Ангелов в Голливуде не бывает

Валерия Вербинина, 2016

Счастливое детство в царской России, бегство после революции за границу, работа машинисткой в лос-анджелесской газете во время Великой депрессии – все это выпало на долю Татьяны Коротич. Ее скромную одинокую жизнь на чужбине полностью изменило знакомство с итальянским семейством Серано. Татьяна влюбилась в одного из четырех братьев, но он трагически погиб. После этого ею овладела апатия, и она приняла ухаживания другого брата Серано, Тони. Девушку даже не смущало, что к тому времени из добропорядочного работника автосервиса Тони превратился в правую руку итальянского мафиози. Таня убеждала себя, что сама она к его криминальной деятельности не имеет отношения, пока не подозревая – если свяжешься с мафией, то вырваться уже не получится…

3

Почтовые ящики в холле были выкрашены в бурый цвет, и, хотя я ничего ниоткуда не ждала, я по привычке заглянула в свой ящик. Опять рекламные проспекты — самая нужная вещь для заворачивания кое-каких видов мусора; правда, некоторые норовят печатать на такой плотной бумаге, что в нее даже при всем желании ничего не завернешь. Закрыв ящик, я повернулась и нос к носу столкнулась с миссис Миллер. Она была в своем неизменном темно-синем платье — старые жильцы уверяли, что она носит его уже третий год подряд. На груди была приколота золотая брошка в стиле модерн, с мелкими изумрудами и рубинами. Миссис Миллер смерила меня взглядом, от которого даже кислое молоко стало бы еще кислее; но даже такой взгляд не мог испортить моего беспричинно хорошего настроения.

— Здравствуйте, миссис Миллер, — сказала я с широкой улыбкой.

— Хм, — буркнула старая ведьма. — Неужели вы его встретили?

— Кого? — удивилась я.

— Мужчину своей мечты, кого же еще, — презрительно ответила миссис Миллер. — И не отрицайте: увяз коготок, увяз! Светитесь так, что спички зажгутся от одного вашего присутствия.

Я набрала воздуху в грудь.

— Миссис Миллер, — выпалила я, стараясь говорить как можно тверже, — вам не кажется, что это вас никоим образом не касается?

— Меня все касается, — сухо отозвалась старая ведьма. — Аборты слишком дорого обходятся, и если вы натворите глупостей, то не сможете в срок заплатить за квартиру.

— Миссис Миллер! — Я вспыхнула.

— Мисс Коротич, я давно за вами наблюдаю, и до сих пор, — хрюкнула эта гадюка в человеческом обличье, — вы не давали поводов для нареканий. У вас есть голова на плечах, и если я так говорю, значит, так оно и есть. Но вы еще слишком молоды, и я советую вам не вестись на сказочки о вечной любви и прочую чушь.

— Между прочим, если вам так хочется знать, — сердито сказала я, — я всего лишь была у портнихи! Заказывала платье!

— Вам не нужно платье, — парировала миссис Миллер. — Ваше лучшее украшение — молодость, оно говорит само за себя. Но смотрите, чтобы оно не обратилось против вас!

Смерив меня на прощание пронизывающим взглядом, она проплыла мимо, а я осталась стоять на месте, бессильно чертыхаясь про себя. Господи, неужели у меня на лице и впрямь написано, что мне понравился Джонни Серано, и это настолько легко понять постороннему человеку?

Я вошла в лифт и попросила старого лифтера поднять меня на третий этаж.

— Что-то миссис Миллер сегодня не в настроении, — не удержалась я, когда он закрыл дверцы и мы остались вдвоем в кабине.

— Она всегда не в настроении, — равнодушно ответил лифтер.

Когда я вышла на своем этаже, из дверей квартиры напротив тотчас выглянула миссис Грей, жена мелкого клерка. На голове у нее красовались огромные бигуди. Миссис Грей славилась своей страстью к сплетням и всегда искренне удивлялась, почему меня не интересуют подробности жизни моих соседей. Я поздоровалась с ней, зашла в свою квартиру и закрыла дверь.

