Время светлячков

Валерия Спасская

Художница Лара, влюблённая в женатого мужчину, пишет странную картину, смысла которой сама не понимает. Демонические образы картины оживают и проникают в реальность. Лара вспоминает прошлые жизни, связанные с алхимией и древними мистериями, в которых она со своим возлюбленным пыталась добыть заветный эликсир. В новой жизни Лара стремится завоевать любовь Яра, веря, что это и есть цель поисков совершенства. Встреча с ведьмой Тамарой ставит девушку перед сложным выбором.

Алина

Когда заходишь в речку, вода сначала кажется прохладной, но стоит окунуться с головой, как превращаешься в рыбку — становится комфортно и не хочется вылезать. В мутной воде ничего не видно — тут полно водорослей и ила, но ногами можно нащупать плоские створки ракушек, чтобы затем нырнуть за ними на дно.

Алина опускалась под воду с закрытыми глазами и старалась найти то место, где ногой нащупала ракушку — чтобы достать её и вынырнуть на поверхность. Она брала только открытые створочки, а те, что были сомкнуты накрепко живущим внутри моллюском, кидала далеко в реку — ни к чему губить чужие жизни.

Девочка доставала ракушки и аккуратно раскладывала их на досках — сушиться. Потом, когда они высыхали, уносила домой.

Играть в них можно по-разному: просто перебирать (они издают такой приятный негромкий звук), использовать как денежки для кукол, выкладывать из них узоры на песке, можно взять краски и разрисовать их или обклеить банки и бутылки и превратить их в вазы. Она уже сделала несколько в подарок маме.

Нырять в темную воду немного страшно, особенно когда мягкие стебли водорослей касаются тела: кажется, что чьи-то невидимые руки тянутся, чтобы тебя схватить, а ты плывешь ко дну, будто слепой котёнок. Но Алина гнала эти страхи прочь. Тем более мама часто говорила ей, что она с рождения была слишком чувствительным ребёнком — на всё реагировала бурно — криком, слезами. По ночам спала плохо, верещала так, что у матери сердце заходилось от страха…

Девочка верила маме, но не всё можно было объяснить: она действительно видела и чувствовала некоторые вещи, о которых не решалась сказать взрослым. Вот и сейчас, занырнув на самую глубину и шаря вслепую руками в мягком иле на дне, чтобы отыскать гладкий твёрдый полукруг ракушки, Алина вдруг ощутила странную тревогу, сжавшую её сердце, забившееся сильнее от предчувствия.

Алине захотелось открыть глаза, и, хотя она понимала, что в мутной воде ничего невозможно увидеть, всё же позволила прозреть себе — слепому котёнку, и вдруг во мгле различила неясное движение. Казалось, что уже не водоросли касаются её кожи, а чьи-то мягкие струящиеся длинные волосы. Как звон колокольчика, который настойчиво преследовал её во снах, разлился весёлый, но жутковатый детский смех, телом Алина ощутила вибрацию воды, как будто кто-то проплыл мимо, совсем рядом, и даже задел её слегка, от чего мурашки побежали по коже — от локтя по всему телу.

Она моргнула и продолжала смотреть, хоть глаза уже щипало от грязной воды, но впереди вдруг показалась фигурка плывущей девочки: обнажённой, с длинными волосами, развевающимися вокруг головы. Девочка обернулась и улыбнулась ей, похожая на неё как две капли воды, будто Алина смотрела в мутное зеркало, а затем, плавно двигая руками и болтая босыми ножками, скрылась вдали.

Алина резким движением вытолкнула себя на поверхность, не оглядываясь, в ужасе побежала к берегу, задыхаясь и всхлипывая: мало того, что она слишком долго пробыла под водой, так ещё и ужас сковал всё её существо. Ей казалось, что она не в безопасности до тех пор, пока не окажется на суше, но вода мешала бежать, как во сне, когда движения замедляются, не давая скрыться от погони.

Наконец, ноги её коснулись влажного песка, она пробежала ещё несколько шагов, потом повернулась и села лицом к реке. Обхватив руками мокрые колени, с которых стекали капли воды, Алина продолжала дышать шумно, со всхлипами, и смотрела на речку в надежде увидеть ту девочку: а может, это просто соседка, которая купается тут же. Но нет, никто не появился…

Больше всего Алину пугало то, что это было слишком реалистичным переживанием, совсем не похожим на клубящиеся пятна тьмы поздним вечером в углах комнаты, принимающие причудливые формы, как облака или ужасы из снов, когда просыпаешься от страха и потом боишься снова заснуть, нет, это было реально и многомерно: она видела, ощущала, слышала это привидение, явившееся из ниоткуда под водой.

