это «Крохотное солнце», быть может, лишь величиною, так с кулак

Было, как я уже сказывал, примерно, в метрах около тридцати так.

И всё так же на плаву в пространстве теплотой дышало и парило,

Давая вечный день в подземном храме этом, как микромодуль НЛО.

«Ха-ха! Бессмертный? — и Громыко начал нарываться на волшебника, —

Так я на слове, как мошенника, сейчас тебя уже подловил, владыка,

И посмеяться никому не дам, над нашей коммунистической главой,

Хотя б и пришлось бы мне за правду — матку поплатиться головой!»

Тут все глядят, как в одно мгновенье, этот большевистский идеал

Перевоплотился на глазах у всех, и стал уже как уличный жиган.

Под продолжающийся свой хохот, он враз из своих брючин достал

Настоящий самый, скажем так, шпионский, чёрный, небольшой наган.

«А ну-ка, сидеть тихо, господа, — Громыко на американцев закричал, —

А не то с кудесником вас всех могу до одного, как собак перестрелять!

Сегодня я на вас, проклятые буржуи, очень даже сильно осерчал:

За одурачиванье пролетарий, таких людишек надо б точно истреблять.

Тут дальше, без сомнения, события уж больно круто развернулись.

От дерзости такой у всех приоткрылись рты, и языки зараз отнялись.

Зато хозяин дома, достойный чудотворец про-прадедушка Сун Дин

Не выдавал своего, к удивлению, никакого беспокойству тут один.

А, в общем, со стороны казалось, что ему, наверно, здесь всё равно,

Хотя наган этого злодея был направлен точно и только на него давно.

Конечно, сей рассказ мой больно тихонечко и медленно уж ведётся;

А дальше дело происходило так, как в комнате веничком метётся.

И министр Громыко никого здесь не собирается зазря страшить,

Но хочет взять на душу грех большой и личную правду доказать.

Для точности злодейства подошел к волшебнику почти вплотную

И, выстрелив в него четырежды, осознал в момент, что всё впустую.

Гордец Громыко побледнел тут, сконфузился, и даже содрогнулся,

И, быстро потерев глаза, которым впервые не поверил, испугался.

Зато дедушка Сун Дин нагнулся и, найдя четыре пули под ногами,

Подбросил ловко на ладошках их, и хило посмеялся пред гостями.

Тут лишь у гуляк страх сошел, и они вздохнули мигом с облегченьем.

Вскочили с мест, хлопая в ладони, как будто в цирке веселились.

Но Громыко никогда с позиций так своих, не уходит с пораженьем.

Он поднимает сызнова свой наган, и снова все тут насторожились.

По натуре Громыко тихий был, а тут как демоны в него вселились:

Зелёные злые огоньки в его глазах, отчего-то разом засветились.

На сей раз он цинично метится уже не в человека и не в людей;

А в чудо — сферу над Сун Дином, в его талисман «Маленькое солнце».

А с зала выкрики уже чудо искателей: «Ты что же делаешь, злодей?

Не смей, басурман, стрелять туда, ведь там, у чудотворца сердце?!»

Но, к сожаленью, скажем, к бунтарю слова встревоженных людей

Как будто бы так в пустое место, иль вовсе не доходят до его ушей.

И вот из его нагана, гремят уже два прицельных выстрелов всего,

Но только сам как скошенный замертво упал от злодеяния своего.

Но сразу ж рифмы, как нещадные грехи,

Сложились в ситуации такой в стишки.

Откроем мы ж тогда смятённые сердца,

Чтоб жизнь была без тлена, без конца.

Так, бренное тело, презрев и покинув,

Родной дух отошёл, оболочку отринув.

Вот пробил разлуки томительный час:

Тигель остался, а пламя огня уж угас.

Кто отлетевший тот дух потревожит?

Кто воспрепятствовать этому сможет?

Нам сразу знать то, всё пока не дано;

А в жизни бывает так, что всё решено!

Но всё же все подробности, дорогой читатель мой, уже в другой главе,

Чтоб с передышкой, несомненно, посвежей, виденья были б в голове.