Сага о реконе

Валерий Петрович Большаков, 2016

Трое парней из нашего времени с помощью загадочной организации «регуляторов времени» попадают в мир викингов, где им приходится выживать и развиваться. Однако их пути вскоре расходятся, потому что цели у всех разные, а суровый мир средневековья ошибок не прощает.

Глава 2

Семен Щепотнев

Аллигатор клавиатуры

Уссурийск, редакция газеты «Новый край»

Семёну Семёновичу не повезло с характером.

Служа опером убойного отдела, он зря свой хлеб не ел — гонялся за уголовным элементом, ловил его и сажал. Нет, если честно, Шимона прельщало не торжество закона, его увлекала «самая увлекательная из охот — охота на человека». Хотя какая разница? «Вор должен сидеть в тюрьме!»

Вот всякая криминальная шелупонь и отправлялась за решетку — небом любоваться, в крупную клетку.

Беда заключалась в том, что Семен не лебезил перед вышестоящими и не терпел брехни. Вот поэтому-то, когда милицию превратили в полицию, капитан Щепотнев не прошел аттестацию — начальство оставило при себе самых прогибистых.

Само собой, жополизы не умели бороться с криминалом, и раскрываемость преступлений упала ниже некуда; но кого это волновало?

Это в Америке, где шерифов с окружными прокурорами выбирают, компетентным органам приходится ломать голову, как ублажить пипл. А у наших головняк бывает совсем по иному поводу — как бы удоволить начальство.

Вот поэтому-то Михе Вальцеву, сыскарю от Бога, пришлось устраиваться секьюрити в супермаркет «Фреш25», а опера Щепотнева взяли в штат районной газеты. Судьба!

Ясным утром в пятницу Семен опоздал на работу.

Минуток на пять всего; но Тамара Николаевна, исполняющая обязанности ответсека^[16], свято чтила Трудовой кодекс, а посему встретила злостного нарушителя дисциплины поджатыми губками.

— Я исправлюсь! — пообещал ей Щепотнев мимоходом и юркнул в отдел криминальной хроники.

Плюхнувшись на кресло за своим столом, он первым делом включил комп. Тот злобно загудел, как трактор у вечно пьяного механизатора.

Любаня, сидевшая за столом напротив, уже вовсю долбила клавиатуру, выдавая строки на-гора. Ирка-корректор неторопливо красилась по соседству.

Пока комп загружался и давил вирусов, Семен крутнулся в кресле, обозревая свой «неживой уголок».

Лет пять назад он украсил простенок челюстями акулы — привет с Южно-Китайского моря. Тогда они втроём отправились на неприметный островок, у берегов которого затонул в войну японский эсминец.

Теплые воды просто кишели тигровыми акулами и мако^[17], но было ради чего рисковать: в каюте капитана эсминца, если верить пожелтевшим страницам судового журнала, пестревшего выцветшими иероглифами, находился ржавый ящик с рубинами из оккупированной Бирмы.

Ничего они тогда не нашли, даже пустого ящика, зато сувенирами разжились. И не только…

Семен почесал под коленкой, куда его цапнула акулка, слава Богу, мелкая.

Ниже расщеперенных челюстей тускло поблескивал опаленный камешек — память об экспедиции в тайгу, где рухнул Сихотэ-Алиньский метеорит.

Место было просто кошмарное — все усеяно, буквально усыпано клещами! Настоящие клещиные кучи.

Целые завалы переносчиков энцефалита и прочих гадостей жизни. Куснет такой, и думай — то ли помрешь, то ли дурачком станешь. Каждую минуту приходилось снимать с себя по десятку кровососов, никакие спреи не помогали.

Вдвоем с напарником они копали шурфы на склоне сопки, и удача-таки улыбнулась им — три рюкзака набили осколками небесного тела; а метеоритное вещество шло по два с лишним доллара за грамм.

Правда, быстренько нашлись охотники на охотников за метеоритами, но ничего, отбились…

Щепотнев шевельнул плечом, задетым пулей, — ноет теперь в дождливую погоду.

А вот замысловатый горшочек. Настоящий Бохай, VIII век. Искали потерянную плантацию Дерсу Узала, где этот «последний из удэге» рассадил женьшень, а наткнулись на бохайское городище. Перелопатили культурный слой, нарыли всякой всячины, а чуть углубился в лес дед-корневщик, до ветру сходив, так сразу и орать: «Панцуй! Панцуй!^[18]»

«Какой панцуй?» — кричим.