Большое полукруглое зеркало на стене, насиженное мухами, отражало бледную испуганную девочку с русыми прядями непросохших волос, прилипших к щекам. В её светло-серых глазах сквозил ужас.

Хотя брёвна старого деревенского дома, как ей казалось раньше, давали защиту, но сегодня и здесь она не чувствовала себя в безопасности.

Открылась и хлопнула со скрипом старая, обтянутая искусственной кожей дверь, из которой в некоторых местах торчали куски войлока.

— Мама! — закричала Алина, бросилась навстречу вошедшей женщине, повисла у неё на шее и зарыдала громко и отчаянно.

— Алинка! — недоумённо произнесла мать, оттаскивая от себя девочку за хрупкие плечики, чтобы взглянуть на её лицо. — Опять купалась без спроса! Что с тобой?

Алина только всхлипывала и ничего не могла ответить.

Мама усадила её за стол, налила горячего чаю. Грызя сухую баранку и обмакивая её в чай, девочка мало-помалу начала успокаиваться.

— Я плавала под водой, — сказала она, — и увидела там девочку.

— Девочку?

— Да, точно такую, как я сама, как будто в зеркало смотрела! Она проплыла мимо, задела меня рукой и волосами, я чувствовала прямо. И ещё она смеялась, я слышала этот смех. Я не придумываю, это на самом деле было, мама, мне так страшно!

Мама вдруг побледнела и села на стул. Кухонное полотенце, которое она сжимала в руках, безжизненно опустилось на колени. Не замечая дочь, она смотрела в пустоту.

— Смеялась… — тихо и без эмоций повторила женщина.

— Мама, что ты? — Алина перестала пить чай. Глядя на маму, она испугалась ещё больше.

— Нет, нет, ничего, — женщина как будто взяла себя в руки и, словно очнувшись, стала удивлённо оглядываться вокруг, как будто недавно заснула и теперь не понимала, в каком именно месте она проснулась.

— Мама, — начала всхлипывать Алина, — мне теперь ещё страшнее! Расскажи, что с тобой!

— Я и сама не знаю, дочка, — растерянно ответила женщина, но девочка чувствовала, что она врёт.

Мама никогда не врала, но сейчас Алина почему-то точно знала, что это так. Она разозлилась, бросила сушку, вскочила из-за стола и вышла за дверь.

Алина бродила по лесу, касаясь стволов высоких сосен, их кроны шумели наверху, наполняя её спокойствием и силой. Глубоко дыша окутывающим её хвойным запахом, девочка понемногу приходила в себя, но панический ужас, пережитый недавно, всё равно не давал ей покоя. Конечно, она была склонна к кошмарам и фантазиям, но не до такой же степени.

Услышав пение птиц высоко в ветвях, девочка вдруг вспомнила кое-что ещё: примерно месяц назад она проснулась от странных всхлипывающих звуков. Либо это был сон, и ей только показалось, что она проснулась. Алина села на кровати и вгляделась в темноту. Её кровать была высокой старинной, как и сам дом. У кровати были витые ножки, а на спинке — кованые узоры в виде завитков, почему-то всегда напоминавших девочке колокольчики. Чтобы спуститься с этой кровати, Алине приходилось ставить ногу на специальную деревянную ступеньку, и сейчас она села, свесив босые ноги, которые не доставали до пола.

Рядом с кроватью стоял большой круглый стол; Алина помнила, как на него положили тело её отца, утонувшего в реке, когда ей было лет шесть. Она не могла забыть ужас, охвативший её, когда внесли это огромное распухшее тело — бог знает, зачем его положили на стол, но он лежал там без движения, прикрытый простынью, вокруг всхлипывали и выли родственники и соседи, сбежавшиеся в дом, а простынь немного задралась, и из-под неё торчала распухшая синяя нога. Заплакав, девочка развернулась и убежала прочь, по скрипящим ступенькам поднялась на чердак, и, хотя всегда боялась этого пыльного тёмного места, просидела там в слезах целый день. Всем было не до неё. Но это было самое ужасное и яркое воспоминание в её жизни. Однако, она почему-то многого не помнила.

В её памяти как будто образовались странные провалы, и порой какой-нибудь звук, образ или запах вызывали отклик изнутри, и что-то начинало подниматься из глубин памяти, она силилась вспомнить, вытащить это наружу, но от всех усилий только ещё больше проваливалась в непроглядную тьму неведения. Это расстраивало её, но она ничего не могла с этим сделать.

