Шпана на вес золота

Валерий Шарапов, 2022

Атмосфера становления послевоенного поколения, близкая многим читателям, когда пьянит дух молодости и свободы. Когда от «все можно» до «стой, стрелять буду» – один шаг. Криминальные романы о времени, память о котором до сих пор трепетно хранится во многих семьях. Персонажи, похожие на культовые образы фильма «Прощай, шпана замоскворецкая». Послевоенная Москва понемногу оживает. Возвращаются из эвакуации заводы, открываются магазины, шумят многолюдные рынки. На одном из них беспризорники Пельмень и Анчутка попытались расплатиться диковинной монетой, найденной на заброшенном кладбище. Разразившийся было скандал уладил случайный прохожий. Он попросил ребят помочь ему проникнуть в заброшенный склеп и откопать там старинный клад. Обрадовавшиеся беспризорники и не догадывались, на что толкает их этот подозрительный человек и чем обернется для них такая опасная затея…

4

Светка, которая подбежала поделиться свежим открытием, с опаской обошла скульптурное изображение:

— Симпатичный дядька.

Подоспевший профессор, который, по всей видимости, закончил подавлять «бунт» подчиненных, представил скульптуру как своего хорошего знакомого:

— Вот, извольте видеть: великий князь Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого, строитель первой московской крепости на Боровицком холме.

Санька, по своей природе недоверчивый, немедленно привязался:

— Ну и охота фантазировать. Откуда они взяли, что он именно такой был? Андрей, ага, как же. Монгол какой-то.

— Цыц ты, — вполголоса одернул его Колька, — это со слов его знакомых.

Они прыснули. Ольга, сердито шикнув на шутников, покраснела. Профессор улыбнулся и пояснил, дружелюбно и снисходительно:

— Могу вас заверить, молодой человек, что это вполне научная реконструкция по методу Герасимова. — Чуть прищурившись, он смерил взглядом Кольку и Саньку и уточнил: — Или рабочая молодежь изучает историю лишь создания колеса?

— Расскажите, пожалуйста, — поспешно попросила Оля.

— Я бы с радостью прочитал вам целую лекцию с картинками. Увы, сейчас не обладаю достаточным временем. Разве что вкратце. Михаил Михайлович Герасимов — великолепный ученый — изобрел метод, который позволяет при наличии черепа восстановить внешность любого человека. Исключительно благодаря ему… а не знакомым и сослуживцам неандертальцев, — он чуть поклонился в сторону пацанов, — мы знаем, например, как выглядели эти люди. К слову сказать, свои исследования он начал в четырнадцать лет.

Колька демонстративно отошел в сторону.

Светка, тараща глаза, спросила:

— Как же можно по голой кости что-то узнать?

— Таких не бывает, — заметил Князев, подняв палец, — а уж тем более черепов. Любые останки могут снабдить исследователя исчерпывающей информацией и для восстановления облика, и для уточнения обстоятельств смерти. Вот, например, случай князя Андрея… — Он сделал почтительный жест в сторону бюста: — Если открыть степенную книгу, то мы узнаем, что он был совсем не такой — красавец с высоким челом, очами светлыми и большими. Историки же знают, что князь, как внук половецкого хана, должен был иметь характерные черты: широкие скулы, раскосые глаза. Михаил Михайлович, исследовав останки князя, обнаруженные в Успенском соборе города Владимира, сумел воссоздать и его настоящую внешность, подтвердив, как видите, догадки историков…

— Я и говорю — монгол, — вставил Санька.

— Молодец, — похвалил профессор. — Подтвердил ученый и причину смерти князя. В этой части летопись была правдива.

— Что за версия? — не подумав, спросил Санька, засмущался и от смущения нагрубил: — Что он мне, родной батя, что ли? Почем я знаю?

— Ну, батя не батя, но основатель государства, которое есть твоя родина, — деликатно, но с укором заметил Андрей Николаевич.

— Основатель моей родины — товарищ Ленин! — заявил Санька.

