Сухарева башня

Валерия Вербинина, 2020

Сотрудник уголовного розыска Иван Опалин едет сменить товарища, который вместе с другими агентами ждет в засаде членов бандитской шайки. Из-за несчастного случая на дороге Опалин опаздывает – и обнаруживает, что его товарищи убиты. Его начинают подозревать в том, что он причастен к случившемуся, и тогда он задумывает одолеть бандитов самостоятельно. Однако без помощи ему не обойтись, и Опалин находит крайне неожиданного сообщника…

Глава 6

Особое поручение

На следующее утро Опалин, пробудившись, почувствовал неприятную пустоту, словно из-под жизни его выбили опору и все его существование из-за этого как-то перекособочилось. Ему не нужно было идти на работу, потому что он был отстранен — но до зарезу требовалось выяснить, где живет Дымовицкий, который мог подсказать что-нибудь ценное, а чтобы найти его, следовало все-таки нанести визит в Большой Гнездниковский и узнать у коллег, где он живет.

Коммунальная квартира была полна обычной суетой: две соседки ругались из-за белья, которое одна из них повесила сушить на веревку, протянутую поперек коридора, кто-то хотел поскорее попасть в туалет, который был занят другим. Идя мимо соседской двери, Опалин услышал, как рассерженный отец семейства распекает дочь за то, что она потеряла калошу. Потом с кухни прибежала взволнованная соседка и стала жаловаться, что у нее барахлит примус. Она говорила, обращаясь преимущественно к Опалину, и сыпала словами со скоростью пулемета. Наконец, не выдержав, он буркнул: «Я не чиню примусы» и, улучив момент, скрылся в ванной. Соседки, только что ругавшиеся из-за белья, переглянулись и засмеялись.

— Зря стараешься, Татка, не выйдет у тебя ничего, — обратилась одна из них к хозяйке барахлящего примуса. — Ну не ндравишься ты ему!

— Чего ты мелешь? — вскинулась Татка. — Беда у меня!

— То у тя примус барахлит, то занавески снять надо, а еще мебель передвинуть, — хихикнула вторая соседка, блестя глазами. — Ой, Татка, Татка!

— Чего Татка? — фальшиво горячилась собеседница. — Без примуса я что делать буду?

— Ну, Степана чинить позовешь, — хмыкнул проходивший мимо старый сосед. — Братца своего. Нешто откажет? Он же примусами на рынке торгует, все о них знает…

В ванной до Опалина донесся из коридора неясный гул голосов, а за ним взрыв смеха, и молодой человек невольно поморщился, чистя зубы. Он давно уже понял, что Татка имеет на него виды, но сам-то он видов на нее не имел, и ловкость, с которой она выдумывала предлоги, чтобы сократить дистанцию между ними, раздражала его. Он не любил задних мыслей, нечестности и извилистых путей, предпочитая в жизни прямоту и надежность. То, что в отношениях они могут быть не всегда уместны, даже не приходило ему в голову.

Он провел рукой по щеке и подумал, что сегодня можно не бриться. Потрогал губу, которая почти зажила, и стал размышлять, не отпустить ли ему усы. Из зеркала на него смотрел серьезный брюнет с крупноватыми чертами лица, губастый и симпатичный. Возле виска пролегал широкий рубец, о происхождении которого Опалин вспоминать не любил. Но тут Татка стала ломиться в ванную, крича, что ей позарез туда нужно, и Иван сбежал.

Он позавтракал в столовой. Оладьи были так хороши, что он задержался и взял вторую порцию. Свободный человек, черт возьми; никто его нигде не ждет. Кроме, может быть, его судьбы.

Трясясь в трамвае, который вез его в Большой Гнездниковский, Опалин дышал на стекло и думал, что делать и как вообще вести себя, когда он столкнется с кем-нибудь из своих. Мысли об этом были обрывочны и внушали ему смутное желание поскорее от них отделаться. Но в здании угрозыска, едва миновав дежурного, Опалин сразу же нарвался на Петровича.

— А! Ваня! — сердечно вскричал Петрович, как будто не было неприятного разговора в гостиной Сонькиного дома в Одиноком переулке. — А я уж звонить тебе хотел. Слушай, тут дело есть для тебя…

— Меня возвращают на работу? — встрепенулся Иван.

Логинов посерьезнел.

— Нет. Пока нет. То есть, — он прокашлялся, — в полном, так сказать, объеме… еще нет. Но ты нам нужен. В общем, кому заняться этим делом, как не тебе…

Он завел Опалина в кабинет, где они сидели, и объяснил, что есть заявление по факту гибели под трамваем гражданки Евлаховой Галины Аристарховны. Родители ее сомневаются в том, что это был несчастный случай, так что…

— Ну вот, и для тебя нашлась работенка, — объявил Логинов жизнерадостно.

— Это что, та самая, из-за кого я в ту ночь опоздал?

— Она.

— Так я же свидетелем был. Разве я могу…

В кабинет вошел Келлер, увидел Опалина, стал желт, как лимон, погонял по скулам желваки и ретировался.