Иногда девочка начинала мучительно искать ответы на вопросы, которые словно жгли её изнутри — она была уверена, что эти провалы в памяти связаны с какой-то важной тайной, а однажды даже подслушала разговор мамы и дедушки в кухне…

Алина тогда пришла с прогулки и кралась на цыпочках, чтобы в сенях её не услышали привидения, которых она всегда боялась. Взрослые не докрыли дверь, и что-то дёрнуло Алину остановиться около щелки. Не выдавая себя, она прильнула щекой к холодной искусственной коже двери, мягкой из-за ваты внутри, которая торчала из дырок и пахла чем-то затхлым. Алина дышала очень тихо и сама слышала своё дыхание лишь потому, что оно скользило по коричневой коже двери прямо рядом с носом и отражаясь, возвращало ей звук и теплоту.

— Это даже хорошо, что она ничего не помнит, — приглушённым голосом говорила мама.

— Но как ты думаешь, почему? — немного взволнованно спрашивал дедушка. — Может быть, показать её врачу? А вдруг у неё то же, что и у меня?

— Нет, нет, не думаю, — отвечала мама, — мне кажется, когда умер Вася (а это же было всё в один год), она так сильно расстроилась, что забыла и многое другое. Мы и сами забыли про неё тогда — ты помнишь?

— Да, — ответил дедушка, — а вечером еле отыскали. Она сидела на чердаке тихо, словно мышь, а потом не говорила три дня. Мало того… помнишь, у неё потом ещё как-то на целую неделю отнялись ноги.

— Да, точно! Но терапевт тогда сказал, что это какой-то парез, бывает в детстве, а потом проходит, ничего страшного. Но я покажу её врачу, хорошо. Только вот какому?

Дальше Алина не хотела слушать, потому что ужасно боялась врачей, она забыла про осторожность и вбежала в комнату с круглыми глазами.

— Не надо к врачу, мамочка, пожалуйста! У меня же всё хорошо, правда!

Но сама она не была уверена, что у неё всё хорошо. Иногда Алина не помнила даже некоторых вещей, происшедших недавно. Она завела дневник, где по вечерам расписывала все события дня с интервалом примерно в 2 часа и так немного контролировала свою память, но иногда и с этим дневником случались проколы: порой она действительно не могла вспомнить, куда подевались некоторые часы её жизни. Хотя в последнее время с ней начало твориться что-то странное. Она стала немного нервной и впечатлительной, и иногда её вдруг накрывали вспышки озарения, как будто всплеск красок в сознании, и она бегом бежала к своему шкафчику, чтобы достать зарытый среди белья блокнот и сверху по заштрихованному простым карандашом тёмному пятну прописать возвращённое памятью событие во времени.

Вот так же и сейчас, гуляя по лесу после странного видения в реке, девочка вспомнила тот фрагмент, который был даже не вписан в дневник, потому что это происходило ночью, а ночь она не считала временем важных событий жизни. Однако…

Между кроватью и круглым столом было небольшое пространство. Когда Алина наклонила голову, пытаясь различить источник звука, она в ужасе вздрогнула, потому что увидела в этом узком месте сгустившиеся тени, казавшиеся живыми. Там что-то шевелилось и всхлипывало.

Девочка инстинктивно подобрала ноги и прикрыла их одеялом, но видение не исчезло. Живое пятно снизу подняло голову, и Алина будто бы увидела себя в зеркале. На неё смотрела девочка с длинными волосами — в темноте сложно было различить их цвет, но казалось, что они точно такие же, как и у Алины — светло-русые и будто бы чуть припорошённые пеплом. Глаза у девочки были припухшие, и она плакала. Она была одета во что-то бесформенное, по цвету и структуре напоминавшее мешок для картошки, голые худые коленки, торчавшие из мешка, были очень бледными, как и лицо девочки, будто она вообще не бывала на солнце. Непонятно, как Алина могла заметить это во тьме, может быть, именно потому, что белая кожа отчаянно выделялась на фоне сгущённых теней, да и глаза начинали привыкать к почти отсутствующему освещению.

К тому же лёгкий свет луны лился из окна. Его было недостаточно, чтобы видеть чётко, но хватало для большинства важных деталей. Алина не сомневалась, что это не сон и сперва задрожала от ужаса, но этот ребёнок, похожий на неё, был так несчастен и одинок, что она как-то неожиданно для себя вдруг успокоилась.

— Кто ты? Что с тобой? — участливо спросила Алина, не решаясь, правда, вылезти из-под одеяла и спуститься вниз.