— Ни одно великое дело не основывается на ровном месте, — поучительно заметил профессор. — Что до причины смерти князя Андрея Юрьевича Боголюбского, то он был вероломно убит своими приближенными.

— Вот подлюки фашистские, — снова влез Санька, но на этот раз профессор никак не отреагировал.

— Даже безоружный, он был очень силен, и злодеи долго добивали его. Исследование его останков подтвердило факт зверского убийства и силы ударов, повредивших даже кости скелета.

— Ничего себе история, — пробормотал Колька. Интерес преодолел обиду, и он вернулся обратно, — товарищ профессор, за что же они его так?

— Князь Андрей стремился к единоличному правлению, с этим не были согласны бояре. К тому же ему мстили за родственников.

— Ну а все-таки, откуда товарищ Герасимов узнал, что именно такое лицо было у князя?

Андрей Николаевич похвалил:

— Очень хороший вопрос. Эта методика — плод многолетних исследований, накопления данных и анализа, систематизации…

Увидев, что гости приуныли, профессор поспешил пояснить:

— В общем, все наблюдения сведены в таблицы: вот такой нос влечет за собой именно такое расстояние между глазами, такая-то форма глазниц — такой-то разрез глаз, ну и так далее. Понятно?

— Да. А ошибиться он мог?

Андрей Николаевич развел руками:

— Пока не ошибался.

В это время его опять позвали, и профессор, извинившись, удалился.

Санька со Светкой остались у витрин, Оля отправилась дальше — ее внимание привлекли то ли картины, то ли фотографии, до такой степени тонко и старательно воспроизводились на них мельчайшие детали.

— Чего тут? — вполголоса спросил Колька.

— Как интересно, — прошептала Оля, — как будто своими глазами видишь!

Колька при всем своем здравомыслии и приземленности не мог отвести взгляд от мира, воссозданного на обычной бумаге обычными красками. И впрямь: смотришь — и веришь, что вот именно так все и было, что именно это и можно было увидеть тогда, в стародавние времени, когда на месте Москвы были лишь землянки, — конечно, если бы тогда возможно было бы посмотреть на нее с аэроплана или воздушного шара. Воочию видишь, как люди работают, создавая под зорким княжеским взглядом первые стены Кремля. А вот уже вырастает град дубов, деревянный город — как на ладони открываются стены и башни дубового Кремля, крыши боярских домов, княжеские хоромы, первые московские белокаменные храмы. Белокаменный кремль Дмитрия Донского и, наконец, красная кирпичная крепость.

— Вот люди мучились, когда «леек» не было, — сострил подоспевший Санька.

— Цыц ты, не на базаре, — уже на полном серьезе шикнул на него Колька.

— А чего тут? — с интересом спросила Светка. — Это где такое?

Колька принялся с грехом пополам объяснять изображенное на картинах так, как читал тогда, когда было время читать, и постепенно так увлекся, что не заметил, что профессор Князев уже вернулся и тихонько стоит за его спиной, внимательно слушая.

— Вы молодец, молодой человек, — заметил он, когда Колька увидел его и замолчал, смутившись, — в целом все верно. Позвольте пожать вашу трудовую длань, — последовало рукопожатие, от которого Колька (польщенный, надо признать) и не подумал уклониться.

— Не обижайтесь на мою резкость. Я каждый раз очень радуюсь, когда человек оказывается умнее, чем кажется, — серьезно заявил он, — да, ребята, перед вами уникальные картины. Михаил Михайлович Герасимов скрупулезно воссоздавал внешность давно ушедших в небытие людей, а Васнецов…

— Как, тот самый? — обрадовалась Светка. — С серым волком, Аленушкой и тремя богатырями?

— Почти. Младший брат того самого, имя ему Аполлинарий, — уточнил Андрей Николаевич, — а картины его ценны тем, что он тщательно прорабатывал исторические данные и с помощью своего дарования воссоздавал не карту города, а его душу, воскрешал его образы. Ни одна фотография так не может. Посмотрите, это же настоящее размышление в красках.

— Лучше не скажешь, — задумчиво согласилась Оля.

