Ангелов в Голливуде не бывает

Валерия Вербинина, 2016

Счастливое детство в царской России, бегство после революции за границу, работа машинисткой в лос-анджелесской газете во время Великой депрессии – все это выпало на долю Татьяны Коротич. Ее скромную одинокую жизнь на чужбине полностью изменило знакомство с итальянским семейством Серано. Татьяна влюбилась в одного из четырех братьев, но он трагически погиб. После этого ею овладела апатия, и она приняла ухаживания другого брата Серано, Тони. Девушку даже не смущало, что к тому времени из добропорядочного работника автосервиса Тони превратился в правую руку итальянского мафиози. Таня убеждала себя, что сама она к его криминальной деятельности не имеет отношения, пока не подозревая – если свяжешься с мафией, то вырваться уже не получится…

11

Утром на работе я печатала под диктовку Фрэнка Гормана заметки для отдела хроники. Когда после описания кражи в ломбарде пошло сообщение об аварии и последовавшем за ней самоубийстве водителя, я похолодела.

— По документам погибшим оказался некий Джон Сорано, двадцать лет от роду… Тат, почему ты остановилась?

— Сорано или Серано, Фрэнк?

— Может быть, Серано. Ну пиши Серано, если тебе так хочется.

— Что значит — мне хочется? — возмутилась я. — Ты вообще понимаешь, что говоришь?

Больше всего мне в тот момент хотелось, чтобы происходящее оказалось сном.

— Ты что, его знала? — с любопытством спросил репортер.

— А ты не знал? Джонни Серано — это сын портнихи, которая шила для твоей жены!

— Да? — равнодушно промолвил Фрэнк, почесывая голову. — Ну и что?

— Ты сказал, что с ним была Мэй Финли. Пассажирка, которая погибла в результате аварии. Фрэнк, ты уверен, что ее звали именно так?

Я была близка к истерике. Если бы репортер полистал свой блокнот и сконфуженно признался, что в машине была вовсе не Мэй Финли, а неизвестная мне женщина, можно было бы счесть, что речь идет о других людях. Боже, боже, пожалуйста, сделай так, чтобы это был не Джонни, чтобы…

— Да я точно записал, — пожал плечами Фрэнк. — Мэй Финли, двадцать пять лет, и Джон Сорано — ну, разве что насчет фамилии парня я мог дать маху. Да какая разница, — заключил он, — все равно это обычное сообщение строк на десять…

Я не знаю, как я допечатала ту проклятую заметку, после которой последовали еще пять других, а потом пришел один из редакторов и потребовал срочно перепечатать статью с его правками. Я пробормотала, что мне надо отлучиться на пять минут, бросилась к свободному телефону и дрожащим голосом продиктовала телефонистке номер Розы. На том конце провода долго не отвечали. Наконец трубку сняла служанка Мария.

— Я могу поговорить с Розой? — отчаянно выкрикнула я.

— Хозяйка не может ни с кем сейчас говорить, — промолвила Мария своим низким голосом с густейшим итальянским акцентом. — У нас горе.

— Так Джонни и в самом деле…

У меня не хватило сил закончить фразу.

— Вы уже слышали? Да, он умер.

Я уловила в трубке отзвуки мужского голоса — кто-то вошел в комнату на другом конце города и заговорил с Марией.

— Это Тони? Мария, дай мне его, пожалуйста…

Мария объяснила ему по-итальянски, кто звонит. Должно быть, он сразу же взял у нее трубку, потому что уже через мгновение я услышала его голос:

— Алло!

— Тони, неужели это правда? — вырвалось у меня. — Я просто поверить не могу… Как он мог?

— Ты меня спрашиваешь? — мрачно спросил Тони.

— Прости, пожалуйста, — пробормотала я.

Он вздохнул, видимо, пытаясь подобрать какие-то слова — и не находя ни одного.

— Мы всю ночь не спали, — сказал он. — Мама только что уснула. Лучия уговорила ее лечь.

— Лучия тоже у вас?

— Конечно.

Вот, значит, как. А мне даже никто ничего не сказал. Впрочем, чему я удивляюсь — ведь для них я была никто.

— Прости, я не могу сейчас говорить, — сказал Тони. — Если сможешь, приезжай, пожалуйста. Любая поддержка нам очень нужна.

— Конечно, — воскликнула я, — я приеду, как только освобожусь!

Едва рабочий день закончился, я поспешила к своему автомобилю и даже не сняла нарукавники, которые обычно надевают машинистки, чтобы предохранить одежду от преждевременного стирания и летящей с лент машинок черной пыли. Только уловив чей-то вопросительный взгляд в доме Серано, я опомнилась, поспешно сняла их и убрала в сумочку.

Ателье было закрыто, но в дверь то и дело звонили все новые и новые люди, которые пришли выразить свои соболезнования и спросить, не могут ли они чем-то помочь. Роза сидела в гостиной в очень красивом черном платье, отделанном кружевом. Черты ее лица словно стали суше, углы рта трагически оттянулись книзу, глаза поражали нездоровым, каким-то нездешним блеском, и в волосах стали явственно видны тонкие седые пряди. Мне казалось, что мою скорбь не выразят и тысячи слов, но в действительности меня хватило только на беспомощное:

— Миссис Серано, мне так жаль… Так жаль!