Мое жилище было рассчитано на одного человека и состояло из крошечной кухни, микроскопической ванной и комнаты, совмещавшей спальню, гостиную и все, что угодно — кроме, разумеется, гаража. Кровать, к счастью, была нормальная, не из тех, что поднимаются и убираются в стену. Пишущая машинка занимала треть старого стола. Еще треть делили кое-какие книги (большинство на русском языке), канцелярские принадлежности, ваза, шкатулочка с разными мелочами и флакончик дешевых духов, потому что дорогие были мне не по карману. Высокий шкаф при прежнем жильце совмещал функции гардероба и помойки, в которую тот совал опустошенные им бутылки из-под джина. При мне шкаф вернулся к своим нормальным обязанностям: я хранила в нем одежду, а наверх закинула коричневый чемодан, в котором в то время могли уместиться почти все мои вещи. На тумбочке стоял телефон, обычный для того времени — без диска, с разделенными микрофоном и наушником. Если вы хотели куда-то позвонить, надо было называть номер телефонистке. В доме, где я жила раньше, телефон был общий и висел на лестничной клетке, что порождало массу неудобств, так что я решила, что в следующий раз сниму квартиру с отдельным аппаратом. Машинисткам никогда не платили много, но я подрабатывала перепечаткой и экономила на всем, на чем только можно, чтобы оплачивать жилье в срок. Окна квартиры выходили не на шумный бульвар, а в тихий двор, что меня более чем устраивало. На крашеных стенах не было ни одной картины, ни одной фотографии — ничего.

Через несколько минут телефон разразился сухим, надтреснутым звоном. Я придвинулась поближе к микрофону и прижала к уху наушник.

— Мисс Коротич? Я вас не побеспокоила? Это миссис Блэйд.

— Нет, вы меня не побеспокоили, — сказала я. — Написали что-нибудь новое?

Миссис Блэйд была унылой особой неопределенного возраста, с серыми волосами и почти без подбородка. Недавно она закончила новый рассказ о любви и хотела, чтобы я переписала его на машинке. Я сказала ей, что жду ее с нетерпением, и повесила трубку.

Рассказ оказался бесцветным, как сама авторша, и приторным, как варенье, в которое положили слишком много сахара. Я стучала по клавишам и от нечего делать размышляла, что заставляет людей сочинять никому не нужные рассказы и вообще заниматься делом, к которому у них нет никакой склонности. Однако миссис Блэйд всегда платила аккуратно, и когда она во вторник вечером пришла за отпечатанным текстом, я вежливо выразила свое восхищение.

Теперь мне хватало денег, чтобы отдать в четверг Розе Серано недостающую сумму, но мне не хотелось ждать. В среду я отпросилась с работы под тем предлогом, что мне срочно надо к дантисту, и поехала к портнихе. Дверь открыл Тони. Завидев меня, он заулыбался и поздоровался так, словно мы были знакомы уже лет десять, не меньше. Широколицый, с живыми темными глазами и большим ртом, который авторши вроде миссис Блэйд норовят назвать «чувственным», Тони, наверное, нравился многим девушкам, но в нем не было изящества его брата. Чем-то он напоминал большую дружелюбную собаку, которая виляет хвостом, встречая в дверях гостя, и, каюсь, я уделяла ему внимания не больше, чем собаке.

— Я насчет платья, — сказала я.

— Мама наверху, — отозвался Тони весело. — Мастерит свадебный наряд для Лучии. — Тут он спохватился и объяснил: — Это невеста Винса, моего старшего брата, он женится в воскресенье. Заходи, мама будет рада тебя видеть.

— Я, наверное, не вовремя… — начала я.

— Да ну, глупости, — перебил Тони. И я вошла в дом.

— Куда теперь? — спросила я, заметив, что в ателье никого нет.

— Иди за мной, — сказал Тони. — Осторожно, на лестнице крутые ступеньки!

И он привел меня в гостиную на втором этаже, посреди которой стояла невысокая девушка, утопающая в море кружев и белого атласа. Роза суетилась вокруг, то прилаживая фату, то добавляя новые детали к подолу.

— Мама, к тебе пришли! — крикнул Тони, распахивая дверь.

— Мы договаривались на завтра, — начала я, — но я решила… Я вам не помешаю?