Переливы золота, лазури, зелени, пурпура, которые складывались в единую картину, точь-в-точь как в ее удивительном сне. Погруженная в созерцание, она не слышала дальнейших пояснений профессора, которым внимали — что удивительно, с интересом и молча — ее спутники, и очнулась лишь тогда, когда профессор посетовал:

–…к сожалению, война нанесла непоправимый урон не только общему хозяйству, погибали не только люди. Сколько бесценных экспонатов потеряла наша страна. Множество ценностей похищены захватчиками, а то и уничтожены. К слову, в ваших краях случилась трагедия: тридцатого декабря сорок первого года во время бомбежки погибло множество музейных сокровищ.

Светка распахнула голубые гляделки:

— Что же они у нас делали?

— Один эшелон следовал из центра, в эвакуацию, на Урал, — пояснил профессор, — в составе второго эшелона перевозили экспозицию из Крыма, ее предполагалось отправить туда же, на Урал. Вот единым составом все и накрыло.

— Да, и я помню, — вставил Колька, — сдетонировали боеприпасы, два батальона погибло. Ярко горело.

Профессор, как будто не расслышав, продолжал:

— Погибла в том числе и удивительная коллекция археолога Введенского.

— Ух ты, это как Наталья? — ввязалась Светка. Санька одернул ее — цыц, мол, но профессор то ли не услышал, то ли оставил без внимания.

— Он успел передать в крымский музей дело всей своей жизни, в том числе знаменитый золотой чемодан — множество предметов, золотые маски, бусы, подвески, кольца, браслеты, пояса из золотых пластин, монеты, оклады к иконам, а главное — легендарных скифских рыб-китов…

— Это как в книжке про Конька-горбунка? — спросила Светка.

— Точно! — подхватил профессор, как бы вернувшись из воспоминаний в реальный мир. — Умница. Помнишь, как это там говорится?

— А как же, — важно заявила она, наморщилась, надулась, как лягушка, и выпалила: — «Чудо-юдо рыба-кит поперек его лежит, все бока его изрыты, частоколы в ребра вбиты, на хвосте сыр-бор шумит, на спине село стоит!» Вот.

— Отлично, — одобрил профессор, — погоди, сейчас премия будет.

Он извлек из кармана пиджака длинную барбариску в вощеной бумаге.

— Спасибо, — обрадовалась Светка и бережно припрятала «премию».

Профессор Князев вернулся к рассказу:

— Да, это рыбы выдающиеся. Круглой формы работа, то ли мужское украшение, то ли вообще элемент конской сбруи: две рыбы, плывущие одна за другой. Хвосты у них — головы баранов, на верхних частях туловища изображены львы, нападающие на кабанов. А ближе к брюхам — стаи рыб, следующие за человекорыбами.

— Ихтиандрами? — спросил Санька требовательно.

— Возможно, — кивнул профессор, — древние скифские символы, смысл которых пока не разъяснен. Так вот. Эти и иные сокровища, обнаруженные археологами за долгие годы работы, а также несколько поистине бесценных икон Введенский упаковал в простой фанерный чемодан, обтянутый вишневой кожей, и отправил под охраной на адрес наркомата культуры…

Санька хмыкнул, демонстрируя независимость ума и суждений:

— Золото — это я понимаю, потеря. А иконы какие-то, подумаешь!

Андрей Николаевич улыбнулся:

— Не могу с вами полностью согласиться, молодой человек. Золото — это важно, но далеко не все. Русские же иконы — это духовное сокровище нашего народа, его память, душа, умозрение в красках. И, если пожелаете принять, они не менее золота спасали людей от гибели.

— По молитвам? — криво усмехнулся Колька.

— По деньгам, за которые были проданы ценителям на международных аукционах, — холодно уточнил профессор, — впрочем, как уже сказал, помимо икон было много всего. А уж что до картин, то безвозвратно утеряно больше тысячи работ русских художников, на миллионы золотом. — Он встряхнулся и тяжело вздохнул: — Впрочем, это выходит за рамки нашей экскурсии. Если у вас остались вопросы, я готов ответить.