— Можешь, — подтвердил Петрович, сделав вид, что не заметил немца, как и того, что, уходя, Бруно хлопнул дверью громче обычного, — ты — незаинтересованное лицо. Ты же не знал ее?

— Нет, конечно! — нервно вскрикнул Опалин. — Слушай, где я могу Дымовицкого найти?

Петрович, который залез в ящик стола, чтобы передать собеседнику имеющиеся бумаги, застыл на месте.

— А зачем он тебе?

— Посоветоваться. Я слышал, он Стрелка ловил.

— Он уже не наш, — сказал Логинов решительно, вкладывая в эту короткую фразу какой-то особенный смысл, словно отсекающий Дымовицкого от их среды.

— Какая разница? Мне только поговорить.

Петрович поглядел на его нетерпеливое лицо, вздохнул, оторвал полоску бумаги от газеты и нацарапал на ней адрес.

— Вот… Держи.

— Спасибо, — поблагодарил Опалин, прочитав адрес. — Это Верхние торговые ряды, что ли?

— Угу, — Логинов кашлянул. — Ты на кремации будешь?

Кремация была в некотором роде идеей фикс тогдашней власти, поссорившейся с церковью и наступающей на все, чем церковь занималась ранее, включая то, что относилось к области смерти. Кремация против традиционного погребения — с привлечением всех средств пропаганды, от популярных брошюрок до стишков продажных куплетистов в «Вечерней Москве»; но успехи, прямо скажем, были не слишком выдающиеся — хотя бы по той причине, что на всю страну имелось лишь несколько крематориев. Кроме того, кремация порождала порой двусмысленные ситуации, как, например, с Лениным, которого нельзя было хоронить по-христиански и в то же время было неудобно сжигать с точки зрения политической. Разумеется, в тот миг Опалин не размышлял обо всех этих тонкостях. Он был молод, полон жизни, и его инстинктивно отталкивало все, что слишком навязчиво напоминало о смерти. Он не любил кладбища, похороны, траурные одежды и надгробные речи. Логинов увидел, как вытянулось его лицо, и угадал ответ до того, как он был произнесен.

— Я не… Ты же сам поручил мне… Я лучше пойду…

Он взял из рук Петровича тоненькую папку, в которой находились все материалы дела, и шагнул к двери.

— Постой, — сказал Логинов ему вслед. Опалин нехотя остановился и обернулся. — Отец этой девушки в Моссовете работает. Будь с ним вежлив и… Ну и вообще.

— Девушки? — машинально переспросил Иван.

— Ей семнадцать было.

Он вспомнил улицу, утопающую в тумане, встречный трамвай, ползущий по рельсам, платок на голове вагоновожатой, месиво под колесами, и в ушах его вновь зазвучал слабый вскрик:

— А-ах!

Последнее, что она произнесла в жизни.

— Постой, — начал Опалин, — почему ее родители считают, что это не несчастный случай? У них есть причины?

— Не знаю. Поговори с ними.

… Он открыл было рот, чтобы сказать, что собирается вообще-то ловить Стрелка и ему серьезно мешает это дело, которое зачем-то свалили на него. Ясно же, что ситуация безнадежная. Вечер, туман, он сам был на месте происшествия и пытался найти свидетелей — и что? Никого же не нашел. Сам сидел в вагоне и ни черта не видел, а вагоновожатая…

— Ты с вагоновожатой говорил? — спросил Опалин.

— Нет.

Иван смотрел на собеседника исподлобья — и сам не заметил, как совершенно по-детски начал дуться. Ему не нравилось дело, которое выпрыгнуло из недавнего прошлого и рухнуло на него без предупреждения. Он нутром чуял, что из расследования ничего не выйдет, и более того — что от него вообще ничего не ждут, что ему дали поручение для галочки, для успокоения несчастных родителей, один из которых к тому же занимает высокий пост. Внутренне Опалин бунтовал. Но он не имел права отказываться, и Петрович знал это.

— Если они хотят свалить все на вагоновожатую и испортить ей жизнь, — проговорил Иван, вздернув подбородок и неприятно напирая на каждое слово, — я им не помощник.

— Ваня, не пыли, — устало попросил Логинов. — Выясни все для начала. Мало ли какая там ситуация… Может, у девушки враги были. Или у ее папаши…

— Да туман был, туман, — неожиданно разозлился Опалин, — и вечер! Зазевалась и попала под колеса, обычное дело…

— А если нет? — спросил Петрович.

В кабинет без стука вошел Валя Назаров, по привычке наклонив голову. Заметив Опалина, агент приблизился к нему и протянул руку, которую Иван пожал, чувствуя, как его заполняет благодарность. Потому что Назаров даже не колебался, подойти к нему сейчас или нет. А кое-кто из тех, кого Иван видел сегодня в здании, колебался, а еще кто-то и вовсе делал вид, что не заметил его.

— Ваня, я это… Ты не думай, что мы поверили Бруно… — сбивчиво заговорил Назаров. — Он лишнего сболтнул, конечно. Мы даже не сомневаемся…

— Келлер тут только что был, — буркнул Опалин, который, несмотря на молодость, все примечал и был крайне злопамятен. — Даже поздороваться не пожелал.