— Нет, нет, конечно! — воскликнула Роза. — Нам как раз нужно, чтобы кто-нибудь оценил платье. — Лучия потупилась и смущенно хихикнула. — Берите стул и садитесь поудобнее. Тони! Тебе разве нечем заняться в мастерской?

— Я за сигаретами зашел, — ответил Тони. — Забыл их на столе.

Он блеснул глазами в мою сторону и вышел. Лучия вздохнула и переступила с ноги на ногу. Она была смуглая, черноволосая и стройная, как веточка. Не слишком красивая, но обаятельная, с типично итальянскими ресницами в полщеки. Платье, хоть и неоконченное, казалось великолепным, и я поймала себя на том, что немного завидую невесте.

— Не вертись, не вертись, — строго сказала ей Роза по-итальянски.

…Позже я видела, как работают Мадлен Вионне и Шанель^[3], как они создают, подгоняют и прилаживают платья прямо на моделях, и со всей ответственностью могу заявить, что Роза Серано ничуть им не уступала. Она переставила украшения на подоле, потом взялась за шлейф, потом ей что-то не понравилось в фате, и она схватила ножницы. Не знаю, сколько она возилась в тот раз — час, полтора, — но когда она закончила, платью ее невестки могла позавидовать любая принцесса. Каждая складочка была на своем месте, ничто не цеплялось за фату, ничто не стесняло шаг, ничто не раздражало глаз. Лучия подошла к большому зеркалу в углу, захлопала в ладоши и закружилась на месте. Лицо ее светилось от счастья.

— Неплохо получилось, а? — спросила Роза, улыбаясь.

— Чудесно, просто чудесно! — искренне воскликнула я.

— Я могу забрать платье с собой? — спросила Лучия.

— Да, но не показывай его жениху до свадьбы. Это плохая примета.

Стуча каблучками, Лучия подбежала к Розе и расцеловала ее в обе щеки, после чего скрылась в соседней комнате. Роза убрала ножницы, нитки и прочие швейные принадлежности, после чего стала подбирать с пола обрезки ткани.

— Вот так, — сказала она со вздохом, — растишь детей, а потом оглянуться не успеешь, как они становятся взрослыми и обзаводятся семьей, мамма миа!

И она засмеялась неожиданно молодым смехом. В дверь легонько постучали, и после возгласа Розы «Да-да!» на пороге показался старик лет семидесяти с острым взглядом и брюзгливо поджатым ртом. Вновь прибывший покосился на меня и обратился к Розе по-итальянски:

— Ты уже все? Я сказал Марии, чтобы она готовила спагетти.

— Сколько времени? — рассеянно спросила Роза.

— Уже пять, а мы даже не обедали, потому что ты с самого утра возишься с платьем!

— Между прочим, папа, — возмутилась Роза, — это платье для моей будущей невестки!

— Которая наденет его один раз, после чего засунет в шкаф и забудет о нем. — Судя по всему, отец Розы был с характером, который он стремился проявлять даже тогда, когда лучше было бы промолчать. — Что за девица? — Он кивком головы указал на меня.

— Я для нее шью, а что?

Когда я была маленькой, отец несколько раз вывозил нас с матерью в Италию, где я научилась говорить по-итальянски. Сейчас я была приятно озадачена тем, что помню язык и понимаю почти все, хотя не слышала его много лет и полагала, что успела забыть все, что знала.

— Скажи ей, пусть придет в другой день, — проворчал отец Розы. — Иначе ты будешь до полуночи с ней возиться.

— Лучше сходи в гараж, — спокойно ответила Роза. — Скажи мальчикам, что через полчаса сядем за стол.

— Через десять минут, — поправил вредный старикашка. — Спагетти почти готовы.

Он повернулся и, выйдя за дверь, затопал подагрическими ногами вниз по лестнице.

— Поужинаете с нами? — неожиданно предложила Роза, переходя на английский. — А потом я займусь вашим платьем.

Я смутилась и пробормотала, что я не хочу их стеснять… и я даже не знаю… но если она считает, что я им не помешаю…

— Что за вздор, конечно, нет, — сказала Роза. — Вы любите спагетти?