Так было безопаснее.

— Разве ты меня забыла? — спросила девочка с отчаянием в голосе. — Я помню тебя! Я всё-всё помню! Как мы играли с тобой у берёзы возле реки, у нас были куклы: Даша и Катя. У твоей Даши были соломенные волосы и красное платье в горох, а Катя до сих пор со мной, ты помнишь?

— Да, да, конечно, — Алина сама не понимала, что происходит, но у неё действительно когда-то была кукла с соломенными волосами в гороховом платье, только она уронила её случайно в костёр лет в семь, и кукла сгорела, так что девочка никак не могла об этом знать.

Но губы Алины вдруг непроизвольно начали произносить другие вещи, и непонятно было, что появлялось раньше: слова или образы в голове.

— Я помню Катю, — пробормотала она, — у Кати рыжие вьющиеся волосы, голубое платье, и мы нарисовали ей веснушки красным фломастером, чтобы она была совсем похожа на соседку Аню.

Девочка, сидящая возле кровати, улыбнулась.

— Да, — сказала она, — сейчас эти пятнышки почти стёрлись, но их немного видно…

И улыбка снова сошла с её губ, а бледное личико исказилось гримасой: казалось, она снова вот-вот заплачет.

— Не плачь! — не понимая, что делает, Алина спрыгнула с кровати, забыв даже про ступеньку.

Она села рядом с девочкой на пол и стала пристально разглядывать её. Нет, девочка определённо не была отражением, хотя внешне она и походила на Алину, но лицо казалось более худым, а взгляд таких же серых глаз таил печальную скрытую силу и спрятанное глубоко в подсознание безысходное страдание. Но в этой девочке был какой-то стержень, что-то энергичное и жёсткое, чего не хватало расхлябанной, мечтательной и забывчивой Алине.

— Мама спит? — спросила девочка.

Теперь она смотрела смелее и улыбалась, но в её вопросе дрожащими нотками сквозила боль.

— Да, в соседней комнате, — растерянно ответила Алина.

— Я бы хотела посмотреть на неё…

— Но… кто ты? — Алина протянула руку, чтобы коснуться руки таинственной подруги, но девочка вздрогнула и отстранилась. Лицо её стало серьёзным и очень испуганным.

— Не трогай меня, — сказала она, — это магия. Если ты тронешь, то я исчезну. Я очень старалась, чтобы сюда добраться, не мешай, пожалуйста, позволь мне побыть с вами хоть немного!

В голосе девочки слышалось отчаяние, и Алина не стала перечить. Сидя на полу, она смотрела, как странная гостья поднялась и босыми ногами пошла в комнату — туда, где спала мама. Сейчас, когда она двигалась в своей мешковине, то действительно больше напоминала сгусток теней, чем реальное живое существо. Она склонилась над кроватью мамы и долго смотрела на неё. Хотя Алине было страшно, она чувствовала, что не нужно мешать.

Наконец, незнакомка вернулась к Алине и остановилась перед ней. Лицо её было залито слезами, но стало как будто светлее.

— Если ты когда-нибудь услышишь обо мне, — сказала странная девочка, — разные вещи… — она замялась, — может быть, не очень хорошие. Поверь, я этого всего не хотела и не хочу! Я бы хотела быть дома, с вами, но мне не уйти оттуда, где я сейчас. Пожалуйста, не вини меня ни в чём… я очень тебя люблю! Может быть, я смогу ещё иногда приходить, но не говори маме ничего.

— Хорошо, — прошептала изумлённая Алина, — но кто ты? Как тебя зовут?

— Ты вспомнишь, — улыбнулась девочка, — только пожалуйста, сохрани тайну и не называй моего имени. Я не хочу, чтобы меня забыли! Но это сложно… я лишь подтолкнула тебя немного, а дальше ты сможешь сама. Называй меня как хочешь, например, Луна.

Да, она действительно был похожа на луну. Теперь Алина видела, что кожа её светится как будто изнутри мягким холодным светом.

И вдруг Луна растворилась во тьме, как будто её и не было.

Алина долго сидела изумлённая на полу, пока у неё не замёрзли ноги, и тогда она перебралась на кровать. Много мыслей проносилось в её голове, но она никак не могла вспомнить и лишь пыталась понять, как так вышло, что они с незнакомой девочкой, похожей на неё, помнят кукол друг друга.

Внезапно ещё одна картинка всплыла в памяти Алины.