— Вань, да ты что… Бруно, это же… Когда он перед кем извинялся… Да он не признает ни за что!

Опалин шмыгнул носом. Он только что вспомнил кое-что и обратился к Логинову.

— Слушай, Петрович, может, это и неважно, но… Насчет патефона…

И он рассказал собеседникам, что из дома в Одиноком переулке пропал патефон и что, возможно, это как-то связано с тем, что бандиты смогли застать агентов угрозыска врасплох.

— Сонька часто пользовалась патефоном? — спросил Логинов.

— Каждый день пластинки ставила.

— А какие?

Опалин наморщил лоб, припоминая.

— Фокстроты в основном, — пришел ему на помощь Назаров, которому тоже доводилось сидеть в засаде. — Еще танго. Танцевать она ого-го как любила! Все Ваню пыталась на это дело подначить…

— Я с такими не танцую, — сухо ответил Опалин и глазами сверкнул сердито, как кот.

— Не-не, ты с ней танцевал, я помню, — засмеялся Назаров. — Пару раз она все-таки тебя вытащила из кресла, где ты сидел.

— И что? — спросил Опалин уже с раздражением.

— Да ничего, — ответил удивленный Назаров. — Ты, Ваня, главное, не горячись.

— Вы хоть ищете их? — задал Иван главный вопрос, который занимал его больше всего. Логинов посерьезнел и послал Назарову предостерегающий взгляд.

— Разумеется, ищем. Но — извини — сказать тебе ничего не можем.

— Когда мы их поймаем, я обязательно тебе сообщу, — пообещал Назаров. — Честно-честно.

Это было одно из его любимых выражений, которые он употреблял к месту и не к месту. И хотя Опалин понял, что Валя сказал это только для того, чтобы его успокоить, он был тронут.

— Спасибо, Валя, — пробормотал он, снова пожав руку Назарову. — Я… Понимаешь, мне это очень больно все.

Он поглядел на папку, которую переложил в левую руку, когда обменивался рукопожатием с Валей, и, не прощаясь, шагнул к двери.

— Если понадобится помощь, ты только скажи! — крикнул Логинов ему вслед. — Я про дело твое, — добавил он на всякий случай.

Когда дверь за Опалиным закрылась, агенты молча переглянулись.

— Эх, Бруно… — буркнул Назаров, доставая папиросу. — Зря он! Я бы в жисть на Ваню не подумал…

— А на кого? — внезапно спросил Логинов, который любил расставлять все точки над ё.

— Ты точно хочешь знать?

— Уж не сомневайся. Так на кого бы ты подумал?

— На Рязанова.

— Ты спятил? — вытаращил глаза Петрович.

— Нет. Вечер, туман, окраина. Он не сменялся, все время там сидел. Злой был, говорил: «Я его возьму, он от меня не уйдет», — Валя закурил, выпустил клуб дыма. — Ну и… Сам знаешь, как это бывает. Переутомился. Переоценил свои силы… Еще если эта вовремя патефон завела… Могли ничего не услышать. Повезло Опалину, — не совсем логично добавил он, пуская дым.

Петрович подошел к окну, засунул руки в карманы. Потом обернулся.

— Бандиты в Рязанова пять пуль всадили. Больше, чем в остальных.

— И что?

— Ничего. — Логинов нахмурился. — По-моему, они знали, кто в группе главный. И это наводит меня на мысль, что их осведомитель был в курсе всех деталей операции. А туман… Никто же не знал, что он будет…

— Повезло? — усмехнулся Назаров, докуривая папиросу и решительным жестом швыряя ее в пепельницу, доверху набитую окурками.

— Нет, — медленно ответил Петрович, — для везения это чересчур… Они увидели туман и сообразили, как его использовать. Но если Сонька завела патефон, чтобы отвлечь наших… — Он нахмурился. — Она сделала это не просто так, понимаешь? Кто-то должен был ее известить, что они явятся. Как? И почему Рязанов это допустил? Черт возьми…

Он прошелся по комнате, потирая подбородок.

— К чему гадать? — усмехнулся Валя. — Взять бы их за жабры да допросить… Все тогда узнаем!

— Золотые слова, — заметил Логинов. — Знаешь, что сказал Бруно? Если Опалин не соврал и действительно слышал, как Генрих перед смертью произнес что-то вроде арка… может, это было слово маркт? Рынок?

Назаров задумался.

— Сестра Лариона на рынке торгует, — сказал он наконец. — На Ново-Сухаревском. Но сколько раз ее ни допрашивали, она стояла на своем: с братом отношений не поддерживает, на него ей совершенно наплевать.

— А остальные члены банды с рынками никак не связаны?

— Вроде нет. Кажется, Сонька когда-то торговала, но это было давно.

— Проверь-ка сестру, — распорядился Логинов. — Только без напора. Мол, чистая формальность, ничего страшного, гражданочка. Понял? Потом с соседями поговори, с дворником, с управдомом, — Он дернул щекой. — А то она твердит, что брат давно ей чужой, а как его в Одессе схватили, денег дала тому, кто туда поехал и передачки Стрелку носил. Нет, Валя, родная кровь — не водица. Кто бы там чего ни говорил!