Одна ночь в Венеции

Валерия Вербинина, 2012

Отойдя от дел, баронесса Амалия Корф, бывший секретный агент российского императора, решила наконец-то пожить в свое удовольствие. Но мечтам об отдыхе не суждено было сбыться! Жестокое убийство графа Ковалевского нарушило безмятежное течение ее жизни. За несколько часов до гибели граф крупно повздорил с Михаилом, сыном баронессы Корф, который в запальчивости пообещал его убить… Михаил стал главным подозреваемым – у него не оказалось алиби. Сын клялся, что никого не убивал, но наотрез отказывался рассказать, где он провел ту ночь. Амалия начала собственное расследование и сразу поняла – в этом деле замешана прекрасная женщина…

Глава 4

Слуга

— По-моему, все ясно как день, — сказал Бюсси.

Молодой, худощавый, темноволосый Бюсси был полной противоположностью своего немолодого, грузного, седоватого патрона. Впрочем, Папийон не обращал особого внимания на внешность своих помощников, и если выделял среди них Бюсси, так исключительно потому, что тот представлялся ему наиболее сметливым из всех.

— Что именно тебе ясно? — проворчал Папийон.

— Офицер поссорился с графом. Потом тот вернулся домой, а офицер зашел к нему, чтобы довести разговор до конца, оставить, так сказать, последнее слово за собой. Они снова поссорились, нервы у офицера не выдержали, и молодой человек убил Ковалевского. У него же нет алиби, причем как раз на то время, когда, судя по всему, граф и был убит. — Бюсси немного помедлил, но вопрос, который так хотелось задать, жег ему губы, и он решился. — Признайтесь, патрон, если бы вы не были в таких хороших отношениях с его матерью, вы ведь арестовали бы его без всяких проволочек?

— Нет, — сухо ответил Папийон.

— Нет? — искренне изумился Бюсси. — Но ведь все факты сходятся!

— Ни черта не сходится, — отрезал Папийон. — Барон Корф — боевой офицер и, я не спорю, мог убить графа. Но сделал бы это иначе. Понимаешь? Совсем иначе! И потом, о какой новой ссоре между ними может идти речь? Жертва была найдена в своей спальне, в постели. Граф Ковалевский спал и видел десятый сон, когда в дом забрался некто и размозжил ему голову. Ты видел, на что была похожа спальня? Сколько ударов нанес убийца — десять, двадцать, больше?

— Хотите сказать, убийца находился в состоянии аффекта? — спросил Бюсси, в глубине души гордясь возможностью вставить модное слово.

— Нет, — так же сухо возразил комиссар, — это был дурак, который даже не понимал, что достаточно одного удара каминной кочергой, чтобы отправить человека к праотцам. Топорная работа, Бюсси. Топорная и жестокая! И, конечно, отнюдь не дело рук боевого офицера, отлично знающего, как убивать людей.

— Если только, — заметил Бюсси, — так сделано было не нарочно.

— Ты о чем?

— Ну, скажем, офицер совершил убийство, обставив его таким образом, чтобы все указывало на непрофессионала, — объяснил помощник. — Может же быть такое?

Папийон задумался.

— Как хотите, — добавил Бюсси, — но я считаю, у него был более чем весомый мотив. Та балерина танцует стрекозу в какой-то миниатюре, а граф позволил себе замечание насчет стрекоз, порхающих из постели в постель, что, конечно, взбесило офицера, который был когда-то в нее влюблен. И, похоже, «когда-то» еще не кончилось. Иначе он прилюдно не пообещал бы графу его убить. А вы помните, что граф сказал ему после этого? Что на дуэлях не дерется, оставляет сию ребяческую забаву другим. Вот офицер и решил разобраться с ним без всякой дуэли. Годится?

— В газетах еще ничего не писали об убийстве? — внезапно спросил Папийон.

— Пока нет, патрон.