Они бежали вдвоём по большому полю: две девчонки в одинаковых пёстрых платьишках, Алина немного позади, а вторая девочка бережно прижимала что-то к груди.

«Нам надо разогнаться, чтобы он смог!» — объясняла она срывающимся голосом, захлёбываясь от волнения, прямо на бегу.

Алина сразу все вспомнила: как они нашли раненого воронёнка, как ухаживали за ним, кормили его. Он жил в сенях в коробке, а потом девочки выгуливали его во дворе, и он понемногу поправлялся и учился летать. И вот воронёнок уже почти справлялся, но ему как будто мешал страх, чтобы полететь по-настоящему.

И вот светленькая девочка лет шести в пёстром платьишке, босая и счастливая, с разрумянившимся лицом, несётся вперёд, намного быстрее Алины (она всегда была решительнее, сильнее, смелее, всегда знала, как, что и когда нужно делать, как будто чувствовала весь мир, да нет, сама была этим миром, и вела за собой сестру). Сестру!

«Тая, подожди!» — отголоски прошлого, её собственный голос, выкрикивающий родное имя, знакомое с рождения: как же она могла его забыть?!

А Тая вдруг резко обрывает свой бег на краю обрыва у реки, но руки её продолжают лететь вперед вместе с чёрно-серым опереньем воронёнка, которого она бросает в воздух над водой.

— Лети! — кричит эта удивительная девочка, и живое крылатое существо начинает бить крыльями воздух, сначала подвисает на месте и даже немного как будто опускается вниз, а затем вырывается в небо красивым плавным движением и летит — летит по-настоящему к простору новой жизни, открывшемуся перед ним.

* * *

У Лары всегда были холодные руки, даже летом, особенно в такие ветреные дни. Обхватив чашку с горячим чаем, она глоток за глотком согревала то, что замёрзло внутри. В последнее время её часто била дрожь.

Злата красиво разложила на тарелочке пирожные и конфеты, кусочки сухофруктов, орехи. Она умела это делать так, как будто каждый раз создавала произведение искусства. Даже жалко было трогать. Но сегодня Ларе прямо не хватало сладкого в организме — сахара и тепла, а может, на самом деле чего-то другого??

Слова застыли на языке. Так хотелось ей всё рассказать, а главное — узнать о нём больше: но что она скажет?

— Яр спрашивал о тебе, — с улыбкой сказала подруга, и ком из горла моментально обрушился на самое дно живота, превращаясь во что-то приятное, но при этом липкое, как осьминог, распространяющий свои щупальца снизу вверх во все стороны внутри тела.

— Да?.. Что?!

Злата села напротив, глядя своими огромными сияющими голубыми глазами. Она сейчас походила на оленёнка из мультика, а во взгляде мерцали весёлые искорки.

— Так что же он спрашивал обо мне?!

— Так, кое-что. Ничего особенного, про тебя, про твои картины.

— Про картины?

— Мм… он говорил, что в твоем творчестве что-то очень его притягивает, но он не знает, что именно, некоторые образы ему даже снились, но честно говоря, мне кажется, что его интересуют не это.

Опять эта улыбка, отведённый загадочный взгляд.

— Злата! — Лара, наконец, решилась. — Если честно, у меня крышу рвёт, он мне очень нравится. Но ведь он женат! А кроме того, он общается с тобой, а ты моя подруга.

— У меня ничего с ним нет, — сказала Злата, — и да, он женат. Но это такая старая история…

— В каком смысле?

— Да он постоянно говорит о том, что, может, лучше развестись. Даже спрашивал моего совета.

— Серьёзно? Но почему?

— Там всё скучно, да и жена против его увлечений, ему нужна такая девушка, как ты.

— Ты правда так думаешь?

Осьминог внутри у Лары начал светиться и пополз выше, добрался до груди, щекоча и распространяя щупальца во все стороны — до ключиц, а самые тонкие даже проникли в голову. Улыбка непроизвольно растянула губы девушки.

— Конечно, — Злата кивнула, наводя порядок на пустеющей тарелке со сладостями, сдвигая аппетитные кусочки на освободившиеся места.

— Мы вчера катались на великах, — сказала Лара, — весь вечер. Было так хорошо, а потом чуть не ушли по лунной дорожке от одного берега до другого.

— Вот видишь! — Злата радостно засмеялась, запрокинув голову. Светлые завитки её волос отливали золотом на солнце, наконец появившемся из-за туч и заглянувшем в окно. — Я так рада за вас!

Лара вдруг поверила, что счастье близко, что они с Яром могут быть вместе, и не могла перестать улыбаться.