«Панцуй-липие! — вопит. — Много-много!»

Целый мешок тогда накопали. Как картошки с дачи…

— Пошли покурим? — предложила Ирина, облизывая губы и рассматривая сей процесс в зеркальце.

— Ты что? — оторопел Семен. — Как можно? В рабочее время?

Ирка засмеялась и крикнула:

— Ромашка! На перекур!

— Иду! — откликнулся Ромка, выбираясь из своего закутка.

Мелкий, щуплый, он походил на отрока. Взяли его на работу временно, пока худред^[19] не выйдет из декрета. За лето Ромка пообвыкся, пообтерся, почти расставшись с робостью. Наглеть даже стал.

Газету, правда, верстал неплохо. Без нареканий.

— Семен Семеныч, — сказал верстальщик, накидывая куртку. — Гороскоп!

— Как ты мне надоел, — вздохнул Щепотнев.

Ромка, хихикнув, скрылся за дверью, а Семен взялся за астропрогноз.

Эту дурацкую астрологию он презирал, но читатели жаждали узнать, что им там звезды рекомендуют. Спрашиваете — отвечаем.

— Овны вы все, — проворчал Щепотнев. — Козероги…

Скачав с «Рамблера» готовый гороскоп на неделю, он его малость обработал — удалил лишнее, подправил. Готово. Кушайте, не обляпайтесь.

— Это нехорошо — астрологов править, — пригвоздила его Люба. — Получается, что мы людей обманываем.

— Любочка! — сказал Семен проникновенно. — Если бы астрологи говорили людям правду, то все гороскопы были бы одинаковые! А они разные, потому что каждый астролог врет по-своему.

Любаша фыркнула негодующе.

Откинулась в кресле, поставив последнюю точку, вздохнула и пошла к принтеру — забирать распечатку.

В это самое время в дверь заглянул сам главный редактор — кругленький, лысенький Натаныч (иногда — главред).

— Любанька, — сказал он, — ты по ГИБДД сделала?

— Да, Денис Натанович. Отдать вам?

— Не надо. Покажешь Ире, и пусть Тамара выставляет. Сколько строк?

— Четыреста тридцать. Там про новые штрафы, про детей на дороге…

— Фотки есть?

— Две.

— Отлично, сделаем полосу!

Редактор хотел уже было ускользнуть, когда его окликнул Щепотнев.

— Денис Натанович! — воззвал он. — Мне срочно нужны восемь отгулов! Ну, можно десять, если с понедельника…

— Именно десять? — озаботился главред. — А зачем?

— По семейным обстоятельствам, — соврал Семен, не обращая внимания на укоризненное лицо Любаньки.

Натаныч решил изобразить строгость:

— А у вас все сдано?

— Очерк по «Кубку Легиона» я уже отнес Тамаре Николаевне, — отрапортовал Щепотнев, — два письма сейчас наберу.

— У нас в рубрику «Правопорядок» ничего нет.

— Будет!

— Тогда сдавайте. Заявление напишите, и пусть Тамара оформит вам десять дней в счет отпуска.

— Спасибо, Денис Натанович! — с чувством произнес Семен Семеныч.

— Не за что… — обронил редактор, исчезая в дверях.

Вечерком Шимон надумал проведать учителя. Тот жил на самой окраине, в своем доме, большом здании еще имперской постройки, из потемневшего кирпича.

Доехав до «Сахзавода», Щепотнев поплутал по переулкам частного сектора, не знавшим асфальта, пока не вышел к знакомой ограде.

Учитель был дома. Он грелся на осеннем солнышке, сидя на лавочке.

Потрепанные штаны, застиранная рубашка, тапки на ногах, очки на носу, палочка… Типичный пенсионер.

Звали пенсионера Дзюкити Като.

В далеком 45-м барон Като, молодой капитан Армии Великой Японской империи, попал в плен. Отсидев в лагере, повкалывав на стройках социализма, Дзюкити так и остался в СССР. А что ему было делать на земле Ямато, чьи войска оказались повержены, а дух нации сломлен?

Представляясь бедным крестьянином, невинной жертвой японских милитаристов, Като добился пролетарского снисхождения. Но остался в душе истинным самураем.