«Почему молодой барон не спросил у меня, как именно убили графа? — думал комиссар. — Если он невиновен и не знал о происшедшем, такой вопрос напрашивается сам собой. Другое дело, когда ты виновен. Все обстоятельства тебе уже и так известны, не о чем и спрашивать…»

— Мне нужны свидетели, — решительно объявил Папийон. — Вот что! Недалеко от особняка графа мостовую топчут «бабочки», за которыми приглядывает Андреа-корсиканец. Бери его за жабры и тряси, пусть скажет, кто из его девиц был на своем посту в ночь со вторника на среду. Хоть одна из них должна была что-нибудь заметить!

— А вы, патрон? Чем вы займетесь?

— Допрошу слугу графа, если тот уже пришел в себя и в состоянии отвечать на вопросы.

Однако, когда Папийон вернулся в управление, ему пришлось сначала ответить на звонок префекта полиции Валадье, которого крайне встревожило происшедшее.

— Русский аристократ убит в Париже, да еще таким зверским образом… Я рассчитываю на вас, Папийон! Только надеюсь, что вы будете вести следствие осторожно, не впадая в крайности. А то за вами такой грешок водится…

Папийон слушал и кивал, а префект, словно шарманка, которую неудачно завели, не успокоился, пока не повторил одно и то же несколько раз.

— Вот осел! — буркнул комиссар, швыряя трубку на рычаг. — Мерлен, как там слуга? Готов для разговора?

— Да, патрон.

— Давай его сюда!

И через минуту в кабинете комиссара нарисовался тщедушный блондин с плешивой головой, с усами неопределенного цвета и умными светлыми глазами. Сейчас, впрочем, в глазах метался страх, рот судорожно кривился на левую сторону, а цвет лица имел нездоровый землистый оттенок.

— Садитесь, месье… Вам что-нибудь нужно? Может быть, воды?

Дрожащим голосом на довольно неплохом французском слуга отказался от воды и объявил, что готов ответить на вопросы. Однако первый вопрос задал сам:

— Вы найдете того, кто это сделал? Вы его найдете?

— Разумеется, не беспокойтесь!

Теперь Папийон прямо-таки источал непоколебимую уверенность. Хотя в глубине души он вовсе не был убежден, что убийца графа будет пойман. Комиссар проработал в полиции уже много лет, и за прошедшие годы его инстинкт сыщика обострился до прямо-таки сверхъестественной степени. Какой-то голос упорно нашептывал Папийону, что с нынешним случаем дело обстоит далеко не так просто, как кажется, а дальше будет еще сложнее. Однако покамест комиссар велел своему внутреннему голосу умолкнуть и вонзил в слугу испытующий взгляд, как раскрытый нож.

Итак, Николай Савельев. Мужчине сорок лет, из которых почти двадцать пять прошли на службе у графа Ковалевского. Тусклая, исполнительная, ничем не примечательная личность. Интересно, знал ли слуга о делишках своего хозяина? В делах следствия осведомленность прислуги частенько оказывается весьма кстати.

— Именно вы сегодня утром вызвали полицию. Верно?

— Да, господин комиссар.

— Однако сегодня уже четверг, а граф был убит в ночь со вторника на среду. Как вы объясняете это обстоятельство?

— Так я отбыл из города утром во вторник по распоряжению графа. — Савельев поторопился объяснить: — Он отправил меня сопровождать его младшего брата в Швейцарию. Тот собирался лечь в санаторий, и…

— Как зовут брата?

— Анатолий Ковалевский. У него чахотка, поэтому мой хозяин пожелал, чтобы я поехал с ним и убедился, что с ним все будет в порядке.

— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?

— Сам месье Анатоль, — удивленно ответил слуга. — Я могу дать адрес санатория, в котором он сейчас находится. Кроме того, господин граф говорил своему поверенному, господину Урусову, что я буду сопровождать месье Анатоля.

— Диктуйте адрес санатория, — распорядился комиссар. И когда с адресом было покончено, спросил: — А Урусов живет в Париже?

