В закрытом гарнизоне-2

Валерий Николаевич Ковалев

Сборник рассказов, баек, стихов и мыслей из жизни военных моряков-подводников. Исполнен в легком познавательном жанре. Для повышения жизненного тонуса и настроения.

У черта на куличках

— Майна, майна помалу, мать вашу! — простужено хрипит боцман, и грузовая сетка с очередной партией груза, ложится на «стол» шахты глубоко внизу.

Там орудуют ракетчики, раскрепляя все по штормовому, а мы — швартовная команда, под руководством командира БЧ-2 и боцмана, орудуем наверху.

Когда очередная шахта наполняется, мы вытаскиваем ребят наверх, и все отходят в сторону.

— Закрыть крышку шестой! — машет капитан-лейтенант в сторону маячащего на мостике старшины команды.

Через минуту в корпусе слышен шум гидравлики и громадная крышка ракетной шахты плавно опускается на место.

— Перекурить бы, товарищ капитан-лейтенант, — ноют Осмачко с Тигаревым и Гарифулин. Совсем задубели в шахте!

— Гарик Данилович, облаченный в новенькую канадку, скептически косится на своих подчиненных и милостиво кивает.

Скользя сапогами по мокрой палубе и весело балагуря, мы семеним к рубке, спускаемся в переходной люк и по трапу сбегаем на пирс. На нем горы всевозможных грузов, среди которых копошится еще десяток моряков.

— Да, — скептически говорит Федя Гарифулин, — когда мы дымим сигаретами у борта пришвартованного рядом дебаркадера. — До ночи хрен все загрузим.

Завтра поутру, наш ракетный крейсер уходит из Северодвинска еще дальше на север, к своему постоянному месту базирования, и на него необходимо принять все то, что полагается для нового корабля в таких случаях.

А полагается немало. Здесь необходимый по штату «ЗИП», легководолазное и химическое снаряжение, штурманские приборы, стрелковое оружие и пиротехника, разнообразное шхиперское имущество, морские спецодежда и обувь, а также всевозможные расходные материалы, включая спирт, моющие средства, и даже пылесосы.

Все, наиболее ценное, накануне принято на борт, помещено в сейфы, хранилища и раскреплено по штатным местам, а остальное мы грузим в пока еще пустые ракетные шахты.

Их у нас двенадцать и в каждую можно свободно запихать по три легковых автомобиля.

— Кончай перекур! — доносится с рубки, и мы, дососав бычки, поплотнее запахиваем свои номерные ватники и топаем назад, на ракетную палубу. С неба, кружась в воздухе, падает пушистый снег, и мы ловим его руками.

Потом снова команды «майна — вира», привычный мат боцмана и шум гидравлики.

Когда в десятую по счету шахту грузим «ленинскую комнату», на палубе появляется замполит.

— Так, арлы, комнату апускать бэрэжно! — наклоняется над шахтой Башир Нухович.

— Не беспокойтесь, товарищ капитан 2 ранга! Все будет тип-топ! — орут снизу ракетчики.

Ленкомната, детище замполита и изваяна в столярном цехе завода по его личному эскизу. В ней два десятка стильных полированных столов, такие же, изготовленные из карельской березы стулья, украшенная накладным гербом трибуна и множество впечатляющих зрителя стендов, с изображениями вождей и их изречениями.

Во сколько стал Башир Нуховичу этот политшедевр мы не знаем, но без энного количества корабельного ректификата, тут не обошлось точно.

Спирт, а по флотски «шило», в Заполярье эквивалент денег, и за него можно достать самого черта.

И о будущем благополучии нашего славного экипажа, который является не только военным, но и хозяйственным организмом, позаботился не только заместитель.

Помощник с боцманом, за этот же «эквивалент», расстарались на складах пару десятков новеньких ватников, и множество бочонков краски. Укрепили свои «хозяйства» и рачительные командиры боевых частей, вместе с правильно воспитанными подчиненными.

Например, мы, торпедисты, презентовав сдаточной бригаде несколько кило сэкономленного ректификата, обзавелись в отсеке дополнительным вращающимся креслом для вахтенного, шикарной, с кодовым замком сейф — шкатулкой и крепящимся к подволоку столом — трансформером. Аналогичный комфорт, в зависимости от проявленной военно-морской смекалки, получили и другие отсеки корабля.

Аврал завершаем в первом часу ночи.

В последнюю ракетную шахту загружаем дюжину оглушительно пахнущих и сочащихся клейкой смолой на срезах, зеленых елок.

Скоро Новый Год и об этом позаботился заместитель. В тех местах, куда мы отправляемся, растет в основном мох, да и то на скалах.

— Тэкс, порядок, — пройдясь по ракетной палубе и обозрев закрытые крышки, — довольно изрекает командир БЧ-2. Всем вниз, пить чай и в люлю!

Через полчаса, угостившись в кают — компании, мы разморено плетемся в каюты и проваливаемся в сон.

А рано утром, взметая водяные гейзеры выхлопов по бортам, наш крейсер плавно отходит от стенки. На причале небольшая группа провожающих, во главе с комбригом и несколько представителей завода.

Сверху густо валит мокрый снег, и берег вскоре исчезает в тумане.

Миновав остров Ягры, крейсер выходит из залива, тоскливо воет ревун, и мы идем в сторону низкого горизонта. Прощай, Северодвинск!

А следующим утром, войдя в Баренцево море и миновав цепь скалистых фьордов, крейсер, втягивается в хмурую, опоясанную заснеженными сопками, гавань.

Вдали виднеется застывшая в небе стрела плавкрана, по обе стороны от нее уходящие в воду, стальные пирсы, с застывшими на парящей воде черными телами ракетоносцев, а слева, на берегу под скалами, небольшой казарменный городок.

