В закрытом гарнизоне

Валерий Ковалев

Рассказы о службе моряков-подводников Краснознаменного Северного флота. В дальних плаваниях и на берегу. Серьезные. И с долей юмора.

И съели Кука

Майские лучи солнца отвесно падают с неба, серебрят ультрамариновую синь залива и пляшут зайчиками в стеклах открытых окон.

С сопок почти сошел снег, и они окрасились первой зеленью.

Сегодня суббота, в казарме закончена большая приборка, и мы с чувством выполненного долга предаемся заслуженному отдыху.

Не хватайтесь за чужие талии,

Вырвавшись из рук своих подруг.

Вспомните, как к берегам Австралии,

Подплывал покойный ныне Кук…

бодро хрипит голосом Высоцкого экипажная «Комета», а на надраенном до зеркального блеска паркете, радиометрист Вовка Кокуйский и штурманский электрик Серега Антоненко, сунув руки в карманы роб и сделав рожи ящиком, в такт словам, отбивают чечетку.

— Давай, запыживай! — радостно орут многочисленные зрители и тоже притоптывают ногами.

Впрочем, это делают не все.

На подоконнике, рядом с «Кометой», сидят два наших философа — Славка Гордеев и Леха Крылов, и внимательно слушают. Оба, прежде чем попасть на флот, учились в институтах, откуда Славку вышибли за пьянки, а Леху за неуспеваемость.

Здесь же, на банке, пристроился молодой матрос Мишка Лямин, имеющий кличку «Годок», недавно прибывший на лодку из учебного отряда.

Мишка родом из глухой сибирской деревни, весьма почитает Высоцкого и склонен всему верить.

Как в кружок, усевшись под азалией,

Поедом с восхода до зари,

Ели в этой солнечной Австралии

Друга дружку злые дикари…

выдает очередной куплет бард, и философы изображают работу мысли.

— Во суки, че делали, своих ели, — сокрушенно вздыхает Славка.

— Им белка не хватало, а он в мясе, — солидно изрекает Леха, и приятели слушают дальше.

Лямин молча сопит носом, проникается важностью сказанного и с уважением взирает на старших.

Но почему аборигены съели Кука?

За что? Неясно, молчит наука.

Мне представляется совсем простая штука —

Хотели кушать и съели Кука…

— А хто такой Кук? — интересуется удобно расположившийся на одной из стоящих рядом коек, экипажный обжора Витька Чепурных, по кличке «Желудок», меланхолично уничтожающий пачку галет и сыто рыгает.

— Кук, это великий английский мореплаватель, тундра, — многозначительно поднимает вверх палец Славка. — Дай галету.

— Нету, — вздыхает Желудок и запихивает в рот последнюю.

…Есть вариант, что ихний вождь Большая Бука,

Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука,

Ошибка вышла, вот о чем молчит наука,

Хотели кока, а съели Кука.

— Попробовали бы они нашего кокшу сожрать, — ухмыляется Славка, и все четверо смотрят в дальний угол кубрика.

Там, белея мощным, изукрашенным наколками торсом, лодочный кок Саня Абрамов, в кругу нескольких почитателей, без видимых усилий жонглирует двухпудовой гирей. Нос у Сани перебит, башка бритая, форменный бандит.

— Да, нашего сложно, — чешет затылок Леха, и приятели смеются.

Потом бард живописует способы и другие возможные причины умерщвления великого мореплавателя дикарями, и все внимают.

Что б не было подвоха или трюка,

Вошли без стука, почти без звука,

Пустили в действие дубинку из бамбука,

Тюк прямо в темя и нету Кука.

Но есть, однако же, еще предположенье,

Что Кука съели из большого уваженья.

Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка,

Ату, ребята, хватайте Кука.

Кто уплетет его без соли и без лука,

Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука.

Кому-то под руку попался каменюка,

Метнул, гадюка, и нету Кука.

А дикари теперь заламывают руки,

Ломают копья, ломают луки,

Сожгли и бросили дубинки из бамбука.

Переживают, что съели Кука.

— М-да, — клевые песни у Высоцкого, одно слово, талант, — значительно говорит Славка, когда звучит заключительный аккорд, и Леха согласно кивает, — а то!

— Вот бы закантачить с ним и получить автограф, — мечтательно тянет Годок, — такой интересный человек.

Славка с Лехой переглядываются, и у них одновременно возникает мысль разыграть молодого.

— А ты че, разве не в курсе, что брат Высоцкого служит у нас на лодке? — с невинным видом заявляет Славка и незаметно подмигивает Желудку, что б молчал.

–?!

— Ну да, — поддерживает приятеля Леха, — служит.

— Так это старший лейтенант Высоцкий? — делает круглые глаза Годок и кивает в сторону офицерского коридора (старший лейтенант заступил с утра обеспечивающим, и припухает у себя в каюте).

— А чего тут удивительного? — сладко зевает Желудок. — У Славки вон, батька генерал, а он тоже у нас служит. — Диалектика.

Отец у Гордеева действительно генерал, и именно он определил свое чадо в подплав, для перевоспитания.

— Так что, Миня, — хлопает Леха по плечу Годка, — можешь смело топать к старшему лейтенанту, пусть сведет с братом.

— Как это? — морщит тот лоб и недоверчиво косится на сослуживцев.

— Да очень просто, — наклоняется к парню Леха. — Постучишь в каюту, представишься, так, мол, и так, я почитатель вашего брата. Не дадите ли адресок, что б списаться и получить автограф?

— А он меня того, не пошлет? — чешет в затылке Лямин. — Это вам ни хухры — мухры, сам Высоцкий.

— Не, не пошлет, — уверенно заявляют философы. — Он добрый. Так что, давай, топай.

Пару минут Лямин колеблется, затем встает с банки и направляется к своей тумбочке.

Потом открывает дверцу и поочередно извлекает оттуда шариковую ручку и тетрадь.

— Давай, давай, не дрейфь, ты ж подводник — подбадривают его Гордеев с Крыловым, а Желудок громко икает и думает чего бы еще пожрать.

«Годок» проникается чувством собственного достоинства, решительно направляется в сторону высокого проема кубрика, затем следует по затемненному коридору и останавливается перед нужной дверью.

— Тук-тук-тук, — осторожно в нее стучит и, дождавшись ответа, входит.

— Чего тебе? — лениво поворачивает к нему голову от мерцающего экрана «Спутника», полулежащий на койке обеспечивающий.

Настроение у него лирическое, завтра выходной и можно сгонять в Мурманск повеселиться, в связи с чем, сегодня Высоцкий добрый.

— Я поклонник вашего брата, товарищ старший лейтенант! — сделав шаг вперед, значительно изрекает Лямин. — И если можно, хотел бы узнать его адрес, чтоб получить автограф.

— Поклонник говоришь? Ну-ну, — с интересом взирает на посетителя старлей. — Давай, пиши адрес.

— Шевеля губами и потея от радости, матрос аккуратно записывает.

— Прочти, что написал.

— Москва, театр на Таганке, артисту Высоцкому, — с восторгом шепчет тот.

— Молодца, — хитро щурится «брат», а кто тебе это посоветовал?

— Гордеев с Крыловым, — довольно гудит Лямин. — Сходи, говорят, к товарищу старшему лейтенанту, он добрый.

На следующий день, получив по наряду вне очереди, «философы» драят трюм в восьмом отсеке.

— Ну и деревня, этот Лямин, — пыхтит Гордеев. — Шуток не понимает.