— Да, постоянно.

Затем Савельев объяснил, где можно найти адвоката.

— Ваш паспорт при вас?

— Нет, месье, я… я оставил его в особняке вместе со своим чемоданом. И билеты тоже там…

— У графа были другие слуги, кроме вас?

— Да, месье комиссар. Но… он всех рассчитал, кроме меня.

— Когда?

— С неделю назад.

Папийон нахмурился: очень интересно…

— Ваш хозяин не сказал, зачем это сделал?

— Э… К сожалению, у графа были некоторые финансовые затруднения, — почтительно ответил слуга. — Он также собирался продать яхту и особняк в Париже, намеревался перебраться в более скромное жилище. Помнится, даже попросил господина Урусова подыскать ему квартиру, и тот выполнил его желание. В понедельник они осматривали апартаменты на Елисейских Полях, которые графу понравились. Мы должны были переехать туда на этой неделе… — В глазах слуги показались слезы. — Простите, месье…

— Так граф не был богат?

Папийон сразу же сообразил, что совершил промах. Слуга распрямился на своем стуле и хлестнул собеседника негодующим взглядом.

— Право же, месье… Разумеется, его… его привычки требовали соответствующего образа жизни…

— Договаривайте, сударь, — тихо попросил Папийон. — Полагаю, вас не надо учить, что с полицией лучше быть откровенным… особенно если вы хотите, чтобы мы как можно скорее нашли убийцу.

Николай насупился.

— Полагаю, граф ни в чем не знал бы нужды, — наконец выдавил из себя верный слуга, — но развод обошелся ему очень, очень дорого.

Ага, подумал полицейский, значит, на момент своей смерти граф больше не был женат. Ну, что ж…

— Кто является наследником графа? Он оставил завещание? Вам что-нибудь известно?

— Мой хозяин, — с достоинством ответил Савельев, — не выносил разговоров о завещании. Говорил, что одно это слово несет в себе привкус смерти, и… Словом, завещания граф не оставил. А что касается наследников… Родители графа умерли, а детей у него не было. Есть, конечно, месье Анатоль, но тот, по правде говоря, совсем плох.

— Так, так, — подытожил Папийон, — кое-что проясняется. Совсем недавно граф уволил всех слуг, кроме вас, собирался переехать в другую квартиру, а особняк продать. Во вторник утром вы уехали с его братом, граф Ковалевский остался в доме один… и той же ночью был убит. Вы сопровождали месье Анатоля, вернулись сегодня утром… Давайте теперь поговорим о том, что вы увидели. Вы пришли домой пешком или…

— Нет, на вокзале я взял фиакр.

— Когда вы подъехали к дому, ничего не бросилось вам в глаза? Ничто не показалось подозрительным?

— Абсолютно нет, месье.

— Теперь я прошу вас как можно точнее описать свои действия с момента возвращения.

— Да что тут описывать, месье… У меня имелись ключи от парадного и черного хода. Чемодан был тяжелый, и я отправился прямиком к парадному… Господин граф не рассердился бы, да и потом он уже собирался продавать особняк… Отпер дверь. Внутри было тихо, и я подумал, может быть, господин граф еще спит… Я поставил чемодан в своей комнате и отправился к хозяину, чтобы рассказать ему о месье Анатоле, как он там устроился… Постучал в дверь… Граф не отвечал. Я переоделся, умылся, отправился в кухню, чтобы приготовить завтрак по-английски, как любит господин граф. На минуту выйдя из кухни, я заметил, что порыв ветра приоткрыл дверь черного хода. Мне это показалось странным, потому что мы всегда запираем замки.

— А до того вы не обращали внимания на эту дверь? — спросил комиссар.

— Нет. Видите ли, я совершенно точно помнил, как проверял ее перед отъездом. Она была заперта.

— Рассказывайте, что было дальше.