Разумеется, я ответила, что обожаю спагетти, хотя до того была вполне к ним равнодушна; меня скорее соблазняла перспектива оказаться за одним столом с Джонни Серано, который занимал мои мысли. Лучия вышла из соседней комнаты, переодетая в простое, но элегантное бледно-зеленое платье, и Роза тоже пригласила ее на ужин.

За столом нас оказалось восемь человек: Роза, ее отец Луиджи, уже знакомые мне Тони и Джонни, жених Лучии Винс — здоровяк крестьянского телосложения, сама Лучия, подросток со шрамами, откликавшийся на имя Рэй, и молчаливый Лео — младший из братьев Серано. Я узнала, что Рэй — племянник Розы и что она воспитывает его, потому что он остался круглым сиротой после аварии, в которой шесть лет назад погибли его родители и младшая сестра. В момент столкновения с другой машиной Рэя выбросило через заднее стекло, он сильно порезался осколками, но остался жив.

— Надеюсь, того, кто в вас врезался, нашли, — сказала я.

Рэй поднял на меня глаза, и их выражение мне не понравилась.

— Нет, — коротко ответил он. — Полиция никого не нашла. И даже не искала.

Отец Розы свирепо хмыкнул.

— Что хорошего ждать от полиции, — буркнул он, — когда они застрелили моего зятя. Все полицейские — мерзавцы, да, мерзавцы!

По правде говоря, он употребил куда более сильное слово, и не одно. Лучия поежилась и послала жениху умоляющий взгляд. Он улыбнулся и накрыл своей громадной лапищей ее тоненькую ручку, лежавшую на столе.

— Давайте не будем сегодня об этом, — сказала Роза твердым голосом. — Мой сын скоро женится, не надо портить вечер.

— Кто тут что портит? — вскинулся старик.

— А вы придете на свадьбу? — поинтересовался Тони, поворачиваясь ко мне.

Я сидела за столом между ним и Рэем, и надо сказать, что вопрос застал меня врасплох.

— Но… я даже не знаю… Мы так мало знакомы…

— Приходите, будет весело, — сказал Джонни и улыбнулся. От его улыбки я превратилась в тающую на глазах свечку, начисто лишенную собственной воли.

— Чисто семейное торжество, — добавил Тони. — Человек пятьдесят гостей… да, мама?

— Сорок три, и еще дети, — уточнила Роза. — Конечно, приходите, Тиана. Ничего, что я так вас называю? У вас такое необычное имя…

Я заверила ее, что не имею ничего против Тианы, а когда через минуту меня так назвал Джонни, я почувствовала себя если не на седьмом небе, то уж на шестом точно.

— Значит, мы с Джонни заедем за вами в воскресенье, — сказал Тони.

Джонни кашлянул.

— Я обещал заехать за Мэй, — негромко промолвил он.

Рэй, катавший по столу шарик из хлебного мякиша, метнул на него быстрый взгляд.

— Ничего страшного, — сказал Тони с широкой улыбкой и повернулся ко мне. — Заедем за Мэй, потом за вами и сразу же отправимся в церковь.

«Что еще за Мэй?» — с неудовольствием подумала я, а вслух сказала:

— Если вам неудобно, я подъеду на своей машине. Вы только объясните мне, куда именно, потому что я совсем не знаю ваш район.

— Я же сказал, что мы заедем за вами, — отозвался Тони. — Тем более если вы плохо ориентируетесь.

Его дед насупился.

— Не приставай к девушке, — проворчал он по-итальянски. — Ты же видишь, что совсем ее не интересуешь.

— Кто еще хочет спагетти? — громко спросила Роза. — Винс? Джонни? Лео? Рэй?

— Спасибо, мам, мы наелись, — сказал Винс, нежно пожимая руку невесте, и это «мы» говорило больше, чем иное любовное признание.

Рэй и его кузены тоже отказались от добавки.

— Тогда я скажу Марии, чтобы она принесла кофе, — сказала Роза, поднимаясь с места. — А потом, Тиана, мы спустимся в ателье, и я займусь вашим платьем.

Примечания

3

Мадлен Вионне (1876–1975) и Габриэль Шанель (1883–1971) — французские законодательницы мод.