Он чудом сохранил свою офицерскую катану. Куда бы ни забрасывала его судьба — на колхозные поля, на прокладку дороги в тайге, на спасский цементный завод — меч всегда был с ним, как последняя и единственная связь с былым…

А потом барон пропал.

Одним соседям он говорил, что уезжает на заработки, другим — что жаждет проведать родственников, а на самом-то деле Дзюкити Като справно бился в войске Токугавы Иэясу, провозглашенного сёгуном и правившего землями Ямато, невзирая на здравствующего императора, слабого и нищего.

Шимон усмехнулся. Каждый выбирает свою судьбу.

Когда «Д. Катов, ветеран труда» впервые встретил Семена Щепотнева, тому шел пятнадцатый год. Что уж старый самурай разглядел в мальчишке, неясно, но именно ему барон передал свой меч.

То была, конечно, не родовая катана, шедевр древних оружейников, а заводское изделие — такого добра в ту войну отковали изрядно, но все-таки…

Долгие годы Като учил его владеть клинком — и в школе, и после, во время учебы в вузе, и даже в бытность опером. Древнее искусство внезапно выхватить меч и нанести удар, зовомое иайдзюцу, всасывалось Семеном с жадностью сухого песка, впитывавшего воду.

После ДМБ старшего сержанта Щепотнева барон побывал у оружейников Интермондиума, и те отковали два каролингских меча^[20].

Ученик с учителем азартно рубились на них, изобретая гибрид испанской и японской школ фехтования.

Были, конечно, досадные перерывы — то к бабушке отправят на все каникулы, то в армию заберут. Но, как только Шимон возвращался, он тут же возобновлял свои штудии.

Да и «в рядах» время зря не тратилось: прапор Бехоев преподал ему уроки боя на саблях, после чего рядовой Щепотнев чуть в спортроту не загремел.

…Завидев ученика, Дзюкити поднялся, опираясь на палку, и скрылся в доме. Шимон двинулся следом.

В комнатах было зябко, циновки, укрывавшие пол, глушили шаги.

Като, успевший уже переодеться в любимое свое черное кимоно, восседал на татами с достоинством и совершенным бесстрастием.

Семен вошел и поклонился. Дзюкити сделал приглашающий жест: садись, мол. Щепотнев опустился на колени, присел.

— Годы отняли у меня подвижность, — негромко сказал японец, — больше я не могу обращаться с оружием, как то подобает воину. Но все, что знал и умел, я передал тебе, Шимон.

Семен почтительно склонил голову. Он никогда не задавался вопросом, зачем ему владеть мечом, — это было естественнейшей потребностью.

Как питье, как дыхание, как секс.

Щепотнев отрешался от земного, когда брал в руки катану или прямой рыцарский клинок. Меч успокаивал, утешал, снимал усталость, внушал драгоценное чувство общности с ушедшими бойцами, канувшими во тьму веков.

— Раз ты пришел сюда, — проговорил барон, — следовательно, ты последуешь зову Хранителей.

— Да, учитель.

— В тебе признали достойного, — сказал Като с гордостью. — И это лучшая награда для меня за все мои труды и старания. Тебе суждено стать либо великим человеком, либо великим негодяем, хотя грань, разделяющая эти понятия, неразличимо тонка. Ты бесстрашен и безжалостен — этого достаточно. А теперь слушай и запоминай путь…

Примечания

16

Ответственного секретаря — заведующего редакцией периодического издания, отвечающего за повседневную деятельность.

17

Рыба семейства сельдевых акул.

18

Панцуй — название женьшеня на одном из китайских диалектов. Согласно поверью, корневщик (ва-панцуй), обнаруживший женьшень, должен крикнуть: «Панцуй!» Иначе растение спрячется и не дастся в руки. Женьшень встречается разный, чаще всего попадается молодой шима-панцуй, однолистное растение или панцуй-танзана с тремя листиками (20-летний корень). Шестилистный панцуй-липие чрезвычайно редок, ибо возраст его корня превышает 100 лет.

19

Художественный редактор.

20

Каролингский меч — прямой, с заострённым концом клинок, длиною 90 — 100 см, с короткой гардой и одноручной рукоятью, с дольчатым или треугольным навершием. В IX–X веках служил оружием викингам, а в дальнейшем эволюционировал в рыцарский меч.