— Мне стало тревожно. Хотя завтрак еще не был готов, я поднялся наверх и постучал к графу снова. Было уже довольно поздно, и мне начало казаться странным, что хозяин не отвечает. Я постучал еще раз, потом отворил дверь и шагнул в комнату. Спальня большая, с порога не видно, спит граф или уже проснулся, — пояснил слуга. — Но едва я сделал два или три шага, как увидел… все это…

— Подробнее, пожалуйста, — тихо попросил Папийон.

Савельев с ужасом покосился на него.

— Я… я не могу… Помню только кровать… и на ней какое-то месиво, над которым летают мухи… и запах… — Рассказывая, слуга нервно сжимал и разжимал пальцы. — И потом я упал в обморок, хотя никогда не считал себя слабым человеком… Когда пришел в себя, пополз из комнаты на четвереньках, чтобы не видеть все это… И сразу же вызвал полицию.

— Вы хорошо знали, что где лежит у графа? Вы смотрели, может быть, пропало что-нибудь?

— Вы уже задавали мне этот вопрос там, в доме… но мне было слишком тяжело, простите… В гостиной не было на месте каминной кочерги, и вы ответили, что ничего удивительного…

В самом деле, мелькнуло у комиссара. Та ведь валялась на полу в спальне и являлась орудием убийства.

— А из спальни ничего не пропало? Граф что-нибудь там хранил?

— Хранил, да, — пробормотал слуга, — деньги… Но неужели вы хотите сказать, что мне придется снова?.. — Савельев не договорил.

— Теперь, когда вы немного успокоились, именно вам нужно все проверить, — сказал комиссар, поднимаясь с места. — Но не волнуйтесь, вы будете не один.

«Кроме того, — подумал Папийон, — не забыть бы взглянуть на его паспорт. Если там есть отметки о пересечении границы, дело упрощается…»

Возле особняка графа толпились любопытные, засыпая вопросами полицейского, который стоял возле дверей. Папийон неприязненно покосился на зевак, но тотчас же переключился на Савельева.

— Сначала вы покажете мне ваш паспорт, а потом мы проверим, что пропало.

Документ слуги был в образцовом порядке. Во вторник слуга пересек швейцарскую границу, а в четверг вернулся обратно. Однако Папийон, верный своим привычкам, внимательно изучил и билеты. Впрочем, с ними тоже все оказалось в порядке, и он вернул их Савельеву.

— Давайте теперь все внимательно здесь осмотрим, — предложил комиссар.

Щадя нервную систему преданного слуги, полицейский решил начать с гостиной. Однако Савельев подтвердил свои прежние слова, что в комнате все вещи на месте, кроме, разумеется, кочерги.

В библиотеке Николай задержался возле консоли, стоявшей недалеко от дверей.

— Что? — спросил комиссар.

— Одного предмета не хватает, — убитым голосом пояснил слуга. — Фигурки из севрского фарфора. Очень странно…

— Почему?

— Потому что рядом две китайские вазы, которые гораздо дороже, — сухо отозвался Савельев.

— Фигурка была большая? — поинтересовался комиссар, косясь на высокие вазы.

— Нет. Примерно такой высоты… — Слуга широко раздвинул большой и указательный пальцы.

— То есть сантиметров двадцать, — уточнил комиссар, занося данные в записную книжку. — Вот и ответ на ваш вопрос — видно, убийце было легче ее унести. У статуэтки были какие-нибудь особые приметы?

— Приметы? — с недоумением переспросил слуга.

— Я хочу сказать, в ней было что-нибудь особенное, чтобы украденную вещь можно было легко узнать? — поправился комиссар.

— А… Фигурка из фарфора изображает урок музыки: молодая женщина сидит возле арфы, за ней стоит учитель и объясняет ей ноты. Оба, учитель и ученица, в костюмах по моде XVIII века. Платье на женщине желтое. На основании фигурки, если ее повернуть, видна небольшая царапина.

— Заметная?

— Если рассматривать фарфор вблизи, то да. Но она стояла так, что царапины не было видно.