Она распахнула объятия, и я бросилась к ней и зарыдала у нее на плече. Потом кто-то отвел меня и усадил в углу, и, вытирая слезы, я увидела, что это Лучия, находившаяся на последних неделях беременности. Она сильно располнела и еле передвигала распухшие ноги, и мне стало стыдно.

— Лучия, простите, ради бога, что я причиняю столько хлопот… Может быть, вам лучше сесть? — Говоря, я поднялась с места.

— Нет-нет, не волнуйтесь, со мной все хорошо, — замахала она руками.

— Вы уверены?

— Ну конечно, уверена.

Отец Розы находился тут же, и меня поразило потерянное выражение его лица. Что он должен был чувствовать, потеряв внука, которого любил и которым в глубине души наверняка гордился? Луиджи отошел к окну и, думая, что его никто не видит, достал платок и вытер набежавшие слезы. Мне хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, но я могла только плакать, как он.

Вошел Винс, суровый, со складками у рта, которые состарили его. Роза говорила с какими-то посетителями, и он подошел к жене.

— Ну что? — спросила она, с тревогой понизив голос. — Он согласился?

Ее муж коротко мотнул головой.

— Нет.

— Ужасно, — растерянно пробормотала Лучия, и ее нижняя губа задрожала. — Что же теперь будет?

— Не знаю, — мрачно ответил Винс.

Из дверей, которые вели в столовую, показался Тони, за которым шли Лео и Рэй. Мы обменялись приветствиями, и я не могла удержаться от скверной мысли, что променяла бы одного Джонни Серано на всех его братьев, родных и двоюродных. Чтобы он мог сказать мне «Добрый вечер, мисс» — вместо них. Я бы даже согласилась снова видеть его рядом с Мэй, лишь бы он остался жив…

— Ты не позвонил, — сказал Тони, подходя к старшему брату. — Значит — нет?

— Что я могу поделать? — завелся Винс. — Священник в своем праве! Церковь не приемлет самоубийц!

— Ага, а что самоубийца твой родной брат, ты уже забыл?

— Ты спятил? — возмутился Винс. — Джонни был лучшим из нас! Как я могу его забыть?

— Что случилось? — спросила я. Меня оскорбляла эта перепалка в доме, где еще витал дух Джонни и где в каждой комнате оставались вещи, которых он касался и которые только вчера принадлежали ему.

— Священник отказывается хоронить Джонни, — сказал Рэй. — Потому что тот покончил с собой.

— Он сильно мучился? — задала я вопрос, который жег мне губы с той минуты, как я переступила порог.

— Нет. Врачи сказали, он сломал шею в падении и умер еще до того, как разбился, — ответил Тони.

Лучия всхлипнула и прижалась лицом к груди мужа. Он рассеянно погладил ее по голове.

— Что будем делать со священником? — спросил Рэй, обращаясь к двоюродным братьям.

— А что с ним можно сделать? — мрачно осведомился Винс. — Деньги я ему уже предлагал. Бесполезно.

— Может быть, кто-нибудь другой сможет его уговорить? — неожиданно подал голос Лео.

Братья переглянулись. Тони тяжело повел челюстью, Винс потемнел лицом.

— Нет, — промолвил он тяжелым голосом, — мы не пойдем к Джино де Марко. Ни за что!

— Но… — начал Лео.

— Это де Марко его убил, — с ожесточением сказал Тони. — Джонни погиб из-за его проклятой машины. Второй раз из-за де Марко мы теряем члена нашей семьи. Уже второй раз!

…Похороны состоялись в пасмурный день. Все было как полагается, включая и отпевание в церкви, из чего я заключила, что со священником все же удалось договориться. Джонни лежал в гробу в том же самом костюме, в котором я видела его на свадьбе Винса, но я не узнала человека, которого любила. Над телом как следует поработали, и меня не покидало ощущение, что я вижу не Джонни, а раскрашенную куклу, сохраняющую с ним лишь отдаленное сходство. Что вообще такое — смерть? Вот только что был человек, жил, смеялся, дышал, радовал близких — и вдруг его нет, а то, что было его телом, засовывают в деревянный ящик и закапывают под музыку, которая ему вряд ли понравилась бы, с цветами и венками, на которые он при жизни даже бы не посмотрел. Женщины на похоронах плакали, некоторые причитали в голос, но Роза стояла, как окаменевшая, опираясь на руку своего отца. Мне самой было безумно плохо, но я боялась даже помыслить о том, что творилось у нее на душе.

Ближе к вечеру я вернулась к себе и легла на кровать, не зажигая свет. За стеной мурлыкало радио, на кухне заворчал холодильник, потом умолк. Вместо мыслей в голове проплывали какие-то обрывки слов и ощущений, слезы текли по щекам и скатывались на подушку. Засыпая поздно ночью, я пожелала, чтобы Джонни мне приснился, но он так и не пришел — возможно, потому, что даже при жизни ему было неинтересно слушать, как я его люблю, а после смерти и подавно. Утром я опоздала на работу и получила от начальства выволочку.