— Да, — вздыхает стоящий рядом со мной на надстройке, радиометрист Серега Чибисов и сплевывает за бор. — Тут особо не разгуляешься.

Потом, влекомый пыхтящими буксирами, крейсер совершает циркуляцию, и, раздвигая тупым носом густую воду, подходит к одному из пирсов, на котором чернеет небольшая группа встречающих. С рубки лает мегафон, я верчу в руке бухту бросательного, и мечу ее в стоящих у кнехтов матросов матросов. Легость попадает одному в голову, тот падает, и носовая швартовная дружно регочет.

— А-тставить смех! — гавкает мегафон, натужно гудят шпили, и мы «привязываемся».

Затем с пирса надвигают трап, и по нему сбегает командир.

— Товарищ командующий, ракетный крейсер «К-450» прибыл к постоянному месту базирования! Командир, капитан 1 ранга Милованов!

Вице-адмирал сует ему руку, значительно кивает головой, после чего все убывают в штаб.

После обеда на пирс въезжает грузовой «УАЗ» и начинается великое переселение.

Для экипажа определена новая белая казарма, стоящая на выходе из залива, и мы немедленно начинаем перевозить туда свой скарб.

За высокой, обитой вагонкой дверью, на которой уже привинчена медная табличка «в/ч 53117», нас встречает небольшой холл и светлый просторный кубрик, с двумя рядами голых двуярусных коек. За ними длинная кишка офицерского коридора, с непременной ленкомнатой и каютами, а в другом конце баталерка со стеллажами и умывальник с душем и гальюном.

После тесных помещений плавбазы, на которой команда обреталась раньше, все кажется неправдоподобно большим, и мы с удовольствием обходим новые пенаты.

Из четырех высоких окон кубрика, с казенными шторами и рулонами затемнений на карнизах, хорошо просматривается залив, с чернеющими вдали лодками и небольшим каменистым островом увенчанным створным знаком, похожее на плавающую гусеницу боновое заграждение справа и стоящий на якоре, серый тральщик брандвахты.

Наши «годки» довольно посмеиваются и потирают руки. До формирования экипажа они тут служили и рады возвращению.

— Ну че, кореша, прошвырнемся завтра к соболевцам? — подмигивает приятелям строевой старшина Жора Юркин. — На стакан компоту!

— А то! — басит Серега Корунский, грузно рушась на ближайшую койку.

— Серый — так тут шо, и впрям увольнений нету? — интересуется у него Витька Иконников

— Не, — крутит вихрастой башкой Корунский. — Мы ж у черта на куличках. Дальше только Полюс.

— Вот тебе и флот, мать бы его еб! — с чувством декламирует Саня Ханников, и этаж откликается гулким эхом.

Через несколько часов целенаправленного труда, все приобретает жилой вид.

Кровати образцово заправлены, палуба сияет первозданной чистотой а на вешалке красуется длинный ряд матросских шинелей с шапками. Тут же, у обязательной тумбочки, солидно прохаживается дневальный, с повязкой «РЦЫ», нацепленной на рукав.

— На клев! — орет он ровно в час, и мы, напялив шинели, сбегаем по гулким ступеням вниз, строимся и направляемся в сторону камбуза.

Его белый куб высится на сопке в конце казарменного городка, и туда, со стороны базы, ходко топают экипажи лодок.

— Прибавить шагу! — бухтит шагающий сбоку Жора, и сапоги громче хрустят по снегу.

К камбузу ведут три широких пролета бетонной лестницы, и, скользя по наледи, мы карабкаемся вверх. Морские строи напористо вливаются в широко распахнутые двери, слышны веселые голоса и мат.

Наш этаж третий.

Нацепив на вешалки шинели и шапки, а заодно и выставив пару вахтенных (иначе шустрые коллеги обязательно чего-нибудь сопрут), мы вваливаемся в громадный зал, наполненный гулом голосов и лязгом посуды.

— Сюда! — появляется откуда-то взмыленный интендант и тычет пальцем в четыре стола в центре.

Мы рассаживаемся за каждый по десять, берем в руки «орудия труда» и приступаем к трапезе.

Здесь она, как говорят, по полной морской норме. Помимо томатного сока, винегрета и шпрот в масле, наваристый мясной борщ, тушеная картошка с курицей, сдобные, посыпанные маком булочки и густой компот из чернослива.

— Ну, Желудок, — толкает в бок своего соседа, сидящий напротив Серега Антоненко. — Теперь наконец-то, мы тебя откормим.

— Угу, — мычит, вгрызаясь в огромный мосол, Сашка Миронов, по кличке «Желудок». — Море любит сильных, а сильный любит пожрать.

Желудок — феноменальный обжора. Он может в неограниченном количестве потреблять самые различные продукты, причем в любое время суток.

После обеда, разморенные едой, напялив шинели и шапки, мы спускаемся вниз, пять минут перекуриваем, а затем строимся и топаем обратно.

В районе штаба флотилии, у которого стоят несколько автомобилей и в сторону камбуза важно дефилируют старшие офицеры, мы встречаем идущий навстречу строй.

— Сашка, Жорка, здорово черти! — орут оттуда. — Когда причапали?

— Здорово! — радостно гудят наши годки. — Сегодня утром!

— Заходите вечерком!

— Непременно!

Потом мы снова доставляем с лодки всевозможные грузы, поднимаем их на шестой этаж, и под пристальным оком помощника с интендантом растаскиваем по своим местам.

А когда висящая в холле радиоточка торжественно играет полуночный гимн, наводим окончательный порядок и заваливаемся спать. Впервые на берегу за последние восемь месяцев.