Папийон немного воспрянул духом. Дело оборачивалось банальным ограблением. Если еще что-нибудь пропало, конечно…

Да, но почему грабитель расправился с графом, который, судя по всему, спал и не мог ему помешать? Нет, тут определенно было что-то личное… И еще приотворенная дверь черного хода… Надо будет сказать эксперту, чтобы еще раз как следует осмотрел замок. Если его открывали отмычкой, то целью, скорее всего, было ограбление. Или нет? Черт, какое неприятное, запутанное дело…

— У кого имелись ключи от дома?

— У меня и у господина графа, — немного удивленно ответил слуга.

— Больше ни у кого?

— У слуг были ключи от черного хода. У консьержа Фино, повара Робена и горничной Соланж Грюйер.

— Когда граф Ковалевский их уволил, они отдали ключи?

— Да, разумеется.

Надо будет навести справки о бывших слугах, мысленно сказал себе Папийон. В конце концов, сделать дубликат ключа — несложная задача.

— Слуги сильно расстроились, когда их так внезапно рассчитали?

— Господин граф дал им всем наилучшие рекомендации и щедро заплатил. Нет, никто из них не был расстроен. — Савельев покосился на комиссара и решился на признание: — Знаете, слуги всегда его любили. Он был настоящий… — спохватившись, что во французском нет соответствующего слова, мужчина закончил по-русски: — Барин.

— Как вы думаете, кто мог совершить это убийство?

— Если бы я знал, сразу же сказал бы вам. Но то, что случилось, настолько чудовищно…

— У вашего хозяина имелись враги? Может быть, ему кто-нибудь угрожал?

— Господин граф был не таким человеком, которому можно угрожать безнаказанно, — с достоинством ответил Савельев. — Конечно, я могу допустить, что он кому-то был не по душе, но таких врагов, которые… словом, вы сами понимаете. Нет, таких врагов у него не было.

Они осмотрели еще несколько комнат и оказались в кабинете покойного.

— В нижнем ящике стола господин граф держал деньги, — сообщил слуга. — Не все, основную часть хозяин хранил в спальне.

Комиссар выдвинул ящик бюро, но увидел там только лежащую поверх бумаг фотокарточку молодой красивой женщины в высокой шляпке, украшенной цветами и большим бантом.

— Нижний ящик слева, я хотел сказать, — кашлянул Савельев.

— Что это за дама? — спросил Папийон. — Жена?

— Боюсь, господин граф не хранил карточек своей жены, — ответил слуга извиняющимся тоном. — Госпожа Туманова его… его знакомая.

Папийон вздохнул, задвинул правый ящик, выдвинул левый и промолвил с некоторым разочарованием:

— Здесь довольно много денег. И чековая книжка.

— Да, господин граф много играл, и… Хозяин предпочитал наличные.

— Вы сказали, он также хранил деньги в спальне?

— Да, месье.

— Ну что ж, идем в спальню.

Тело уже увезли в морг, орудие убийства изъяли как вещественное доказательство, но все прочее оставалось как было — постель, заляпанная почерневшими кровавыми разводами, и в помещении стоял тяжелый, удушливый запах, от которого делалось не по себе. Папийон не отрывал от лица слуги пристального взгляда. Савельев был очень бледен и упорно избегал смотреть туда, где утром нашел своего хозяина с размозженной головой.

— Так что? — спросил комиссар. — Может быть, вы проверите, на месте ли вещи?

Слуга поднял на комиссара мученический взор.

— Вроде бы все как было. Кажется… А что касается денег… они должны быть в верхнем ящике столика рядом с кроватью. Во втором, под ним, господин граф держал свои драгоценности. У него были золотые часы, несколько колец…

Савельев с мольбой смотрел на комиссара. Слугу всего трясло, мужчина был близок к обмороку.

— Ладно, — буркнул Папийон и сам подошел к столику.

Денег на месте не оказалось. Украшения и часы из другого ящика также исчезли.